Философия несостоявшегося философа. Часть IV

               
                Так говорил Фридрих…

                1
Возможно, настало время спросить, а что же дал этому и без того злому миру философ, имя которого часто на устах у людей, весьма далеких от философии. Естественно, я подразумеваю Фридриха Ницше.
Очевидно, что Ницше был ранен в самое сердце христианской моралью и посчитал своим долгом посвятить всю сознательную жизнь борьбе с ней.
Иррационализм как инструмент познания истины и снятие ответственности за зло, для Ницше сила есть высшая ценность, и сила обычно должна проявляться в страданиях слабых.  Своеобразная попытка вернуться к истокам и, как следствие, связанная с этим переоценка всех ценностей.
Для Ницше мораль лишь вынужденная ложь, т.е. мораль носит надуманный характер. Ницше считает, что лишь тот, кто в состоянии отплачивать добром за добро и злом за зло, и есть правильный человек. Соответственно, уже в этом для него важно перечеркнуть один из главных посылов христианства отвечать на зло добром. Но Ницше не был бы Ницше, если бы на этом остановился…
Его бесконечные нападки на сострадание, которое, по его мнению, вызывает «ипохондрию». Сострадание обессиливает душу. «Конечно, – пишет Ницше, –  следует обнаруживать сострадание, но остерегаться иметь его; ибо несчастные так уж глупы, что для них знаки сострадания составляют величайшее благо в мире».  Философия Ницше превращается в разновидность садизма, которому позавидовал бы сам де Сад. «Сострадание, которое затем выказывают последние, есть для слабых и страдающих утешение в том смысле, что оно показывает им, что, несмотря на всю их слабость, у них по крайней мере есть еще одна сила – причинять боль. Несчастный получает своеобразное удовольствие от этого чувства превосходства, которое возбуждает в нем проявления сострадания…»
Такие цитаты, собственно, разрушают любые комментарии. Страдающий виноват в том, что он страдает, и в том, что наслаждается своими страданиями.
Вообще, сострадание является неким ядром этики, вспомнить хотя бы «золотое правило морали»: «Не делай другому того, чего не желаешь себе». И многие философы разрабатывали эту проблему, в том числе и Иммануил Кант.
Если венцом философии является философия Фридриха Ницше, мои взгляды принципиально расходятся с Ницше. В этом мире и так достаточно зла и несправедливости, но не хватает именно сострадания. Этот мир и так, выражаясь поэтически, «проклят Богом», т.е. наш мир в целом несправедлив. Мир и так болен…
                2

Ницше зачастую слишком увлекается, «жонглируя» такими понятиями, как сила, слабость. Его так называемое «учение о сверхчеловеке» не есть курс по саморазвитию личности. Это понятие, лишенное какого-то качественного содержания. Понятие силы как противовес состраданию служит неким лейтмотивом всей философии Ницше. Достаточно сказать, что под конец своей жизни Ницше сам был достоин сострадания…
Мне кажется, что правы те, кто ищет психологическую составляющую, т.е. ответы на вопросы его философии, в его биографии. Так как это не есть философия здорового человека как психологически, так и физически.
«И вообще жестокий человек жесток не в такой степени, как думает его жертва…»  Сильный вправе отнять последнее у слабого. В этом суть предшествующих данному высказыванию размышлений. Оправдание зла – одна из центральных позиций данного философа. И неважно, каким путем: либо это «переоценка всех ценностей», что подразумевает ошибочность наших представлений о добре и зле, либо просто власть силы.
Происхождение справедливости Ницше видит как некое право обмена между сильными, и если случаются перегибы, то возникает оправданная месть. Справедливость — это «рассудительное самосохранение». «Зачем я буду бесполезно вредить себе и при этом все же, быть может, не достигну своей цели?»  Справедливый обмен между равными.
Что, возможно, имеет отношение больше к товарно-денежным отношениям, нежели к этике.
                3
«Все “злые” действия мотивированы инстинктом самосохранения или, еще точнее, стремлением к удовольствию и к предупреждению страдания индивида; но, будучи так мотивированы, они не суть злые действия».  Все эти попытки подорвать нравственность постепенно превращаются в идею фикс для Ницше. «Почва для всякой нравственности может быть расчищена лишь тогда, когда более крупный индивид, например, общество, государство, подчиняет отдельных людей, т.е. устраняет их разъединенность и включает их в союз».
Издевательство над моралью в том виде, в котором проповедует Фридрих Ницше, приводит к отрицанию роли индивида вообще. На примере образования СССР и утверждения его власти путем Гражданской войны все мы прекрасно помним, каким именно путем происходит «подчинение отдельных людей». Далее Ницше пишет: «Многое ужасное и бесчеловечное в истории, что кажется почти немыслимым, смягчается также тем, что отдающий приказание и выполняющий его суть различные лица: первый не видит зрелища мучений и потому не имеет сильного наглядного впечатления, последний повинуется начальнику и не чувствует за собой никакой ответственности».  Все это, ни дать ни взять, инструкция для ВЧК, НКВД… СС и всех тоталитарных режимов.
Венцом всех этих размышлений можно обозначить следующее высказывание: «…знание того, что другой страдает от нас, должно здесь обуславливать безнравственность того самого дела, в отношении которого мы в других случаях чувствуем себя безответственными? Но если бы мы этого не знали, то мы не имели бы и наслаждения от собственного превосходства – наслаждения, которое только и узнается по страданию другого…»
Из всех понятий, которыми манипулирует Ницше, наиболее понятны, пожалуй, только «страдание» и «сострадание».  Фридрих Ницше, как я уже писал, не разрабатывает собственный понятийный аппарат. Вся эта его «сила» через какое-то время чтения уже утрачивает свое значение. Я не всегда понимаю, что автор имеет в виду, бесконечно вторя самому себе понятиями «сила», «воля» и т.д.
Откровенно говоря, внутреннее несогласие и расхождение во взглядах долгое время мешали системному прочтению работ Ницше. Читая его, часто встречаешь внутренний протест.
Но, как-никак, фигура, что называется, «культовая», выходящая за рамки «широко известного в узких кругах»…
Но все его попытки обесценить мораль в конечном итоге приводят к обесцениванию самого Ницше. «Хорошие поступки, –  пишет Ницше, – суть утонченные дурные; дурные поступки суть те же хорошие поступки в более грубом и глупом виде».
В сферу религии, конкретно – христианства, Ницше вторгается достаточно бескомпромиссно.  Единственное, что стоить отметить, что он здраво отделяет религию от философии, заявляя, что они живут на «разных планетах».
По мере чтения становится очевидно, что для Ницше христианство –  это своего рода «красная тряпка для быка». В какой-то момент ловишь себя на мысли, что Фридрих Ницше слишком увлекся «опровержением христианских ценностей», он же ничего не предлагает взамен. Ницше последовательно уничтожает христианский аскетизм, идею греховности и сами символы веры… Хочется спросить: «И что?» Я, например, не являюсь набожным человеком, но мне как-то не мешает жить, что кто-то верит…
Ницше со своим «Бог умер» часто больше заботится о красоте слога… Наполнить смыслом фразу «Бог умер», в моем представлении, задача маловыполнимая…

                4

В светлую голову Ницше пришла следующая фундаментальная фраза. Привожу на языке оригинала: «Der Mensch ist ein Seil, geknupft zwischen Thier und Ubermensch, — ein Seil Uber einem Abgrunde». Что можно перевести как «Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью».
Здесь мы видим знаменитого «сверхчеловека» в его естественном виде. Само слово образуется типичным для немецкого языка способом: Uber (сверх) + mensch (человек). Слово примечательно тем, что его антоним Unter (низ) + mensch (человек), т.е. «недочеловек», активно использовался в пропаганде нацистов.
Все же труд под названием «Так говорил Заратустра» –  это поэзия и издевательство над Евангелием. Формализм в том виде, что форма подачи материала побеждает само содержание…
На поэтический лад настраивают такие эпитеты, как «книга для всех и ни для кого», «закат Заратустры» и пр.
На манер издевательства над Евангелием, что «Заратустре исполнилось 30 лет» и пр. Особенно учитывая тот факт, что к древнеиранскому пророку Зороастру, автору «Авесты» и основателю зороастризма, книга не имеет отношения.
Для Ницше самопожертвенность – это одна из форм величия. Он методически «убивает» доброту, в его мире нет доброты. Его суть «жалость убавляет силу», собственно, в этом и есть основной конфликт Ницше с христианством. Поэтому Ницше во многом эксплуатирует одну и ту же идею. Отрицание этики христианства часто переходит границы дозволенного. Именно эта идея как некий локомотив тянет всю его философию. Он не является создателем философской системы. Некоторые его работы уместнее отнести к сфере культурологии, нежели к философии.
Но все же Ницше находит одно слабое место в христианстве, где моя точка зрения более созвучна с Ницше, чем с христианством. Именно то, что вся природа человека, все плотские желания есть сплошные демоны. Идея бесконечной греховности человека не является сильным местом христианства. «Легко понять, – пишет Ницше, – как люди портятся благодаря тому, что они называют дурным неизбежно естественное и позднее ощущают его таковым. <…> Просматривая отдельные моральные утверждения в источниках христианского мировоззрения, мы всюду найдем, что сознательно ставятся чрезмерные требования, для того чтобы человек не мог удовлетворить им: цель этих требований не в том, чтобы человек становился более нравственным, а в том, чтобы он чувствовал себя возможно более греховным».
Здесь, возможно, некоторые моменты несколько преувеличены, но в целом идея греховности и завышенных требований, как мне кажется, верна. Ведь еще с античных времен греки утверждали, что во всем важна умеренность.

                5

Все же одно из очевидных достоинств книг Ницше в том, что автор явно не пытается никому угодить. Ницше упорно гнет свою линию. И что особенно интересно, так это то, что в его книгах полно противоречий, и побочным эффектом данного качества является то, что мало кто может назвать себя «полноценным преемником Ницше».  Ницше часто, как бы это наивно ни звучало, не только в своих взглядах «из стороны в сторону», не только «против всех», но против «себя»… И именно это делает его в своем роде уникальным.

                6

Интересно, что Ницше со своим явно предвзятым взглядом на сострадание в определенный момент доходит до мысли, как он ее озаглавливает: «Облагорожение через вырождение». Суть данной сентенции сводится, как ни странно, к тому, что общество во многом может устойчиво существовать благодаря «сильным личностям». «Опасность этих крепких обществ, опирающихся на однородные, сильные личности, состоит в том, что они легко глупеют и что это оглупление, которое, как тень, всегда сопровождает всякую устойчивость, постепенно растет, передаваясь по наследству».
И тут Ницше сам неожиданно подводит к мысли, что в обществе должны быть «больные личности», которые, собственно, и двигают прогресс. Именно более слабая натура, будучи более утонченной и нежной, делает возможным вообще какое-либо движение вперед, – таков противоречащий самому же себе вывод Ницше.

                7

Ницше высказывает интересную мысль о воспитании и характере. «Воспитатели рассматривают индивида так, как будто он, хотя и есть нечто новое, должен стать повторением».
Довольно уникальный взгляд на педагогическую проблему. Воспитание суть повторение. 
Ницше часто недаром называют «мучеником познания». По Ницше, мы должны пережить любовь к религии, как к матери и кормилице, – иначе нельзя стать мудрым. Воплощением этих идей станет знаменитое «человек есть то, что должно превзойти».
Для него все-таки процесс развития и становления неизбежно идет путем отрицания старых ценностей, являясь лейтмотивом большинства его работ. Это процесс, по сути, не имеющий завершения, процесс постоянного становления.

                8

В культурологическом плане Ницше справедливо утверждает, что высокая культура может возникнуть там, где есть некое противостояние двух прослоек общества: каста работающих и каста праздных, т.е. способных к истинному досугу (здесь он вторит Аристотелю, утверждавшему, что самые ценные знания получают люди, имеющие досуг).
Если несколько утрировать, то праздные люди более подвержены страданиям и размышлениям, поэтому могут создать нечто значительное.
Интересно, что войну Ницше считает «спячкой для культуры», и что именно война варваризует людей, возвращая их в естественное состояние.

                9

Мои мысли совпадают с Ницше буквально в следующем: «Судьба людей устроена так, что они могут иметь счастливые мгновения – и всякая жизнь имеет таковые, – но не счастливые эпохи».
И этим все сказано, бесполезны любые попытки построения «идеального государства» со «счастливыми эпохами». Никакие поиски «счастливых эпох» в будущем ни к чему не приводят.
Что еще удивительно и созвучно, что Ницше изначально скептически относился к идеям социализма. Более того, он с точностью предсказал всю тиранию социализма. «Социализм есть фантастический младший брат почти отжившего деспотизма, которому он хочет наследовать; его стремления, следовательно, в глубочайшем смысле слова реакционны. Ибо он жаждет такой полноты государственной власти, какою обладал только самый крайний деспотизм, и он даже превосходит все прошлое тем, что стремится к формальному уничтожению личности…»
В действительности, все мы знаем, к чему привели попытки постройки социализма в разных государствах – к тому же деспотизму и уничтожению личности.
Также Ницше еще в конце XIX века прозорливо уловил и предугадал тенденции, характерные для конца XX – начала XXI века, а именно так называемый глобализм. Он считал, что смешение наций (Ницше называл этот процесс «уничтожением наций») есть следствие непрекращающегося культурного обмена между государствами.

                10

Интересно, что Ницше неоднократно подчеркивает, что он именно немецкий философ и вообще озабочен развитием «нации философов», именно так он называет периодически немцев.
Вообще, отсутствие системности в философии Ницше часто дает  непредсказуемый результат: он с дотошностью психолога вскрывает отдельные наблюдения за жизнью. То под сферу его интересов попадают такие понятия, знакомые каждому, как скука, то, как он называет, «закон нужды», суть которого в том, что люди, чтобы выжить, вынуждены работать, то подвергнет анализу состояние влюбленности.
Повсюду Ницше пишет свои замечания. К этим размышлениям часто он подключает греков, или греческих философов. При этом гораздо меньше внимания уделяя «немецкой классической философии». Сократ, Платон и Аристотель в его текстах встречаются чаще, чем Фихте, Шеллинг или Гегель. Учитывая невероятную популярность Гегеля в просвещенных кругах того времени, выглядит это несколько странно.
Фридрих Ницше получается неким сиротой, у которого нет предшественника, с которым бы он бесконечно полемизировал, как для Шопенгауэра был Кант, для Канта был Юм и т.д.

                11

Подводя некоторые предварительные итоги всего вышесказанного, могу сказать, что в целом я против популярности данного мыслителя. Но явный парадокс в том, что при жизни он не имел должного успеха, Ницше печатал книги за свой счет и дарил их друзьям…
Именно в хаосе XX века Ницше стал кумиром, предшественником, предвестником и т.д. Да, ему посвящали свои работы и Мартин Хайдеггер, и Карл Ясперс.
Без его философии не было бы «Заката Европы» Шпенглера и т.д. Но за всеми этими авторитетами стоят такие неочевидные истины, что, например, Хайдеггера нужно перевести с немецкого на русский, затем с русского на «русский», так как понять, что он хочет сказать, невыносимо тяжело. Ясперс не многим лучше. «Закат Европы» – за красивым названием скрывается серьезное культурологическое исследование. Я бы даже сказал, что Хайдеггер, Ясперс и Шпенглер не являются такими уж авторитетами в современном обществе, во всяком случае, в широком смысле.
Под «авторитетом», я, увы, должен подразумевать некую универсальность. У нас если гений, то Эйнштейн, и таких стереотипов масса: художник – «непризнанный гений» – обязательно Ван Гог, писатель-гений – Достоевский… И конечно же, философ-гений, естественно, – Фридрих Ницше…

                12

Необходимо заметить, что и культурологические достижения Ницше, конкретно разделение античной культуры на дионисическое и аполлоническое начала, – эти открытия не уровня «законов Ньютона», то есть частное мнение, не имеющее практического применения.
Говоря «мнение», я подразумеваю, что это своеобразный инструмент познания, как дионисическое/аполлоническое начало, скажем так, вряд ли поможет несведущему человеку в изучении античной культуры.
Это правда, что эти два начала – удел интеллектуалов типа Шпенглера…

                13

Ницше довольно-таки смело смотрит на мир, утверждая, что нет смысла считать наш мир органическим существом, так же как и машиной. Что человек часто воспринимает мир исключительно своими «антропоморфными» представлениями. Ницше пишет: «Остережемся и того, чтобы верить, что вселенная есть машина; она наверняка сконструирована не с какой-то целью. <…> Остережемся приписывать ей бессердечность и неразумность либо их противоположности: она не совершенна, не прекрасна, не благодарна и не хочет стать ничем из этого, она вовсе не стремится подражать человеку! Ее вовсе не трогают наши эстетические и моральные суждения! Ей чуждо и всякое стремление к самосохранению…»
Достаточно резкое и емкое утверждение. Здесь он скорее выступает как строгий рационалист, скептик. Потому что большинство людей все-таки пытаются найти взаимосвязь всех событий. Ницше говорит просто: законов природы нет, есть лишь необходимости. «Здесь нет никого, кто распоряжается, никого, кто повинуется, никого, кто нарушает».
Все же смею предположить, что для большинства людей такой взгляд слишком пессимистичен.

                14

Нападки на мораль красной нитью проходят через все произведения Фридриха Ницше. «Чтобы понадобился тормоз, необходимо, прежде всего, колесо! Добрые суть тормоз: они сдерживают, они поддерживают».
Очевидно, что добрые со своей добротой тоже не дают покоя. Читая текст за текстом Фридриха Ницше, становится ясно, что он был очень одинок. Здесь нет необходимости читать его полную биографию. Достаточно обратить внимание на стиль письма, он постоянно обращается к каким-то «невидимым собеседникам», употребляя «мы» вместо «я», и т.д. Что часто носит клинический характер… Его афоризмы где-то сродни афоризмам Оскара Уайльда по своей парадоксальности.
«Разбейте, разбейте добрых и праведных!»  Очевидно, что добрые и праведные настолько не дают покоя Ницше, что это уже напоминает формы болезненной навязчивости.
Говоря откровенно, если бы я не знал, сколько прожил Фридрих Ницше (1844–1900), я бы подумал, что все это пишет восьмидесятилетний брюзга, постепенно выживающий из ума.

                15

Ницше со своим «мифом о вечном возвращении» и постоянном перерождении так или иначе вторгается на территорию восточных религий (например, буддизма, в симпатиях к которому он неоднократно признавался).
Но именно там существует понятие «карма» как одно из фундаментальных и центральных понятий вообще. Не думаю, что с призывом «разбейте добрых и праведных» Ницше смог бы утвердиться на Востоке. Люди там по большей части соревнуются в аскезе и добродетели.

                16

Ницше осознанно спекулирует идеей «смерти Бога». «Но я хочу совсем открыть вам свое сердце, друзья мои: если бы существовали боги, как удержался бы я, чтобы не быть богом! Следовательно, нет богов».
Фридрих Ницше уже начинает запутывать своего читателя, потому что возникает логический вопрос: «А как может умереть тот, кого в реальном мире не существует?»
За знаменитым: «Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!»  – на мой взгляд, ничего, кроме экспрессии, не стоит. Куда интереснее его же мысли: «Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. Поэтому хочет он женщины как самой опасной игрушки. <…> Лучше мужчины понимает женщина детей, но мужчина больше ребенок, чем женщина».  Здесь, по крайней мере, Ницше выступает как весьма тонкий психолог.

                17

Все же нельзя не замечать, что в сфере этики Ницше достаточно настойчиво гнет свою линию: «Но хуже всего мелкие мысли. Поистине, лучше уж совершить злое, чем подумать мелкое!»  Или: «Своею добродетелью хотят они выцарапать глаза своим врагам; и они возносятся только для того, чтобы унизить других». 
Мир Ницше – это полное отсутствие добра. Всякая бескорыстность только для того, чтобы «кого-то унизить». Такой взгляд вряд ли можно назвать здоровым.

                18

Философия Ницше, как известно, не представляет собой единой системы. Он хоть и оказал большое влияние на философию экзистенциализма, здесь все же Кьеркегор важнее для самих экзистенциалистов XX века. Пресловутая «смерть Бога», за которой следует «смерть христианской морали», является ли это таким достижением?
Люди часто отдают хвалу Ницше за «смерть Бога». Он что, «его убил» или выставил на осмеяние «его тело»? Это мог сказать кто угодно…
Нигилизм Ницше носит реакционный характер. Но именно господствующая идея «переоценки всех ценностей» и выделяет Ницше из предшественников.
Философское осмысление воли дал Артур Шопенгауэр в своем труде «Мир как воля и представление». Принято считать, что уже у Ницше мы имеем «волю к власти».
Все же, на мой взгляд, Шопенгауэра отличает более стройное и системное мышление, чем то, что можно увидеть у Фридриха Ницше.
Потому что, читая произведения Ницше, вырисовывается портрет не слишком «психически здорового человека», неудовлетворенного своей жизнью, с явными навязчивостями.
Его «Евангелие для сверхчеловека», именуемое «Так говорил Заратустра», помимо того, что внутри текста полным-полно противоречий, так и я рискну сказать, что сама тема «сверхчеловека» недостаточно хорошо объяснена и раскрыта. Другими словами, как им стать; кто это вообще?.. Как игра слов…

                19

Какой бы не казалась заманчивой идея «переоценки всех ценностей», нужно отдавать отчет, во всяком случае в двух основополагающих моментах: первое, что ценности (в том числе и христианские) возникли не на пустом месте, что это некий фундамент цивилизаций, и второе, что вся «переоценка» происходит в голове одного человека. Что это не консилиум лучших умов эпохи…

                20

Читая ницшеанскую «библию», мы видим картину отшельника, безбожника Заратустру, который сыпет парадоксами, большая часть из которых суть пародия на Христа. Рискну заметить, что в отличие от Евангелия не чувствуется единства. Некой единой идеи, которая бы красной нитью проходила бы сквозь все повествование. Я бы даже сказал, что отдельные высказывания вообще плохо стыкуются между собой.
Безусловно, есть ряд очень тонких и метких психологических, философских замечаний, например: «Его молчание давило меня; и поистине, вдвоем человек бывает более одиноким, чем наедине с собою».  Высказывание, само по себе имеющее достаточно сильный вес в понимании человеческой психики и в целом в человеческих взаимоотношениях.
Все же Заратустра по большей части блуждает среди демонических и прочих мифологических существ. Возникает утверждение несколько теологического толка, что и до, и после Ницше многие люди заявляли, что «Бога нет», «Бог умер» и т.д. И тут же на место Бога ставят целый пантеон каких-то демонов и пр. Как будто не отдавая отчет, что все или часть этих демонов – из того же христианства…
Есть же научный атеизм, где все эти боги низвергаются и на их место ставятся законы физики, химии и пр. Грубо говоря, строго научное знание.
Но многие люди, даже в современном мире, отрицая Бога, на его место ставят таких существ, что диву даешься.
Получается, что между религиозной картиной мира и научным атеизмом лежит огромная пропасть, в которой пребывает большинство людей… Иными словами, я хочу сказать, что для того чтобы верить в антихриста и пр., нужно быть верующим человеком.
Ницше в своем «Евангелие для сверхчеловека» без устали ткет свое полотно, полное противоречивых высказываний. «…и я люблю тех, кто не ищет сберечь себя. Погибающих люблю я всею своей любовью; ибо переходят они на ту сторону».
«Есть старое безумие, оно называется добро и зло», – пишет далее он, не оставляя свою идею «переоценки всех ценностей».

И, конечно же, «шедевральное»: «Что падает, то нужно еще толкнуть».
Немного странно то, что в итоге именно так жизнь и поступила с самим Фридрихом Ницше.

                21

В «По ту сторону добра и зла» Ницше говорит: «Женщина хочет стать самостоятельной: и для этого она начинает просвещать мужчин насчет “женщины самой по себе”, –  вот  что является одним из самых пагубных успехов в деле всеобщего обезображения Европы. <…> Наконец, я ставлю вопрос: разве было когда-нибудь, чтобы сама женщина признала в каком-либо женском уме глубину, в каком-либо женском сердце справедливость?»
Если первое высказывание характеризует отношение Фридриха Ницше к женской эмансипации в целом, то в том месте, где он указывает, что женщина не может признать ум и справедливость у другой женщины, здесь скорее достоверный психологический портрет.
Отводя женщине роль кухарки, Ницше продолжает высказывать недовольство: «Благодаря дурным кухаркам, благодаря полному отсутствию разума на кухне развитие человека было дольше всего задержано, ему был нанесен сильнейший ущерб…»

                22

Ницше был также одержим идеями национальных вопросов. Все же имеет право на существование точка зрения, что он в некотором смысле предвосхитил национал-социализм. «Я еще не встречал ни одного немца, который относился бы благосклонно к евреям…»
Любопытно, что Ницше видит Европу как некое «содружество» Германии, Англии и Франции. Европа для него прежде всего именно эти страны. И англичане (в отличие от немцев) не философская нация. «Англичанин, будучи угрюмее, чувственнее, сильнее волею, грубее немца, – именно в силу этого, как натура более низменная, также и благочестивее его: христианство ему еще нужнее, чем немцу».
Несмотря на то, что Европу Ницше видит исключительно как Германию, Англию и Францию, все же Ницше опирается больше не на толпу, а на гениев, производимых нациями, Европа – это Наполеон, Гете, Бетховен, Стендаль, Гейне, Шопенгауэр и Вагнер.
Ницше приходит к пророческому выводу: «Европа стремится к объединению».

                23

Ницше зачем-то идеализирует так называемую аристократию. Аристократию, живущую «для себя» (по сути, паразитирующую), как некую избранную «прослойку общества».
Как итог противоречие морали господ и морали рабов. «Знатный человек отделяет от себя существ, выражающих собою противоположное таким возвышенным, гордым состояниям: он презирает их».
Является ли в действительности паразитирующая аристократия носительницей «высших ценностей»? Лично я сильно сомневаюсь.
Но Ницше идет своим путем: «Тут мы видим на первом плане чувство избытка, чувство мощи, бьющей через край, счастье высокого напряжения, сознание богатства, готового дарить и раздавать: и знатный человек помогает несчастному, но не или почти из сострадания, а больше из побуждения, вызываемого избытком мощи. <…> Вера в самого себя, гордость самим собою, глубокая враждебность и ирония по отношению к “бескорыстию” столь же несомненно относится к морали знатных…»
Ницше словно поделил мир на черное и белое, где одни (аристократы) – носители всего самого лучшего (но, как ни странно, не гуманистических ценностей), другие представлены антитезой, т.е. всем рабским и низменным. «Таким образом, входят в честь сострадание, услужливая, готовая на помощь рука, сердечная теплота, терпение, прилежание, кротость и дружелюбие…»,   – все  перечисленное – признаки рабской морали. Далее следует «гениальное филологическое открытие», которое выглядит буквально следующим образом: «Всюду, где мораль рабов является преобладающей, язык обнаруживает склонность к сближение слов “добрый” и “глупый”»…  На ум, естественно, приходит русский фольклор с понятием «дурак»…
Все же несколько с трудом верится, что столь уважаемый в XX веке философ всерьез утверждал такие вещи. Если его «открытие» дионисического/аполлонистического начала в античной жизни как-то можно внутри себя укомплектовать, то его дальнейшие «открытия» типа ressentiment с моралью рабов и т.д. ставят в моих глазах под сомнение вообще здравомыслие автора.
Ницше зачем-то наделяет аристократов сверхъестественными чертами, конкретно носителями всего самого лучшего. Сострадание же удел рабской морали и точка.
Интересно, что демократию он видит только как кровосмешение господ и рабов.
Иногда описание аристократии больше похоже на плод фантазии автора: «Таким образом, на много поколений вперед прочно устанавливается тип с немногими, но сильными чертами, устанавливается вид людей строгих, воинственных, мудро-молчаливых, живущих сплоченным и замкнутым кругом…»
Аристократы по праву рождения становятся «мудро-молчаливыми»? Что это вообще?
 
                24
Ницше совершенно спокойно игнорирует категорический императив Канта, Ницше пишет просто: «Человек, стремящийся к великому, смотрит на каждого встречающегося ему на пути либо как на средство, либо как на задержку и препятствие – либо как на временное ложе для отдыха».

                25
В своеобразном продолжении «По ту сторону добра и зла», данный труд носит название «К генеалогии морали», именно здесь идет речь о «рабской морали» наиболее подробно, и именно здесь это начинает носить клинический характер…
Ницше во всем пытается обвинить слабых, что именно слабые имеют право «вменять в вину хищной птице то, что она хищная птица…»
Одержимость «вменением вины» слабыми… носит характер истории болезни. Ницше идет дальше… Он приводит исторические факты, что раньше, в древние времена, заемщик мог потребовать вместо долга (или любая другая ситуация, связанная с невозможностью выплатить долг) мог потребовать причинение физического вреда, вплоть до отрезания частей тела. Ницше пишет: «В той мере, в какой причинение страдания доставляло высочайшее удовольствие, в какой потерпевший  выменивал свой убыток, в том числе  и дискомфорт в связи с убытком, на чрезвычайное контрнаслаждение: причинять страдание – настоящий праздник… <…> Видеть страдания – приятно, причинять страдания – еще приятнее…»
Вообще, нужно сказать, что данный «властитель умов» по какому-то блату не заслужил ярлык садиста и сатаниста… Это не пустые слова, так как я читал в свое время и Маркиза де Сада, и одного из идеологов так называемых «сатанистов» Антона Лавея и могу сказать, что они в целом по одержимости насилием, пожалуй, даже уступают Ницше.
Маркиз де Сад в нормальном переводе, без обсценной лексики, вряд ли сможет удивить современного читателя, что касается Лавея, то под громкой вывеской «сатанизм» скрывается то, что, пожалуй, можно охарактеризовать как очеловеченное христианство. Просто берутся слабые места из Библии, типа «ударили по правой щеке, подставь левую», и опровергаются с точки зрения реальной картины мира, в этом, собственно, и весь «сатанизм» (естественно, что это не единственное различие, но рассмотрение всяких «обрядов» не входит в мою задачу).
Ницше со своей властью сильных, правом на жестокость действует более методично и более угнетающе… Больные люди также не остались без внимания Фридриха: «Заведомо увечные, поверженные, надломленные – слабейшие суть те, кто по большей части минируют жизнь под человеком, кто опаснее всего отравляют и ставят под вопрос наше доверие к жизни, к человеку, к самим себе. <…> Эти неудачники: какое благородное красноречие льется из их уст! Сколько сахаристой, слизистой, безропотной покорности плещется в их глазах! Чего они, собственно, хотят? По меньшей мере изображать справедливость, любовь, мудрость, превосходство – таково честолюбие этих “подонков”, этих больных».
Ницше сам в своих безумствах уже устремился  куда-то за пределы добра и зла…

                26

Ницше вновь и вновь отрицает мораль: «Мораль есть лишь истолкование известных феноменов, говоря точнее, лжетолкование».
В качестве иллюстрации Ницше приводит пример, что на протяжении всей истории человечества самого человека пытались улучшить, но, например, укрощенное животное мы не можем улучшить, то же самое и человек; по мнению Фридриха Ницше, пытаясь его исправить, мы укрощаем в нем естественный нрав.
Поскольку для Ницше вообще не характерна вера в прогресс, этот пример кажется нам убедительным. Но человек к XIX веку уже в большинстве своем вырвался из животного мира.

                27
Подводя итоги, можно сказать, что для Фридриха Ницше в целом характерно: «Что вреднее всякого порока? – Деятельное сострадание  ко всем неудачникам и слабым – христианство».
Его «переоценка всех ценностей» звучит более глобально, чем есть на самом деле… Что характерно для позднего творчества, это «вечное возвращение». Мораль «аристократов» и мораль «рабов», якобы «рабы» обладают большим умом и в конечном счете берут власть над «аристократами»…
Также Ницше увлечен идеей немецкого народа, немецкого владычества, чистоты рас… Все мы прекрасно знаем, где будут впоследствии развиты эти идеи.
Лично для меня главный парадокс философии Ницше, что его собственная жизнь является прямым опровержением его собственной философии.
Будучи сам тяжело больным, постоянно предлагал «истребить всех больных».
Напрашивается странная аналогия: Фридрих Ницше (1844–1900) и Винсент Ван Гог (1853–1890); последний прожил еще меньше, вел маргинальную жизнь, его работы не были востребованы при жизни… И тем не менее в XX веке оба объявлены гениями.
Откровенно говоря, не являюсь поклонником ни одного ни другого.
Вот эта «ницшеанская философия», философия воли к власти. Она хоть одну жизнь спасла? Или улучшила?
Сама идея «воли к власти», по сути, настолько бессодержательна, что лишена какого-то конкретного содержания. Например, как человеку (если брать некий собирательный образ), который ходил на работу, на завод в качестве простого рабочего, и в XIX, и в XX, и в XXI веке реализовать свою «волю к власти»?

                28

Итак, Ницше и Достоевский. Мне кажется, что русским исследователям творчества Ницше свойственно преувеличивать влияние известного русского писателя на Фридриха Ницше. Я прочитал большинство работ Ницше, Достоевский там упоминается два-три раза. Не говоря уже о том, что Достоевский очевидно ближе к традиционным христианским ценностям, нежели Ницше. Совершенно ясно из самих работ Ницше, что Стендаль восхищал его гораздо больше, чем Достоевский.
Его работа с громким названием «Антихрист. Проклятие христианству» по сути не представляет ничего нового для тех, кто читал предыдущие его трактаты… Единственное, что, пожалуй, добавилось, так это откровенная неприязнь к апостолу Павлу…

                29
В итоге могу сказать, что Фридрих Ницше вряд ли когда-нибудь станет моим любимым мыслителем. Кроме «Утренней зари» (ее нет в моем собрании) и посмертной «Воли к власти», я прочитал все его работы. Хочу сказать, что хоть и не являюсь набожным человеком, но в целом мне близка этика христианства.
Как бы это странно не звучало, но именно необычайно большая распространенность христианства (одна из трех мировых религий) и является уязвимым местом самого христианства.
За две тысячи лет в самом христианстве не было значительных реформ (я не беру в расчет Реформацию Лютера и др. и разные секты), поэтому христианство можно охарактеризовать как консервативную религию. Из этого следует, что любой скептик, взяв обещание царствия небесного, непорочное зачатие и т.д. – любое слабое место христианства, опровергнуть его…
Это делали и Ницше, и Лавей. Другими словами, их слава тоже основана на христианстве. Получается, что любой, кто найдет уязвимые места в христианстве, обоснует их, заслужит, что называется, «культовый статус». Это тоже неправильно.