Форосский Парус

 
Майские праздники с первого по девятое, постсоветская,  и ещё советская привычка – греться на солнышке в начале мая.

Поездом дальнего следования – к Чёрному морю. К свежей клубнике  и черешне.

Севастополь. Памятник затопленным кораблям,  маленький остров в море.  Наперекор всем бурям и ветрам.

Тёмно – сине-сиреневый вечер. Форосский кант. 

…А море ластится  к берегу…
Стоянка  под соснами, по крутой лестнице, из крупных белых камней, ракушечника. Палатки у костра... 
… и волны звучат ласково, точно просят  пустить их погреться к костру…

…. - И падает шелковый пояс
К ногам его — райской змеей…
А мне говорят — успокоюсь
Когда-нибудь, там, под землей.

Я вижу надменный и старый.
Свой профиль на белой парче.
А где-то — гитаны — гитары —
И юноши в черном плаще!

…на стихи Марины Цветаевой, неоднократно гостившей у Максимилиана Волошина  в Крыму, поэтому  и звучит  романс.

 …и разговоры,
               и о том,
                и о сём,
                и о пятом,
                и о десятом... 

…почти Дом Искусств Макса Волошина  в Коктебеле. Тоже Киммерия, Черубина де Габриак, виртуально - демоническая Елизавета в честь пажа Керубино из моцартовской Свадьбы Фигаро...

Утро, под ровным  солнцем мая, холодная морская  вода, свежая после  спуска  по каменной лестнице,  шестьдесят неровных ступеней от лагеря. Потом обратно,  наверх, к костру - завтракать.
 
Малый Кильсе-Бурун, маршруты, маршруты...
Скала Парус над морем, плывёт наперекор всем бурям и всем ветрам.
Верёвку провесили на Парусе. Страхую Олю Антонову, знакомую ещё с Эльбруса, у неё скалолазный опыт  больше. 
В свою  очередь подхожу к верёвке, Оля страхует, я на маршруте. Поднялся  ветер, зябко. И страшновато. Но деться некуда – лезу  по крупным зацепам на  скале. Спуск – дюльфером по  стене, вертикально вниз, ветер  не сдул, хоть и припугивал.

Опять  вечер у костра.  Опять  песни… Разговоры обо всём, о поездках задолго  до  чаепития... 
О старых добрых знакомых – одноклубниках.  О страхах  и чудесах, горных,  и, шумных приморских, о звуках за тонкой стенкой палатки, шорохах  и шуршанием  прибывающей  волны… Приметы тихой крымской ночи – луна из-за корявых сосен к ровному, тихому  утру. О море,  которое остаётся звучать в черноморских раковинах.
 Легенды о нимфе Эхо, повторяющей  все звуки, смущающей спасателей…

Следующий маршрут уже на Канте, Малый Кильсе-Бурун, название маршрута не помню. Из «Песни о Соколе» Максима Горького -  «горы, поросшие деревьями, уродливо изогнутыми норд- остом», сосёнки -берёзки для станции на маршруте на трёх крепких корнях. Кривые сосны и большие камни,  где организовали станцию на трёх точках, и малюсенькая сыпуха, такие катучие камушки стягивают вниз траволатором,  они куда подозрительнее  камней с автобус величиной. Перед выходом на яйлу, на сыпучем склоне,  слева, растут сиреневые пионы. Не сфотографировалась на   фоне весенних цветов, но уже, увы,  поздно. Цветы в подарок ни к чему, а вот цветное фото… Лепестки,  свекольно-сиреневые, облетают в море слева от яйлы – мне туда не надо! Мне на яйлу, на траву за  крутым склоном, где те же  сиреневые пионы, но на банальном травяном  фоне.  За  клубникой, потом,  к Форосу  ещё успеем, перед поездом. 
Спасибо Алексею Максимовичу, он  умел писать о крымских  скалах, о закипающем котелке, о горах  у моря, и котелке с только что отловленной  вкуснейшей рыбой!

Вспомнила  детство, первую  встречу с морем  и скалами,  но  это будет  уже совсем другая история… 

* * *

Про Крым моего детства:  Феодосия, музей Айвазовского с морскими пейзажами.
 Цветы - чернушки  с белёсой звёздочкой на тонком стебле с листьями –ниточками. Подалирии - светло-жёлтые бабочки с девятью чёрными клиньями вдоль остроконечных крыльев. Пауки,  огромные, в жёлто-чёрную  полоску,   висят в своих  сетях – не трожь!

Посёлок Планёрское,  он же Коктебель до революции. Сердоликовая бухта, горы на  берегу Чёрного  моря. Где-то  в море плавают дельфины - афалины, местная  акула катран. Планёрское – воздушные потоки держат над горой  местных орлов, патрулирующих здешное  мышиное население в пожухшей траве.
На берегу скалистые горы с кривыми  соснами, узкими  тропами, откуда было, куда падать. Полтора километра над уровнем  моря, максимум, но вверх по  кривым  тропинкам, а это  работа, и нелёгкая в двенадцать лет отроду.    Даже под мифы древней Греции по золотое руно летучего над морем барана. Здесь, под белёсым небом, Кара-даг, Чёрная  гора. Сердоликов  не нашла, наверно, другим   они нужнее, разобрали уже все.

Внизу, в посёлке, сливы всех сортов и всех цветов радуги:
красные, желтые, синие, зелёные на рынке. В одной кучке сразу все, подешевле, или же каждый сорт отдельно,  на выбор, подороже.

В Крыму  пасутся свои,  рыжевато-бежевые, коровы, любительницы  клочков  полыни   в двадцати  метрах  на обрыве над  водой на  площадке в три с половиной метра на полметра. Как  они туда  запрыгивают  - загадка. Молоко   жирное, пахучее,  травяное,  совсем не подмосковное.

Море! С маленькими плоскими крабами, передвигающимися  вбок, с  закрученными улитами – рапанами в  раковине, где море шумит даже вдали  от берега.
На пляже большие округлые камни, обточенные волнами, на них распластанные белёсые  кляксы медуз. Дельфины плавают далеко в солёном море, но, временами, подплывают  сзади  к человеку, выпрыгивают, плюхаются в воду и пугают пловцов.
Куриные боги, камни  с дыркой, встречаются, но не  очень-то симпатичные – не на  ожерелье.

Вода морская - солёная, плотная, держит человека на плаву лучше,  а скорость куда меньше, гребешь  еле - еле, медленно-медленно.

Коктебель,  дом  Максимилиана Волошина, художника и поэта,  пытавшегося изображать Диониса, бога виноделия. С окладистой бородой его в начале 20-х годов прошлого века принимали  за Карла Маркса, а не Макса:
 - Как в раковине малой — Океана
Великое дыхание гудит,
Как плоть её мерцает и горит
Отливами и серебром тумана,
А выгибы её повторены
В движении и завитке волны, —
Так вся душа моя в твоих заливах,
О, Киммери! и тёмная страна,
Заключена и преображена!

От акварелей хозяина, в неясно-пастельных тонах, веет сонным  зноем. На любителя.  Или же  для  размеренной, неспешной жизни пожилых хозяев в окружении близких.  У картин Ивана Константиновича Айвазовского другой темперамент,  живее, что ли…
В Доме  собиралась творческая интеллигенция начала ХХ века, с не особенно покладистыми   характерами, случались  и дуэли. Но это  будет уже совсем, совсем  другая история.
… Волошинские стихи и волошинский дом тогда  не интересовали, главное там  тёплое, ласковое  море!

Говорили, что эти  камни ещё  помнят древних греков, путешествие  аргонавтов, хотя  аргонавты были в Закавказье, в Аджарии, это Колхида, а в Крыму  Таврида. Греки – хорошие мореходы, их здания, или теперь развалины, везде по  берегам  тёплых морей стоят.
Звучит очень  и  очень похоже.
 Здесь  и  развалины, и бывшие храмы олимпийских богов, теперь уже белые камни…
  Дома, в маленькой избушке на шесть кроватей с  продавленными до загогулины пружинными матрасами,  односкатной рубероидной крышей,  по вечерам, рассказывали нам, детям,  мифы древней Греции – про  аргонавтов и золотое руно,  про троянского коня в крепости,   про двенадцать подвигов  Геракла …
…И про то, как он достиг   Колхиды, к одной из вершин которой был прикован  титан Прометей, наказанный богами за то, что дал людям огонь. Геракл застрелил из лука орла, клевавшего  ему печень каждую ночь, ужас - то какой!
Город Трою,  Илион, как потом оказалось, не придуманный Гомером,  раскопал на берегу Эгейского  моря Генрих Шлиман в современной Турции.

* * *

Древняя Греция, серебряный век российской словесности, Великая Отечественная война… больше двух тысяч лет истории Крыма, обросла эклектикой, как  корабли ракушками…