А Корабль Плывет... Одесские Рассказы

Книжку эту я начинаю с «Одесских Рассказов», а рассказы – с путешествия в мое детство по адресу: улица Жуковского дом номер два, квартира номер двадцать четыре.
Это был типичный одесский дворик...

Откровенно говоря то, что возникает в воображении одессита при словах «одесский дворик» и сопровождается сентиментальными всхлипами по былому, в принципе является двориком итальянским и частично – французским. И ничего удивительного или зазорного в этом нет: ведь триста лет тому назад, для постройки нового города на только что отвоеванной у мусульман земле, отцы-основатели Одессы приглашали лучших архитекторов Европы.

Неспроста наш город называли «маленький Париж»! Я в этом убедился лично исходив большой Париж, Марсель, Мадрид, Вену и Рим - вдоль и поперек и, быть может, именно поэтому в моей душе так ясно и так трепетно продолжает существовать образ «одесского дворика» через призму которого прошла большая часть моей жизни.

Квартира наша была на втором этаже классического одесского дома с помпезной аркой ворот, некогда тоже помпезных, но сметенных революционными вихрями.
Чтобы попасть туда, нужно было пройти под этой аркой, пересечь двор и поднявшись по узкой, отполированной до дыр железной лестнице, оказаться на открытой галерее второго этажа.

Во дворе сушилось выстиранное и удобренное «синькой» белье, так что проходя можно было вдохнуть его свежести, ощутить касание девственно-чистых простыней, наволочек, покрывал и пододеяльников. Развешенные на разной высоте с помощью сложной системы блоков и канатов, они превращали наш дом в парусный фрегат, а разноцветные гирлянды лифчиков, трико, граций, корсетов и трусиков, торжественно приветствовали всякого входящего - как это и положено флагам расцвечивания на корабле.

Крики маяка, слышные из близкого порта, да колонна фабричной трубы только усиливали морские впечатления.
Зимой канаты и блоки скрипели от мороза, из трубы валил густой черный дым, а паруса и флаги надуваясь ветром трещали, хлопали, и казалось что
наш дом-корабль плывет.
И его действительно разок качнуло - во время знаменитого одесского землетрясения.

Итак, поднявшись по железной лестнице, Вы могли б оказаться на открытой галерее второго этажа, а затем и третьего.
Галерея - слово иностранного происхождения, а фактически это был настил из корявых досок, наскоро обрамленный ветхими железными перилами и решительно брошенный, неудержимой фантазией архитектора, на торчащие из фасада балки. Это был общий балкон – палуба если хотите, с которой можно было войти в каюты пассажиров и команды.

Открыв нашу входную дверь Вы тут же забывали про паруса так как оказывались в удивительном месте.
Место это так и называлось «между дверьми», или как выражалась (на загадочном языке идиш), бабушка «Циш ин датир». Здесь стояли керогаз и примус на которых готовилась еда.

Преодолев первые аппетитные запахи Вы открывали вторую дверь и попадали в небольшой, беленый известкой коридор называемый в Одессе, «прихожая», где по левую руку входящего был водопроводный кран с большой раковиной, за которой следовал большой стол. На этом столе делали все: от разделки мяса до глажки белья.
По правую руку входящего была просто стена. Стол обрывался возле маленькой перекошенной двери, под которой была щель и скрипящая ступенька вниз. За этой дверью была комнатка в которой жили моя бабушка и ее младший сын.

Я не помню точно, когда вернулся из сталинских лагерей мой дедушка, зато отлично помню его ласковые письма оттуда.
Он писал их на обороте этикеток, которые он и другие заключенные наклеивали на коробки для кондитерских изделий.
Так я впервые узнал про «Рахат-Лукум», «Зефир в шоколаде», «Печенье Миндальное», конфеты «Мишка на Севере», «Мишка косолапый», «Белочка» и прочие экзотические лакомства.
Интересно, что самих этих сладостей мы в те годы - годы освоения космического пространства, не то что не пробовали – даже не видели!

Дедушка умер осенью 1988 года, в городе Baltimore (Maryland)), на месяц опередив бабушку, а к Новому Году мы получили письмо от него, как вы понимаете, последнее...
Я держал в руках белоснежный лист бумаги исписанный его рукой и голубой конверт, с броской надписью «Par Avion», но перед моим взором была этикетка «Зефир Клубничный» со строками его письма на обороте.

Да, так вот, когда вернулся дедушка, так они жили в той крохотной комнатушке втроем!
Я не знаю, как они ухитрялись функционировать на том крохотном пятачке? Там, кроме них и многочисленных фотографий на стенах, еще размещались: высокая кровать с набалдашниками; зеркальный шкаф-гигант; квадратный обеденный стол; диван; новенький сервант с замысловатой посудой; небольшой шкаф с книгами, граммофонными пластинками, проигрывателем, фотоаппаратом «ФЭД» и транзисторным радиоприемником «Спидола».

Кстати, именно из этого приемника мы с бабушкой первыми во дворе узнали об убийстве президента Кеннеди в далекой Америке...

Из прихожей направо была дверь в две другие комнаты, где жили бабушкина дочь с мужем (это мои родители), я, моя старшая сестра и собачка Тузик. Когда сестра вышла замуж, то к нашей компании присоединился ее муж. К тому времени мамин брат перебрался в город Житомир, и нас осталось семеро, не считая собаки. Как видите – настоящая СЕМЬ Я!

В нашей квартире было еще одно интересное место – кладовка.
Часть прихожей была выгорожена от пола до потолка и в этой перегородке имелась небольшая дверь. Здесь хранился каменный уголь и дрова для растопки печи.
Сама печь, большая и кафельная, находилась в нашей спальне.
Когда я был совсем маленьким, то любил сидеть рядом с папой, когда он забрасывал новые порции угля и дров в огнедышащее нутро печи.
Мне нравилось смотреть на желто-красное пламя, пытающееся лизнуть голодными языками папины руки.

Вот чего не было в нашей квартире долгие годы – так это туалета, горячей воды, а так же ванной и вообще, телефона.
Телефон располагался на соседней улице, в железной будке. Оттуда можно было позвонить, за две копейки, куда угодно.

Туалет был ближе - в нашем же дворе: как раз под той самой лестницей, по которой Вы поднимались к нам на второй этаж, помните?
А зачем нам нужна была горячая вода, если через дорогу от нас находилась старейшая в Одессе баня? В которой, между прочим, сами Александр Сергеевич Пушкин изволили купаться, готовясь ко свиданиям с графиней Воронцовой! Его биографы утверждают, что он «...вспомнил чудное мгновенье...» не где-нибудь, а именно в парилке, что на Почтовой улице в Одессе! Однако про баню самое интересное не это. Самое интересное это то, что в том же доме, родилась девочка, впоследствии ставшая израильской оперной дивой и моей супругой.

Если исключить этот яркий эпизод с баней, то условия жизни в нашей одесской квартире с1954 по 1971 год идентичны условиям жизни в кварталах бедноты Иордании или Израиля по сей день.
Но такой Бани в тех районах, конечно не было и нет!

К тому времени, когда я впервые решил жениться (двадцати-то лет отроду!), наша улица и наш дом в частности, подверглись глобальной реконструкции. У нас появилась горячая вода, душевая комната, кухня оборудованная по последнему слову советской кухонной техники и телефон.

«- Я жил тогда в Одессе пыльной...» - сказал великий поэт и, погиб.
А я знаете ли, не просто там жил – я там родился и вырос до Главного Энергетика одесского филиала всеукраинского объединения «УКРТОРГРЕКЛАМА».