Лучшая игра людей и для людей - четыре

     Ребров, особенным образом сцепив пальцы правой руки, покачал получившейся фигурой перед носом Сережи и тот, зачем - то пригнувшись, бросился к окну. Рывком отдернул штору, освещая солнечным светом низкий журнальный столик с лежащей по середине исцарапанной поверхности руа - цно. Штаубе недовольно хмыкнул. Задрал штанину и постучал себя пальцем по протезу, затем задрал вторую и задумчиво провел кистью по ноге. Оля протянула ему одноразовую бритву. Оскалившись, Штаубе торопливо принялся брить небольшой участок под коленом. Ребров бросил на столик алюминиевую фольгу. Штаубе складывал сбритые волоски на мятую фольгу, пока Ребров, путаясь в ремнях портупеи, снимал гимнастерку через голову. Раздевшись догола, он сел у столика на корточках и взял теодолит. Прищурился, глядя в окуляр, а потом намазал цейсовское стекло засыхающим на глазах клеем ПВА. По клею разместил сбритые волоски и не глядя принял из рук Оли моток синей изоленты. Ребров приладил теодолит к голове и развернулся мускулистой спиной к Сереже, кинув Оле :
     - Вслух.
     Оля встала под плафоном потолочной люстры, держа растрепанную книгу в черной обложке. Раскрыла ее наугад и, раскачиваясь, начала читать, аффектированно произнося окончания :
     - Пляс де ля Гуанд извеку от путешествующих налегке.
     Штаубе кивнул и отполз в угол, подзывая Сережу. Тот присоединился к старику, накрываясь с головой шинелью. А Ребров, уперевшись раскрытыми ладонями в столик, ждал, когда Оля вынет из пластиковой коробочки мертвые глаза Нефедова. Прижав их к окуляру теодолита, Оля жалобно всхлипнула.
     - Не получается оба сразу, - сказала она, - диаметр окуляра не позволяет.
     - Иэх, - закряхтел Штаубе, вставая, - молодо - зелено, всему - то вас учить надо.
     Он наступил протезом на голову вскрикнувшего Сережи и надавил. Ребров одобрительно кашлянул, видя как сочится из - под шинели кровь, смешанная с серым мозговым веществом мальчика. Один глаз Штаубе насадил на заостренную спичку, найденную в кармане, и приказал Оле держать его позади другого глаза.
    - Со ! - крикнул Ребров, приподнимаясь.
    - А - со, - отозвалась Оля, удерживая мертвые глаза у окуляра.
    - Триста сто, - проговорил Штаубе, что - то набрасывая на обрывке трамвайного билета огрызком карандаша. - Пятнадцать и не выходит.
    Он бросил карандаш на шинель, обхватывая голову руками. Оля испуганно выдохнула. Ребров, одевшись, заходил по комнате, стараясь не смотреть в угол с телом Сережи.
    - Ничего не понимаю, - признал Ребров, ероша командирский ежик мизинцем, - раскладку делаем в свое время, глаза были удалены кухонным ножом с остатками масла, даже хлебные крошки, попавшие в часовой механизм, соответствуют симметрично крокам Нефедова, но снова не выходит.
    - Нечего тут понимать ! - огрызнулся Штаубе, двигая теодолит по поверхности столика. - Если так получается, то искать причину мало того, что поздно, но, вполне возможно, что теодолит предусматривался именно тот.
    Ребров задумался. Подойдя к столику, ухватил теодолит, разворачивая к себе боком. Чуть видимое клеймо ЛОМО, инвентаризационный номер, даже еле заметная царапина от пуговицы ширинки Пердьюбабаева - Валуа красовалась на положенном месте.
    - Сучий же потрох ! - осенило его и он рассмеялся. - Кирзу забыл.
    - Болван старый, - суетливо расстегивая рубашку говорил Штаубе, улыбаясь, - как же это я мог забыть.
    Ребров мигнул воспаленным глазом. Штаубе, скосоротившись, выстрелил Оле в спину. Она упала, задев безвольной рукой столик, опасно накренившийся, но Ребров, протягивая теодолит старику, удержал покатившийся к краю стола глаз Нефедова, безумно - серый, с расширенным зрачком и висящим нервом.
    - Сможем вдвоем - то ? - уточнял Штаубе, приматывая теодолит к своей голове изолентой.
    Ребров пожал плечами. Штаубе закрыл на мгновение глаза и ткнул командира кухонным ножом под кадык. Ребров захрипел, хватаясь за горло. Уложив труп поверх тела Оли, старик начал раскладку.