А ты помнишь?.. часть 2

3

Где мы шли – там дороги легли,
Города и посёлки вставали,
Здесь страну мы свою возвели,
И о ней свои песни слагали![1]

Было обязательным после первого и второго курсов проходить трудовой семестр. Работали в стройотрядах, колхозах, проводниками поездов дальнего следования, до Москвы... Мы с тобой записались в стройотряд, нам расписали, что денег заработаем!? не потратим... Мы и поверили! Почему бы нет? Стройотряд, дай Бог памяти, «Полюсом» назывался... Нас укатали на север Томской области, на реку Кеть. Сложным тогда оказался наш маршрут.

От Томска, на пароходе, мы плыли по Томи вниз по течению, здесь возможно моряки не согласятся на слово «плыли», скажут с уверенностью, что «шли»... Нас, пассажиров, было много, а посему спускаться в пассажирские палубы, где и яблоку было трудно упасть, не хотелось. Было жарко и душно... Много было попутчиков, пассажиров, что следовали до пунктов своего назначения, да и стройотрядов было немало. Все куда-то стремились, что-то куда-то звало людей... Всегда и сейчас, удивляло свойство людей перемещаться из одного пункта в другой, причём постоянно, как во времена великих переселений, что известны истории.[2]

Сна не было, и виды ночной реки, и усыпанное звёздами ночное небо будоражили меня. Всё просилось в жизнь, в приключения. Момент мне был нов, интересен, до сих пор не был прожит так, а значит, хотелось как можно больше увидеть, запомнить, вкусить каким-то шестым чувством, вобрать в себя... Всё было необычно, романтично, надвигающее впереди виделось загадочным приключением. Плескалась за бортом вода, доносились с берегов крики ночных птиц, на фоне ночного неба контуры прибрежных лесов казались страшновато-загадочными, вдобавок к этому всегда присутствуют звуки, происхождение которых непонятно... За спиной пароходика встал ненадолго рогатый месяц, покрасовался собою, полюбовался пейзажами реки, тайги и скрылся. Но звёзды нас сопровождали до самого утра, яркие, мерцающие, переливающиеся цветами радуги... Только рассвет смог пригасить их переливы, потом и вовсе притушить.

Под утро мы подплывали в устье реки Томь, где она попадает в широкую реку Обь. Мы из ночной мглы подкрались к рассвету и, когда он наступил, а в Томской области как долго задерживается день, так и стремительно наступает рассвет... И надо же было так совпасть, что как раз в момент нашего переселения из Томи в Обь, вышло навстречу нам солнце, большое, багровое. Оно ярко отразилось в водном пространстве слияния двух рек, ослепило глаза, потом расцветило облака по горизонту в немыслимые пурпурные краски, переходившие местами в золотистые и далее в жёлтые. Шар выкатился, отражением пробежался по водной глади и обдал округу таким светом, что всё потонуло в радужном блеске. Длилось совсем недолго, потом осветилось мощным солнечным светом, и день заголосил, закричал своими естественными голосами, забегали люди, очарование покоя ночи и рассвета закончилось... Пронзительным гудком парохода огласилась вся окрестность, и мы вплыли, то есть вошли в воды Оби. Молодёжь высыпала на верхнюю палубу, с криками «ура», любовалась видом... И было на что посмотреть!

— Не знаю, не помню, ты был тогда рядом со мною на палубе, смотрел на набегающий день? Или отходил от выпитого вина, каким обильно заправлялся с вечера? Кроме ночи, рассвета и полного парохода людей ты, Гешка, выпал из памяти... Как и почему, видимо отличное на тот момент нас интересовало. Вскоре мы подходили к пристани Колпашево, а там после переклички пересели на маленькое судёнышко...
Поначалу от Колпашево, мы на тихоходном катерке плыли по реке Чая. Название было оправдано цветом воды, я не видел такой бурой воды нигде... Медленно пыхтя по реке, наше судёнышко пробиралось по излучинам этой речки, а мы отдыхали после серьёзной ночной бессонницы... Нас десантировали в леспромхозе, что и название стёрлось из памяти. Работа в леспромхозе на лесопилке, где мы из кругляка, так брёвна обзываются, выпиливали на пилораме строительный брус. Север области тогда стремительно развивался и остро нуждался в таком стройматериале.
Долго мы там не задержались, что-то где-то было не улажено, какие-то договора не подписаны или условия не соблюдены... После недельной работы мы вернулись в Колпашево и здесь нас разделили, ты остался в партии, что отправлялась на край Колпашево, пригород его, а мы с десятком парней ринулись кормить комаров дальше на север, на реку Кеть. Не нравилось мне такое, правда! Не хотел я с тобой по разным партиям разъезжаться, тебе тоже по душе не было, но что делать, такова «се ля ви», в смысле жизнь...

Вот и показала нам эта «се ля ви», какова она будет там. В шесть утра мы уже были на ногах, позавтракав, мы отправлялись на объекты, строили два деревянных двуподъездных домика из такого бруса, какой мы выпиливали на первом своём объекте, на пилораме, что покинули. А возвращались уже тогда, когда солнце давно село и видеть, что делаешь, было невозможно. Понятно, что с перерывом на обед. Наскоро перекусив, мы замертво падали на кровати и без всякого сна мгновенно перескакивали в утро. Противный звонок, голос командира стройотряда, небольшая зарядка, руки совсем не хотели двигаться, и вновь на передовую... Первую неделю было вообще непонятно, как можно справляться с таким распорядком дня. Тело ломило от тяжёлой работы, вставать не хотелось, но человек такое существо, что привыкнет ко всему, привык и я...

Примерами жизни многих людей и, конечно, своей, я вывел, что упражнять, развивать, возможно, любые свои качества... Духа в том числе, а это ведёт в свою очередь к овладению своим телом, чувствами и мыслями... И делать такое можно в любое время, в любом месте. Побеждать усталость, холод, голод, недовольство, уныние, а последнее победить очень важно. Унылых людей называют жалкими слепцами, когда в пику унылости есть радость... Словом, закалять можно себя везде и при любых условиях, в которые нас любит помещать жизнь, та «се ля ви», о которой я упоминал. Так как «жизнь и есть то горнило для духа, где выковывается его огненная мощь».[3] Сила человека неисчерпаема, когда сознательно призвана в жизнь его энергия, то есть уверовано в истинность, непогрешимость и неизменность того к чему приведёт прилагаемое усилие. Так мною искоренено было немало вредных привычек, и я научился привыкать к тем условиям, мириться с ними, в какие уголки, порою приводили меня, жизненные тропы.

Через неделю мой организм вошёл в ритм изнуряющей работы, и через полтора месяца два новеньких домика красовались в посёлке... Тогда к нам на место работы стройотряда приезжали кинооператоры, не помню откуда, из какого органа печати или телевиденья, областного или союзного значении. Прибыли снимать трудовые будни студентов, и в кадре частенько мелькал я. Хотелось бы мне сейчас взглянуть и на себя, и на ребят, с кем я работал, все молодые, красивые, полные жизни, а все ли живые, как и ты, Гена, я не знаю. Где-то же хранятся для меня незабываемые кадры, на каких-то полках пылятся...

Правда, делали мы небольшие перерывчики, ходили на реку Кеть купаться, а это два километра. Славно было предавать себя водам спокойно текущей реки, чистой и прохладной, а потом упасть на берегу и смотреть в синее небо. Журчание на перекатах реки, проплывающие облака, жаркое солнце в зените... Молодость и жизнь впереди!.. А ещё мы ездили в гости. Какая причина для этого не помню. Это были студентки с другого факультета энергетического, и специализировались они на оштукатуривании стен тех объектов, что мы строили. Видимо работали в связке с нами. Вечером было кино под открытым небом. Какая-то необычность была и, там где много девочек ещё и романтикой было опутано всё: и вечер, и кино, конечно про любовь, и сами говорливые, щебечущие, посматривающие на нас девочки... Ты, Гешка, постоянно над моей романтичностью посмеивался, подтрунивал над нею и, правда, она была. Я ею был пропитан насквозь, и в этот вечер моё романтическое приключение было впереди... Не планировал, но куда деваться, оно случилось... Наверное, моё к тебе обращение было бы совсем пресным, не расскажи о таком.
Во время сеанса кино я положил голову на ноги одной девушки, которая вмиг мне выделилась из всех. Она не протестовала, даже наоборот взяла её своими руками и поправила, что дало мне понимание - небезразличен...
— Ты хорошенький..., — тихо прошептала она и поцеловала, наклонившись надо мною... Сама, первая поцеловала, обдав меня своей красотою и юностью, а также запахом молодого женского организма. Голова моя закружилась, от лета, вечера, а ещё больше от неё. Фильм перестал меня интересовать, а рассвет с великим трудом заставил нас расстаться...

Мы уезжали опять кормить комаров, и под препротивный звонок будильника чуть рассветёт, вставать, пилить, строгать, возводить стены домов. Ещё долго меня преследовал, виделся пред собою её юный образ, прекрасный, манящий...
Велика ты сила вечного тяготения к женщине!..

Расстались мы с ней на рассвете
С загадкой движений и глаз...
Есть что-то прекрасное в лете,
А с летом прекрасное в нас.[4]

Правду тебе говорю, Ген, не посмеивайся, как всегда... Вот не сойти с места мне, если вру... Так и было!.. Всё, что касалось девушек, ни слова не привирал, такое противно было всегда, а бахвальство других терпеть не мог. Как бы ни складывалось, кто бы ни был с мужчиной, и какого поведения, если произошло - рот на замок! Это дело двоих и гоготание с привкусом похотливых подробностей мерзковато.
Сильная половина частенько этим грешит...

4

— Гена! Друг мой, я уже говорил, что во время моего проживания в стране студенческой, меня порою окружали удивительные люди и мне придётся тебе напомнить, хотя я уверен, что ты всех их помнишь не хуже меня, однако освежить твою и свою память надо, а то как же без этого. Всех упомянуть невозможно, очередь длинная, но каких-то непременно опишу или упомяну. Во всяком случае, буду очень стараться...
На первом курсе к нам в комнату, к тебе заходил твой знакомый, странноватый на вид или первый взгляд, знакомый. Длинные волосы, частично обесцвеченные, приобретшие цвет меди, и часто схваченные повязкой. Потрёпанные джинсы, а вместо гульфика в интересном месте завязывались цветным шнурком, да, да шнурком... Чудак и только!.. И смех его был подобен подхихикиванию.

— Что за оригинал? — поинтересовался я, уже раньше видел его на лекциях по общим дисциплинам.
— А-а-а, Володя?! «Опальный поэт», так он себя называет, но в общем отличный парень. Мы в прошлом году вместе поступали.
Я пригляделся внимательнее, уж больно необычный был персонаж... И как быстро я его отринул мысленно от себя, так мгновенно проникся к нему симпатией, меня глаза его поразили. Красивые, именно красивые, смотрящие на мир вокруг с какой-то тоской и горечью. Откуда она? почему в его возрасте проявилась, жизнью ли приобретена, или рождением была дана?.. Они были не только красивыми, были умными, цепкими это сразу чувствовалось, в них читалась тоска по дали, моей дали, той, что всегда волновала меня, тревожила и звала.

Ох! эта даль... Неизвестная, манящая, никем невиданная, но по каким-то силам своим непонятным зовущая. Что это, где это, это так заводило всегда и одновременно тоскливо растворялось где-то внутри. Это были мечты? несбывшиеся надежды? путешествия? далёкая романтичная любовь? что? что?.. Можно ли дать чёткое словесное определение неизвестному? Нельзя, но тогда зачем оно, неизвестное, которое ещё и тоскует в тебе, порою болит? Кто знает? Но это есть!.. И отмахнуться от него не получается и самое странное оно всегда впереди... Только вроде дошёл, а оно как солнечный зайчик, неуловимое, уже опять впереди – манит и машет тебе. «Иди, иди ко мне с мечтой, тоской и надеждой, обязательно с надеждой!»

Вот такая в чём-то родственная душа и притянулась ко мне жизнью, я с радостью и благодарностью ответил своей дружбой...
Были моменты, когда заходил Володя ко мне, не часто, но и нередко, так бывает, посмотрит своими грустными глазами и скажет:
— Вот что, вечер чудный, есть желание выпить кофе и изволит ли твоя душенька составить компанию моей, — дважды просить не надо было, я был скор, зная, что на пустое не потратим время. Мы шли и разговаривали... Конечно, большей частью говорил он, а я со свойственным мне умением слушать внимал в то, что он говорил, изредка вставлял несущественное.

Горели желтовато-оранжевые фонари... Снег падал большими хлопьями, хрустел под ногами, поскрипывал, приятно, звонко. Сновали такси, троллейбусы, ходили люди. По обеим бокам тротуара лежали высокие сугробы, снега было много, а очищая тротуар, накидывали его целые горы. Мы шли, как по коридору от проспекта Кирова в центр, до магазина «Белочка», там кофе готовили славный, ароматный, словом настоящий, редко позднее такой доводилось пить, или срабатывает здесь очарованность юности. Возможно и то и другое...

Володя был взрослее меня и возрастом и в чём-то циничнее меня. Меня считал пока ещё неиспорченной заготовкой, я это чувствовал и он иногда говорил, не прямо, но намекал мягко. Он и впрямь был опытнее во всём.
— Над чем ты сейчас работаешь? — спрашивал его
— Стихи требуют всего человека, иначе они не стихи, или поправлю себя, что они могут быть стихами, но не поэзией. Нужно осознать себя в мире. Может на ощупь, но найти свои краски, свои слова для выражения себя. Только в этом случае ты будешь интересен, как поэт. Из сотни сборников стихов, я могу назвать пять-шесть интересных, остальные все серы, потому что похожи друг на друга.
Вот послушай Шкляревского:

Земные взоры Пушкина и Блока
Устремлены с надеждой в небеса,
А Лермонтова чёрные глаза,
С небес на землю смотрят одиноко.

— Или ещё послушай его же:

Я все еще живу, храня
звучанье чистой русской речи,
и на прощанье у меня
назначены с грядущим встречи.[5]

К сожалению, он после первого курса уехал к себе на родину, бросил институт, не его линия жизни, ничто не держало. Мы потерялись!.. Но жизнь, странная, она резко разводит людей в стороны, так и неожиданно восстанавливает связи. Каким образом, а вот как!.. Я приехал в гости в Семипалатинск к своей девушке, после второго курса и в одном из магазинов, а это был книжный, нос к носу столкнулся с молодым человеком, что-то пробормотали друг другу недовольное, но в голосе его или моём было знакомое и мы остановились уже внимательнее всмотрелись друг в друга. Это был он, Володя... Волосы пострижены под короткую стрижку, тёмные, естественные, но мы узнали, обнялись и уже стали переписываться...

Вскоре он ушёл в армию и на мои письма, полные жизненного разочарования и описываемые мною жизненные коллизии, в которых виноват был только я, отвечал мне:
— Ты жалуешься, что одинок... Внутренне, ощущением, мне понятно оно. Но одиночество должно быть смыслом, а не целью. Сейчас не пишу, так как стихи субстанция мысли и чувства. Невозможно что-нибудь создать, не сосредотачиваясь на определённой теме. Так что коплю образы, мысли и знаю, что писать мне надо и буду, но потом, потом...
Стиль его писем был потрясающим... Короткими предложениями, легко и плавно, отрывистыми фразами мог показать картину и написать мне. Причём в поле зрения, как поэту, он им был, попадали самые простые вещи и понятия, скажем фонари, причём здесь фонари? не причём! но появлялись...

— Начинал писать в сумерках, заканчиваю ночью... Фонари может цапли или пеликаны, стоят по обе стороны дороги, хотят опереться друг о друга головами и не могут.
Или про кактус...
— Одна отрада – кактус. Сейчас он маленький, но колючий. Чем только не займёшься с тоски. Но а ты можешь завести себе розу и ухаживать за ней, настоящую. У роз приятный аро-мат. Розы без аро просто с матом. Прости за плоский каламбур, но вымарывать не стану.
— В Алма-Ате весна +15. Город пёстр. А я никто и никакой. Быть может пёс – любимый мой мотив.
— И дай нам Бог встретиться на этой земле, где горы Рериха, тополя Куинджи, где у меня полуночный пейзаж и за серебряной оградой лишь два оранжевых плода.
Не встретились!.. Разбежались опять пути-дорожки и уже не пересеклись. Знаю по очень скупым источникам, что вышло его несколько сборников, печатался в альманахах, но чтобы имя гремело, то нет, а зря!.. Было в нём то, чего лишены были многие известные стихотворцы...

Без тебя здесь уже по-другому
Дышит небо и дышит река.
Стала длинной дорога до дому,
А до первой звезды – коротка.
………………………………..
Золотые пусть листьев созвездья
Тот небесный напомнят узор,
Где бродили когда-то мы вместе,
Где, я знаю, остались с тех пор.

Наберите в интернете эти начальные строки, и вам выдаст «хранилище» полностью стихотворение. Почитайте, составьте мнение, а я озвучил только моё, какое возможно, но моё...

---------------------------------

На Фографии здание общежития Томск. пр.Кирова 2. (К-2)

[1] Строки из стихотворения Алексея Салтыкова Стройотряд [2] 354 год. В Европу с востока вторглись гунны — «народ всадников». Начало Великого переселения народов. [3] Грани Агни Йоги 1960 г. 058. Март 2. [4] Строки из поэмы Сергея Есенина Анна Снегина [5] Строки из стихотворения Игоря Шкляревского