Часть 1. Глава 4. Первый урок доброты

Итак, я стала «классной мамой» абсолютно неуправляемого 7 «г» класса. Сейчас, спустя тридцать лет, понимаю, что история каждого ребенка могла стать сюжетом для пьесы, а тогда, в далеком 1987 году, я злилась, недоумевала, кричала на детей и брала в руки журнал. Но классный журнал я брала в руки не для того, чтобы ставить детям двойки. Он служил в мои первые дни работы отбойным молотом, в то время, как учительский стол служил наковальней. Да, от бессилия что-либо изменить, я брала в руки школьный журнал и со всей дури била им об стол, чтобы эти чертенята хоть на секунду замолчали. Других способов успокоить разбушевавшийся класс, к сожалению, я тогда не знала.

Перемена заканчивается, звенит звонок на урок, я долго стою перед дверью кабинета, настраиваясь не на плодотворную работу, а на борьбу. Потом набираю воздух в легкие, зажмуриваюсь и потихоньку открываю дверь… Почему потихоньку? Потому что в лучшем случае я спотыкаюсь о стул, ведро, щетки и все, что есть в кабинете. В худшем случае на меня падал шкаф, который еле-еле держался на каких-то подпорках, ибо лет ему было больше чем мне раза в три. После того, как я, с горем пополам, добиралась с журналом до учительского стола, начинался урок, хотя то действо, которое я пыталась построить в течение сорока пяти минут, назвать уроком было никак нельзя.

После того, как журнал с грохотом опускался на стол, класс на минутку или две затихал, недоуменно смотрел на меня, вспоминая, что я ещё здесь, в кабинете, и что я — учитель математики и классный руководитель по совместительству. В это минутное затишье я могла хоть что-то рассказать им по теме урока.

Так продолжалось неделю, после чего меня вызвала завуч школы, уроки которой проходили этажом ниже, прямо под моим кабинетом. «Вы не отбили себе руку, Майя Леонидовна?» — спросила она меня. «Нет, я не рукой. Я — журналом», — честно, как на духу, призналась я завучу.

Не знаю, чем бы закончилось мое учительство, скорее всего, меня просто выгнали бы из школы за порчу школьного имущества, но помог случай. Вернее два случая. Сейчас я прекрасно осознаю, что ничего случайного в жизни нет: все события, которые с нами происходят, так или иначе, является цепью закономерностей.

Событие первое: совершенно случайно я попала на урок литературы к Татьяне Михайловне Гельман, о которой писала ранее. Стояла в коридоре, возле подоконника, после очередной провальной попытки договориться с классом и рыдала. Рушились все мои представления о школе, уходила романтика, и напрочь отступало желание углубляться в азы университетской педагогики, о которой я даже не вспоминала. Танечка шла на урок в свой девятый класс и, заметив меня, плачущую, спросила: «Майя Леонидовна, у вас есть время?» «Есть», — утирая постыдные слёзы, ответила я коллеге. И тогда она пригласила меня к себе на урок. «Пойдемте, у меня очень интересная тема!»

Как зачарованная, я пошла за этой удивительной маленькой женщиной, которая и стала, по сути, моим первым проводником в замечательный, умный, иногда жёсткий, чаще прекрасный мир под названием «Педагогика». Не университетские преподаватели, не прочитанные учебники, а именно она, моя Танечка, позволила мне приблизиться к искусству общения с детьми и кое-что понять в профессии школьного учителя. Татьяна Михайловна и была той самой ниточкой, которая связала меня со школой на всю жизнь. Никто особенно не хотел, или не мог помочь мне, молодому учителю, сделать первые уверенные шаги на педагогическом поприще. Может быть, в этой школе было не принято помогать молодым, но, как я понимаю сейчас, спустя много лет, они просто не знали, как это сделать… Танечка Гельман, наверное, тоже не знала, но она делала дело: взяла меня за руку и, приведя в свой девятый класс и сказала:

«Смотри, девочка: они просто дети. Каждый со своим потенциалом и все разные. Но всех детей в мире объединяет одно: с ними нельзя лицемерить. Как бы тебе не хотелось, никогда не смей этого делать: дети не прощают лжи. Представь себе, что ребенок написал картину и и сделал это плохо. Наверное, не потому, что хотел так плохо изобразить натюрморт, а потому, что у него еще нет навыков рисования, мастерства, умения… Где-то, в глубине души, он и сам понимает, что шедевр не удался. Ребёнок вполне реально оценивает свой талант, или, возможно, его отсутствие, но он всё равно идет к тебе, к своему учителю, и спрашивает: „А, скажите-ка, пожалуйста, дорогой мой эксперт по части живописи, Майя Леонидовна, как вам моя картина?“ И ждет ответа. Очень ждет, потому, что именно от твоего ответа будет зависеть ваше дальнейшее общение. Конечно, проще всего было бы сказать, что картина прекрасна: нельзя ведь обидеть ребенка! Второй вариант: сказать честно, что картина –ну полная ерунда. Всё это было бы неправильно: в первом случае он перестаёт тебе верить на всю оставшуюся жизнь, ибо сам всё понимает о своем художестве, во втором же случае обижается на тебя за жесткую правду, которую принять пока не в силах…»

«Так что же я должна сказать ребенку? " — спросила я Татьяну Михайловну.

«Правду и только правду» — ответила Таня.

«Но правда может убить ребёнка — как быть с этим? " — задала я вполне резонный вопрос.

«Если ты говоришь для того, чтобы подвигнуть ребенка на творчество, такая правда будет созидательной. Ты должна сказать ему так: „Знаешь, я чувствую в тебе огромный потенциал и уверена, что каждая твоя следующая работа будет более совершенной. И точно знаю, что наступит то время, когда ты сам увидишь, насколько прекрасно твое творение, и тогда почувствуешь, какую радость оно доставляет тебе и тем, кто этим шедевром любуется! Ты ведь и сам понимаешь, как много тебе еще предстоит сделать для того, чтобы твоя картина стала шедевром! Это большой труд и если ты готов идти вперед — знай, что в моем лице ты всегда найдешь друга, который никогда тебе не солжет…“ Но учти, Майечка, ты искренне должна поверить в его будущий талант. Если не веришь — лучше ничего не говори, так как всё обернется против тебя…»

С тех пор, как только у меня было окошко в расписании, я бежала на уроки к Татьяне Михайловне, которая очень скоро стала для меня просто Танечкой. Потом, после этих уроков откровения, любви и радости, я шла к своим ребятам и старалась изо всех сил изменить не их — себя, любимую. Я праздновала каждую маленькую победу над собой: сегодня я ни разу не стукнула журналом о стол! А сегодня я не повысила голос в течение двадцати минут. О! Сегодня мне повезло: два человека остались на генеральную уборку класса! Я была так благодарна этим двоим чудикам, что побежала в магазин за конфетами, и после сделанной работы мы сели в пустом и чистом кабинете пить чай. И мне, пожалуй, впервые за все время пребывания в школе, было по-настоящему хорошо и радостно.

Потом я стала ходить к ребятам на уроки и наблюдать за ними и за учителями. Я впитывала, как губка, всё, что видела, однако мне далеко не всё нравилось. И именно тогда мне опять повезло — я получила от судьбы второй важный подарок. Какой? Выигрыш в лотерее…

Продолжение: http://proza.ru/2021/08/13/605