Траектория 2 глава

                1. Рационализатор наоборот.

Шло время. Два года, два летних сезона на сенокосках позади. Они позволили Анатолию многому научиться, привыкнуть к тяжёлому механизаторскому труду и перейти к главному хлеборобскому делу – уборке зерновых.
Нещадно палящее солнце в зените. От его света поблекла голубизна безоблачного неба. Воздух недвижим. Неподвижны склоняющиеся под своей тяжестью, колосья пшеницы, разве только качнутся они изредка от прыжков кузнечиков, торопящихся прожить свою скоротечную жизнь, чтобы вкусить побольше прелестей земного существования.
Но вот тишина и недвижимость нарушаются. По огромному, от горизонта до горизонта, полю движется громыхающая махина, от которой удирают, отталкиваясь упругими складными ногами, кузнечики, потому что на своём пути пожирает она всё, оставляя за собой колючую стерню да ряды копен. Зазевавшиеся,  или не рассчитавшие траекторию, скачущие насекомые подхватываются лопастями мотовила и, вместе со срезанной густой массой ломких стеблей, по планчатому брезентовому транспортёру попадают в приёмную камеру, чтобы через миг попасть в штифты барабана. Ещё немного, и вместе с зерном падают в бункер их исковерканные безжизненные останки.
Агрегат состоит из трактора ДТ-54, за фракционами которого Петро Костыря и прицепного комбайна «Сталинец-6» с копнителем. За штурвалом комбайна Анатолий Буран - штурвальный, настоящий пятнадцатилетний капитан, только что сменивший комбайнёра дядю Лёшу Медведева, который залез в бункер и оттуда деревянной лопатой стучит по сетчатому  ограждению радиатора, чтобы сбить, залепившую поверхность сетки, смесь половы с пухом осота, не пропускающую втягиваемый вентилятором воздух для охлаждения двигателя. На правой площадке копнителя Степан Кульбеда – копнильщик, с тоской наблюдающий, как обмолоченная солома выползает из чрева комбайна и падает не туда, куда надо, а именно: не по всей площади копнителя равномерно, а в переднюю её часть. Чтобы после нажатия педали копна благополучно выгружалась, надо центр тяжести массы перенести на заднюю часть опрокидыва-ющегося дна, на самые пальцы. Для этого солому, выползаю-щую из транспортёра надо отбрасывать назад и не дожидаясь, когда она, упёршись в неразложенную массу, остановит своё движение, нажимать на педаль. Часто копнитель не раскрывается и тогда приходится, вилами застопорив педаль, прыгать в него, погружаясь в пухлую солому, руками переталкивать её назад  и потом, ухватившись за заднюю откидную решётку, отжимать дно и вместе с копной выгружаться, пригибаясь от возможного удара решёткой. Потом, отряхиваясь от облепившей потное тело половы, надо догонять комбайн, на ходу подниматься по лестнице на площадку, освобождать застопорённую педаль, снова браться за вилы, откидывать, успевшую набраться солому, переходить на другую площадку, раскладывать, раскладывать, чтобы с удовлетворением увидеть, как после нажатия педали копна проваливается, освободившееся дно поворачивается и закрывается защёлка. И так бесконечно, пока не встанет агрегат.
Степана поставили к Лёше «Медведю» (так для краткости его называли в бригаде) недавно вместо Лёньки Вахонина, подвернувшего ногу во время одного из акробатических этюдов, связанных с выгрузкой копнителя. Степан новосёл. Весте с родителями прибыл он из Западной Украины  в Восточный Казахстан в поисках лучшей жизни. Чем он занимался за свои шест    надцать лет на своей родине известно из его рассказов. И за отарами ходил, и жито косил, и фермы строил…. В общем много кое-чем. Конечно про лень свою он не рассказывал, но её и так видно было.
На второй или третий день его работы пришлось останавливать агрегат так как солома забила все внутренности комбайна, все подвижные части. Степана на копнителе не было. Он остался в копне после очередной выгрузки отдохнуть…
Воспитательная беседа возымела действие. Рабочего места больше копнильщик не покидал. Паренёк он был сообразительный, так как понял, что по его вине комбайн останавливаться не должен, А вот как сделать чтобы он останавливался почаще и можно было спокойно отдыхать в тенёчек под комбайном?
Остановки случались разные. Чаще всего попадали камни в пальцы  режущего аппарата жатки. Если при этом срезало сегмент ножа, а камень рикошетом отлетал и не попадал на транспортёр, то за хедером оставался ряд несрезанных стеблей – «грива». Замена сегмента операция относительно несложная. Двадцать-тридцать минут  всё в порядке, можно косить дальше. А вот если камень, не замеченный штурвальным, по транспортёру попадёт в приёмную камеру, а оттуда в штифты барабана…! Это уже не замена сегмента, это уже ремонт молотилки.
Это надо, чтобы шофёр, отвозивший зерно, нашёл бригадира, или помощника бригадира. Чаще приезжал помощник бригадира Иван Демьяныч  и на вопрос: «Что случилось?», получал ответ: «Должно деки полетели.  Надобно штифты менять…» Вместе с подбором запчастей ремонт занимал иногда полную смену. Как человек в агрегате временный, Степан участия в ремонте не принимал и блаженствовал. Иногда вылезал из-под комбайна из любопытства или по настоятельному требованию членов агрегата что-нибудь поддержать или подать. При этом приобретал определённые познания в устройстве и работе такой сложной машины, как комбайн. И делал для себя определённые выводы. Например, колосовой элеватор, вернее, прямоугольный лючок в верхней его части, особенно остававшийся открытым  во время движения агрегата, можно использовать по другому.
Анатолий Буран держит штурвал, регулирующий высоту среза, сосредоточенно глядит на движущуюся навстречу жатке полосу хлебной нивы. Не дай Бог опять поймать камень! Пока стоит погода, надо побольше скосить и намолотить зерна, побольше заработать. Мечтает он о новом велосипеде, да ещё с моторчиком, какой стоит в универмаге в Кос-Истеке…
От мыслей отвлёк посторонний звук, стукнуло что-то по корпусу комбайна и просвистело прямо возле его уха. На миг повернул голову вправо, ничего особенного не заметил. Переключился на жатку, но что-то заставило снова повернуть голову и глянуть на копнильщика. И не зря.
Степан как раз что-то бросил. Лючок колосового элеватора был открыт, и штурвальный понял, что целится копнильщик именно в него. (В случае попадания посторонний предмет будет подхвачен скребками транспортёра и попадёт прямо на штифты барабана, а так как зазор между штифтами барабана и дек измеряется в миллиметрах, авария неизбежна).
Увлечённый болтометанием, Степан проворонил выгрузку и прыгнул в копнитель. Анатолий дёрнул за проволоку, соединявшую мостик комбайна с кабиной трактора, в которой большой гаечный ключ, шпагатом привязанный вверху кабины, с грохотом падал на стальной пол. Это был сигнал остановки. Хотя бывали случаи, когда Петро, сильно о чём-то задумавшись, не замечал сигналов и тащил агрегат, несмотря на то, что уже все лопаты и тряпки были перекиданы, и останавливался только, когда впереди трактора вырастал штурвальный или комбайнёр, на этот раз агрегат остановился метров через двадцать.
- В чём дело?- спросил дядя Лёша, так как видимых причин остановки не было.
- Наверное, ремень буксует – громко, чтобы услышал Степан крикнул  Анатолий.
Когда оказались вдвоём с комбайнёром у широкого плоского ремня, вращавшего барабан молотилки, рассказал о своём наблюдении. Повозившись с ремнём дали сигнал трогаться.
  Ничего не подозревающий Степан через некоторое время вытащил из оттопыривающегося кармана большой болт и коротким взмахом бросил его точно в прямоугольное отверстие. Болт сделал своё дело. Удар, грохот… Синее туловище комбайна вздрогнуло. Потрясённый дядя Лёша выскочил из своего наблюдательного пункта – бункера.
-Должно попал! – воскликнул он и устремился вниз по трапу. Пока Анатолий останавливал агрегат, а на этот раз это оказалось непростым делом, так как Петро что-то сосредоточенно искал в инструментальном ящике, и не смотрел ни назад, ни вперёд, дядя Лёша забрался на площадку копнителя к Степану, схватил его за карман с болтами, дернул за него и ухватившись за воротник рубашки выдохнул:
- Ты-ы что-же-е, гад  такой делаешь?!
- А чого, чого я роблю? – попытался выкрутиться Степан.
- Ты для чего болтов в карман набрал!!!? – затряс тщедушный дядя Лёша широкоплечего, рослого не по годам сына карпатских полонин.
- Я ничого, я,я.. – испуганно залепетал Степан, поняв, что выкрутиться не удастся.
- А ну слезай оттуда. Счас мы тебе покажем, як технику гробить, - это уже снизу закричал тракторист Петро Костыря, подбежавший с Анатолием к копнителю.
И надо же тому быть, в это самое время к остановившемуся агрегату на бригадирской машине подъехал бригадир второй тракторной бригады колхоза Александр Порфирьевич Синица, дядя Саша, как его называли между собой колхозные механизаторы.
- Это что здесь происходит?
- Да вот вредителя поймали, дядя Лёша спустился с пло-щадки копнителя и подошёл к подъехавшей машине. штурвальный с трактористом стояли у лесенки копнителя. Степан, стоя на площадке, испуганно озирался по сторонам. Деваться было некуда…
Бригадное собрание состоялось вечером, когда привезли ужин. Наскоро без обычных перешучиваний, поглотали еду и поспешили к комбайну Лёши Медведя, надо решать, что делать с новосёлом. Вместе с бригадиром приехал отец Степана - Григорий Кульбеда, работавший пастухом на МТФ. Отец с сыном уже побеседовали. Степан держался за ухо, рука у отца была тяжёлая.
Механизаторы бригады собрались почти все, потому что такого случая за всю колхозную жизнь не было. Каждый заглянул в приёмную камеру и, увидев искорёженный барабан, делились мнениями:
- Судить надо!
- да пацан ещё, не понимает, что делает…
- Да, настоящий куль беды…
Бригадир, открывая собрание, предложил Степану рассказать, как это он додумался до такого. Ничего вразумительного, кроме того, что он не хотел и что он нечаянно, разглядывая свои ноги, Степан сказать не смог. Мнения механизаторов разделились. В ход пошли непечатные выражения. Одни призывали подать в суд, другие, их было побольше, предлагали, учитывая ма-лолетство Степана (здоровый до неба, а дурный, як треба) до суда не доводить, но и в колхозе не оставлять.
- Высчитать за убыток и гнать в три шеи таких работников. И пусть спасибо скажут!
Закрывая собрание, Александр Порфирьевич сказал, что Стёпка должен сделать для себя выводы, что вся жизнь у него впереди, что в колхозе им оставаться нельзя. И добавил:
- Честь рабочую надо беречь смолоду. Эх ты, рационализатор!

2. Хорошая печка была
Время неумолимо двигалось вперёд. Толя в четырнадцать лет уехал из родной Преображенки в райцентр Кос-Истек продолжать учёбу в школе, так как в Ащелисае было только семь классов. Жил у двоюродной сестры Ольги, возраст которой приближался к сорока годам. Были у неё муж Василий и два сына Гена и Юра. С Генкой Толя учился в одном классе. По родственным связям Толя был Генке дядей, но при этом был на год моложе племянника. Но во всех пацанских делах Генка главенствовал, поскольку озорным был, а главное, по возрасту-то старше…
Окончив восьмой класс, Толя по настоянию папы поступил в Алимбетовское училище механизации сельского хозяйства, что располагалось в двадцати пяти километрах от Преображенки, чтобы по его окончании  стать механизатором широкого профиля. Срок обучения – два года. Нелегко проходило втягивание Анатолия в курсантскую среду, привыкание к строгому училищному укладу (всё как в армии). Занятия, столовая, общежитие…
Наступал новый, 1961 год. Курсантов распустили на каникулы. Была новогодняя ёлка, маскарад, лотерея, тайное спиртное…, в общем, весело было. Потом было домашнее балдение, обжираловка, сон до обеда после вечеринок, заканчивавшихся под утро…
Но прошли незаметно две недели и, после недолгих сборов, съехались будущие механизаторы в родное училище, в свою родную комнату под номером 52, отмеченную училищным призом за хорошее содержание – репродукцией «Мишки в лесу», в золочённой рамке. Картина эта по праву занимала место над койкой старосты комнаты Кольки Чалкова по прозвищу –«Пеночкин». Кроме него в комнате проживали ещё три курсанта: Лёшка Вахонин – «Ичик», Вовка Черняк – «Чинеря» и Толька Буран – «Ломонос».В комнате под строим надзором старосты поддерживались чистота и порядок: полы блестели, койки аккуратно заправлялись, на столе в тумбочках не было окурков, крошек, грязных банок и стаканов.  На двери висел график дежурства, в соответствии с которым топилась печка и мылись полы. Перед отбоем, сигналом к которому служил звук пионерского горна замполита училища, в тёплой комнате на мытом полу устраивалась борьба одновременно всех её жильцов с применением приёмов и без них. Победитель тот, кто оказывается на верху кучи-мала и уже ни у кого нет сил пошевелиться. При этом клубок борцов перемещается по всей площади, свободной от коек и в результате – разводов и следов от половой тряпки как не бывало. После каникул наградой за хорошее содержание комнаты должно было произойти  оклеивание стен обоями, редкостью в те времена.
Так как во время каникул печь никто не топил, то за две недели казахстанский морозный ветер сделал своё дело – комната основательно промёрзла: на потолке и в углах сверкал иней. И оказалось, что графика дежурства на двери не было. Поэтому было неизвестно, кому начинать дежурить. Никому не хотелось после райской домашней жизни идти за дровами, углём. О мытье полов в промёрзлой комнате речи не было. И напрасно Чалков всех по очереди заставлял приступить к выполнению обязанностей дежурного.
- Я рыжий, что-ли? - отвечали примерно так.
Так как собрались уже перед ужином, решили сходить в столовую, а уж потом заняться назревшим вопросом. Ночевать пришлось в холодной комнате. Надели ватные штаны, фуфайки, завязали шапки-ушанки. На пол постелили одеяла и улеглись рядышком, укрывшись матрасами. Привычной борьбы не было и скоро, угревшись захрапели.
Утра не было долго. Вахонин первый выбрался из-под матраца. Надо было по малой нужде. Надо бы всем сразу сходить на улицу, но получилось по очереди. Потом уже холод не дал уснуть. Молча в такой обстановке не улежишь. Сначала слова громким шепотом (ночь всё-таки), потом движения, потасовка. Сцепились Вахонин с Черняком, Чалков с Бураном начали разнимать. Немного согрелись.
Прошло три дня. Печь оставалась нетопленной. Вопрос решения не находил. После занятий под разными предлогами в комнату не заходили, долго гуляли, сидели в тёплых других комнатах и только после отбоя  собирались в своей, начинавшей леденеть.
Развязка пришла неожиданно. Замполит Амежнев, вернувшись из командировки, делал обход общежития. Не увидев у топки комнаты № 52 привычного таза с углём, дёрнул за ручку двери. Постучал. Так как она была закрыта изнутри, потому что висячего замка, которым она запиралась, на месте не было, стучал и громко требовал, чтобы ему открыли до тех пор, пока не выдержавший Чалков не сбросил крючок.
Собравшиеся на шум курсанты, заглянув вместе с Михаилом Сергеевичем в комнату оторопели:
- Ни фи-га-а себе!
- Ёлки-моталки-и!
Дружно заржали, когда после команды замполита: «Встать!», - матрасы на полу зашевелились и из-под них вы-ползли Буран, Вахонин и Черняк.
- Га-га-га-а!
- Почему не топите? В чём дело?! – заорал замполит, обращаясь к старосте комнаты хорошего содержания.
- Мы график потеряли… График дежурства по комнате. Никто не хочет первый начинать… Вот…
- Немедленно! Немедленно на склад за дровами! Всем вместе! Завтра на отчисление!
Под гогот однокашников, втянув голову в плечи, поспешили герои выполнять приказ.
В двенадцать часов ночи печка взорвалась… Взорвалась после того, как Вахонин плеснул из ведра солярки, потому что разгоревшееся было пламя сникло и из топки повалил густой дым. Пламя погасло от того, что образовавшийся от соприкосновения морозного воздуха с горячим пламенем конденсат создал паровую пробку и перекрыл тягу. Объём воспламенившихся, а затем погасших и теперь тлеющих дров, был достаточен для образования в печке расширяющегося при воспламенении газа. И воспламенение это вызвал Лёшка, плеснув солярку в печь, полную тлеющих головёшек. Сначала зашипело, потом дым из чёрного превратился в желто-белый. Потом ухнуло…
Печь-голландка одной стеной с топкой выходила в коридор, три остальные стены были в комнате. От взрыва вылетели кирпичи в нижней части боковой стены, вся печь растрескалась, но не развалилась. Комната хорошего содержания наполнилась дымом, в котором постепенно скрылась из вида картина «Мишки в лесу», висевшая над койкой Пеночкина.
Жертв не было. Были только незапланированные расходы родителей взрывников на перекладку печи. Жильцов комнаты расселили по другим комнатам на уплотнение.  «Мишек в лесу» передали в другую комнату. Дело  было в январе.

                3. Отдохнули?

       По окончанию УМСЗ-3 новоиспечённые механизаторы широкого профиля разъехались по своим колхозам применять  полученные знания и умения в растениеводстве и содержании машино-тракторного парка.  Анатолий Буран уже заканчивал свой первый сельскохозяйственный сезон в качестве тракториста. Глубокой осенью 1963 года в родном колхозе «Передовик» шла вспашка зяби. Представьте себе бескрайнее поле северо-западного Казахстана. Ночь. Промозглый ветер. Режим работы – круглосуточный, с восьми утра до восьми утра.
Днём пахать веселее. Видимость хорошая. Видно, где кто находится, стоит или ползёт. На обед все собираются у края поля, увидев подъехавшую бригадирскую машину, в кузове которой размахивает половником повариха Мария Зейбелька. Обед сопровождается взаимными подковырками, в этом упражняются все, кому не лень. Взрывы хохота, нередко при этом кто-нибудь покидает кают-компанию, не выдержав «юмора».
А вот ночью…  От непрерывного рокота, от  вибраций при перегрузках, когда плуг попадает на тяжёлый суглинок, от дыма, запаха солярки и горелого масла, попадающего га выхлопной коллектор, голова становится невыносимо тяжёлой и уставшие веки (хоть спички вставляй) закрывают глаза. Хочется спать. И вот уже нет  больше никаких сил бороться со сном. Сбавляешь газ, выключаешь сцепление, скорость. В кабине ДТ-54 со складными дверями, насквозь продуваемой казахстанскими ветрами, при температуре близкой к нулю, спать некомфортно.
 Анатолий пахал в одной загонке с  Колькой Демченко. Сначала, когда загонка ещё широкая, при встречных разъездах проезжаешь безостановочно, потому что бежать друг к другу далеко и лень. Особенно ночью.  Но сейчас ему в голову пришла идея, которую надо обсудить.
Поле пересекают ряды копен соломы почему-то не стянутых волокушами и не заскирдованных. Копны мешают пахать. Если въехать в копну, солома спрессованными комками забъёт все свободные полости в ходовой части трактора, намнётся между корпусами плуга под рамой, выглубив его полностью, и часа два дурацкой, никому не нужной работы обеспечены. Выполнять её особенно невыносимо, когда из проходящего мимо трактора, высунувшись наполовину, размахивает фуражкой соратник колхозного дела. Поэтому копны и растянутые по стерне клочья соломы лучше сжечь, особенно если она сухая и горит подобно пороху. Фантастически издали кажутся на фоне пылающих в ночи копен пляшущие дикий танец фигуры. Кое-кто отваживается въехать в догорающую копну. Сноп искр взметается над агрегатом, клубы дыма заполняют кабину. Как в танке на войне, виденной в кино. Правда такой «подвиг» заканчивается иногда совсем нежелательными последствиями…
А идея, вот какая. Зачем тепло зря пропадает? Можно ведь его использовать с толком… Колю долго уговаривать не пришлось. И вот они обойдя ещё по кругу, чуть разъехавшись, оставили работающими на малых оборотах свои тракторы, разгребли золу от прогоревшей соломы и улеглись, обнявшись на горячую землю. Усталость и блаженное тепло от земли сделали своё дело, и скоро молодые трактористы спали непробудным сном.
      Анатолий не знает, что снилось его другу. Ему же привиделось, что тащите его куда-то неведомая сила, а ему так не хочется… Ещё в сонном забытьи ощущал он движение по стерне, но Коля вот он, рядом. Тоже в обнимку. Но почему-то не на тёплой земле, а на колючей стерне, которая уже до голого тела добралась. И ещё с ногой что-то давящее…
Наверное, это было забавное зрелище. Ничего не понимая спросонья, прыгают они на одной ноге, уже не в обнимку, а каждый в особицу, потому что вторые ноги у них завязаны мягкой проволокой, и влечёт их эта проволока вперёд. Коля, не удержав равновесия, падает, кирзовый сапог, стянутый с ноги, убегает вперёд. Толе на ходу удаётся отцепить проволоку. Он останавливается и, уже сообразив, в чём причина их неожиданной побудки, начинает хохотать.
Уже занимается заря, и вид Коли, догоняющего свой сапог, в очередной раз выскользнувший из рук (туго прикручен), не может не вызывать смеха. За концертом наблюдают остальные пахари. Все трактора стоят неподвижно. Их хозяева собрались в кучу, и только один продолжает движение.
         Петро Кобельский, увидев ночью стоящие и молотящие на малых оборотах пустые трактора, нашёл спящих пацанов, но будить не стал. Ему в голову тоже пришла идея. Не поленился пройти по загонкам в темноте, чтобы пригласить посмотреть на предстоящее зрелище остальных трактористов. Иначе же никакого интереса! На плуге у него была привязана бухта вязальной проволоки. Два раза ему пришлось объехать Толин агрегат, два раза проехать мимо спящих пахарей на рычащем тракторе. Боялся, что затея не удастся, что проснутся раньше времени. Не проснулись, и когда прикручивал сапоги, и когда делал предварительное натяжение, чтобы два конца проволоки метров по двести не перекрутились.
Его хлопоты не были напрасными. Эффект превзошёл ожидания. Долго смеялась над незадачливыми пахарями вся бригада, когда ехали со смены в кузове бригадирской машины. Толя Буран и Коля Демченко решили в долгу не оставаться. Ну и попляшешь ты  у нас, дядя Петя!

                4. Так пахать нельзя!

         Близилось завершение подъёма зяби. Оставалось одно, близлежащее к Преображенке поле – на «ставке» (степном пруде) – двести пятьдесят гектаров. Почти месяц около сорока тракторов, с натужным рёвом взрыхляли, готовили почву под будущий урожай. Уже по утрам подёргивалась вспаханная земля твёрдой корочкой. Уже на «По кров» прочерчивали чёрный фон пашни «белые мухи» - первый снег. Чувствовалась усталость. Устали люди, устала техника, устал металл.  Истирались лемеха, рвались лемешные болты. Матерился Иван Демьяныч Матвеев - помощник бригадира- на молодых трактористов, вовремя не заменивших лемеха, они теперь настолько истёрлись, что никакой оттяжке не подлежали.
На последнее поле направлено было восемь тракторов, чтобы за три-четыре дня завершать пахоту. Трактористы – молодёжь, которая в силу разных причин норму свою не выполняла. И с ними Петро Кобельский – опытный механизатор – за старшего. Норму вспашки он давно перевыполнил, пахал по двенадцать-четырнадцать гектаров в сутки, уставшим не казался, и теперь просто из желания ещё подработать высказал  своё намерение приглядеть за пацанами. И пацаны, в числе которых были Колька Демченко и Толька Буран решили вывести дядю Петю  на «чистую воду». Надо же должок возвращать. Ещё не сгладился в памяти тот случай, когда Демченко с Бураном прыгали как козлы на загонке, вытащенные с «тёплого местечка». Как ржали тогда над ними все, кому не лень. И от родителей досталось…
         Уже давно приметили хлопцы, что в то самое время на зорьке, когда они, навёрстывая время, потраченное на сон, который наваливается с неимоверной силой после полуночи, пахали, Петро, оставив свой трактор, охотился на лис, иногда серенькие зайчишки попадались, сурки, барсуки… Норма к тому времени уже была выполнена и перевыполнена. Во время работы трактор Кобельского двигался не на второй (а то и первой), как остальные, передаче, а всё больше на третьей с редким переключением на вторую. Глубина пахоты не вызывала сомнений, учётчик, отец Коли Демченко, периодически, при обмере вспаханной земли, замерял её. Для этого на сажени, на одной её ноге, нанесены были деления. В чём же причина? Если просто выглубить первый корпус, как это делается  при заделке «свальной» борозды, то вся пахота будет представлять собой «стиральную доску» из-за равномерно чередующихся гребней. И тогда перепашка неизбежна.
       А вот если… По всей ли длине, по всем ли трём-четырём километрам пахота одинаковая? Вот что решили проверить молодые трактористы. Для этого надо отказаться от ночного отдыха. И вот под  покровом ночи, оставив свои трактора, направились пацаны со специально подготовленными колышками к загонке дяди Пети.
Предположение подтвердилось. Пройдя метров триста от края на второй передаче «опытный» механизатор останавливал агрегат, выглублял плуг сантиметров на пять-шесть под видом его осмотра, врубал третью скорость и налегке проходил основную часть загонки. Естественно, не доезжая метров триста-четыреста до края поля,  приводил агрегат в прежнее, нормальное состояние.
       Когда все приготовленные колышки были установлены в местах изменения глубины, собрались обсудить положение и принять решение. Если сказать бригадиру, дядю Петю могут выгнать из колхоза и даже судить за вредительство. Ведь вспаханная им земля не даёт ожидаемого урожая из-за недостаточной глубины. Мнения разделились. На уроках передовой технологии в  училище агротехнику изучали – так пахать нельзя. И доносить на Кобельского было боязно. Какой шум поднимется! Можно себе представить. Нет, надо только поднять на смех. Но только как? Решили оставить до следующей смены, взяли сутки на раздумье. А пока никому ни гу-гу!
         На следующую смену Кобельский, ничего не подозревая, отправился на свою обычную прогулку, заглушив двигатель. Ставок окружали вербы, густой тальник, сюда по своим тропкам приходило на водопой и для принятия водных процедур степное зверьё. Увлечённый выслеживанием, не слышал он, как затарахтел пускач на его тракторе, да и ветер дул от него. В этот раз охотничье счастье отвернулось. Возвращаясь с пустыми руками в обход, увидел в воде торчащую кабину трактора. Так как на оставленном месте его трактора не было видно, понял, что из воды торчит именно он. Мотор работал.  Как его ДТ-54 заехал в воду, можно было только догадываться. В нём никого не было видно. Семь его братьев прилежно пахали землю, выбрасывая из выхлопных труб языки пламени. Отцепленный плуг  Кобельского мирно дожидался своего хозяина в загонке. Так как работающий мотор следовало заглушить, если не удастся самому выбраться на сушу, пришлось дяде Пете раздеваться и лезть в ледяную воду…
        Когда забрался в кабину, увидел на сиденье двойной тетрадный листок в линейку, на котором крупными печатными буквами было написано: «Дядя Петя, так пахать нельзя!»
Долго вспоминал Петро всех богов и матерей, но ничего не оставалось делать, как только признать, что пацаны в долгу не остались.
Хорошо посмеялись. И не только пацаны. До слёз смеялся бригадир дядя Саша Синица, который никак  не мог поверить в то , что такой опытный механизатор заехал в воду чтобы долить воды в радиатор, и не смог остановить трактор (заело сцепление, заклинило коробку). И непонятно, чего было больше, похвалы или ругани в его восклицаниях: «От чёрты! Ну и чёрты!» Ясно, что адресовано это было пацанам, и что догадывался он об истинных причинах происшествия.
Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним!

                5. Каратогай

      Это такой населённый пункт в Актюбинской области Казахстана. Железнодорожная станция на южном направлении железной дороги, на Ташкентском. Скорее полустанок, чем станция, потому что останавливаются здесь поезда на две минуты. Западнее Каратогая километрах в пятнадцати располагается меловой карьер, в котором добывается мел, строительный материал. Возили мел от карьера до железнодорожной ветки на автомобилях разных автобаз. Было это в 1965 году. Анатолий, закончивший УМСХ-3, успевший потрудиться трактористом в колхозе «Передовик» весной вместе со старшим братом Николаем прошёл курсы шоферов в Ащелисайской автобазе. При-шлось их проходить, потому что на момент окончания училища ему не хватало года для получения прав шофера. Вместе  с братом сели за баранку в той же автобазе и оба в конце мая попали в командировку в Каратогай на ГАЗ-51 после капитального ремонта.
        Двадцать бортовых газонов рано утром двинулись колонной в сторону Актюбинска и часа через четыре, к обеду прибыли в заданный пункт, преодолев двести с лишним километров по пыльным степным грунтовым дорогам. Для проживания им предоставлено было барачное помещение с довольно чистыми комнатами со стенами побеленными извёсткой. Питание организовано было в пристанционном буфете. Меню разнообразием не отличалось, но порции были довольно увесистые. Жить было можно. Утром следующего дня старший колонны Петро Костыря, он же диспетчер, собрал шоферов на инструктаж, на котором представитель карьера подробно рассказал об организации перевозок. Всем всё было понятно. Только Николай Дмитрюк, самый старший из шоферов спросил насчёт культурного отдыха, там кино, театры… Насчёт кино сказали, что это только в Мартуке, в тридцати километрах, а вот танцы можно организовывать, тем более что местное население имеет заинтересованность, как же столько парней к ним прибыло, да ещё каких!
И потянулись будни. Утром завтрак, заправка, получение путёвки и поехали. Всё нормально, если не считать погрузки, которая заключалась в подгонке к загрузочному люку, вернее, под него. На карьере была прорыта траншея, перекрытая сверху бетонными плитами. Процесс погрузки очень простой. Подъехал поддыру и жди, когда бульдозер через ей навалит порцию мела. Понятно, что бульдозерист не мог отвешивать положенных двух с половиной тонн. В кого недогруз, у кого перегруз. Когда перегруз такой, что рессоры в обратную сторону прогибаются, приходится отъезжать и под палящем солнцем орудовать лопатой, сбрасывать мел не раскрывая бортов. Потом поднимая облака пыли тащиться на разгрузку. Подъехать, открыть  борта и наблюдать, как разгрузчик длинной стрелой с ножом освобождает от груза. И так пять раз за день пять ходок было установленной минимальной  нормой. Норму сделал - можно на стоянку. Что-то подделать машиной, мало ли неполадок может возникнуть в течение рабочего дня.
      И отдыхать. А отдых, это прежде всего ужин. В меню ужина часто входила уха из речной рыбы. Нет, в пристанционном буфете уху не готовили.  Её готовили сами шофера по очереди. Они, сделав по паре ходок, по двое ехали на Илек – речку, являющуюся притоком Урала с удивительным песчаным дном, таким, что можно было заезжать на машине в воду, и она не засасывалась моментально, как это часто бывает и могла полчаса, а то и час держаться на поверхности. И вода текла удивительно чистая, прозрачная. В Илеке водилась рыба: окуньки, сорожки, иногда щучки попадались на крючок рыболовов. Когда улов достигал больше полведра, а то и ведро, разжигали костёр из прибрежного сухого тальника, на таганке варили уху. Непременным дополнением к ухе была водка, без которой уха вовсе не уха, а просто рыбный суп. При хорошей закуске брали по бутылке на брата. В те времена, в отличие от нынешних, водка была настоящая.
          Застолье устраивалось в комнате, где проживал Николай Дмитрюк, как-то незаметно ставший массовиком-затейником. Активным помощником в его затеях был Николай Буран, Толин брат. Ну и старший колонны – Петро Костыря не был в стороне. После ужина собирались на танцы, благо Дмитрюк хорошо играл на баяне. Ещё и Толя Буран подыгрывал на своём баяне «Искра» белого цвета, приобретённого на зарплату тракториста.
Чтобы запах из ртов поужинавших  молодых шоферов не отпугивал местных красавиц, Дмитрюк придумал шипучку, приготовляемую по очень простому рецепту. В ведро воды выливалась  определённая доза уксуса, тогда он продавался в трёхгранных бутылочках с делениями для дозировки. Потом туда высыпалось полпачки пищевой соды. Начиналась реакция, сопровождающаяся шипением с выделением миллионов пузырьков. Оставалось только зачерпнуть алюминиевой кружкой полученного  средства для устранения запаха и одновременно в какой-то мере отрезвления.
       Танцы организовывались за бараком – обиталищем шоферов. Едва Дмитрюк касался кнопок баяна, едва первые аккорды нарушали станционную тишину, на месте действия появлялись поселковые пацаны и девчонки. За ними и более взрослое население степенно направлялось к автобазовскому бараку. Когда зрители плотным кольцом обступали организаторов мероприятия, затейник  объявлял хоровой номер. Нестройный, но довольно громкий хор, скорее ор, шоферов-артистов. Мотив довольно простой, такой же, как и текст исполняемого произведения:
                А пупа-пупа, пупа-пупа, пупа-пупа,
                А пупа-пупа, пупа-пупа, пупа-пупа,
                А чернопупа, а ниже пупа,
                А чернопупа, а ниже пупа,
                А пупа-пупа, пупа-пупа, пупа-пупа,
                А пупа-пупа, пупа-пупа, пупа-пупа…,
     ну и так далее, можно до бесконечности, насколько хватит молодых шофёрских глоток.
Потом начиналось вальсирование на вытоптанной в пыль площадке, «Яблочко» вприсядку и новомодная «Марина» -фокстрот с песней:
                Марина, Марина, Марина,
                Хорошее имя друзья,
                Марина, Марина, Марина,
                Когда ты полюбишь меня?
       Уже формировались парочки. Девчонки взвизгивали, приговаривая: - Вы чо, потравиться захотели, от всех уксусом прёт. Постепенно затихал баян, народ расходился. Уже ближе к рассвету всё молодое шоферское население добиралось до своих постелей, чтобы через час-полтора пробудиться от громкого:
- Подъём, орлы, пора вставать, моторы заводить, - всё того же Николая Дмитрюка.
        Был ещё один вариант вечернего развлечения шоферов. Это поезда, походившие через станцию Каратогай. Товарняки прогромыхивали без остановок. А пассажирские (скорые не останавливались) делали двухминутную остановку. В составе поезда обязательно присутствовали вагон-рестораны, обеспечивавшие пассажиров питанием и горячительными напитками. Они-то и притягивали внимание возможностью приобрести ликёро-водочную продукцию, ну и возможностью себя показать. Заводилой в набегах на вагон-рестораны был Николай Буран, из которого так и пёрла удаль. И равных в этом у него не было. Так вот Колька со своими ассистентами в «подвиге», изучив расписание поездов за пять-десять минут до прибытия поезда разде-вались до трусов, с головы до ног измазывались предварительно набранной золой, оставляемой поездами.
       Поезд останавливался, проводница соседнего с вагоном-рестораном вагона открывала вагон, ошарашенно уклонялась о страшных чертей (перемазанных парней), устремлявшихся в вагон. За две минуты надо было впрыгнуть в вагон, через переходную площадку перебежать в вагон-ресторан, достигнуть буфета, бросить приготовленные деньги, покидать в рюкзак затребованные бутылки с пивом с возгласами: «Без сдачи!» -  покинуть ошарашенных железнодорожников с вожделенной добычей. Так как в действиях оригинальных покупателей ничего раз-бойного не было, о милиции никто не вспоминал. Ничего, кроме запоздалого смеха, как железнодорожников, так и пассажиров – посетителей ресторана эти набеги не вызывали.
         Отмывшись у станционной водоразборной колонки от  грима, участники акции возвращались в своё жилище и благородно делились пивом, которое в поселковой торговой сети было редкостью, тем более свежее.
В конце июля Анатолий, завершив последний рейс, не увидел Колькиного автомобиля. Диспетчер на его вопрос ответил, что Кольку послали в Мартук что-то отвезти по просьбе начальника карьера. И что в Каратогай он не вернётся и с Мартука поедет на базу в Ащелисай. Это было странно, так как об отъезде Колька ему не говорил.
Так получилось, что при вечернем обязательном техосмотре автомобиля Анатолий заметил трещину рамы на видном месте напротив топливного фильтра-отстойника, явившаяся результатом перегрузок на меловом карьере. Ремонт на месте не представлялся возможным, и было решено, что потихоньку надо ехать на базу. Так неожиданно закончилась командировка братьев Буранов.