Черный гримуар

Новелла из цикла "Инквизитор"


Пролог

Высокий худой человек в черном долгополом одеянии, напоминающем монашескую рясу, спускался по лестнице, ведущей в подвал. Лицо незнакомца скрывал низко надвинутый капюшон, так что виден был лишь острый подбородок.
В левой руке незнакомец держал фонарь, в правой – ключ, которым только что запер за собой дверь.
Башмаки гулко стучали по каменным ступеням, и лишь этот звук нарушал тишину.
Человек двигался размеренно, не спеша, но решительно и неотвратимо, как сама смерть.
В подвальном помещении, куда он спустился, не было окон. Лишь пламя свечи в стеклянном фонаре, который он принес с собой, разгоняло мрак. Стол, на котором лежал раскрытый фолиант, стул и шкаф – вот и вся обстановка.
А на сером каменном полу валялся то ли большой мешок, то ли куча тряпья. Когда незнакомец на мгновение опустил фонарь, стало понятно, что это прикрытое мешковиной неподвижное тело, возможно, мертвец.
Положив на стол ключ и фонарь, человек обратился к фолианту, прикоснулся к страницам длинными худыми пальцами. И еще раз прочитал строки, которые и без того помнил наизусть: «…и начерти круг, как показано на рисунке, и окропи его кровью девственницы, и произнеси заклинание вызова духов…»
Лишь черных гримуарах – руководствах по вызову злых духов – могли содержаться подобные указания.
Чернокнижник подошел к шкафу, при этом переступив через накрытое мешковиной тело, достал с полки нож, кропило, четыре черные свечи, разложил эти предметы на столе. Затем углем начертил на полу две вписанные друг в друга окружности, а в кольцо между ними вписал заклинания. Все это он проделал неторопливо и обстоятельно, лишь легкая дрожь в руках выдавала его волнение.
После этого колдун взял нож, склонился над телом и отбросил в сторону мешковину. Пленницей оказалась молоденькая девушка, связанная по рукам-по ногам, в рваном платье. Она дернулась, попыталась отползти в сторону, но смогла лишь слабо шевельнуться. Веревки туго стягивали ее лодыжки и запястья. Кляп не позволял кричать. Всю ночь пленница пролежала на холодном полу и сейчас была чуть жива. Она лишь смотрела на своего мучителя широко распахнутыми глазами, в которых застыл нечеловеческий ужас.
Чернокнижник схватил несчастную жертву за волосы, запрокинул ей голову. Короткое, резкое движение: из перерезанного горла широким потоком хлынула кровь, в полумраке казавшаяся черной. Колдун окунул в нее кропило и несколько раз взмахнул им над магическим кругом, приговаривая заклинания. Брызги полетели на пол.
Не обращая больше никакого внимания на дергавшееся в последних конвульсиях жертву, убийца продолжил подготовку к дьявольскому ритуалу: зажег четыре черных свечи и поместил у границ круга, ориентируя по сторонам света, а сам встал в центр магического круга.
– Заклинаю тебя демон Белет и приказываю тебе, предстань передо мной, без грома и разрушений, чтобы исполнить мое желание! – трижды произнес он.
Замер, прислушался. Тишина была ему ответом.
Но ему ли не знать о коварстве демонов! Появившись, они могли нарочно никак не обнаруживать себя.
– И если же ты не явишься и не исполнишь мою волю, я прокляну тебя победоносной силой имени Тетраграмматон! Даже в глубинах ада я отыщу тебя, и не будет тебе покоя ни на земле, ни на небе, ни под водой, ни в воздухе!
Однако Белета на испуг взять не удалось. По-прежнему не было никаких признаков его присутствия.
Вновь и вновь колдун повторял формулу вызова демона, но ничего не происходило. Демон не отвечал на зов.
Чернокнижник вглядывался в полумрак то с отчаяньем, то с надеждой, прислушивался, пытаясь уловить хоть какие-то признаки появления духов. Но он уже понимал, что потерпел неудачу в очередной раз.
Демон не явился.
Однако колдун не спешил покидать пределы магического круга, ведь дьявол хитер и коварен, он может сыграть злую шутку: стать неслышимым и невидимым и ждать, когда незадачливый чародей рискнет покинуть защищенное место, а потом схватить его и утащить в преисподнюю.
– Да пребудет мир меж мной и тобой! – глухо произнес он, отпуская духа.
Но лишь через четверть часа он решился выйти из магического круга. Страх перед потусторонними силами и надежда, что, может быть, еще не все потеряно, удерживали его.
Но демоны не набросились на него. Не разорвали в клочки. Не причинили никакого вреда. Не было демонов. Вообще никого не было. Жертва уже не подавала признаков жизни. Лишь потрескивали свечи да за шкафом тихонько скреблась мышь – единственное существо, которое ему удалось вызвать.
Чернокнижник испустил то ли вздох, то ли стон.
В третий раз дьявол не откликнулся на его страстный призыв. Что-то опять пошло не так. У колдуна не было причин не доверять черному гримуару. Значит, дело было в другом. Он уже догадался, в чем. И в сердцах он пнул валявшийся под ногами труп.
– Вот черт, опять не девственница попалась! Ну и молодежь нынче пошла!


*   *   *

…В тот день приходского священника Пабло Ордоньеса позвали к старому ростовщику Паскуале Дуарте, который хотел перед смертью облегчить свою душу покаянием.
Пабло Ордоньес хорошо знал этого богача и даже иногда занимал у него деньги. И сейчас напряженно размышлял, как поступит ростовщик перед смертью: потребует вернуть долг или наоборот пожертвует на церковь. Отец Пабло просить не любил. Гордыня мешала. Как он сам считал, грех для человека его образования и способностей вполне простительный. В юности Пабло Ордоньес учился на богословском факультете  университета Саламанки. А потом двадцать лет прозябал в богом забытом приходе на окраине города, где селилась в основном одна беднота. Вся беда в том, размышлял отец Пабло, что у него не было ни средств, ни связей. Разве в таком случае ты можешь рассчитывать на доходное место? Нет, нечего тебе ждать от жизни… Во всяком случае, если тебе не привалит удача.
Несмотря на теплый весенний день, ростовщик кутался в подбитый мехом плащ. Сидел он в непомерно большом для его тщедушного тела кресле, из мехов торчала одна лысая голова с острым носом.
На столе перед стариком лежал толстый кошелек и фолиант, повернутый вниз лицевой стороной переплета, так, чтобы невозможно было прочитать название книги.
Ходить Паскуале Дуарте без посторонней помощи уже не мог.
Не мог он и встать, чтобы поприветствовать вошедшего, и, тем более, не мог преклонить колени. Поэтому он лишь еле заметным кивком указал священнику на стул напротив.
Но разум еще не покинул это иссохшее тело, а цепкий взгляд маленьких черных глаз словно оценивал собеседника. Даже на смертном одре ростовщик не перестал бы прикидывать, есть ли у человека деньги и можно ли поживиться за его счет.
Пабло Ордоньес понимал, что в глазах ростовщика выглядит дешево. Ряса на локтях протерлась чуть не до дыр, подошва одной сандалии подвязана веревочкой.
Был отец Пабло высок и худ, но жилист и вынослив. Если бы ростовщик встал рядом со священником, то макушкой не достал бы ему и до плеча. Крепкое от природы здоровье помогало попу переносить все тяготы его нелегкой, как он считал, жизни.
Собственно, на жизнь отцу Пабло хватало, то есть хватило бы, не сжигай его страсть к книгам и знаниям. Священник был готов спустить в книжной лавке все, вплоть до последнего мараведи. Ведь знания, особенно тайные, недоступные простым смертным, стоят дорого.
Ростовщик заговорил первым, и голос его был так слаб, что походил на тихий шелест сухих листьев под легким ветерком.
– Я нажил богатство неправедным путем, – прошелестел он.
– Да, – кивнул Ордоньес. – Лихоимство – прямая дорога в ад. Если вы не покаетесь…
– Я каюсь, – почти беззвучно шевельнул губами ростовщик.
– Не только на словах, но и на деле должны вы доказать искренность своего раскаянья…
– Ах да, – ростовщик по столу пододвинул попу туго набитый кошелек. – Возьмите.
– Теперь я верю в ваше чистосердечие, сын мой.
Ростовщик зашелся сухим, похожим на кашель, смехом.
– Но стяжательство – не главный мой грех, – вдруг сообщил он.
– Пьянство? Обжорство? Разврат? – перечислил священник, глубоко сомневаясь, чтобы старый скупец потратил бы хоть одну лишнюю монетку на вино или на девок.
– Нет…
– Вы богохульствовали?
– Хуже. Я чуть не заключил сделку с дьяволом.
– Богатство мне принесла книга, – старик положил на кожаный переплет тонкую костлявую руку. – Вот она.
Паскуале Дуарте пододвинул книгу священнику. Он был слишком слаб, чтобы поднять фолиант.
Отец Пабло раскрыл его на первой попавшейся странице и невольно от отпрянул. Со страницы на него взирал дьявол, отвратительный, рогатый, козлоногий.
– Что это за книга?
– Гримуар.
– Сын мой, вы заключили сделку с дьяволом?!
– Нет-нет, – быстро сказал Паскуале Дуарте. – Нет. То есть… я был готов, но дьявол не принял мою жертву. Он… он не пришел.
– Или пришел да вы не заметили! – рассердился священник. – Не удивлюсь, если в скором времени вы с ним опять встретитесь!
– Мне показалось, что мы договорились, – заметил старик.
– Почти, – поджал губы отец Пабло.
– Хорошо, – Паскуале Дуарте слегка улыбнулся. – Я пожертвую церкви еще и подсвечник из чистого серебра. Этого достаточно?
Пабло Ордоньес молчал, потому что прикидывал в уме, соглашаться или продолжить торг. Паскуале Дуарте принял его молчание за сомнения в чистосердечии его раскаянья.
– Я грешен, конечно, – вздохнул он. – Но, поймите меня, эта книга принесла мне удачу. Я заметил, стоило мне прикоснуться к переплету, перелистать страницы, прочитать пару строк, как тотчас мне начинало везти в делах.
– Таким образом дьявол соблазнял вас!
– Может быть, – кивнул ростовщик.
– Как эта книга попала к вам?
– Однажды какой-то человек в рваной одежде, с безумными глазами, оставил мне ее в залог. Я видел, он не хотел с ней расставаться. Он чуть не плакал, словно отдавал в чужие руки единственного ребенка. Кажется, книга - последнее, что у него было. Но он хотел жить, хотел есть… Как и все мы.
Ростовщик ненадолго замолчал, как будто слова и воспоминания отняли у него слишком много сил. Ордоньес слушал, не перебивая.
– Как только я раскрыл книгу, – вновь заговорил старик, – я страстно возжелал, чтобы она осталась у меня навсегда. И то ли Бог, то ли дьявол услышал мои молитвы… Странный человек не вернулся за своим сокровищем. Тридцать лет оно принадлежало мне.
– Позвольте взглянуть.
Ордоньес перелистнул еще несколько страниц, вновь оттолкнул книгу, но тут же снова потянулся к ней. Любопытство было сильнее благоразумия, очарование тайны притягивало. Фолиант заключал в себе заклинания вызова духов.
Пабло Ордоньес слышал о черных гримуарах, но никогда раньше не держал подобной вещи в руках. И сейчас его разум взывал: «Не губи свою бессмертную душу!», но руки против воли листали страницы, глаза впивались в строчки, губы шептали заклинания.
– Притягательно, не правда ли? – еле заметно усмехнулся старый ростовщик. – Вот и я не выдержал.
Отец Пабло продолжал листать книгу.
…Демон Астарот может наделить способностями к наукам, прочел он, Балам способен сделать человека невидимым, Велиал обеспечит доброе отношение начальства, Феникс выполнит любое поручение чернокнижника, который сумеет подчинить его себе, Белем обещает счастье в любви… Больше всего отец Пабло хотел стать богатым. Больше, чем быть любимым и уважаемым или, тем более, невидимым. Значит, ему следовало заручиться поддержкой духов, которые помогают отыскивать скрытые сокровища. Книга могла дать ему ключ к достижению цели.
– На самом деле, – проскрипел ростовщик, словно прочитав его мысли, – демоны живут внутри нас, демоны алчности, похоти, тщеславия… Вызывай любого!
– Гримуар нужно уничтожить, сжечь! – воскликнул священник.
– Вы правы. Но у меня не поднялась рука. Да, я величайший грешник, я знаю… Но ведь я искупил!
– Я сожгу книгу, – твердо произнес Ордоньес. То есть ему хотелось, чтобы слова голос прозвучал твердо, чтобы старый ростовщик не усомнился в его словах и намерениях.
– Сожгу! – повторил он, но голос его предательски дрогнул.
– Я возьму гримуар с собой, – заявил он.
Паскуале не возражал. Перед смертью он хотел избавиться от проклятой книги.
А Ордоньес уже знал, что не сожжет фолиант. Всю свою жизнь он мечтал о богатстве. Если дьявол помог презренному ростовщику, почему же он откажет священнику? Ростовщики и так законная добыча дьявола. Соблазнить праведника нечистому должно быть во сто крат приятнее. Разве не захочет дьявол уловить с свои сети еще одну душу?. В обмен на исполнение заветного желания Пабло Ордоньес готов был рискнуть. Он надеялся, что сумеет вовремя остановиться, покаяться, обмануть дьявола…
– Никто никогда больше не увидит эту книгу! Никто с ее помощью больше не  призовет с ее помощью врага рода человеческого! – громко произнес отец Пабло, а мысленно закончил: «Никто, кроме меня».
Он уходил, зажав подмышкой увесистый сверток. Сердце гулко колотилось в груди. Он стал обладателем сокровищницы тайных знаний. Он настолько был взволнован и потрясен, что даже кошелек на столе забыл. И о подсвечнике не вспомнил.
Он уходил, а вслед ему несся хриплый смех умирающего:
– У меня ничего не вышло, так, может, у вас получится! Желаю удачи!


*   *   *

Внутренний двор загородного особняка дона Альфонсо Варгаса опоясывала крытая галерея. Во дворе был разбит небольшой садик, посреди которого, навевая прохладу, журчал фонтанчик: вода стекала в небольшой бассейн из кувшина, который держала в руках мраморная нимфа.
У фонтана оживленно болтали две молодые женщины, время от времени бросая любопытные взгляды на галерею, куда из садика вела лестница в три ступеньки.
А на галерее, за столиком, на котором красовалась потускневшая от времени бутылка вина, кубки и ваза с фруктами, вели беседу трое мужчин. И эта беседа не предназначалась для женских ушей. «Дела государственной важности, – сказал дон Альфонсо своей супруге. – Пожалуйста, не вмешивайся, дорогая». Но донья Леонор не могла хотя бы одним глазком не взглянуть на гостей. Впрочем, одного из них молодая женщина хорошо знала – это был давний друг ее мужа – дон Игнасио де Медина. А вот второго она видела в первый раз: дон Альфонсо принимал в гостях инквизитора, который недавно прибыл в город.
Альфонсо Варгас был коррехидором города N., то есть в его обязанности входило отвечать за порядок и спокойствие в вверенном ему городе. В меру своих сил он этот порядок поддерживал, хотя предпочтение отдавал не служебным обязанностям, а охоте, выпивке и обжорству. Впрочем, горожане отзывались о нем очень хорошо, потому что был дон Альфонсо весел, благодушен и никого зря не наказывал.
Коррехидор был толст, лыс и краснолиц, наел порядочное брюхо, а еще очень любил выпить, особенно в хорошей компании.
И не любил беспокойства, то есть когда его отвлекали от приятного времяпрепровождения. Такие вещи вообще вредны для здоровья, тем более, что дону Альфонсо недавно исполнилось шестьдесят, но он надеялся, что доживет и до семидесяти, как и его друг дон Игнасио, граф де Медина.
Дон Игнасио – невысокий седенький старичок был частным гостем у дона Альфонсо. Приезжал он обычно вместе с женой, доньей Инес.
У дона Альфонсо и дона Игнасио было много общего: оба схоронили первых жен, оба женились на молодых и оба как будто были счастливы во втором браке.
Дон Альфонсо обожал свою молодую жену, донью Леонор, которая, как говорили злые языки, вовсю наставляла ему рога. Но дон Альфонсо ничего не замечал или же не хотел замечать, потому что считал, что спокойная и счастливая жизнь дороже знания истины.
Дон Игнасио тоже души не чаял в своей юной супруге, донье Инес, и ни в чем ей не отказывал. Но про нее никто никогда не сказал бы худого слова. Донья Инес была молчалива, скромна и выходила разве что в церковь да в гости к донье Леонор, с которой быстро подружилась.
И сейчас донья Леонор и донья Инес то прохаживались по дорожкам сада, посыпанным желтым песочком, то останавливались у фонтана. Помимо них, здесь же неспешно прогуливалась пара павлинов.
Дон Альфонсо пригласил дона Игнасио, чтобы не оставаться один на один с инквизитором. В случае чего, друг всегда подтвердит его слова. Дон Альфонсо понимал, что от старика не велика поддержка, но все же в присутствии старого товарища он чувствовал себя увереннее.
Дон Альфонсо часто советовался со своим другом, хотя никакой официальной должности тот не занимал. В глазах коррехидора, в качестве советчика дону Игнасио цены не было. Потому что советы дона Игнасио всегда совпадали с мнением самого дона Альфонсо. И, поговорив с приятелем, дон Альфонсо всегда мог убедиться в своей правоте. Ведь не только он так думает, но и его мудрый, убеленный сединами друг! На самом деле, давние приятели просто слишком хорошо знали друг друга, не любили ссор и споров и, хотя дон Альфонсо любил поговорить и похвастаться былыми подвигами, особенно когда выпьет, один говорил другому большей частью только то, что тот и хотел бы услышать. И оба считали, что в жизни нужно избегать волнений и беспокойства. Тогда  проживешь дольше.
А сейчас причины для волнения у дона Альфонсо были: он принимал у себя в гостях назначенного в город нового инквизитора, брата Себастьяна, которого в миру когда-то звали доном Бартоломе де Сильва.
Дон Альфонсо и дон Игнасио присматривались к новому инквизитору с любопытством и некоторой настороженностью. Об этом человеке ходили удивительные слухи. Поговаривали, будто бы он однажды поймал самого дьявола. А что было дальше, мнения расходились. Одни утверждали, что дьявол сбежал: окутался клубами едкого дыма и провалился в преисподнюю. Другие же говорили, что с той поры одним чертом в аду стало меньше. А спросить, как оно было на самом деле, дон Альфонсо и дон Игнасио не решались. Они хорошо понимали, какой властью обладает этот монах-доминиканец, и старались его не ненароком не рассердить. Знали это и женщины в саду.
Брат Себастьян выглядел лет тридцать семь-тридцать восемь, но это впечатление  было явно обманчивым. Пост инквизитора не мог занимать человек моложе сорока лет. На то, что он старше, чем кажется на первый взгляд, указывала и седина в волосах.
Держался инквизитор холодно и отчужденно, почти не пил, хотя дон Альфонсо выставил на стол лучшее, многолетней выдержки, вино из своих подвалов, говорил мало, больше слушал, лишь изредка задавая вопросы, чтобы направить беседу в нужное русло.
Он поинтересовался, не слышно ли что-нибудь о еретиках или поклонниках дьявола.
– Нет, – ответил коррехидор, – у нас все спокойно.
– Если не считать, – заметил граф де Медина, – что каждую ночь кого-нибудь убивают или грабят.
– Я делаю все, что в моих силах, – нахмурился дон Альфонсо.
Приятель явно сболтнул лишнее. Впрочем, дон Игнасио и сам это понял.
– Да-да, конечно, – тотчас же подтвердил он.
– И кого же убили? – как будто бы невзначай поинтересовался инквизитор.
– Нехорошие дела творятся, – перейдя на громкий шепот, пожаловался коррехидор. – В прошлом месяце нашли три трупа совсем молоденьких девушек. У двоих было перерезано горло.
– А у третьей?
– У третьей, наверно, тоже.
– Наверно?
– Насколько можно было судить… Потому что труп этой юной особы был расчленен… На окраине города нашли мешок, в нем – голова и руки… Потом еще один… с туловищем.
– Надо полагать, убийца не знал, как избавиться от тела, – заметил инквизитор.
– А ноги совсем не нашли, – сокрушенно добавил дон Альфонсо.
–Ужасно! – вздохнул дон Игнасио.
– Но девчонок жаль, – вслед за ним вздохнул дон Альфонсо.
 – Но вообще-то порядочные девушки не шатаются по ночам...
– Вы удивитесь, дон Игнасио, но все три жертвы – из порядочных семей.
– Значит, – наконец вставил и свое слово инквизитор, который долгое время молча слушал собеседников, – их поймали не ночью.
– Возможно, – продолжал он, – убийца казался им человеком, заслуживающим доверия.
– Вполне возможно, – сразу же согласился коррехидор.
– Жертв опознали?
– Да, святой отец.
Дон Альфонсо сразу же заметил интерес, который выказал инквизитор.
И его голову посетила внезапная мысль: если этот человек действительно так ловок в расследовании преступлений, как о нем говорят, то почему бы и не попросить у него помощи? Обычно люди, к которым обращаются за содействием, благожелательно настроены к тем, кто готов признать их ум, силу и власть. Так что можно разом убить двух зайцев: и заручиться хорошим отношением нового инквизитора, и, если удастся, вообще спихнуть столь неприятное дело на святой трибунал.
– Может быть, вы, святой отец, попытаетесь разобраться во всем этом?  То есть, я хотел сказать, посодействуете?..
Бартоломе насторожился. У него возникло подозрение, что коррехидор хочет если не свалить на кого-нибудь всю ответственность, то, по крайней мере, хоть с кем-то ее разделить.
– Я попробую, – подумав, произнес он. – Поговорю с родственниками убитых… Может быть…
– Может быть?..
– Пришлите мне материалы по делу, – решил Бартоломе де Сильва. – Я ознакомлюсь и решу, как поступить.
– Завтра же все необходимые документы будут у вас, – поспешил заверить инквизитора дон Альфонсо, пока тот не передумал и не отказался.
Инквизитор промолчал, в случае чего оставляя себе пути отступления. В конце концов, обещания он еще не дал.
Но дон Альфонсо, очевидно, рассудил иначе.
– Теперь, – с радостью заключил он, – когда мы покончили с делами, можно пригласить сюда женщин.
Дон Альфонсо помахал рукой донье Леонор, а затем хлопнул в ладоши, призывая слуг.
– Я велю подавать обед.
– Да, – поддержал его дон Игнасио, – стоило бы перекусить и поговорить о чем-нибудь более приятном, чем расчлененные трупы.


*   *   *


– Интересно, о чем они говорят? – донья Леонор Варгас потянула Инес за руку. – Давай подойдем поближе!
Подруги неторопливо прохаживались по садику, и донья Леонор все старалась пройтись вдоль террасы, чтобы обратить на себя внимание и получше рассмотреть гостя, которого принимал ее муж.
А донья Инес хотела направиться в сторону фонтана.
Из-за чего прогуливающиеся под руку подруги остановились. Одна незаметно тянула в одну сторону, другая – в другую.
Но, в конце концов, возобладало желание доньи Леонор.
– Хорош! – заметила она, бросив быстрый взгляд на террасу, где трое мужчин продолжали о чем-то беседовать.
– Кто? – не поняла донья Инес.
– Отец инквизитор, кто же еще?! Кроме него, там только наши престарелые мужья. Разумеется, я не про них!
– Леонор, он же священник!
– И как это мешает ему быть красивым мужчиной? – с усмешкой поинтересовалась донья Леонор. – И когда это сутана мешала бегать за юбками?
– У тебя на уме греховные мысли, – укоризненно покачала головой Инес.
– А тебе, подруга, нечего строить из себя скромницу! Особенно при таком старом муже!
Инес промолчала. Она не строила из себя скромницу, она ею была.
– Как ты его находишь? – продолжала допытываться донья Леонор.
– Я не присматривалась.
– А зря! Так и будешь скучать рядом со стариком!
– Я не скучаю.
– Значит, еще заскучаешь.
– Послушай, Леонор, давай прекратим этот разговор…
– Но рано или поздно мы к нему все равно вернемся.
– Посмотри, павлин распустил хвост! – вдруг воскликнула Инес и захлопала в ладоши.
– Инес, ты сущий ребенок, – вздохнула подруга. – Тебе сколько лет?
– Двадцать два, – смущенно пробормотала Инес.
– Да знаю я, сколько тебе лет! – отмахнулась донья Леонор. – Я просто дивлюсь, как ты ухитрилась остаться такой наивной дурочкой!
Инес вздохнула. В свои двадцать два она оставалась, по сути, все таким же веселым, живым ребенком, как и в семнадцать, когда ее выдали замуж за дона Игнасио. В ее лице проглядывало что-то хитроватое, лисье. Но внешность совсем не соответствовала характеру. Хитрить донья Инес совершенно не умела. Впрочем, это ей и не требовалось.
У нее были черные волосы с медным отливом, удлиненные, слегка раскосые, как у восточных гурий, глаза, нос несколько длинноват, а рот – несколько великоват. Донья Инес была хоть и не была писаной красавицей, но весьма симпатичной особой.
Донья Леонор, красавица с  пышными темно-каштановыми волосами и лукавыми глазами, затмевала подругу.
К тому же, если дон Игнасио взял в жены девушку из знатного, но обедневшего рода, то донья Леонор была не только красива, но и еще богата. Неизвестно, кому из приятелей повезло больше: дону Альфонсо, который получил красивую и богатую, но распутную жену, или дону Игнасио, который женился на нищей скромнице. Впрочем, оба были своим выбором довольны. Или почти довольны.
– Если хочешь знать, – продолжала донья Леонор, – священники еще более падки до женщин.
– Нет! Ничего не хочу знать! – Инес закрыла уши руками.
– Дурочка ты, Инесилья, – рассмеялась донья Леонор. – Загубишь ты свои молодые годы со стариком.
Она-то знала, что Инес, хоть и зажимает ушки, на самом-то деле слушает.
Инес молчала.
– Посмотри! – донья Леонор опять дернула подругу за руку. – Дон Альфонсо зовет нас! Пошли скорее!
Обе женщины поднялись на террасу, и дон Альфонсо представил их инквизитору.
Обе улыбнулись гостю, донья Леонор – кокетливо, донья Инес – смущенно.
К большому разочарованию доньи Леонор, брат Себастьян встал и сказал, что вынужден покинуть столь изысканное общество, так как его призывают дела.



*   *   *

Река делила город на две части. Точнее, не река, а речка, мелкая и грязная. Зато мост был каменным, старинным, с оборонительными башнями на обоих концах. Когда-то река разделяла два города, а потом они незаметно слились в один.
Под мостом спали нищие, в речке плавали гуси, в полосе вязкой грязи, тянувшейся вдоль берега, валялись свиньи.
Трибунал святой инквизиции разместился в старом замке, который стоял на правом берегу, сразу же за мостом.
А Бартоломе де Сильва снял дом в левобережной части города, хотя вообще-то служителям трибунала полагалось остановиться в доминиканском монастыре. Но брат Себастьян знал, что никто не посмеет указать ему на это нарушение установлений.
Теперь каждый день он проделывал путь от дома до замка пешком через мост.
Во время пеших прогулок хорошо думается. А подумать было о чем. Опять он взялся за дело, которое напрямую его не касалось. Но и отказаться он тоже не мог. Он и сам не заметил, как вменил себе в обязанность спасать тех, кого мог спасти, защищать тех, кого мог защитить. Иногда ему казалось, что таким образом он расплачивается за совершенную в молодости ошибку. Слишком многих инквизиция загубила безвинно. И если в его силах хоть где-то восстановить справедливость и наказать виновных, он не вправе оставаться в стороне. Начинал он расследование из чувства долга. Но стоило ему взяться за какое-нибудь дело, как опасная игра захватывала его. Загадки только разжигали желание найти верный ответ. И, наконец, если он выигрывал схватку с противником, то, пусть и ненадолго, его охватывало радостное чувство победы.
Уже у самого входа в здание трибунала Бартоломе остановил какой-то тощий парень с маленькими бегающими глазками и острым носом.
– Что тебе?
Бартоломе сначала принял парня за воришку или попрошайку, но ошибся.
– Простите, святой отец… Я хотел бы кое-что рассказать, но не знаю, к кому обратиться…
Похоже, причина волнения парня крылась в страхе, а не в нечистой совести. Хотя, конечно, одно совсем не исключает другое.
– Кто ты такой?
– Меня зовут Маркос. Маркос Кабреро.
– И что же тебе нужно, Маркос?
– Я служу… Точнее, служил у Паскуале Дуарте, ростовщика…
– Видимо, он тебя плохо кормил, – заметил Бартоломе, окинув взглядом тощую фигурку собеседника.
– Простите, святой отец, но мой хозяин месяц назад как умер…
– А от меня тебе что нужно? Чтобы я помолился о его грешной душе?
– Боюсь, святой отец, это ему уже не поможет…
– Боюсь, Маркос, что ты прав. И тебе лучше обратиться к приходскому священнику.
– Мне нужен инквизитор! – выпалил Маркос. – Я хочу рассказать кое-что о своем хозяине…
– Слушаю тебя, сын мой, – уже серьезно произнес Бартоломе.
Случалось, что слуги сообщали о своих господах весьма занимательные вещи.
– Весь последний год хозяин плохо себя чувствовал, – вздохнул слуга. – Стал сонлив, потерял аппетит…
– Редко кто хорошо себя чувствует перед смертью, – не удержался от замечания Бартоломе.
– Однажды я заглянул к нему в спальню, а он… читает! – продолжал Маркос. Последнее слово парень произнес шепотом, как будто делился страшной тайной.
– Не вижу в этом ничего противозаконного, – еле заметно усмехнулся инквизитор.
– Видели бы вы, что он читает!
– И что же?
– Не знаю, святой отец, но что-то ужасное!
– С чего ты взял?
– Я видел.
– И что же это была за книга?
– Не знаю, святой отец…
– Но ведь ты мне только что сказал, что видел книгу, которую он читает, и, насколько я понял, явился с доносом.
– Простите, святой отец, но я не умею читать, – опустил голову Маркос.
– И тебя насторожило уже одно то, что другие умеют?
– Нет-нет!
– Так в чем же дело?
– А в том, что нарисован в этой книге был сам дьявол! Я видел! Я сам видел!
– Как книга называлась, ты, конечно, тоже не знаешь?
– Не знаю, святой отец…
– Ты держал ее в руках?
– Нет, святой отец. Хозяин всегда убирал ее в сундук, который прятал под кроватью, а сундук запирал на ключ.
– И после его смерти ты не осмелился заглянуть?
– Осмелился, – признался Маркос. – Только книги в сундуке уже не было.
– Ты полез в сундук за книгой? – Бартоломе с сомнением посмотрел на Маркоса.
– Ну, не совсем, – неохотно признался тот.
Бартоломе догадался, что после смерти хозяина, слуга, по всей видимости, принялся искать деньги, а не книгу. Но если деньги он и нашел, то не скажет.
– То есть книга исчезла?
– Да, святой отец.
– И куда же она делась?
– Не знаю, святой отец… Ее просто не стало… Она же, наверно, не простая…  волшебная… И очень страшная!
– Чем же она так страшна?
– Мой хозяин умер. Его убила книга! – убежденно заявил Маркос. – Черная книга!
– Черная?
– Да, святой отец, черная!
– В черном переплете? – уточнил инквизитор.
– Ему, наверно, дал эту книгу сам дьявол, – прошептал Маркос на ухо инквизитору, – потому ему так везло в делах. Только с дьяволом шутки плохи… И книгу дьявол забрал назад.
– Ты уверен, что это дело рук дьявола?
– Да, святой отец.
– А к твоему хозяину кто-нибудь приходил?
– К нему почти каждый день кто-нибудь приходил, то деньги занимать, то долг отдавать, то вещи в заклад приносили…
– А в последние дни?
– Хуан Касарес приходил, – подумав, сообщил слуга. – Он книжную лавку держит. Но он часто заходил к хозяину, они, можно сказать, приятели…
– А еще?
– Еще отец Пабло приходил, наш приходской священник…
Бартоломе ненадолго задумался.
У ростовщика Паскуале Дуарте хранилась книга в черном переплете с изображением дьявола, которую он прятал от всех в сундуке под кроватью. Если бы в книга не содержала ничего запретного, он бы не скрывал ее от посторонних глаз. Возможно, у ростовщика был гримуар.
Если Паскуале Дуарте признают еретиком, труп его выроют из могилы и сожгут. Во всяком случае, никому от этого хуже не будет. А трупу все равно. Уж лучше наказать мертвеца, чем живого человека. А громкий процесс все равно нужен.
К тому же, инквизитору захотелось взглянуть на зловещую книгу-убийцу. Он прочел немало конфискованных черных гримуаров. Несколько книг осели у него в личной библиотеке. И сейчас Бартоломе еще не решил, дать ли делу официальный ход или же самому разыскать книгу и взять себе.
– Хорошо, – сказал он Маркосу. – Где ты живешь? Если ты мне понадобишься, я пришлю за тобой.


*   *   *

– Хозяин, я тут спросить хотел…
Санчо переминался с ноги на ногу за креслом инквизитора.
Обычно Бартоломе ужинал в одиночестве, если только в доме не обреталась очередная его любовница. Санчо накрывал на стол и потихоньку ретировался, зная, что хозяин не любит, чтобы его беспокоили лишний раз.
Но сегодня Санчо не уходил. Вздыхал, что-то бормотал себе под нос, но заговорить с хозяином решился не сразу. Выбирал подходящий момент, когда тот покончит с трапезой, а потому будет сыт и дор. За двадцать лет службы у инквизитора Санчо хорошо изучил привычки своего господина, научился чувствовать его настроение и прекрасно знал, когда можно болтать, даже дерзить, а когда лучше держать язык за зубами.
– Что тебе?
Бартоломе  заподозрил, что сейчас Санчо попросит отпустить его дня на два, чтобы навестить «больную тетю», которой у него отродясь не было, или начнет что-нибудь клянчить, обновку, к примеру.  К чести Санчо, без спроса он хозяйских вещей не брал. И не воровал. Во всяком случае, ни разу не попался.
Недавно слуга уже выпросил у инквизитора расшитый серебром камзол, чтобы покрасоваться перед молоденькой смазливой лавочницей, которая жила на соседней улице.
Бартоломе и Санчо были примерно одного роста, оба худощавые и поджарые, только Санчо в плечах уже, да руки и шея у него длиннее. Однако Санчо в хозяйском наряде смотрелся презабавно, камзол болтался на нем, как на вешалке, а костлявые, обветренные кисти рук нелепо торчали из кружевных манжет.
– Хозяин, а правда, что ведьмы умеют превращаться в кошек? – вдруг выпалил слуга.
– Они думают, что умеют, – поправил его инквизитор.
Санчо задумался, почесал затылок.
– Видал я как-то одного деревенского дурачка, – изрек он, – так тот себя собакой считал, бегал на четвереньках и гавкал. С ведьмами, значит, тоже так же?
– Похоже.
– Значит, ведьмы тоже не в себе?
– Большей частью, – улыбнулся Бартоломе.
– Если ведьмы считают себя кошками, могут ли кошки считать себя ведьмами? – задался философским вопросом Санчо.
– Не знаю, кошек не допрашивал, – усмехнулся инквизитор.
– А котов?
– Только ослов! – разозлился Бартоломе. – И от них даже дома нет спасения!
Он потянулся к графину с вином, но Санчо поспешил предупредить его желание и тотчас наполнил кубок хозяина. Явно хотел выслужиться. Значит, все-таки что-то надо.
Бартоломе, потягивая вино, молча ждал.
Санчо сообразил, что, раз хозяин не ругается и не выпроваживает его, значит, расспросы можно продолжать.
– Даже если ведьмы на самом деле превращаются в кошек… то ведь в кошек, а не в котов, верно?
– Ни в кошек, ни в котов.
Санчо опять немного помолчал, затем осторожно поинтересовался:
– А если бы я завел себе кота?..
– Я бы тогда вышвырнул тебя на улицу вместе с котом, – пообещал инквизитор.
Санчо обиженно замолчал и принялся убирать со стола посуду, нарочно гремя тарелками.


*   *   *

Дон Игнасио, граф де Медина, глубоко вздохнул. Престарелому графу нелегко было начать этот разговор. Его молодая супруга, донья Инес, сидела сейчас напротив него и с любопытством ждала, что он ей скажет.
Престарелый муж в Инес души не чаял и выполнял любые ее прихоти.
– У меня к тебе серьезный разговор, дорогая, – дон Игнасио теребил свою реденькую, седенькую бородку.
– Серьезный? – донья Инесс взмахнула длинными, загнутыми ресницами. – Представьте себе, у меня к вам – тоже! Мне очень хочется новую кружевную мантилью… и еще мне нужно две, нет, три пары новых туфелек… и еще я хотела бы заказать новое платье… Прикажите, пожалуйста, пусть придет портниха… С меня надо снять мерку. Кажется, я слегка располнела. Или нет?
Инес вскочила и повертелась сначала перед мужем, потом перед зеркалом. Они оба промолчали. Ей пришлось повторить свой вопрос, и только тогда дон Игнасио заверил жену, что она очаровательна.
Донья Инес рассмеялась. От обожавшего ее престарелого супруга она и не ожидала услышать иного ответа.
К слову сказать, донья Инес вовсе не была транжирой. Выросла она в бедной, богобоязненной семье, и очень ценила и доброе отношение мужа, и внезапно свалившееся на нее богатство.
Конечно, как и многие женщины, она обожала украшения и наряды. Обычно она получала все, что хотела, но не так уж и сложно было исполнять ее прихоти. Инес никогда не попросила бы луну с неба или даже бриллиантовое колье. Ее вполне могло осчастливить новое платье, а иногда и просто букет цветов. Дон Игнасио был богат, и радость, которую выказывала его юная жена при виде подарков, делала счастливым и его.
Кроме нарядов, донья Инес любила романы о прекрасных дамах и благородных рыцарях. Любила помечтать. Но мечты оставались мечтами. И все же наивной дурочкой Инес тоже не была. Скорее, она просто не получала достаточной пищи для ума. При этом она вполне понимала, как мало ее мечты имеют отношения к настоящей жизни.
– Так вы мне купите, да?..
– Будет все, как ты скажешь, – промямлил старик, – только сначала я должен задать тебе один вопрос…
– Я вас внимательно слушаю.
Инес стало любопытно.
– Девочка моя, ты… изменяла мне когда-нибудь?
Сначала донье Инес показалось, что она ослышалась.
– Я?! Вам?!
– Ну да!
– Как вы могли подумать! – на щеках молодой женщины вспыхнул румянец. – Мне странно и обидно слышать подобные вещи! – ее голос дрогнул. – Разве я когда-нибудь дала вам повод так думать о себе?!
Донья Инес готова была расплакаться.
– Я не думал ничего плохого, – поспешно сказал дон Игнасио. – И все же: да или нет?
– Нет, нет, нет!
– А зря! – вдруг вырвалось у старика.
Донье Инес все еще не верила своим ушам.
– Дело в том, – продолжал старик, – что наш брак фактически не был осуществлен, и…
– Об это мне знает ни одна душа, – прошептала донья Инес, ее губы задрожали. – И не узнает… Даже на исповеди… Мы обвенчаны, и вы муж мой перед Богом…
– Но неужели тебе никто не нравится? Ведь кабальеро вьются вокруг тебя, как мухи! Я же вижу.
– Да что вы такое говорите?! Разве я хоть раз дала повод так о себе думать?! Может быть, я разок-другой и улыбнулась дону Педро или дону Алонсо, но, уверяю вас, это ничего не значит!..
– Да я верю тебе, верю! – замахал руками старик.
– Тогда почему вы заговорили об этом? Разве вам со мной плохо? Разве я… делаю что-нибудь не так?..
– Все хорошо, – заверил ее дон Игнасио. – Все хорошо… слишком хорошо… Я счастлив, что уже пять лет ты со мной рядом, скрашиваешь мои дни, но…
– Но?..
– Но моему имени, титулу и состоянию нужен наследник! – выдохнул граф. – А его нет!
– Но вы прекрасно знаете, что это не моя вина!
Красные пятна на щеках Инес вспыхнули еще ярче.
– Знаю, девочка, знаю… И потому я хотел попросить тебя…
– Вы хотите, чтобы я… завела любовника?! – догадалась Инес
Она смотрела на мужа широко распахнутыми от удивления глазами.
Дон Игнасио вздохнул. То ли на счастье, то ли на беду ему попалась добродетельная супруга.
– Можно сказать и так, – поерзал в кресле старик.
– Но это же… прелюбодеяние!
– Это мой просьба, милая. Возможно, последняя и единственная.
Инес надолго замолчала. На ее лице отражалась душевная борьба: удивление сменилось негодованием, но вслед за гневом вдруг пришло осознание, что, может быть, дон Игнасио не так уж не прав. К тому же, от нее не требуется ничего такого, что было бы ей совсем не по душе, ведь она сама хотела, чтобы дом наполнился детским смехом... В сущности, ей не предлагали ничего, о чем она не грезила бы ночами…
– Это грех, – тихо произнесла она, возражая скорее самой себе, чем супругу.
– Мы замолим этот грех, – старик улыбнулся виновато, как будто даже заискивающе. – Мы сделаем церкви крупные пожертвования… мы, то есть ты, я-то уже слишком стар, совершишь паломничество к святой Деве Монтсерратской…
– Я… я не знаю… мне надо подумать… И… почему вы говорите мне об этом только сейчас, спустя пять лет после заключения брака?
– Я думал, ты сама догадаешься… Но оказалось, что ты слишком чиста и невинна…
Инес опустила глаза.
– Неужели тебе никто не нравится?!
– Нет, никто не нравится, отец мой… Простите, муж мой…
Лишь прекрасные рыцари в мечтах добивались ее благосклонности.



*   *   *

Два дня донья Инес не находила себе места и терзалась сомнениями: исполнить ли ей желание дона Игнасио и взять грех на душу или же воспротивиться воле мужа? В конце концов, так ничего и не придумав, она отправилась за советом к подруге и рассказала донье Леонор все, что произошло между ней и супругом, вернее, почти все, умолчав разве что о том, что она и дон Игнасио никогда не жили как муж и жена.
– Так воспользуйся случаем! – воскликнула донья Леонор.
– Но ведь это грех! – возразила Инес.
Подруги сидели за столиком на той же террасе, где несколькими днями раньше коррехидор принимал инквизитора.
Донья Леонор грызла орешки и засахаренные фрукты. Инес не притрагивалась к угощению, ей было не до того, она вообще про еду забыла, никакие лакомства ее не соблазняли.
– А ты-то сама что хочешь? – поинтересовалась донья Леонор.
– Я не знаю, не знаю, не знаю! – Инес закрыла лицо руками.
– Понятно. Значит, никого на примете у тебя нет…
– Нет, – призналась Инес.
– А чем тебе не хорош дон Педро?
– Он же толстый!
– А дон Энрике ходой, а дон Эрнандо мал ростом, а у дона Алонсо уши оттопыренные! – со смехом подхватила Леонор. – Видишь, подруга, ты уже и выбираешь!
– Не я, а ты! – надулась Инес.
– Приходится, раз ты сама сделать выбор не в состоянии.
– Не выбирала и не собираюсь выбирать!
– Не такой уж, кстати говоря, дон Педро и толстый, – заметила донья Леонор, не обратив внимания на возражение Инес. Кажется, она даже слегка обиделась за одного из своих приятелей. – Так, слегка полноват. Зато сильный.
– Леонор, я же сказала… Я не могу…
– Знаю я, чего ты добиваешься, – донья Леонор откинулась на спинку стула. Все ее движения были одновременно изящными и ленивыми, как у кошки. – Чтобы я приняла за тебя решение. Так сказать, выдала тебе индульгенцию. Только я не папа римский. А ты не ребенок, а взрослая женщина. Учись уже сама принимать решения.
Губы Инес задрожали. Казалось, девушка вот-вот расплачется. Слова доньи Леонор глубоко задели ее именно потому, что были правдой. А правда, сказанная в глаза, ранит сильнее лжи и клеветы.
– Да, наверно, я глупенькая, – прошептала она. – Но я не понимаю, как не быть… Я не могу ослушаться мужа… И я не могу пойти против собственной совести!
– Посоветуйся со своим духовником, если мне не доверяешь.
– Но отец Хуан и дон Игнасио – приятели. Я знаю, что он мне скажет.
– А если знаешь, то почему сомневаешься? Если и такая грешница, как я, и такой святой человек, как он, думают одинаково, то не кажется ли тебе, что нечего ломаться?
– Грех это, – упрямо повторила Инес.
– Нет таких грехов, которые нельзя замолить.
– А вдруг есть?
– Вот и узнаешь.
– Но я погублю свою душу!
– И поэтому ты хочешь загубить свою молодость, сидя у постели дряхлого старика. Если я гожусь своему мужу в дочери, то ты своему – во внучки.
– Ты не любишь дона Альфонсо.
– Только не говори мне, что ты любишь дона Игнасио.
– Я его уважаю.
– Ну и уважай дальше, – рассмеялась донья Леонор. – Уважение радостям жизни не помеха.
– Леонор, – сказала Инес, поднимаясь, – я думала, ты мне поможешь. После того как ушли из жизни мои родители, дон Игнасио, который спас меня от нищеты, и ты, лучшая подруга, стали самыми близкими мне людьми… И я не думала, что… что…
– Что?..
– Что вы будете толкать меня на путь греха! – выкрикнула Инес.
Ее мир, в котором до поры до времени было все привычно и уютно, тихо и спокойно, вдруг зашатался и готов был рухнуть прямо на глазах.
– Сядь! – донья Леонор тоже вскочила и схватила Инес за руку.
– Пусти!
– Куда ты собралась?
– В церковь.
– Тебе нужно поспать, поесть и, наверно, выпить. Выпить и уснуть, черт возьми!
– Мне нужно помолиться. Может, бог вразумит меня.
– Хорошо, – Леонор выпустила руку Инес. – Поезжай. Может быть, тебе станет лучше. Хоть немного успокоишься. Одумаешься – я тебя жду. Хочешь, я шепну дону Педро, что ты не отвергнешь его ухаживания? Он ведь давно на тебя посматривает!
– Нет, – сказала Инес. – Не хочу!
И впервые за весь разговор ее ответ прозвучал решительно.


*   *   *

Пабло Ордоньес проснулся от страха. Сердце неистово билось, точно после долгого быстрого бега. Пабло Ордоньес и пытался бежать, только было это во сне. Ему снилось, что он с мешком за плечами крадется по лесу. Вот он вышел на поляну, в руках откуда-то появилась лопата. И он закопал мешок. А в мешке были отрубленные руки.
Но вдруг земля зашевелилась, и на поверхности показались ростки – пальцы, затем кисти рук, и, наконец, полностью руки.
Пабло Ордоньес хотел бежать, но руки прорастали повсюду. Они хватали его за ноги, за полы рясы и тянули вниз, под землю.
«Почему их так много?! Ведь я зарыл всего две!»
Лес рук раскачивался, пальцы шевелились как щупальца.
Ордоньес пытался бежать, но не мог вырваться. Он кричал, задыхался, отбивался, как мог, но все было напрасно. Еще чуть-чуть, и он бы погиб в страшных объятиях сотен рук… Но сны всегда заканчиваются вовремя.
«Это сон, – сказал он себе. – Это всего лишь сон».
И тут же вспомнил, что действительность не менее, а может, и более ужасна.
Он действительно крался в ночи с ужасной ношей, тревожно оглядываясь и вздрагивая при каждом звуке: правда ли за его спиной раздаются шаги или ему кажется? Не заметил ли его кто-нибудь?
Мешок с первым трупом Ордоньес просто выбросил на улицу. Глубокой ночью оттащил подальше от дома и бросил.
Девушку звали Каталина. Было ей лет шестнадцать. Она продавала на улице цветы. Отец Пабло видел ее каждый день. Однажды он подошел к ней и сказал, чтобы она вечером пришла к нему домой и принесла букет цветов. Цветочница как будто даже не удивилась. Хотя понятно, о чем она подумала… Но согласилась. Наверно, решила, что сможет немного заработать.
Она-то и стала первой жертвой демону. Но демон не явился на зов. Впрочем, отец Пабло и не ожидал, что все получится с первого раза. Да и Каталина могла оказаться не девственницей. Мало ли, в чем она уверяла… В конце концов, вряд ли девчонка с улицы, дочь бедной вдовы, отличалась строгостью нрава…
Следующей была Клаудия, дочь горшечника.
Уж в ней-то Ордоньес был уверен. Пучеглазая и большеротая. Вылитая жаба. Кто бы на такую позарился! К тому же, девушка была глуповата. Отец Пабло сказал ей, что хочет сделать заказ ее отцу, пусть она зайдет к нему, он объяснит, что да как. Дурочка даже не задалась вопросом, почему он обращается к ней, а не напрямую к гончару…
Но демона вновь призвать не удалось…
Пабло Ордоньес посмотрел на очередной труп у своих ног, и тут его обуял ужас. Что, если его поймают?.. Если на исчезновение цветочницы, скорее всего, никто не обратит внимания, то пропавшую дочь гончара будут искать.
Сначала отец Пабло думал зарыть труп в подвале.
Дед и прадед чернокнижника торговали вином. У отца дела не заладились, к концу жизни он разорился. Но все же Пабло Ордоньесу достался в наследство двухэтажный дом с обширным подземельем, где раньше хранились бочки с вином. В этом подвале он и оборудовал тайную комнату.
Но подземное помещение было сделано добротно. На полу лежали неровные каменные плиты, стены облицованы кирпичами. Пабло Ордоньес поднял несколько плит и принялся долбить твердую, каменистую землю. С непривычки сбил себе в кровь руки, но яму достаточной глубины так выкопать и не смог. И тогда он взялся за топор и расчленил труп на части. Ноги он сбросил в овраг за городом и забросал камнями и ветками, туловище в мешке спустил с крутого берега в реку. А вот мешок с отрубленными руками и головой опять бросил посреди улицы… Ему померещилось, что за ним кто-то идет… И Пабло Ордоньес сбросил с плеч ношу и пустился бежать…
Третий труп он тоже оставил на улице.
На этот раз в мешке было зашито тело молоденькой дочери торговца тканями. Мария Альварес отличалась набожностью. Чуть ли не каждый день посещала церковь. Отец Пабло сказал ей, что заметил ее рвение. Пусть она заглянет к нему как-нибудь, он даст ей книгу с житиями святых женщин, чтобы ей было с кого брать пример…
Все три девушки были прихожанками его церкви, все три девушки исповедовались ему, все три девушки уверяли его, что невинны. Неужели и на исповеди они лгали? Нет, вряд ли… Хотя от цветочницы всего можно было ожидать, она и к исповеди-то ходила только перед большими церковными праздниками, мало ли что могло произойти после… А вот в добродетели Марии Альварес священник не сомневался.
Может быть, дело не в девушках, задумался отец Пабло. Может быть, он делает не так что-то другое? Может быть, книга ему не подчиняется?
И он отыскал заклинание, которое следует прочесть перед тем как начинать ритуал:
 «Я заклинаю тебя, книга, быть полезной и с готовностью служить во всех действиях, описанных здесь. Кроме того, я заклинаю тебя силой крови, которая находится налита в эту чашу, чтобы ты доказала свою способность всем тем, кто читает эту книгу».
Теперь Пабло Ордоньес был уверен, что в следующий раз все получится.
Осталось только найти подходящую жертву.
Отец Пабло глубоко, с присвистом, вздохнул.
Сердцебиение унялось.
Пабло Ордоньес сел на кровати.
Ему показалось, что вдоль стены промелькнула маленькая, серая тень.
Нет, не показалось. Кусок хлеба, который он забыл на столе, погрызли мыши. На корочке виднелись следы мелких зубов.
Даже свой жалкий черствый хлеб он вынужден делить с мышами!
Стон, похожий на всхлип, вырвался из его горла. Но он сдержал рвущиеся из груди рыдания.
Он должен подавать другим утешение, хотя самому впору завыть.
Он жалок, он беден. За ним охотятся. Где ему искать прибежища? Где ему искать спасения? Почему даже дьявол не хочет прийти к нему на помощь? Неужели им гнушается даже нечистая сила?! И как получилось, что он, наделенный умом и способностями, пал так низко?!
Я, жалкий червь… Когда-то – лучший ученик в школе, любимый сын, на которого родители возлагали большие надежды… Где это все?! Куда все подевалось?!
Он будет жевать погрызенную мышами черствую корку и запивать ее водой.
А потом пойдет в церковь, чтобы служить богу, который давно от него отвернулся, и подавать утешение страждущим…
Как несправедлив и жесток этот мир!


*   *   *

Погибших девушек опознали. Да и мудрено было не опознать. Город небольшой, многие жители знают друг с друга.
Каталина Агилар, Клаудия Торрес, Мария Альварес.
Двоих девушек нашли с перерезанным горлом, а от третьей – только отрубленные голову и руки. Чуть позже наткнулись еще на туловище.
Всем троим было лет по пятнадцать-шестнадцать. Все трое жили недалеко друг от друга. Возможно, даже были знакомы. Почему убийца выбрал именно их?
Для начала инквизитор решил поговорить с родителями и подругами убитых девушек.
Кристину Агилар Бартоломе дома не застал. Соседка сказала ему, что вдова ушла в церковь. Он направился в сторону старой церквушки, видневшейся в конце улицы.
– Не туда, – остановила его соседка. – Она ушла в храм на площади.
И Бартоломе направился в сторону площади.
Опасаясь разминуться с Кристиной Агилар, инквизитор поймал первого попавшегося уличного мальчишку.
– Ты знаешь вдову Агилар?
– Да, – кивнул тот.
Дальше они шли вместе.
В церкви мальчишка указал ему на коленопреклоненную фигуру в черном.
– Это она.
Бартоломе бросил мальчишке монетку.
Инквизитор не стал беспокоить женщину, которая стояла на коленях перед статуей Девы Марии. Он терпеливо ждал, когда она закончит свой безмолвный разговор с Богородицей, и подошел к ней лишь тогда, когда она вышла из храма.
– Кристина Агилар?
– Да, – женщина обернулась.
Она даже не удивилась, что незнакомый человек знает ее имя.
И взгляд у нее был пустой и застывший. Так смотрят люди, которые не видят ничего, кроме своего горя.
Высокая, худая, в черной потрепанной одежде, она казалась статуей скорби и отчаяния.
– Вы ведь недавно потеряли дочь?
– Да.
– Когда это случилось?
– Три недели тому назад, святой отец.
Она немного помолчала и вдруг добавила:
– А три года назад умер мой муж.
– Вам, должно быть, пришлось очень тяжело…
– Да, – Кристина посмотрела на свои сморщенные руки прачки. – Я нанималась стирать белье, а Каталина продавала цветы.
– Теперь, – добавила она, – я осталась на белом свете совсем одна…
И вдруг почти сорвалась на крик:
– Почему мы? Почему это случилось с нами? Почему моя доченька? В чем мы провинились перед богом? Разве мы не достаточно страдали?! Ответьте мне, святой отец!
Бартоломе мог только сказать, что Каталине, так жестоко убиенной, уготовано место в раю.
– Да, наверно, ей там будет лучше, – Кристина подняла глаза к небу.
– Ваша дочь с кем-нибудь ссорилась?
– Нет, что вы! Она была такой улыбчивой, такой приветливой…
– Вы помните, что произошло в тот день? Куда ходила ваша дочь, с кем разговаривала?
– В тот вечер, – поправила его Кристина. – – Она пошла отнести букет отцу Пабло, и больше ее никто не видел.
– Кто такой этот отец Пабло?
– Наш приходской священник.
Бартоломе уже слышал это имя. Вероятно, тот самый священник, что приходил к умирающему ростовщику. Но в этом нет ничего подозрительного, напутствовать того, кто находится при смерти – его пастырский долг.
– А что говорит отец Пабло?
– Моя дочь не была у него, – покачала головой женщина.
– Она вышла вечером из дома и не вернулась?
– Да, святой отец.
– Куда она могла пойти?
– Я не знаю, святой отец! Я не знаю! – Кристина закрыла лицо руками.
Бартоломе немного помолчал.
– А почему вы не пошли в церковь рядом с вашим домом? – вдруг поинтересовался он. – Почему вы пришли сюда?
– Отец Пабло стал бы сочувствовать мне, утешать… А я не могу и не хочу ничего слышать! Не нужно мне ничьих утешений!.. Это пустые слова!
– Отец Пабло склонен к пустословию? – чуть заметно усмехнулся инквизитор.
– Он святой человек. Не ест, не пьет, все молится да постится… Только уж очень любит наставлять на путь истинный… Да уж куда нам, грешным… – вздохнула вдова.
Бартоломе отметил, что с этим священником тоже стоило бы поговорить как можно быстрее, но все же сначала он собирался опросить родителей и знакомых погибших девушек.


*   *   *

Бартоломе открыли сразу же, как только он постучал. Как будто ждали.
Инквизитор оказался в тесном дворике, заставленном глиняными горшками и мисками.
Алонсо Торрес, владелец и создатель этой непритязательной посуды, приземистый, коренастый мужик, сразу же спросил:
– Что-нибудь желаете приобрести?
И посмотрел на посетителя с надеждой: вдруг тот что-нибудь да купит. Видимо, дела у ремесленника шли неважно.
– Нет, я хотел бы кое-что узнать…
– А, так вы посмотреть… Проходите, проходите… Вдруг что-нибудь все-таки приглянется. Товар у меня хороший: ни трещинки, ни царапинки… Да вы и сами можете убедиться!
– Нет, я хотел только задать вам несколько вопросов.
– Мне? – удивился Алонсо. – О чем?
– О вашей дочери.
– Про ее смерть, видать, уже все в округе наслышаны, – вздохнул гончар. – Хотя чему тут удивляться… Всякое в жизни бывает, но чтоб такое! Чтоб мою дочь нашли по частям… Сначала голову и руки, потом туловище…
– Мне очень жаль…
Но Алонсо Торрес как будто в утешениях не нуждался и чрезмерно расстроенным не выглядел. Скорее, раздосадованным.
– Так и похоронили, – добавил он. – Без ног. Съел их кто, что ли…
– По всей видимости, что убийца их тоже куда-то выбросил. Вполне возможно, что кто-нибудь наткнется на еще один мешок. С ногами.
– А на кой черт они теперь? – отмахнулся Алонсо. – Без дочери.
– Пожалуй, верно, – Бартоломе еле сдержал усмешку.

– Пошел я к алькальду, – продолжал Торрес. – Так и так, говорю, найдите мне того, кто совершил это безбожное дело, я ему тоже кое-что оторву, сначала голову, а потом все остальное…
– И что же?
– До сих пор ищут.
– И все бы ничего, – опять вздохнул он, – да кто теперь будет помогать матери смотреть за детьми, стирать, готовить, на рынок бегать? А, кто?! Я весь день в трудах…
– У меня еще пятеро детей, – сообщил он. – А самому младшему еще и год не исполнился…
Словно в подтверждение его слов из дома выглянул мальчишка лет пяти, босоногий, в драных штанишках и рубашонке, и уставился на гостя. Из-за его спины высунулся еще один парнишка, чуть постарше. Затем появилась бледная, измученная женщина и увела ребят в дом.
– Надо признать, Клаудия моя ни красотой, ни умом не блистала, – признался Алонсо. – Думал, никто замуж не возьмет…
Бартоломе невольно отметил, что красивой и умной ей уродиться не в кого, сам-то Алонсо тоже не красавец, но, разумеется, смолчал.
– То есть жениха у нее не было?
– Какой там жених! Никого у нее не было…
– А подруги?
– Есть одна… Живет на соседней улице.
– Как ее зовут?
– Кончита… Кончита Рубио. Да вам-то до этого что, святой отец?
– И часто она бывала у подруги? – не обратив внимания на замечание Алонсо, продолжал расспросы Бартоломе.
– Когда не была занята по дому.
– Куда еще ходила?
– Я за ней не следил!
– В церковь ходила?
– Ну, разумеется!
– Ваш приходской священник Пабло Ордоньес, если не ошибаюсь?
– Да, отец Пабло.
– А в тот день, когда ее убили, куда она пошла?
– Не знаю.
– Она ничего не говорила? Может быть, к подруге? Может быть, в церковь?
– Сказал же, не знаю!
– В церковь она часто ходила?
– Само собой, ходила, – кивнул Алонсо. – А как же иначе? Ведь мы добрые христиане! – на всякий случай заверил он инквизитора.
– Конечно, – заверил его Бартоломе. – Никто в этом не усомнится.
– А вот наказал же бог! – снова вздохнул несчастный горшечник.
Бартоломе стало жаль бедного ремесленника, и он все же купил у него глубокую чашку.
Выйдя на улицу, инквизитор поставил ее перед примостившимся у стены нищим и бросил туда пару монет.


*   *   *

Висенте и Анна Альварес, родители несчастной Марии, сразу же пригласили Бартоломе в дом, усадили за стол, поставили перед ним кубок с вином.
Супругам было лет по сорок, но выглядели они гораздо старше. Висенте – из-за седой бороды и глубоких морщин на лбу, а Анна – из-за дряблой кожи и потухших глаз. Обоих состарило глубокое горе. Бартоломе с трудом верилось, что он и два этих глубоких старика – почти ровесники.
Висенте был богатым торговцем тканями, но сейчас всеми делами заправлял его старший сын, которому помогал брат. Мария была самой младшей в семье. И ее внезапная смерть стала и для родителей, и для старших братьев тяжелейшим ударом.
Инквизитор не счел нужным притворяться перед убитыми горем отцом и матерью и сказал им честно:
– Я вряд ли смогу предложить вам утешение. Но я могу покарать убийцу. Если найду. А для этого мне нужна ваша помощь.
Вопросы незнакомого священника о смерти их дочери Висенте и Анна восприняли с некоторым удивлением, но постарались не подать вида.
Анна украдкой вытирала слезы кончиком платка. Висенте тоже чуть не плакал расплакаться, но изо всех сил сдерживался.
– У вашей дочери были враги? Она с кем-нибудь ссорилась?
– Враги?! Ссоры?! У Марии?! Нет, никогда. Она была сама доброта, – покачал головой Висенте.
– Ей никто никогда не угрожал?
– Что вы, конечно, нет! Она бы нам непременно рассказала, если бы случилось что-нибудь подобное. У нее не было от нас никаких тайн. Она была очень искренней и честной, наша девочка…
– И очень скромной и богобоязненной, – поддержала мужа Анна. – Ее все любили. Она готова была раздать все деньги нищим. Нам даже приходилось сдерживать ее рвение.
– И она никуда не ходила одна. Разве что в церковь.
Бартоломе почти не приходилось задавать вопросы, Анна и Висенте рассказывали все сами. Им необходимо было выговориться.
– В церковь… – задумчиво произнес инквизитор. – В какую?
– В нашу приходскую церковь, – с некоторым недоумением уточнил Висенте. – Куда же еще?
– К Пабло Ордоньесу?
– Да, к отцу Пабло.
– Она ходила к исповеди каждую неделю. Ума не приложу, какие у нее могли быть грехи. Нам все соседи говорили: «Ваша дочь – сущий ангел», – вздохнула Анна.
– И за что только бог нас наказал?!
– За грехи наши, – вздохнула Анна. – Мария не раз выражала желание принять постриг, но ты же ей запретил и думать об этом!
– Я хотел, чтобы она нашла свое счастье! Негоже такой красавице упрятать себя в стенах монастыря! А ты, жена, разве не то же самое говорила? – сверкнул глазами Висенте, то тотчас смутился и, поймав взгляд инквизитора, опустил голову.
– В тот вечер, когда… она не вернулась, куда она пошла?
– К отцу Пабло и пошла, – отозвался Висенте. – Он обещал ей какую-то книжку про святых, как они жили и умерли…
Анна тихо всхлипнула.
– Она побывала в церкви?
– В тот вечер отец Пабло ее не видел.
– Ее никто больше никто не видел живой! – глухо произнес Висенте. – А спустя три дня нашли труп, зашитый в мешок…
Тут Анна не выдержала и разрыдалась уже по-настоящему.
– Какие ужасные бывают на свете люди!.. Кто?.. Почему?.. За что?!
– Это я и постараюсь выяснить, – сказал Бартоломе, вставая.
Родители Марии Альварес, так же как и вдова Агилар и Алонсо Торрес, могли помочь немногим, и все же ниточка всех следов упорно тянулась в одном и том же направлении…


*   *   *

Хуан Касарес владел единственной в городе книжной лавкой.
Стол, прилавок, несколько книжных полок – вот и вся обстановка.
Бартоломе, не спрашивая разрешения хозяина, подошел к полкам, выдернул несколько первых попавшихся книг: это оказались сборники пьес и романсеро.
Затем инквизитор полистал издания, которые в беспорядке валялись на прилавке: десятка два рыцарских романов, несколько книг духовных стихов. Выбор был невелик. Да и чем бы еще развлекались бы горожане?
Для тех, кто читать совсем не умел, у Хуана Касареса имелись печатные гравюры.
Между тем, хозяин лавки, невысокий человек, с физиономией бледной и круглой как плохо поджаренная лепешка, на которую зачем-то налепили длинные усы, пристально наблюдал за действиями посетителя.
– Что-нибудь хотите найти? – наконец спросил он.
– Скорее, узнать.
– Если я могу вам чем-нибудь помочь…
– Пожалуй, можете.
Бартоломе представился.
Хуан Касарес слегка побледнел.
Он понимал, что инквизитор вполне бы прийти сюда вместе с нотарием святой инквизиции, который составил бы список имеющихся в лавке книг и сверил его с Индексом запрещенных книг. Нет, Хуан Касарес не хранил ничего запрещенного. Но, при желании, придраться к чему-нибудь всегда можно.
Однако вопрос, который задал ему инквизитор, оказался для Касареса совершенно неожиданным:
– Вы Паскуале Дуарте хорошо знали?
– Знал, – кивнул торговец. – Не то чтобы хорошо, но знал.
– Говорят, вы к нему в гости захаживали.
– Иногда, – осторожно согласился Касарес.
Он пока не понимал, куда клонит нежданный посетитель. Может быть, ростовщик замешан в каких-нибудь неблаговидных делишках и не стоит признавать близкое знакомство с ним.
– Паскуале Дуарте покупал у вас книги?
– Паскуале? Книги? – еще больше удивился Касарес. – Зачем они ему?
– Он книг не читал?
– Он не читал, он монеты считал. Было у него такое пристрастие: раскладывать их по кучкам и пересчитывать, – торговец даже улыбнулся. – Дублоны отдельно, эскудо отдельно…
– У него книг вообще не было?
– Отчего же? Были. Полный сундук приходо-расходных книг! – рассмеялся Касарес.
– И больше ничего?
– Думаю, нет.
– Вы когда-нибудь видели гримуары?
– Что? – улыбка сползла с бледного лица Касареса. – Гримуары?..
– Полагаю, вам известно, что представляет собой гримуар?
– А, – Касарес открыл было рот, но так ничего, кроме неопределенного звука, вымолвить и не смог.
– То есть вы никогда никому подобных книг не продавали?
– Нет-нет! – замахал руками торговец. – Никогда, ни за что!
– Значит, представление о том, что такое гримуар, вы все-таки имеете.
– Н-нет… То есть да…
– И все-таки: да или нет?
Касарес принялся уверять инквизитора, что никогда у него в лавке не было ничего подобного.
– То есть вы никогда не держали в руках ни один гримуар?
– Никогда!
– И никогда не видели?
– Не видел!
– Придется, – вздохнул Бартоломе с притворным сожалением, – продолжить нашу беседу в стенах святого трибунала.
– Но ведь я ни в чем не виновен!
– Все так говорят. Поначалу. Потом сознаются.
Бартоломе и не думал, что Хуан Касарес торговал еретической литературой, но на всякий случай решил припугнуть.
Касарес побелел еще больше.
– Как-то… однажды… заходил ко мне один человек, – заикаясь, пролепетал он. – Книжку хотел продать… Но я его сразу прогнал!
– Когда это было?
– Давно. Очень давно! Лет пятнадцать назад, не меньше.
– А сколько лет вы торгуете книгами?
– Всю жизнь, – вздохнул Касарес. – С юности. Но все, что вы здесь видите, всего лишь забава, развлечение…
– Что за книгу хотел продать вам тот человек? И как его звали?
– Не знаю! Я не спрашивал его имени. Как только я увидел, что он предлагает мне книгу заклинаний, я сразу сказал ему уходить!
– И он?..
– Он и ушел.
– Как вы думаете, почему он решил продать гримуар?
– Не знаю. Должно быть, деньги понадобились.
– А раз ему понадобились деньги, мог он пойти и заложить книгу ростовщику?
– Мог, наверно, – согласился Касарес и осторожно поинтересовался. – Вы думаете, что он пошел… к Паскуале Дуарте?
– Я думал узнать об этом от вас.
– Но я ничего не знаю!
– Больше вы никогда не видели эту книгу?
– Никогда, никогда! Ни эту, ни другую, подобную!
– Хотел бы я вам верить…
– Святой отец, это правда, клянусь вам!
Теперь торговца прошиб пот, который он утирал со лба рукавом.
На протяжении всей этой беседы инквизитор продолжал листать книги, лишь изредка бросая взгляд на владельца лавки. Теперь Бартоломе пристально посмотрел ему в глаза.
– Хорошо, – сказал он. – Пожалуй, я вам поверю.
Касарес перевел дух, но тотчас вновь разволновался.
– А это у вас откуда? – вдруг заинтересовался инквизитор.
В беспорядочной куче томов он неожиданно обнаружил трактат по фехтованию, "Искусство шпаги" Жана Батиста Гаяни, .изданный в Ливорно в 1619 году.
– Приятель привез, – не задумываясь, ответил Касарес, – из путешествия. А сам читать не стал. «Продай, – говорит, – сам не знаю, зачем взял». А я что, я другу услужить всегда готов, даже себе в убыток… Только никто до вас на эту книгу и смотреть не хотел.
– И часто тебе приятели книжки привозят? – перебил Бартоломе торговца.
– Нет, что вы, что вы! – залепетал тот, вновь внезапно почувствовав подвох. – Редко… И уж точно не гримуары!
– Я возьму эту книгу. Сколько с меня?
– Какие деньги?! – замахал руками торговец. – Для вас – все что угодно просто так!
– Это взятка, – прищурился инквизитор.
– Это подарок, – вкрадчиво поправил его Касарес.
– Ну, если подарок…
Физиономия Касареса вновь расплылась в улыбке.
– Разумеется, подарок!
– Будем считать, что мы договорились! – теперь рассмеялся Бартоломе, а Касарес наконец облегченно вздохнул.
– Всегда вам рад, заходите, – сказал он, хотя во взгляде его ясно читалось: «Надеюсь, мы больше не увидимся».



*   *   *

В разговорах с родственниками убитых имя Пабло Ордоньеса всплывало с завидным постоянством. С одной стороны, ничего удивительного в этом не было, куда же еще ходить жителям небольшого городка, как не в церковь?.. С другой стороны, то, что по крайней мере две девушки пропали именно по дороге в одну и ту же церковь, не могло не наводить на размышление. Или не по дороге?.. А все-таки после?..
Осталось выяснить, куда пошла третья жертва. Хотя Бартоломе уже догадывался, куда.
Кончиту Рубио, подругу Клаудии Торрес, брат Себастьян велел привести в святой трибунал. Веснушчатая кареглазая девушка смотрела на инквизитора с плохо скрываемым страхом. Наверно, думала, что ее в чем-то подозревают.
Бартоломе указал ей на табурет посреди зала для допросов, а сам сел за стол.
– Сядь, дочь моя. И успокойся. Это не допрос. Ты же видишь, кроме нас здесь никого нет.
То, что она осталась один на один с инквизитором, Кончиту отнюдь не успокоило.
– Не знаю, что бы я могла сообщить вам, святой отец, – пробормотала она.
– Но я же тебя еще ни о чем не спросил!
– Но я же… что же я могу знать?..
– Клаудию Торрес ты знала?
– Конечно, – теперь в глазах девушки читалось удивление. Она ведь ожидала вопросов о том, тверда ли она и ее знакомые в вере…
– Давно вы с ней знакомы?
– С детства.
Бартоломе невольно улыбнулся: Кончита и сейчас была почти ребенком.
– Вы ведь были подругами?
– Да, святой отец.
– Вы часто виделись?
– Когда только могли…
– Наверно, и секретами делились?
– Делились, – Кончита все так же с недоумением смотрела на инквизитора: неужели его интересуют их девичьи тайны?.. Но он уже казался ей не таким страшным, особенно, когда улыбался.
– Ты видела Клаудию в тот день, когда ее убили?
– Да, святой отец.
– Что же вы делали?
– Болтали и гуляли.
– Где же вы гуляли?
– Вдоль речки.
– А о чем болтали?
– Клаудия сетовала, что ей уже шестнадцать лет исполнилось, а жениха все нет и нет… Никто на нее и смотреть не хочет.
– Кажется, семья Торрес бедна?
– Не в этом дело, – объяснила Кончита. – Клаудия… она… не повезло ей… Если честно, страшненькая она… Но я ей никогда об этом прямо не говорила!
– А что говорила?
– Говорила, что всякое в жизни бывает… Что и ее полюбят, потому что она  честная и работящая, что надо только подождать, что судьба может повернуться по-разному… А что еще я могла ей сказать? Мы ведь подруги!
– Где вы с ней расстались?
– Около нашей приходской церкви…
– Клаудия пошла домой?
– Нет, она сказала, что ей надо ненадолго заглянуть к отцу Пабло.
– Зачем?
– Отец Пабло хотел сделать заказ ее отцу.
– Она зашла в церковь?
– Нет, кажется, к нему домой…
– А ты не стала ее дожидаться?
– Нет. Вечером меня ждал Фернандо.
– Кто?
– Мой жених, – смущенно улыбнулась Кончита.
– Понятно. Значит, Клаудия пошла к отцу Пабло, а ты – на свидание?
– Да, святой отец…
– Где живет отец Пабло?
– Как раз напротив церкви. У него большой дом…
– А что за человек этот отец Пабло?
– Он грозит мне геенной огненной, – вздохнула Кончита.
– За какие грехи?
– За то, что я встречаюсь с Фернандо. Он говорит, что я… впадаю в грех блуда! – покраснев, призналась Кончита. – И что я должна молиться и каяться, каяться и молиться…
– А ты?
– А я все равно грешу, – опустила глаза Кончита. – Слаба я, святой отец…
– Пабло Ордоньес живет один?
– Да кто же с ним жить захочет?! – возмутилась Кончита, решив, что инквизитор спрашивает, нет ли у священника любовницы. – Он же злой и скупой! Он никого не любит!
– Он злой, Кончита?
– Очень! – вырвалось у девушки. – Все вокруг говорят, он ведет жизнь святого человека, только… Святые ведь должны быть добрыми, правда? Они же не могут все время проклинать и грозить адским пеклом? Они же должны наставлять, помогать и утешать? Правда, святой отец?
– Правда, – с еле заметной улыбкой согласился Бартоломе. – Думаю, Кончита, адские муки тебе все же не грозят. Но лучше бы ты поскорее вышла замуж за своего Фернандо.


*   *   *

В небольшой приходской церкви было темно и душно. Несколько зажженных свечей напрасно пытались разогнать мрак.
После утренней службы народ уже разошелся, только перед деревянной статуей Девы Марии стоя на коленях, шепотом молилась пожилая женщина да рядом вертелся мальчишка-церковный служка.
Отец Пабло – высокий, худой человек в сутане с обтрепанными рукавами и подолом – встретил инквизитора не слишком приветливо. Очевидно, он тоже собирался идти домой и появление нового посетителя его не обрадовало.
На Бартоломе неряшливый вид приходского священника и угрюмое выражение его лица тоже произвели неприятное впечатление, однако он постарался не подать вида.
Сама церковь тоже создавала ощущение упадка, словно о ней никто не заботился. Когда-то стены были расписаны фресками, но теперь от них мало что осталось: штукатурка местами осыпалась.
– Отец Пабло?
– Да, это я, – отозвался священник. – Слушаю вас, брат мой.
Инквизитор назвал себя.
– Святая инквизиция всегда может рассчитывать на меня, – поспешил заверить Бартоломе отец Пабло, хотя мрачное выражение его лица противоречило этим словам.
– Не сомневаюсь в этом.
– И чем могу служить?..
– Я хотел бы поговорить с вами о настроениях в городе. Не заметили ли вы каких-либо уклонений от веры? Не отзывался ли кто непочтительно о нашей святой церкви? Тверды ли люди в вере?
При первых же словах Бартоломе коленопреклоненная женщина прекратила шептать молитвы и замерла, прислушиваясь, разве что уши под платком не зашевелились, а мальчишка потихоньку подошел поближе.
– Шла бы ты домой, дочь моя, – посоветовал ей отец Пабло. – И ты, паршивец, пошел вон! – это уже мальчишке.
Женщина, с неохотой, кряхтя и охая, поднялась и засеменила к двери. Мальчишка поплелся за ней следом. Обоим хотелось послушать, о чем незнакомый монах будет говорить с отцом Пабло, ведь не так часто в их захолустье приезжают новые люди да еще такие важные…
– А почему вы обратились именно ко мне? – Пабло Ордоньес с подозрением посмотрел на инквизитора.
– К кому же, как не к вам? Я не мог не посоветоваться со столь уважаемым в городе человеком…
Пабло Ордоньес смолчал, но видно было, что слова инквизитора ему польстили.
– Про вас идет молва как о непримиримом борце за веру и человеке высоких достоинств, – добавил Бартоломе. – Святой инквизиции необходима ваша помощь.
– Пожалуй, так оно и есть, – по бледным узким губам отца Пабло скользнула неприметная как тень, самодовольная улыбка.
И священник принялся распространяться о том, что люди забыли церковь, забыли бога и предаются разврату и пьянству. Некие стражники богохульствуют и на каждом шагу поминают дьявола, торговцы не желают ни гроша жертвовать на церковь, на соседней улице стоит бордель, так вот, там посетителей гораздо больше, чем здесь, да вы и сами, брат мой, можете видеть, какое вокруг царит запустение, а кружка для пожертвований пуста… А что уж говорить про женщин! Они – средоточие разврата, какую ни возьми, та и блудница…
Тем временем мальчишка опять проскользнул в церковь и теперь прятался за спиной Бартоломе, но теперь отцу Пабло теперь не до него.
– Мир погряз во грехе, – подытожил он. – Что уж говорить о нашем несчастном городишке…
– О да, – Бартоломе осторожно попытался перевести разговор в другое русло. – Я слышал, ужасные события происходят у вас в городе… Убийства, расчлененные трупы…
– А вот об этом ничего не знаю!  – вдруг поспешно заявил отец Пабло.
– Но об этих происшествиях судачат на каждом шагу, – заметил Бартоломе.
– Я не слушаю досужие разговоры.
– Но вы, должно быть, хорошо знали убитых?
– С чего вы взяли?
– Все три девушки были вашими прихожанками.
– Да, были. Да, я отслужил по ним заупокойную мессу. Да, мне очень жаль. Но мало ли у меня прихожанок! Я даже имена их всех не вспомню!
– Марию Агилар вы должны были бы хорошо помнить. Говорят, она ходила в церковь почти каждый день, каждую неделю исповедовалась.
– Да, – наморщил лоб отец Пабло. – Припоминаю…
– Вы должны были дать книгу с житиями святых.
– Я? Ей? Книгу?
– Разве нет?
– Нет!
– И Мария Альварес не заходила в церковь в день своей гибели?
– Нет.
– И Клаудию Торрес незадолго до ее смерти вы тоже не встречали?
– Нет.
– И Каталину Агилар не видели?
– Нет, нет, нет! – Пабло Ордоньес вдруг сорвался на крик. – Никого из них в день их смерти я не видел!
– А почему вы так разволновались, брат мой?
– Потому что меня об этом уже много раз спрашивали! И мне надоело отвечать!
– Простите, брат мой, я не знал.
– Зачем вам вообще что-либо знать об этих происшествиях?
– А вдруг, – заметил Бартоломе, – это дело рук дьявола? То есть его приспешников?
– Конечно, конечно! – вдруг сразу согласился Пабло Ордоньес. – И почему никто сразу не подумал о происках дьявола?
– Сражаться с дьяволом – мой долг, – улыбнулся Бартоломе, – какое бы обличье он не принимал и в какие бы одежды не рядился.
– А мой долг – помочь вам, – пообещал отец Пабло, но уже без воодушевления.
– Возможно, я еще обращусь к вам.
– Всегда в вашем распоряжении…
Выйдя из церкви, Бартоломе сощурился от яркого света. Пока он разговаривал с отцом Пабло, солнце уже поднялось высоко.
Вдруг кто-то потянул инквизитора за рукав рясы. Обернувшись, инквизитор увидел того самого церковного служку, что подслушивал их разговор со священником.
– Святой отец, – прошептал он, – я хотел сказать… В общем, Мария Альварес точно заходила в церковь. И вышла оттуда вместе с отцом Пабло. Он, наверно, просто забыл или дни перепутал, он ведь уже старый.
– Вот как! И куда же они направились?
– К нему домой.
– Где он живет?
– Вон там! – мальчишка указал на большой двухэтажный дом почти напротив церкви. – Недалеко.
– Как тебя зовут?
– Херонимо.
– Ты правильно сделал, Херонимо, что рассказал мне об этом.
– Мария была очень добра ко мне… Она приносила мне засахаренные фрукты… Когда я узнал, что она умерла, я… я даже расплакался, хотя мужчине это и не подобает!
– А отец Пабло, судя по всему, не слишком добр к тебе?
– Он ни к кому не добр, – хмыкнул мальчишка.
– У меня нет для тебя сладостей, – сказал инквизитор, – но парочка монет найдется, так что угощение сможешь купить себе сам.
– Спасибо, святой отец! – просиял мальчишка. – А сейчас я побегу, а то старый поп опять ругаться будет…
Бартоломе ненадолго задержался, обдумывая только что услышанное. Еще раз окинул взглядом церковь и дом Пабло Ордоньеса.
Пабло Ордоньес ничего не перепутал. Пабло Ордоньес ничего не забыл. Пабло Ордоньес лгал.


*   *   *

«Зачем он приходил? Что ему было нужно?»
Пабло Ордоньес с ненавистью посмотрел вслед доминиканцу.
Как же он ненавидел таких, как этот проклятый монах! Наверняка из благородных, младший сын какого-нибудь знатного сеньора. И все-то таким, как он, достается просто так, даром, по протекции. Сейчас он занимает высокую должность инквизитора. Разве он ее получил за свои высокие достоинства, за свои знания? Сомнительно. Зато гордыни-то сколько! Как бы он ни пытался ее скрыть, видно ведь, что все его смирение – показное.
Кулаки Пабло Ордоньеса непроизвольно сжались.
Долго ли ему еще терпеть унижения? Когда же он обретет власть и богатство? Почему демон не приходит к нему?
Нет, он не намерен оставлять попыток. Он подчинит себе демона, даже если для этого придется загубить сто, тысячу душ! Ибо что стоит и жизнь, и душа какой-то жалкой, глупой девчонки?! Но как же сложно среди этих жалких созданий жертву, достойную демона, жертву, которую бы он принял.
Не так давно Пабло Ордоньесу показалось, что удача наконец улыбнулась ему.
К нему на исповедь пришла молодая женщина и поведала о терзающих ее сомнениях.
Она была совсем юной, когда родители умерли и она вышла замуж за старого друга семьи. Этот человек, богатый и знатный, женился на ней, чтобы, как она думала, оказывать покровительство и защиту, спасти от нищеты. Они никогда не жили как муж и жена. Он заменил ей отца. И она любила его как отца. Но оказалось, он имел насчет нее тайные планы. Ей горько об этом узнать. И теперь она не знает, как ей быть и что делать. Он хочет, чтобы она нарушила обет супружеской верности и нагуляла ребенка на стороне. Ее престарелому мужу нужен наследник. С одной стороны, вроде он и не муж ей вовсе, с другой, прелюбодеяние – тяжкий грех. Она теперь не может ни есть, ни спать, сомнения разрывают ее душу на части. Как ей быть, святой отец?!
– Мне надо подумать, – изрек отец Пабло. – Дочь моя, приходите ко мне через несколько дней. Приходите втайне от мужа. Я ведь тоже человек, и все человеческие страхи мне не чужды. Ваш муж не должен знать, что вы обратились ко мне за советом. Никто не должен знать. Я бедный священник, ни к чему мне наживать врага в лице могущественного сеньора. Приходите одна. Каждый вечер я буду ждать вас. Если вы не застанете меня здесь, то знайте, что живу я в доме напротив, и двери этого дома в любое время дня и ночи открыты для вас. А я буду молиться о том, чтобы господь вразумил меня.
– Да ведь и я не хочу, чтобы мой муж прознал о том, у кого я ищу помощи и совета! – воскликнула молодая женщина.
И теперь отец Пабло ждал…
Но неужели его уже в чем-то заподозрили? Действительно ли инквизитор хотел узнать только о том, крепка ли паства отца Пабло в вере?
Он вновь мысленно вернулся к разговору с доминиканцем.
И вновь, как уже не раз бывало, Пабло Ордоньеса охватил страх. Он накатил точно волна, облил его спину холодным потом. В жаркий день Пабло Ордоньеса прошиб озноб.
Ему не стоило все отрицать! Его могли видеть с одной из этих чертовых распутных девчонок! Могли увидеть их вместе на улице или же заметить, как та или другая вошла в его дом! Но ведь он раньше сказал родственникам этих девчонок, что никого из них в день смерти не встречал…
У Пабло Ордоньеса сердце гулко и часто забилось, кровь застучала в висках, в глазах потемнело.
Он ненадолго замер, прижимая руку к груди.
Мысли заметались, точно загнанные в клетку дикие звери.
Его подозревают? Или же ему это только померещилось? И что за человек этот новый инквизитор? Да и вправду инквизитор ли он?
И тут на глаза Пабло Ордоньесу попался церковный служка. Любитель подслушивать чужие разговоры наверняка знал все местные сплетни.
– А ну-ка, Херонимо, паршивец, иди сюда! – отец Пабло ухватил мальчишку за ухо.
– А-а-а! – завопил тот. – Пустите! Больно же!
– Ты день-деньской везде шляешься, везде нос суешь…
– А-а-а! Никуда я нос не совал! Отпустите!
– Это кто?
– Это святой Доминик! – завопил мальчишка, голова которого как раз была обращена в сторону облупившегося изображения на стене.
– Кто сюда только что заходил, я спрашиваю?!
– Тетка Марта, она на рынке рыбой торгует! Неужели вы ее не признали?! Вы же третьего дня выпросили у нее здоровенного карпа и не заплатили! Неужели не помните?!
– Хотя что удивляться, – вдруг уже тише добавил он, – вот если бы она взяла у вас в долг…
– Замолчи, недоумок! – прошипел отец Пабло. – Я в долг не даю.
– Что верно, то верно… Даром вы раздаете только оплеухи!
– Замолчи, говорю!
–  То отвечай, то замолчи! Так что же мне делать?!
– Только что сюда заходил монах-доминиканец…
– Так ведь я вам так и сказал! Это святой Доминик, только он тут всегда был, сколько себя помню… Никуда он не уйдет, он же нарисованный!
– Хватит прикидываться идиотом! Ты вечно первым узнаешь все городские новости. Кто тот монах, что сюда только что заходил?
– Это отец инквизитор, – пропищал мальчишка. – Да он же сам вам об этом сказал!
К счастью, отец Пабло не видел, как Херонимо разговаривал с доминиканцем на улице, а то оторвал бы мальчишке ухо вместе с головой.
– Что ты о нем знаешь?
– Я? Да откуда же мне знать!
– Не ври! Если ты не здесь, то болтаешься на улице с утра до вечера. Что о нем люди говорят?
– Да отпустите же меня!
– Ну? – Пабло Ордоньес и наконец выпустил многострадальное ухо Херонимо.
– Говорят, однажды он поймал самого дьявола! – громким шепотом сообщил мальчишка.
– Дьявола? – растерянно повторил отец Пабло. – Поймал дьявола?..
– Да-да, вязал его и заточил в подземелье святого трибунала!
– Что за чушь ты несешь!
– Я вам рассказываю, что люди говорят.
– И что еще они говорят?
– Что у нас объявился дьявол, вот сюда инквизитора и прислали…
«Объявился… дьявол… Не так-то легко его дождаться!»
Пабло Ордоньес даже забыл о мальчишке.
Воспользовавшись замешательством священника, Херонимо быстро прошмыгнул мимо него и выскочил на улицу.



*   *   *

Бартоломе обдумывал, как ему проверить, виновен ли Пабло Ордоньес. Для начала инквизитору пришло в голову состряпать против священника обвинение в ереси, арестовать и провести обыск в его доме. За доносчиками дело не станет. Тот же Херонимо подтвердит все, что бы ему инквизитор ни приказал. Пабло Ордоньес, как понял Бартоломе, особой любовью в городе не пользуется. Если же подозрения не подтвердятся, что ж, придется отпустить мрачного попа на свободу и дальше искать убийцу.
Размышления инквизитора были прерваны появлением Санчо, который принес ему приглашение от коррехидора. Дон Альфонсо почтительно просил брата Себастьяна оказать ему честь и навестить его. Донья Леонор также будет рада его видеть.
Донья Леонор… Бартоломе улыбнулся. Красивая у дона Альфонсо жена.
Хорошо, он поедет, решил он. И приказал Санчо закладывать карету.
…На этот раз коррехидор принимал инквизитора в гостиной. Здесь же был, как обычно, и дон Игнасио де Медина.
Бартоломе раздражало присутствие дона Игнасио. Старик как будто и не мешал, в беседу не вмешивался, но в то же время был здесь совершенно лишним. Долгая работа в святом трибунале приучила Бартоломе к тому, что в тайну следствия должно быть посвящено как можно меньше людей. Впрочем, от коррехидора тоже было мало толку. Он интересовался расследованием только потому, что должен был им интересоваться по долгу службы. Сам он не предпринял никаких шагов, чтобы найти убийцу, и, судя по всему, ничего предпринимать и не собирается. А собирается дождаться, когда инквизитор отыщет преступника.
У Бартоломе все же не было полной уверенности, что он на верном пути. И потому он не спешил обвинять человека, который мог оказаться невиновным. Как говорится, не пойман – не вор. Поэтому Бартоломе и не назвал дону Альфонсо и дону Игнасио имени человека, который, возможно, виновен в жестоких убийствах. Зато честно сказал, что у него появились кое-какие подозрения, но пока нет доказательств и потому он повременит выдвигать против обвинения против кого бы то ни было.
Дон Альфонсо и дон Игнасио согласно закивали.
Никчемные старики.
Зато жены у них молодые и красивые.
Бартоломе даже не знал, какая из двух женщин ему больше нравится: яркая, дерзкая донья Леонор или скромная, застенчивая Инес. В их прошлую встречу Леонор с вызовом смотрела ему в глаза, а Инес смущенно опускала взор…
Раз граф де Медина здесь, значит, и его жена здесь, невольно отметил Бартоломе.
Но женщины при серьезной беседе, разумеется, не присутствовали.
– К сожалению, в этот раз я не смог засвидетельствовать почтение вашей очаровательной супруге, – на прощание сказал инквизитор дону Альфонсо.
Да, Бартоломе был бы не прочь повидать красавицу еще раз.
И все же его слова были всего лишь данью вежливости.
Но дон Альфонсо рассудил иначе.
Есть люди, которые прячут свои сокровища от посторонних глаз, чтобы они одни могли ими любоваться, а есть те, что выставляют драгоценности напоказ: пусть все вокруг завидуют! Дон Альфонсо принадлежал к числу последних. Он готов был похвастаться перед всем миром, какая у него молодая и красивая жена.
– Она наверняка сейчас в саду вместе с подругой, – сказал он. – Думаю, она будет рада вас видеть.
Бартоломе рассудил, что ему не составит труда пройти через галерею и внутренний двор.
Донья Леонор и донья Инес, как обычно, проводили время в саду у фонтана.
Инес выглядела грустной и задумчивой. Леонор, по всей видимости, утешала подругу, но при появлении инквизитора, сделала несколько шагов к нему навстречу. Следом тихо подошла Инес.
Бартоломе сказал, что приезжал поговорить с доном Альфонсо о делах, но не мог не засвидетельствовать свое почтение и хозяйке дома.
– Я думаю, дон Альфонсо не будет возражать, если я приглашу вас бывать у нас как можно чаще, – ответила донья Леонор и добавила с легкой усмешкой. – Он никогда не возражает.
– Благодарю вас, донья Леонор. Действительно, дон Альфонсо и в самом деле только что сказал мне то же самое.
– Он угадал мои желания, – улыбнулась донья Леонор.
– Он всегда угадывает? – теперь усмешка тронула губы инквизитора.
– Почти.
– У вас прекрасный муж.
– Но иногда мне с ним скучно.
– Леонор! – одернула подругу Инес. – Зачем ты так говоришь?! Дон Альфонсо всегда весел и любезен.
Но получила в награду от Леонор недовольный взгляд и замолчала.
Инквизитор пообещал, что обязательно заедет на следующей неделе.
– Мы будем вас ждать, – заверила его донья Леонор.
– Ты хотела посоветоваться со священником, – напомнила она подруге, когда инквизитор удалился. – Так что же молчала?
– Я… я не смогла бы рассказать ему… – вздохнула Инес.
– Почему?
– Он какой-то… слишком мирской.
– А я, пожалуй, найду о чем с ним поговорить, – хитровато улыбнулась Леонор.
– Я тоже нашла священника, с которым могу поговорить, – призналась Инес, совершенно не поняв, на что та намекает.
– И кто он такой? – рассеянно спросила донья Леонор, спросила только затем, чтобы показать, что по-прежнему принимает участие в делах подруги. На самом деле, ее мысли уже приняли совершенно иное направление.
– Обещай мне, что ты никому не скажешь!
– Инес, к чему такая секретность? Как будто муж запрещает тебе ходить в церковь, когда тебе вздумается!
– Это бедный приходской священник, – призналась Инес. – Хоть я не назвала себя, мне кажется, он догадался, что мой муж – богатый и знатный сеньор. И он боится, что, если он даст мне совет не такой, какой хотелось бы моему супругу, тот ему отомстит.
– Инес, ты несешь полную чушь! – донья Леонор фыркнула как рассерженная кошка. – Чтобы дон Игнасио начал кому-нибудь мстить!.. Да на свете нет человека добрее него!
– Но я обещала отцу Пабло, что никому ничего не скажу!
– И уже проболталась!
– Я ведь только тебе!
– Хорошо, – согласилась Леонор. – Я буду молчать, раз ты этого хочешь.
К слову сказать, не болтать о секретах Инес донье Леонор было совсем не сложно. Она просто не придала значения словам Инес. Ее собственные мысли были полностью заняты инквизитором. Она уже решила, что первой ему напишет, а там и видно будет, кто кого первым навестит…


*   *   *

Бартоломе еще не спал, когда, посреди ночи, раздался громкий стук по входную дверь. Кто-то изо всех сил молотил по двери кулаками. Санчо, конечно же, спал беспробудным сном. Или делал вид, что ничего не слышит, потому что вставать не хотелось, да еще и страшно.
Бартоломе чертыхнулся, но пошел открывать.
– Святой отец, мой хозяин, граф де Медина, срочно просит вас прийти к нему, – выпалил с порога запыхавшийся слуга.
– Что случилось?
– Он сам вам расскажет. Прошу вас, быстрее.
Расспрашивать сейчас слугу – понапрасну терять время.
– Хорошо, Я иду, – кивнул инквизитор.
Подошел Санчо. Любопытство взяло верх над ленью.
– Какого дьявола графу понадобилось от меня посреди ночи?! – проворчал инквизитор.
– Может, старый хрыч помирать собрался? – предположил Санчо. Очевидно, он слышал, что сказал инквизитору слуга графа де Медины, просто не высовывался раньше времени.
– В таком случае, он позвал бы своего духовника.
– Мы сейчас идем?
– Да.
Увидев, что хозяин не переодевается в светское платье и не берет с собой оружие, как обычно, если отправляется на поиски приключений, Санчо забеспокоился:
– Опасно бродить по ночным улицам…
– Это недалеко.
– Все равно придется мне вас охранять, – важно заявил Санчо и заткнул за пояс два пистолета.
Бартоломе и Санчо хватило четверти часа, чтобы быстрым шагом добраться до места. Слуга дона Игнасио побежал вперед.
В доме графа де Медина царило смятение. В окнах метались огоньки, точно кто-то обходил комнаты со свечой в руках. Во дворе толпились слуги с факелами и фонарями и, как ни странно, стражники. На лицах читалась тревога.
У дона Игнасио Бартоломе застал коррехидора. Тут же была и донья Леонор. Собственно, она и рассказала инквизитору о том, что произошло, потому что лишь она одна и сохраняла присутствие духа. Дон Игнасио, бледный, с трясущимися руками, мог только что-то невнятно бормотать, а дон Альфонсо отпаивал его вином.
Сегодня вечером, как обычно, граф де Медина перед сном зашел в спальню своей жены, чтобы пожелать донье Инес спокойной ночи. Инес в постели не оказалось. Собственно, иногда такое бывало: графиня могла до ночи засидеться за книгой в библиотеке, молиться в домашней часовенке или же часами примерять новые платья. Дон Игнасио вернулся к жене через час, но спальня Инес по-прежнему пустовала. Старик забеспокоился, заглянул в библиотеку, в часовню, в гардеробную: Инес нигде не было. Дон Игнасио велел обыскать весь дом: донья Инес исчезла бесследно. Марианна, служанка графини, сначала уверяла, что ничего не знает. Остальные слуги говорили, что не видели, чтобы графиня покидала дом. Дон Игнасио не на шутку встревожился и послал лакея к дону Альфонсо и донье Леонор, чтобы узнать, не поехала ли Инес к ним. Но нет, донья Инес у них не появлялась. Зато дон Альфонсо сразу же поспешил к приятелю. Донья Леонор заявила, что, раз речь идет о ее близкой подруге, она поедет вместе с ним. Дон Альфонсо, как всегда, не возражал.
Еще раз допросили служанку. Наконец та созналась, что отдала госпоже одно из своих платьев и темный плащ с капюшоном, чтобы та могла сойти за свою служанку и незаметно выйти из дома. Секрет, что Марианна, как только появляется такая возможность, тайком бегает к женатому кузнецу, был известен всем.
Наступила ночь. Инес не вернулась. Дон Игнасио разослал слуг по городу на поиски. Коррехидор поднял на ноги городскую стражу.
Собственно, гонца к инквизитору отправила донья Леонор, а не граф де Медина.
– Нужно, чтобы рядом был хоть один настоящий мужчина, – с лукавой улыбкой объяснила она брату Себастьяну. Даже в этот момент донья Леонор оставалась верна себе.
Бартоломе велел еще раз позвать служанку.
Марианна, всхлипывая, потому что и сама теперь сильно перепугалась, повторила тоже самое: она отдала сеньоре свой наряд, чтобы та могла отправиться, куда ей вздумается.
– Почему ты сразу обо всем мне не рассказала?! – вдруг выкрикнул пришедший в себя граф де Медина. Только что он был бледен, теперь лицо его налилось кровью.
– Донья Инес велела мне молчать.
– А я велел тебе говорить!
– Простите, сеньор,  думала, у сеньоры свидание…
– Если бы у нее было свидание, она бы мне об этом сказала! – возразил дон Игнасио и тотчас, под недоуменными взглядами инквизитора и коррехидора, прикусил язык.
Все поняла разве что донья Леонор.
– Я испугалась, что сеньора прогонит меня, если я ее выдам, – лепетала служанка. – Простите меня, сеньор, еще раз простите...
– Если она не прогонит, так я тебя точно выгоню! – заорал старик. – За то, что ты сразу меня не предупредила!
Марианна закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Куда она пошла?
– Клянусь вам, я не знаю!
– Когда она ушла?
– Чуть только стемнело…
Сейчас за окном была глубокая ночь.
Пыл дона Игнасио быстро иссяк. Старик застонал и, схватившись за сердце, опустился на стул.
Донья Леонор испугалась, что старого графа сейчас хватит удар, и принялась обмахивать его своим веером.
– Обычно ты сопровождала донью Инес на прогулках? – обратился Бартоломе к Марианне.
– Да, святой отец, – всхлипнула девушка.
– В последнее время куда вы с ней ходили?
– Ездили в гости к донье Леонор…
– Еще куда?
– В храм на площади.
– А еще где-нибудь бывали?
– Однажды сеньора заходила в небольшую церковь, что стоит на улице, которая спускается к реке… Это почти на окраине города.
– Я, кажется, знаю, куда она пошла, –  встрепенулась донья Леонор. – Она собиралась к какому-то священнику, его зовут отец Пабло…
– Куда?! – невольно вырвался возглас у Бартоломе.
– Дон Альфонсо, – повернулся инквизитор к коррехидору. – Дайте мне пятерых стражников. Сейчас. Немедленно.


*   *   *

В сопровождении Санчо и пятерых стражников Бартоломе отправился к дому Пабло Ордоньеса. Они спешили, они почти бежали, хотя все, кроме инквизитора, и не понимали, куда и зачем. Стражники сжимали в руках алебарды. Один фонарь Бартоломе вручил Санчо, другой взял сам, благо руки у него были свободны. Хотя инквизитор  предпочел бы шпагу… Ему сейчас не хватало привычной тяжести оружия на перевязи, но по понятным причинам появиться в светском одежде перед всеми он не мог.
Двухэтажный дом Пабло Ордоньеса был погружен в темноту и тишину, точно единственный обитатель этого жилища спал глубоким сном. Однако Бартоломе подозревал, что это не так. Он одновременно боялся не успеть и боялся ошибиться. Если Инес здесь, она, возможно, уже мертва. А если она не здесь, то где?.. Что, если убийца уже совершил свое грязное дело и даже успел избавиться от трупа? А если он ошибся, и Пабло Ордоньес ни в чем не виновен?
– Стучите! – велел Бартоломе страже.
Стражники забарабанили в дверь древками алебард и рукоятями кинжалов.
Тишина была им ответом.
Открывать никто не спешил.
– Ломайте дверь! – приказал инквизитор.
Замок вышибли несколькими ударами алебард, от двери полетели щепки.
Бартоломе вошел первым, высоко подняв фонарь.
Но не увидел ничего, кроме старой, обшарпанной, покосившейся мебели и древних сундуков по углам.
– Есть здесь кто?! – крикнул Санчо. – Эй, хозяин!
Никто не ответил.
На второй этаж вела лестница с потертыми ступенями.
– Санчо и вы двое – наверх! – распорядился инквизитор. – Кого найдете – хватайте и тащите вниз.
Обыскали все комнаты на первом и на втором этаже.
Не нашли никого.
Дом как будто вымер.
Наконец Бартоломе отдернул какую-то пыльную занавеску, за ней обнаружилась еще одна дверь. А за дверью начинался спуск в подвал.
Инквизитор отметил, что подвал запирался только снаружи. На железной скобе, прибитой к косяку, висел незакрытый замок. Да и кому бы пришло в голову запираться в подвале в собственном доме? А вот что-то или кого-то Пабло Ордоньес в подвале, несомненно, запирал.
Перед спуском в подвал Бартоломе ненадолго остановился, оглядел стражников: готовы ли они, в случае чего, драться.
– Останься! – велел он Санчо.
Бартоломе не думал, что кто-нибудь в этот ночной час решит навестить священника и, тем более, придет на помощь убийце, если таковой действительно прячется в подвале, но осторожность никогда не мешает. Всегда нужно быть готовым ко всяким непредвиденным обстоятельствам, и если эти обстоятельства появятся, кто-то должен о них сообщить!
Санчо что-то проворчал насчет того, что ему тоже хочется принять участие в сражении с силами зла, но, как всегда, ослушаться хозяина не посмел.
И вновь Бартоломе пошел первым.
Зрелище, которое престало его глазам, заставило его замереть на мгновение.
Высокий человек в черном одеянии, с кинжалом в правой руке, стоял в центре вычерченной на полу пентаграммы. У его ног скорчилась женщина со связанными руками. Всю эту сцену освещало пять толстых черных свечей, расставленных по углам пентаграммы.
Бартоломе успел заметить открытый фолиант на столе.
– Пабло Ордоньес, вы арестованы! Бросайте оружие! Выходите!
– Не подходите! Не подходите! Я убью! Я ее убью! – завопил чернокнижник, одной рукой, вцепившись женщине в волосы, вздернул ее на ноги, а другой приставил к ее горлу кинжал.
Две черные свечи упали и погасли, но все равно света от трех оставшихся и фонаря в руке Бартоломе было достаточно, чтобы хорошо видеть происходящее.
Бартоломе узнал Инес де Медину.
Рука Ордоньеса с зажатой в ней кинжалом, тряслась так, что Бартоломе испугался, что он убьет графиню ненароком, даже если убивать ее пока не собирается.
– Уходите! Иначе я убью ее! Прочь! Прочь отсюда!
Мысли в голове инквизитора пронеслись с отчаянной быстротой. Запереться в подвале Пабло Ордоньес не может. Значит, попытается подняться наверх и закрыться в одной из комнат. А дальше, вероятно, попытается выскочить в окно. Или же постарается, прикрываясь заложницей, добраться до входной двери, а потом бросится бежать. Впрочем, вряд ли ему удастся скрыться. Но важнее не поймать убийцу, а спасти Инес! Этот сумасшедший поклонник дьявола, прежде чем броситься наутек, вполне может перерезать ей горло. Что делать?! Взять у кого-нибудь из стражников пистолет или кинжал, попытаться убить Ордоньеса? Велика вероятность промахнуться или, еще хуже, попасть в Инес. Да и любое неосторожное движение, любое необдуманное слово может напугать или еще больше разозлить преступника. Сейчас его поступки непредсказуемы.
– Мы уходим, – сказал Бартоломе, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. – Видите, уже уходим, – и, вслед за стражниками, сделал шаг вверх по лестнице.
Всего несколько шагов вверх. По ступеням. Медленных шагов.
Инквизитор видел, что Ордоньес, закрываясь девушкой как щитом, тоже сделал несколько шагов вперед.
Бартоломе, покидая подвал последним, видел, как Пабло Ордоньес поставил ногу на первую ступеньку лестницы.
– Отойдите от двери! Прочь отсюда! – орал Ордоньес.
– Сейчас мы уйдем. Мы уже уходим. Мы отступаем, – громко произнес инквизитор и в тот же миг понял: Ордоньес не знает, что за ним пришли не шестеро, а семеро. Он не знает, что за дверью стоит Санчо – единственный человек, которого поклонник дьявола сейчас не видит и не подозревает о его присутствии.
Сейчас по лестнице поднимется чернокнижник и его жертва, а Санчо окажется у них за спиной.
Инквизитор глазами указал ему на дверь. Санчо понял. Он давно научился понимать своего господина с полуслова, с полувзгляда.
Слуга бесшумно скользнул за дверь и потянул из-за пояса пистолет.
В тот миг, когда Ордоньес показался в дверях, нанес ему удар рукоятью пистолета по голове, причем попал прямо в темя.
Священник мешком свалился на пол.
Инес тихо вскрикнула и тоже едва не упала.
Санчо растерянно, даже с недоумением, посмотрел на распростертое у его ног тело. – Я его убил? – удивленно спросил он, точно сам не верил, что это его рук дело. – Убил?
– Нет.
Инквизитор склонился над телом убийцы, удостоверился, что тот дышит, затем, поставив на пол фонарь, поднял кинжал, выпавший из ослабевших пальцев Ордоньеса, и разрезал путы, стягивающие руки Инес.
Девушка все это время пребывала точно во сне.
Страх пришел позднее. Только теперь ее начало трясти, словно от холода.
– Вы не пострадали? – повернулся к ней Бартоломе.
– Н-нет… кажется, – еле смогла вымолвить Инес.
– Вы, трое, – распорядился Бартоломе, кивнув стражникам, – возьмите эту скотину и отведите… отнесите в тюрьму. Но сначала свяжите.
– Санчо, возьми двух человек и сопроводи графиню домой. Хотя… Дочь моя, вы можете идти? Или, может быть, послать за носилками или каретой?
– Я могу, – пролепетала Инес.
– Все прошло, все позади, – шепнул ей Бартоломе, сдерживая желание обнять и успокоить эту несчастную, дрожащую девушку. – Сейчас вы вернетесь домой. Постарайтесь успокоиться.
– А вы? – спросил Санчо, видя, что инквизитор идти вместе с ним не собирается.
– Я задержусь ненадолго.
Удостоверившись, что все ушли, Бартоломе вновь взял фонарь, спустился в подвал и взял со стола книгу. Разумеется, это был тот самый гримуар, о котором рассказывал ему слуга Паскуале Дуарте.


*   *   *

Раз за разом в ночных кошмарах Инес возвращалась в мрачный подвал, где ее едва не принесли в жертву дьяволу. Каждую ночь она, вздрогнув, просыпалась от страха, а потом не могла уснуть до утра. Она как будто вновь чувствовала прикосновение холодной стали к шее, веревки стягивали ей руки, а сердце сжимал ужас. Она долго лежала в постели, ожидая рассвета, пытаясь унять бьющееся сердце и метущиеся мысли. Она боялась снова уснуть, боялась повторения кошмара. А после весь день чувствовала себя измученной и разбитой.
Со времени злосчастного происшествия прошла уже неделя, а Инес все никак не могла успокоиться. Прежняя веселость не возвращалась к ней, она стала печальной и замкнутой.
Граф де Медина больше не заговаривал с ней о продолжении рода. Он всячески ее оберегал и опекал и никуда не отпускал без сопровождения двух-трех дюжих лакеев. Но Инес чувствовала, что он страдает, что ему тяжело отказаться от мысли о наследнике. Престарелый муж заваливал ее подарками, словно хотел загладить свою вину, но они так и не поговорили друг с другом откровенно и ни один не попросил у другого прощения.
И все же было еще кое-что, заставлявшее сердце девушки биться чаще. Воспоминания о человеке, который вырвал ее из лап дьявола и смутное ожидание чего-то. Случайное прикосновение к ее руке, когда он разрезал путы, несколько ободряющих слов – вот и все, что между ними было.
Однажды под утро, после ночи очередного кошмара, Инес вновь удалось заснуть. Страшный сон повторился, но завершился иначе. Брат Себастьян вывел ее из темного подземелья. И после того как разрезал веревки, стягивающее ее руки, обнял и привлек к себе. И сразу исчезли все страхи и тревоги.
Она открыла глаза и со всей отчетливостью поняла: она хочет, чтобы этот сон стал явью.
Инквизитор вырвал ее из кошмара, случившегося наяву, он же вырвет ее кошмарных сновидений. И ее кошмары больше не повторятся.
Прежняя Инес, если бы ей пригрезилось, что она занимается любовью с едва знакомым мужчиной, испытывала бы стыд и терзалась угрызениями совести. Она тотчас бросилась бы к своему духовнику и покаялась в греховных помыслах. Но нет, ей не было стыдно. Ей было жаль, что действительность была не похожа на сон. Но что-то уже нашептывало ей: все может быть так, как ей привиделось.
Инес едва дождалась полудня, а затем попросила мужа отпустить ее в гости к подруге, которая имела обыкновение вставить поздно.
Донья Леонор обрадовалась подруге, усадила за стол, придвинула вазочку с засахаренными фруктами и орешками – свое любимое лакомство.
– Наконец-то! – воскликнула она. – Я уже сама хотела к тебе поехать, но дон Игнасио, когда приезжал к нам, сказал, что ты все еще больна после пережитого потрясения и не хочешь никого видеть.
– Я здорова, – возразила Инес, – только на сердце у меня неспокойно…
– Было бы странно, если было бы по-другому. Хватит сидеть в одиночестве. Тебе нужно развлечься, подруга.
– Леонор, – смущенно произнесла Инес, – я, кажется, сделала выбор…
– Вот как! – глаза Леонор заблестели. – Ну же, рассказывай, кто он?
– Отец инквизитор, – пролепетала Инес, опустив глаза.
Она не заметила, что на лице у подруги появилось озадаченное выражение.
– Вот как, – задумчиво произнесла донья Леонор. – Хотя чему здесь удивляться, он же тебя спас… Само собой, ты ему благодарна.
– Это не только благодарность, Леонор. Кажется, я… он мне нравится.
И Инес, сбиваясь и краснея, рассказала о своих снах и своих грезах.
– Я порочна, да? – девушка наконец осмелилась взглянуть подруге в глаза.
– Нет, – рассмеялась донья Леонор, – ты просто глупа. Иди к нему.
– Что я ему скажу?
– Поблагодарить человека за спасение – что может быть естественнее?
– А дальше?
– Расскажи ему все, как есть. Да он и так уже многое знает! А чего не знает, о том догадывается.
– Мне стыдно.
– А спрашивать совета черт знает у кого было не стыдно!
– Леонор, он же все-таки священник… А что, если он сочтет мое предложение непристойным?.. А что, если он мне откажет?..
– Кто? – рассмеялась донья Леонор. – Брат Себастьян? Не смеши меня, подруга! Не откажет.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю мужчин.
– И все же…
– Поезжай к нему, дурочка, поезжай прямо сейчас.
Инес глубоко вдохнула, точно ей требовалась набраться храбрости, и, наконец, решительно поднялась.
– Да, – сказала она. – Я поеду.
Теперь вздохнула донья Леонор. И то не был вздох облегчения, как показалось Инес.
В одном Леонор не призналась подруге: она сама в доме инквизитора уже побывала. Но Инес никогда не узнает, на какую жертву она пошла ради нее. Дружба есть дружба.


*   *   *

Книга, которую Бартоломе взял в подвале Пабло Ордоньеса, действительно оказалась черным гримуаром – сборником заклинаний и описаний магических ритуалов для того, чтобы вызывать самых разнообразных демонов. Одни помогали обрести богатство, другие – власть, третьи – извести врагов или приворожить женщину…
Инквизитор как раз собирался погрузиться в чтение, когда вошел Санчо.
– К вам женщина, хозяин, – сообщил он, глядя на своего господина то ли с упреком, то ли с завистью. – В гостиной ждет…
– Донья Леонор? – поднял глаза от книги Бартоломе.
– Нет, другая.
– Другая?
– Да, донья Инес, графиня де Медина.
– Почему бы тебе сразу так и не сказать?! – резко поднявшись, раздраженно бросил инквизитор.
– Так черт их разберет, этих ваших графинь. Сегодня одна, завтра – другая…
– Эту ты должен был бы запомнить!
– Так я и говорю: пришла графиня де Медина…
– Передай ей, пусть немного подождет.
Бартоломе был сейчас в светской одежде, и, понятно дело, в таком виде не мог показаться донье Инес. Пришлось быстро переодеться в рясу.
Донья Инес выглядела смущенной.
Она стояла, потупив взор, словно чувствовала себя виноватой.
Бартоломе предложил ей сесть.
Она только покачала головой. И осталась стоять.
– Вы хотите мне что-то сказать?
Графиня кивнула и слегка покраснела.
Слегка осунувшаяся, похудевшая после пережитых волнений, она выглядела сейчас совсем юной.
– Я хочу поблагодарить вас… – наконец начала она, но вдруг смутилась еще больше.
– Мне довольно того, что все закончилось благополучно, что вы живы и здоровы.
– Только, – призналась она, – я все еще не обрела душевного покоя…
– Это пройдет, – попытался успокоить ее инквизитор. – Нужно только время.
– Нет. Вы не знаете… Точнее, вы знаете не все.
И тут донья Инес заговорила быстро-быстро, словно боясь, что ее прервут или не захотят выслушать. Она начала с пересказа своего разговора с мужем, затем поведала о сомнениях, которые с той поры терзали ее душу, и, наконец, о том, как решила исповедоваться незнакомому священнику и едва не поплатилась за это жизнью.
Она боялась поднять глаза на инквизитора, боялась его осуждения или насмешки над ее глупостью.
Но все оказалось неожиданно легко и просто. Бартоломе слушал внимательно и серьезно.
Теперь, закончила она, я готова взять грех на душу и исполнить просьбу дона Игнасио.
– Что ж, – улыбнулся Бартоломе, – вам осталось только найти подходящего человека.
– Я нашла, – сказала она и посмотрела ему в глаза.
– Инес…
– Я только… – опять смутилась она, – я все еще немного сомневаюсь… ведь это все равно грех… Я знаю, что совершаю грех… И…
– Я потом отпущу вам этот грех! –  пообещал Бартоломе.
– Я хочу, чтобы у меня был сын, – произнесла она, по-прежнему глядя ему в глаза, – я хочу, чтобы он был смелым, чтобы он был сильным и решительным, чтобы он был умным… и чтобы, если потребуется, он, не колеблясь, вышел на бой с самим дьяволом, и… победил!
– А вы не боитесь, что он будет язвительным, жестокосердным, злым? – прервал ее инквизитор.
– Он будет добрым, – покачала головой Инес. – Даже если не будет понимать, что он добр… Он всегда придет на помощь. Он не оставит слабого без защиты. Ради этого, я уверена, он спустится даже в ад!
– А еще, – немного помолчав, добавила она, – он будет красивым.
– Вы ставите очень сложную задачу, – рассмеялся Бартоломе. – Но я постараюсь!
…Часа два спустя Санчо открыл перед графиней входную дверь, проследил взглядом за тем, как молодая женщина села в карету, и пробормотал себе под нос:
– Опять хозяину повезло! А ведь, между прочим, графиню спас я!..


*   *   *

"Его вызывают между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, – прочел Бартоломе о демоне Рагиеле. – Надо дать ему мышь, которую он сам укажет".
Инквизитор горько усмехнулся. Отчего чернокнижнику было не выбрать именно этого демона и приносить в жертву мышей, а не девушек?..
И тут и без того неплотно прикрытая дверь слегка приотворилась, словно в комнату проскользнул кто-то маленький и невидимый. Впрочем, невидимым он был бы только в полной темноте, и то его выдали бы глаза, светящиеся зеленым огнем.
В колеблющемся круге света, отбрасываемого двумя свечами в медном канделябре, мелькнул силуэт черного, как ночь, кота. Вернее, котенка. От роду ему едва ли было больше четырех месяцев.
Котенок нырнул под шкаф, не обнаружил там ничего интересного, снова выбрался на свет, чихнув от пыли.
Бартоломе сидел неподвижно, наблюдая, как непрошенный гость обследует его кабинет.
Санчо, скотина, притащил-таки животное. Причем явно не только что. Как-то за ужином поинтересовался, нельзя ли ему завести кота. Инквизитор ответил, что нельзя. А кот все-таки здесь. Значит, и до этого уже был.
Легкий ночной ветерок подул из распахнутого окна. Пламя свечей вытянулось, задрожало, на полу заплясали причудливые тени.
Котенок выгнул спину, готовясь дать отпор неведомому врагу. Но никто на него не напал. Котик успокоился и продолжил обследование неизвестной территории: запрыгнул сначала на стул, потом на стол. Потрогал лапкой тяжелую чернильницу. Не заинтересовался. Бартоломе подумал, что даже если котенок весь выкупается в чернилах, то все равно чернее, чем он есть, уже не станет. И усмехнулся своим мыслям. Может быть, он был даже рад отвлечься от мыслей о том, каких бед натворил прежний владелец черного гримуара.
Перо заинтересовало котенка куда больше, чем чернильница. Во всяком случае, его можно было гонять по столу.
Бартоломе протянул руку.
Котенок не испугался.
– Эй ты, как тебя? Черный? Дьявол? Черный Дьявол? Ну-ка, иди-ка сюда!
Бартоломе подхватил котика, но вместо того чтобы сбросить на пол, посадил к себе на колени. Погладил. Котенок блаженно зажмурился, успокоился, улегся.
Бартоломе читал, а на коленях у него мурлыкал котенок. Инквизитор осудил сотни еретиков, но котенок ничего об этом не знал И он пел человеку свои кошачьи песни о том, что все вокруг хорошо, спокойно и уютно. В конце концов, он уснул.
Бартоломе тихо перелистывал страницы гримуара.
На чтение таких книг требовалось особое разрешение Супремы. Причем на каждую запрещенную книгу нужно было получать отдельное разрешение. Но Бартоломе не слишком беспокоился о подобных вещах. Раза три он действительно обращался за разрешением в Верховный совет инквизиции, а на самом деле прочел десятки подобных изданий и рукописей. Вот и сейчас у него запертом сундуке хранились еще два гримуара.
Ему захотелось сверить описание дьявольских обрядов во всех трех книгах. Но  было жаль беспокоить задремавшего котика. Мысленно посмеявшись над собой, инквизитор поднялся, подхватив котенка одной рукой.
Чтобы не упасть, Черный Дьявол вцепился в рубашку Бартоломе. Острые коготки прокололи тонкую шелковую ткань, вонзились в кожу. Инквизитор поморщился, но стерпел.
Но не успел он сделать и двух шагов, как дверь вновь приоткрылась, и в комнату заглянул Санчо. По обыкновению, зашел узнать, не нужно ли хозяину чего, и, самое главное, нужен ли он сам или может идти спать. Инквизитор частенько засиживался допоздна, а то и до утра, но от Санчо того же не требовал. Обычно Бартоломе отпускал слугу одним кивком: слуга давно научился понимать хозяина без слов.
Но сейчас вдруг оба растерялись.
Бартоломе даже невольно смутился: грозного судью застали с котенком на руках!
А Санчо застыл с округлившимися глазами.
– Санчо, что случилось? Что с тобой?
– Не надо… пожалуйста… не надо, – еле вымолвил слуга.
– Что – не надо?
И тут Бартоломе догадался, о чем подумал  Санчо, увидев хозяина с котенком на руках. Он решил, что тот собирается исполнить свою угрозу – вышвырнуть кота на улицу.
– Что вы с ним сделаете?! Вы его выбросить хотите?! – испуганно пролепетал Санчо.
Он по-прежнему смотрел на инквизитора широко распахнутыми глазами, и в этом взгляде было столько ужаса и мольбы, что у Бартоломе, который уже хотел в шутку сказать, что да, сейчас выброшу, смешок застыл на губах.
– Возьми.
И Бартоломе не без сожаления протянул котенка слуге.
Санчо прижал котика к груди, так, словно у него хотели отнять родное существо, но он его никому не отдаст, будет защищать до последнего. «А ведь у него и в самом деле никого нет», – вдруг вспомнилось инквизитору.
– Санчо, – спросил он, – у нас мыши есть?
– Не знаю, хозяин, – пролепетал тот и, видя, что господин почему-то недоволен его ответом, предложил:
– Поискать?
Инквизитор с усмешкой смотрел на него.
Санчо думал.
– Конечно, есть! – наконец воскликнул он, и его лицо озарилось улыбкой. – Есть! Я вспомнил!
– Выведи всех!
– Да, хозяин! Мы с котом с этим справимся!
– Так идите и ловите!
Санчо заулыбался еще шире. Ему разрешали оставить кота и даже подсказали причину.
– Пошел вон! Не мешай мне, черт возьми! –Бартоломе снова взял книгу и сделал вид, что погрузился в чтение.


*   *   *

Дон Игнасио ревновал. Ревновал, хотя его отношения с Инес были скорее отношениями отца и дочери, чем мужа и жены. Но отцы тоже ревнуют. Ревновал, хотя искренне считал, что причина его страданий – забота о репутации семьи. Ревновал, хотя и сам себе в этом не признавался.
Уже месяца три как они с женой виделись крайне редко, разве что иногда за ужином. Но часто она уезжала и не дождавшись вечерней трапезы. А возвращалась поздно ночью или под утро.
Она сильно изменилась. Похорошела, по губам частенько блуждала мечтательная улыбка. Но граф де Медина хорошо понимал, что не для него расцвела ее красота…
Дон Игнасио стал плохо спать. Он то и дело вскакивал с кровати, подходил к окну, вглядывался в темноту, прислушивался, не раздастся ли на улице цокот копыт и стук  колес. И с грустью убеждался, что Инес все еще не вернулась…
Ему мнилось, что над ним смеется весь город. Конечно, донья Инес уезжала к своему любовнику в темноте, в карете без гербов, с плотно закрытыми шторками. Но слуги-то знают! Знает кучер, знают двое лакеев, знает ее доверенная служанка… А если тайну знает несколько слуг, значит, знает вся прислуга, а если знает вся прислуга, значит, знает весь город!
Дону Игнасио казалось, что даже лучший друг дон Альфонсо смотрит на него с сочувствием (хотя лучше бы за своей женой приглядывал!), а донья Леонор – с усмешкой. Что эта стерва все знает, дон Игнасио даже не сомневался, Инес наверняка ничего от нее не скрыла… Дон Игнасио тяжко вздохнул. Так больше продолжаться не может. С женой надо поговорить.
Он застал Инес в библиотеке. Точнее, в той комнате, что гордо носила название библиотеки. У дона Игнасио имелось около полусотни томов, в которые он никогда не заглядывал. Еще какие-то книжки купила сама Инес в книжной лавке: стихи, пьесы, романы…
Но в руках у нее был не рыцарский роман и не сборник новомодных комедий, а Плутарх! Видать, не хочет выглядеть дурой в глазах своего любовника!
– Инес, – промямлил дон Игнасио, – нам надо поговорить.
– Слушаю вас, муж мой.
– «Муж»! – скривился он.
– Что с вами? – Инес непонимающе посмотрела она него.
– А ты не догадываешься?
– Нет.
– Инес, я хотел бы знать, ты... понесла?
– Да, – прошептала она.
– Давно ты поняла?
– Около месяца.
– Почему ты мне не сказала?
Инес молчала, опустив глаза.
– Почему ты мне не сказала?! – дон Игнасио сорвался на крик. – Молчишь?! А я знаю, почему! – старик вдруг вышел из себя и затопал ногами. – Потому что тебе понравилось бегать к этому распутному монаху! Ты выставила меня на посмешище!
Инес никогда еще не видела его в такой ярости.
– Вы прекрасно знаете, что я никогда не нанесла бы урон вашей чести, если бы вы сами не подтолкнули меня к этому! – вскинула она голову.
Дон Игнасио сник.
Прежде он никогда не кричал на жену. И сейчас сам не понимал, как резкие слова сорвались у него с языка. Ведь это была его Инес, его милая девочка…
– Инес, – тихо попросил он. – Прекрати это. Прекрати, пожалуйста.
– Да, – сказала она, гордо выпрямившись. – Я прекращу. Но не ради вас, отправившего меня на позор, а ради ребенка, который будет носить ваше имя.
Дон Игнасио не узнавал свою жену. Куда подевалась его покорная, глупенькая Инес?!
Он думал, что ему было бы легче, выбери Инес кого-нибудь из тех молодых повес, что крутились около нее и оказывали всяческие знаки внимания. Он был уверен, что его Инес никогда не влюбилась ни в одного из этих смазливых вертопрахов. Другое дело – зрелый мужчина, к тому же, человек, облеченный властью… Человек, которого она считала своим спасителем.
В глубине души он понимал, что Инес сделала правильный выбор. Инквизитор не станет болтать о своих победах. Как лицо духовное, он никогда не сможет признать ребенка своим. Расчет был верен. Вот только на самом-то деле расчет тут ни при чем. Инес в своем выборе руководствовалась не разумом, а чувствами.
Дон Игнасио ощущал, как в его душе закипает ненависть к инквизитору. Он вернул ему Инес, но он же ее у него отнял.
– Инес, – сказал он, – завтра мы уезжаем. В наше поместье.
– Так скоро!
– Да!
– Я боюсь, что поездка в тряской карете может повредить моему здоровью, – возразила она.
– А к любовнику ты ездить можешь! – опять вскипел дон Игнасио. – В конце концов, отправишься в носилках.
– Я могу с ним проститься? – тихо спросила Инес.
– Можешь, – скрепя сердце разрешил он, отлично понимая, что если бы он сказал «нет», она бы его не послушала. – Хорошо, мы уедем послезавтра. У тебя есть еще один день, – и, выразительно посмотрев на нее, добавил. – День, а не ночь!
Он чувствовал, что он потерял Инес, потерял ту маленькую, наивную девочку, что во всем слушалась его. Перед ним стояла незнакомая женщина. Чужая женщина.


*   *   *

Бартоломе де Сильва был счастлив.
Он разбирал в трибунале рутинные дела о богохульстве и легком подозрении в ереси, иногда присутствовал на допросах, но не слишком вникал в суть. Он мог позволить себе отдых. Чернокнижник сидит в тюрьме. Сумасшедший убийца больше не покусится ни на чью юную жизнь, и, как-никак, в этом его заслуга.
А по вечерам под окнами его дома останавливалась карета, и закутанная в черный плащ с капюшоном женщина, как тень, проскальзывала в едва приоткрытую дверь. Под утро за ней вновь приезжала карета.
Инес уверяла, что кучера и двух лакеев, которые ее сопровождали, дон Игнасио выбрал из числа самых проверенных слуг, из тех, на кого можно положиться, что они молчаливы и надежны, что они не предадут и не проболтаются. Бартоломе не слишком верил в их скромность и был уверен, что слухи о похождениях графини де Медина все равно поползут. В любом случае, он понимал, что его встречи с Инес не затянутся надолго. И каждый вечер боялся услышать, что она получила все, что хотела, и теперь уходит, он ей больше не нужен.
И все же это было время короткой передышки и счастья, недолгого, тревожного, как будто украденного, готового в любой момент оборваться, но все-таки счастья.
Нет, Бартоломе не был влюблен в Инес, но, кажется, действительно привязался к этой женщине, которую он вырвал из рук безумного убийцы и которая то ли намеревалась его просто использовать, то ли действительно поддалась зову сердца, и не хотел ее потерять. Во всяком случае, ее выбор тешил его самолюбие. И ему доставляло радость видеть, как из бутона, который едва не засох на корню, распускается прекрасная роза.
И все же он чувствовал, что час расставания близок.
Однажды он понял это по глазам Инес.
Нет, она не плакала, но в ее взгляде были грусть и отчаяние.
– Мы должны проститься, – тихо произнесла она. – Мой муж, хочет чтобы мы уехали в наше поместье.
– Когда?
– Завтра.
Торопится рогоносец… Видимо, тоже обеспокоен городскими сплетнями.
– Я люблю тебя, – сказала Инес.
– Я…
– Молчи, молчи! – она прижала ладонь его губам, точно стараясь их запечатать. – Я знаю, что ты скажешь! Что между нами непреодолимые препятствия, что ты священник, а я жена другого, что мы безнадежно далеки друг от друга… Да и… кто я для тебя? Случайная встреча…
– Так же, как и я для тебя. Инес, к сожалению, это правда…
– Это не вся правда.
– Всю иногда лучше и не знать, – заметил инквизитор.
– По каким-то неведомым мне причинам, – продолжала она, – ты запретил себе любить, заставил замолчать свое сердце, только оно все равно ведь есть, я это знаю… Иначе ты сейчас не был бы со мной.
– Ты меня не знаешь…
– По-моему, ты не знаешь самого себя…
– А ты знаешь ни меня, ни себя!
– Ты все еще считаешь меня наивной девочкой! – возмутилась она, впрочем, скорее притворно, чем искренне.
– А это не так? – едва заметно улыбнулся он.
– Нет. Уже нет.
Бартоломе не возражал.
После всего, что ей довелось пережить, Инес и в самом деле повзрослела, из простодушной девушки превратилась в разумную женщину.
– Бартоломе, зачем ты это сделал? – она коснулась рукава его рясы.
Она давно называла его прежним именем, тем, что он носил до пострига. Он сам ее об этом просил.
– Что? – не понял он.
– Принял постриг.
– Я был молод и глуп. Так сложилась судьба.
– А у судьбы… было женское имя?
Бартоломе невольно усмехнулся. Молодая женщина наверняка вообразила себе, что он принял постриг из-за несчастной любви.
– Она тебя бросила? – продолжала допытываться Инес.
– Она умерла.
– Прости, – Инес опустила глаза.
Как всегда, воспоминание о Долорес обожгло его резкой болью.
Ему казалось, что старая рана в его душе зарубцевалась, но нет, малейшее прикосновение к ней по-прежнему причиняло ему страдания.
Инес заметила, что его лицо словно окаменело, улыбка застыла.
– Прости, пожалуйста, – вновь тихо попросила она.
– К тому времени я уже давно был монахом, – признался Бартоломе.
– Все равно… когда-то давно ты сделал неправильный выбор.
Бартоломе давно уже перестал сожалеть о том, что принял сан. Свыкся и больше не задал себе вопросов, а что было бы, если бы?..
И если ему приходилось держать свои дела в секрете, то, с другой стороны, он был свободен от многих обязательств. Да и священники, не слишком строго соблюдающие обеты и даже открыто жившие с любовницами, никого не удивляли.
– Но если бы не этот неправильный выбор, то мы не встретились бы, – подумала вслух Инес. – В конечном счете, этот твой неправильный выбор спас мне жизнь… и, наверно, не только мне, Бартоломе?
– Значит, не таким уж он был и неправильным, – заметил инквизитор, но о своих подвигах распространяться не стал.
– Значит, – вздохнула она. – Но все равно очень жаль.
– А?..
Она поняла его невысказанный вопрос.
– Желание моего мужа и мое исполнилось, – мягко улыбнулась она.
Бартоломе не знал, что сказать.
Он ведь ожидал этого разговора, но все равно растерялся. И молчал. Понимал, что Инес ждет от него каких-то слов, наверно, слов благодарности, но не находил их. Вопреки ожиданию, он не испытывал радости от сознания того, что женщина носит его ребенка, только грусть предстоящего расставания.
К счастью, Инес приняла его растерянность за избыток чувств, от которых он и онемел.
– Дон Игнасио настаивает на скорейшем отъезде, – повторила она. – Я не хочу, я не могу расставаться с тобой! Но я вынуждена подчиниться чужой воле.
Что ж, старый граф получил то, что хотел, заодно позволив молодой жене приятно провести время, и теперь хочет побыстрее спрятать свое сокровище, укрыть его от посторонних глаз, пока по городу не поползли слухи, что графиня де Медина беременна от священнослужителя. О тех, кто не дает новых поводов для сплетен, быстро забывают. Супруги уедут, а люди посудачат и перестанут. Алчные племянники графа де Медина останутся с носом. Но только если родится мальчик. Наследник. Если на свет появится девочка, донье Инес вновь придется искать любовника.
– Ты можешь навестить нас. Потом. Позже. Через год, может быть. Я уговорю дона Игнасио. Он должен понять и простить.
Бартоломе отнюдь не был уверен, что дон Игнасио ему обрадуется.
Но, усмехнувшись, сказал, что, если граф де Медина не удовлетворится одним наследником, на его помощь вполне можно рассчитывать и в следующий раз. За усмешкой он пытался скрыть охватившую его грусть.
На самом деле он знал, что не приедет, даже если престарелый граф не будет ничего иметь против. Уж очень нелепо выглядело бы, пусть даже и недолгое, пребывание под одной крышей мужа, жены и любовника в сутане. Даже ради того, чтобы еще раз увидеть Инес и взглянуть не ребенка, он не приедет. Чтобы на мать наследника графства не пало и тени подозрений.
Инес права, пора прощаться...
– Я… я всегда буду помнить о тебе, – на глазах молодой женщины заблестели слезы. – Я никогда не забуду того, что ты для меня сделал! И… я всегда буду любить тебя!
Пустые обещания дались ему легко. Разумеется, он сказал, что тоже никогда ее не забудет.
– Я был очень счастлив с тобой, и я хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы впредь любые беды обошли тебя стороной, – добавил он, и эти слова уже не были ложью.
А с улицы донесся цокот копыт и грохот колес по мостовой. На этот раз карету графини де Медина подали раньше обычного.


*   *   *

Открыв дверь своего кабинета, инквизитор первым делом бросил взгляд на стол, где лежала проклятая книга… Должна была лежать. Однако ее там не было. А ведь Бартоломе точно помнил, что оставил гримуар там.
Но гримуар вновь исчез. На мгновение инквизитор даже усомнился, не существует ли и впрямь нечто сверхъестественное и не обладает ли ужасная книга собственным разумом: ей не понравился новый хозяин, и она отправилась на поиски…
– Санчо! Санчо! – громко позвал инквизитор уже в следующий миг. – Иди-ка сюда!
Санчо не прибежал. Слуга, обычно весьма расторопный, на этот раз не спешил на зов.
– Санчо, черт тебя побери!
Санчо не появился, и Бартоломе отправился на поиски сам. Впрочем, долго искать не пришлось. Слуга обнаружился в соседней комнате. Парень сидел перед зеркалом и зажженной свечой, тыкал пальцем в раскрытый гримуар и, шевеля губами, пытался без запинки прочитать заклинание. Он был так увлечен, что даже не заметил появления инквизитора.
– Санчо, черт возьми, что ты делаешь?!
Тот вздрогнул и замер с раскрытым ртом, в глазах застыли удивление и ужас, как будто его застали на месте преступления. Впрочем, почти так оно и было. Как у него вообще хватило смелости прикоснуться к черному гримуару?!
– Санчо, кто позволил тебе брать мои вещи без спроса?!
– Я подумал… Простите… Книжка ведь вам сейчас не нужна, она же просто так лежала… Я бы ее на место вернул, честное слово…
– Ты хотя бы понимаешь, что это за книга?
– Она волшебная! – выдохнул Санчо. – Она исполняет желания!
– Ты в своем уме, Санчо?!
– Я же сам слышал, как вы говорили, что с ее помощью можно вызвать дьявола…
– Санчо, – поразился инквизитор, – а дьявол-то тебе зачем?..
– Ну, я… это, – смущаясь, пробормотал слуга, – попросить хотел… чтобы он мне косоглазие вылечил и чтобы девки любили…
– Дешево же ты ценишь свою душу, Санчо, – по губам инквизитора скользнула усмешка.
Санчо, который за годы службы у инквизитора успел хорошо изучить своего хозяина, догадался, что его, скорее всего, не накажут. Если господин посмеивается, значит, не так уж и злится.
– Вам легко говорить… А мне каково живется?! С детства косым обзывали… Девчонки смеялись, – посетовал он.
Бартоломе даже стало немного жаль Санчо.
– И ты бы за красивые глаза продал душу? Пошел бы в ад?
Санчо тем временем совершенно удостоверился, что хозяин не столько рассержен, сколько удивлен, а, значит, можно ныть, можно дерзить, и ничего за это не будет.
– Так я бы потом… того… раскаялся… исповедовался… Разве ж вы мне грех не отпустили бы?
– Имей в виду, с дьяволом шутки плохи. Он бы тебя обманул.
– Ну, меня обмануть не так-то просто!
– Санчо, – сказал инквизитор, захлопнув книгу, – ты дурак!
Санчо это слышал почти каждый день и потому ничуть не обиделся.
 – Верно, верно, хозяин, – радостно закивал он, довольный тем, что так легко отделался, да, пожалуй, даже и тем, что книгу у него отобрали и затея не удалась.
Инквизитор снова невольно улыбнулся.
Кажется, это последнее, что попросили у магической книги.
Эта книга должна умереть. Она вводит в искушение почище самого дьявола. Пока она существует, всегда найдутся желающие испробовать на деле записанные в ней заклинания.
Бартоломе без зазрения совести читал все конфискованные издания, кое-что оставлял себе, но черный гримуар он приговорил. Проклятая книга умрет на костре. Ее страницы скукожатся в огне, а потом рассеются пеплом.
Слишком много крови она выпила.


Эпилог


Позавчера Бартоломе Себастьян де Сильва-и-Вальес, архиепископ Толедский, получил письмо. Помнит ли он еще Инес де Медину? – спрашивала женщина. Она сейчас здесь, в городе, вместе со своим четырнадцатилетним сыном. Мальчика зовут Диего. Граф де Медина умер, когда ребенку было всего пять лет. Он всегда относился к Диего как к родному. Если бы дон Игнасио был жив, Инес никогда не открыла бы Диего правды. Но она никогда не любила лгать. Иногда молчание – это тоже ложь.
Желает ли архиепископ Толедский увидеть ее и сына? Слуга зайдет за ответом через два дня. Нет, она не будет обижена отказом, она поймет, если…
«Да, – написал архиепископ Толедский, – я был бы очень рад нашей встрече». Какие пустые, ничего не выражающие слова! Перо зависло над листком бумаги. Рука Бартоломе де Сильвы дрогнула, на листке расплылась жирная клякса. Бартоломе скомкал испорченное письмо и переписал все заново. Как обычно, уверенным, твердым почерком.
И глубоко задумался. Из письма Инес было не ясно, раскрыла ли уже она Диего тайну его происхождения или только собирается?
Бартоломе считал, что делать этого не стоит. Он хотел было добавить постскриптум: «Не говори сыну ничего», – но передумал. Мальчик – граф де Медина, наследник огромных богатств и земель, а вовсе не де Сильва, чей замок на берегу моря давно разрушило время. И все же у него рука не поднялась дописать эту строчку. Пусть Инес поступает, как считает нужным. Тем более, он не может принимать решение за человека, которого никогда в жизни не видел. И все же он подозревал, что мальчишка не обрадуется, узнав о своем происхождении. Лучше бы тайна оставалась тайной. Быть незаконным сыном – позорно. Даже если об этом никто никогда не узнает.
Мереседес уважала своего супруга, а его она любила и гордилась им, и, вероятно, хотела, чтобы и сын гордился своим отцом, чтобы знал, что его отец – не немощный старец, прославившийся лишь знатностью рода, а человек, который не побоялся бросить вызов самому дьяволу. От этих мыслей на сердце Бартоломе стало теплее. Он улыбнулся своему отражению в зеркале. Оттуда на него смотрел совершенно седой старик. Впрочем, не такой уж и старик… Архиепископу Толедскому было пятьдесят семь лет. Но годы еще не согнули его плечи. Он по-прежнему оставался прямым, худощавым, подтянутым. Его преосвященство продолжал тайком упражняться со шпагой…
Улыбка архиепископа перешла в усмешку. Все равно жизнь позади…
Слуга графини де Медина пришел за письмом в условленный день. Теперь Бартоломе оставалось только дождаться ответа. А ответ не приходил слишком долго или же ему казалось, что время стало идти слишком медленно. Архиепископ Толедский мог бы приказать разыскать графиню де Медина, но не хотел этого делать.
И он вглядывался в лица прохожих, когда проезжал по городу, высматривал Инес в толпе прихожан в храме, когда всходил на церковную кафедру, подходил к окну, чтобы посмотреть, не въезжает ли во двор архиепископского дворца карета.
И все же встреча стала для него неожиданной.
Когда он поднимался по ступеням собора, какая-то женщина опустилась перед ним на колени.
– Благословите, святой отец.
Он протянул руку, слегка дотронувшись мантильи на ее голове. Затем его рука скользнула по ее щеке.
Инес коснулась губами перстня у него на руке – знака епископской власти.
Бартоломе еле заметно улыбнулся ей.
Она тоже ответила улыбкой, но ее глаза заблестели, как бы ни старалась она скрыть набежавшие слезы.
Ей, должно быть, сейчас, должно быть, лет тридцать шесть-тридцать семь, подумал Бартоломе. Но она почти не изменилась. И все так же доверчиво и открыто смотрит на мир. И ему она по-прежнему доверяет.
Они долго, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу.
– Благословите и моего сына, – наконец произнесла она.
Диего – худенький, нескладный, долговязый подросток с серьезным взглядом больших темных глаз – встал на колени рядом с матерью. Похож на мать. Только у Инес – глаза зеленые.
Мальчик бросив вопросительный взгляд на архиепископа, а затем опустил глаза. Он казался совершенно спокойным, даже как будто слегка отрешенным.
«Не знает».
Бартоломе возложил руку на голову мальчика и явственно ощутил, как тот вздрогнул.
«Знает?»
– Сын мой…
Мальчик вновь поднял взгляд. И на этот раз в его глазах читалась настороженность и любопытство.
«Знает».
Что ж, по крайней мере он не увидел в глазах сына неприязни или страха.
Архиепископ сделал знак, чтобы Инес и Диего поднялись с колен.
– Я буду рад снова видеть вас, Инес, – тихо, чтобы никто вокруг не услышал, произнес он и еще тише добавил. – Вас и вашего сына.
Она ничего ему не ответила, только по-прежнему улыбалась сквозь слезы.