Фэндэлэ. Одесские Рассказы

Иллюстрация: пишущая машинка вывезенная автором из СССР в 1988 г. С её помощью были созданны рассказы и роман "Кратно Четырём" (1992).


Странствуя по миру я вожу с собой, сокровища моего детства: чайную ложечку из мельхиора и маленькую алюминиевую кастрюльку с длинной ручкой – фэндэлэ, которой в девятнадцатом веке, пользовались мои прадеды и в которой я завариваю свои истории по сей день.

Вожу я эти реликвии с собой мысленно, так как оба эти предмета были изъяты советскими таможенниками при пересечении мною границы 23 декабря 1988 года.
Однако, бабушкины реликвии остались со мною навсегда, волшебно оживляя картинки теперь уже далекого прошлого...

Возникают эти картинки неожиданно – то ли солнечный луч воспламенит зеркальное донышко фэндэлэ, то ли необъяснимое движение повернет ложечку в бессонном стакане ночи и вот...
... я вижу...себя стоящим перед всем классом, а такой же пацан как и я, тычет, тычет испачканным в чернилах пальцем в карту Африки, прикнопленную тут же на доске, и орет - орет аж весь потный:
«Смотри, смотри жид – вот твоя Палестина! Вот твоя Родина!»
... я вижу...себя бегущим, по искривленным в линзах моих слез, улицам преследуемый толпой соучеников, жаждущих вложить всю ненависть их родителей к евреям в удар портфелем по моей голове...
…я не слышу духового оркестра проплывающего как во сне где-то рядом – я бегу и грохот моего собственного сердца не может заглушить топот моих преследователей по булыжной мостовой.
... я вижу...драку, в которой хоть и погибла моя школьная форма,
зато уцелела моя репутация - я вышел победителем и даже заимел друга из числа нападающих.
...я...чувствую упругий, пронизанный солнцем морской воздух Одессы,
распирающий наши легкие, кружащий нас, следопытов то загоняя вверх в скалы, то толкая вниз и вброд через малюсенькие пляжи-бухточки усыпанные мидиями...
...я слышу, чувствую аромат нашего моря! Мы руками ловили морских «коньков», бычков, рыбу –«иглу» и даже крабов!

- Сияй, сверкай мое фенделе! Кружись, кружись моя ложечка! Покажите хоть на мгновение солнечный калейдоскоп моего детства!
... Я несусь, лечу на велосипеде – мне пять лет и у меня новенький велосипед, но и вот – бац! Переворот и короткий полет к асфальту! Но вместо больного приземления – опять взлет! Это папины сильные руки подхватили меня и вознесли к небесам! Папа...
Папа никогда не уединялся с книгой или газетой возвращаясь домой после работы, Он играл со мною во всевозможные игры, учил меня узнавать время по часам. Это была еще «та» задача! Но я никогда не слышал от него грубого, а тем более нецензурного, слова. Ко всем домашним, особенно к маме, папа всегда обращался (и обращается сейчас!) только с ласкательными именами. Это он придумывал новые семейные праздники и обычаи.
Одним из семейных ритуалов придуманных папой была ежевечерняя прогулка обязательная в любое время года, в любую погоду.
Мы выходили из дома и беседуя, поднимались по Жуковской до Пушкинской, а затем по этой, прекрасной во все времена улице, шли на Приморский Бульвар – поздороваться с Дюком и Пушкиным.
Мы каждый раз разглядывали знаменитые памятники как будто видели их впервые, находя то там то здесь какие-то новые, незамеченные раньше, детали. Мы любовались панорамой неумолкающего порта и сказочной задумчивостью Оперного Театра.
Осенними вечерами нам доставляло особое удовольствие прокладывать себе путь в золоте и пурпуре палой листвы...
Зимою маршрут был другим. Взяв сани, а иногда и мою сестру, мы с папой отправлялись в парк – кататься с ледяных горок.
Для нас, разгоряченных гонками по заснеженным холмам и елеям, мороз был уже не страшен. В такие минуты казалось что звезды не мерцают холодным светом, а весело подмигивали нашему удальству: мол вот-вот появится Снежная Королева и ее свита.

- Сияй, сверкай мое фенделе! Кружись, кружись моя ложечка! Покажите хоть на мгновение солнечный калейдоскоп моей юности!
...я вижу себя и маму в филармоническом коридоре – мне почти двадцать, и я пришел сказать ей что решил жениться.
Мама... Она уделяла мне не меньше внимания, чем папа. С ней мы виделись не только вечерами: она была началом и концом моего дня и даже серединой :возвращаясь из школы я забегал к ней на работу – в Филармонию. Мне не только нравилось это великолепное здание на углу Пушкинской и Полицейской улиц – одно из старейших в городе, мне жизненно важно было хоть на несколько минут увидеть маму...
А в филармонии мне нравилось все: мощные стены, могучие решетки, облепленные старыми афишами коридоры и кабинеты, особый запах канцелярских бумаг и особенно - люди населявшие этот странный и веселый, как мне тогда казалось, мир. Мама была самым главным элементом этого мира – она выдавала деньги всем его служащим, артистам, рабочим сцены, музыкантам, художникам, шоферам, директору и его заместителям
Я прибегал туда всякий раз что бы почувствовать запах грима и папирос, услышать хриплый, как скрип несмазанной двери, голос Главного Администратора – легендарного Казака и не менее хриплый голос бывшей звезды одесских шапито, а ныне –билетера, мадам Гризоцкой.
Я искал быть околдованным чарующей магией неповторимого фокусника и волшебника Гарри Сибенса...

Я сталкивался в коридорах с тоненькой, еще не спевшей «Червону Руту», а потому – никому не известной певицей и с уже знаменитым на весь мир Махмудом Эсамбаевым.
Там я лично видел и слышал Аркадия Исааковича Райкина, причем не на сцене, и не на экране телевизора, а сидящим у рабочего стола моей мамы и что-то тихо рассказывающего - от чего окружающие просто погибали от смеха.
В длинном, как станция метро, филармоническом коридоре я ловил налету сногсшибательные хохмы одесских юмористов, хохмы которым еще не скоро суждено было стать перлами советской эстрады.
Я не пропускал ни одного концерта Эди Рознера и ходил на новогодние утренники, свято веря в колдовство зимней сказки.
Получилось так, что я вырос в одесской филармонии как в семье.

Так почему я не сделался артистом или музыкантом, а, фенделэ? Только потому, что я всегда мечтал стать моряком!