Лас Квай Май

Семья Пересмешниковых осуществила свою давнюю мечту.
Пересмешниковы по уши, даже по темечко влезли в ипотеку и наконец-таки приобрели трехкомнатную квартиру. Маленькую, но все-таки неумолимо трехкомнатную.
Мечта, конечно же, состояла не во влезании в ипотеку. Ипотека похожа на мечту примерно так же, как Голлум на Анастасию Вертинскую. А срок выплаты ипотеки Пересмешниковыми примерно такой же, какой любят давать агентам Кремля в США – пожизненный.
Но этот факт в высшей степени оптимистичных Пересмешниковых не смущает.
Мечта – это три комнаты. То есть все члены семьи – папа, мама и дочка с сыном – теперь имеют каждый свою комнату. Дети, правда, одну на двоих, но это временная мелочь.
У папы Арсения, конечно же, самая большая комната.
У мамы Глафиры поменьше.
У дочери Пелагеи девяти лет и сына Георгия, Жоры, восьми лет – самая маленькая. И главное, у каждого есть свой телевизор. Не жизнь, а коммунизм (от каждого по способностям – каждому по потребностям).
Компьютера, правда, всего два. Но это детали. Когда-нибудь будет три. Когда-нибудь потом, после выплаты ипотеки.
Уже очень давно, когда Пелагея и Жора были совсем маленькими, они очень любили абсолютно идиотский, на мой взгляд, мультик про свинку Пеппу. Впрочем, они любят его и сейчас.
Там, в этой бесконечной ленте про слабоумных американских свиней, как вы, вероятно, помните, был папа Свин, мама Свинка и дети: свинка Пеппа и свинёнок Джордж. Чувствуете совпадение? Пеппа – Пелагея и Джордж – Жора.
Пелагея сразу же согласилась на кличку Пеппа. Жора – на Джорджа. А вот мама и папа никак не могли примириться с «папой Свином» и «мамой Свинкой».
Перебрали всё: «папа Хряк», «мама Чушка», «папаша Подсвинок», «мамочка Кабаниха»… Наконец сошлись на «папа Вепрь» и «мама Хавроньюшка».
Потому что «Вепрь» - это звучит очень грозно и мужественно, а «Хавронья» - это все-таки очень ласково, почти Февронья, что в переводе значит Лучезарная, Радостная, Светлая.
И вот теперь в квартире Пересмешниковых все время слышится:
- Дордж, ты окружайку сделал?
- Мама Хавроньюшка, а можно нам с Джорджем сегодня на завтрак жареной колбасы?
- Эй, Пеппа, так нечестно! Это моя фанта!
А главное, что у всех теперь есть свой телевизор и каждый смотрит своё. 
Папа Арсений смотрит бои без правил, дети смотрят мультики про Пеппу, но, слава богу, не только про неё.
А вот мама Глафира смотрит сериалы.
Случилось как-то так, что когда я прихожу в гости к Пересмешниковым, я чаще всего общаюсь с Глафирой. Не подумайте чего нехорошего. Так очень часто бывает. Когда твой друг (Арсений) - друг тебе уже лет сорок, с детства, то никакой ревности как-то и нет. А общение с его женой – замечательный этикет. Ты за ней ухаживаешь (как бы), а он за твоей женой (тоже как бы), и это прекрасно.
И вот я прихожу к Пересмешниковым и смотрю с Глафирой (на жаргоне Пересмешниковых: с «Главком») ее сериалы.
Сейчас пошло новое поветрие – сериалы корейские.
В советское время, как помнит тот, кому нужно, у нас были добрые индийские фильмы. Там какой-нибудь могучий Мохнапутра любил без ума свою красавицу Кривомудру и часам пел ей песни о главном, а красавица Кривомудра, в свою очередь, отчаянно пищала что-то в ответ своему могучему Мохнапутре, ворожа пальчиками.
А потом пошли мексиканские и всяческие там бразильские сериалы, где в девятьсот сорок восьмой серии вдруг неожиданно для всех оказывалось, что роково усатый, как загоревший морж, Хуан Антонио – незаконно рожденный сын бородатого, как плотоядный козел, Луиса Альберто, а прекрасная Хуанита Альварес, старшая сестра Хуана Антонио, - мать Луиса Альберто от тестя Хуана Антонио Мигеля Рикардо, который, оказывается, всю жизнь любил Изабеллу, бабушку Хуаниты. И вся эта многосерийная кукарача длилась годами. И миллионы постсоветских женщин смотрели и смотрели про бабушку Хуаниты. Потом много еще чего было – американского, французского, японского. И вот сейчас – корейский период (ср. «Парк юрского периода»).
Конечно, содержание этих корейских шедевров я не помню. Но диалоги там носят примерно следующий характер.
- Тебе нравится, как я в этот раз приготовила твою любимую лапшу чань чжамён, Суп Ем Сам?
- Да, конечно, Чуй Мой Чай, мне очень понравился чань чжамён.
- А ты меня любишь за это, Суп Ем Сам?
- Да, конечно, я безумно люблю тебя, Чуй Мой Чай.
- Не правда ли, у нас когда-нибудь потом будет прекрасный ребенок, Суп Ем Сам?
- О да, будет, конечно же, же будет, моя любимая Чуй Мой Чай… (лирическая музыка)
- А как мы назовём его, Ем Сам?
- Думаю… О, я не знаю. Наверное… я не решаюсь (лирическая музыка). Думаю… мы назовём его Чук Нам Гек, Мой Чай.
- О какое хорошее имя, Ем Сам… Попробуй еще мой чань чжамён (Суп Ем Сам громко пробует чань чжамён).
- О да, он прекрасен, твой чань чжамён.
- Я счастлива, Ем Сам… А знаешь, с кем я готовила его?
- С кем же, любимая Мой Чай?
- С моим братом.
- У тебя есть брат?
- У меня он есть.
- Настоящий брат?
- Да, настоящий брат.
- Кто он?
- Я же сказала, брат.
- У него есть имя?
- Его зовут Вот Вам Пук.
- Какое хорошее имя (лирическая музыка). А ты знаешь, Мой Чай…
- Что я должна знать, Ем Сам? (пауза, лирическая музыка)
- У меня тоже есть брат.
- О боже, кто он?
- Он брат мой. Чего непонятного. У каждого мужчины должен быть брат.
-  У него есть имя?
- Есть, Мой Чай. Вот Как Пах.
- Это очень красивое имя, Ем Сам.
- А у меня…
- Что у тебя? (лирическая музыка)
- У меня есть еще много братьев, Ем Сам. Они занимаются тхэквондо. И у них тоже есть имена.
- Как странно. И как же зовут их, Мой Чай?
- Их зовут Прыг Скок Бряк и Тыр Пыр Брык. Тебе нравятся эти имена, Ем Сам?
- Да, очень красивые имена. А мою сестру… мою сестру… (вдохновенное чавканье чань чжамёном)
- У тебя есть сестра? И ее тоже как-то зовут?
- Да, Мой Чай. Ее зовут Пух Ым Прах.
- Прекрасное имя, Ем Сам. А еще… А еще… У нас будет дочь. И мы тоже дадим ей самое красивое имя в мире. Я знаю, как мы назовет ее, Мой Чай. Мы назовем ее Пап Мам Дай.
- О как я счастлива, Ем Сам!
- Отчего ты плачешь, Мой Чай?
- Наверное, чань чжамён очень острый.
(Лирическая музыка. Смех).
Эти корейские диалоги продолжаются бесконечно.
Заканчиваю. Однажды я пришел в гости к Пересмешниковым. Из каждой двери неслось что-то свое: о Федоре Емельяненко, о маме Свинке, о каком-то корейском полицейском Тык Пык Ноле. И вдруг я услышал звонок мобильника моей жены. Она почему-то забыла его в моей сумке. Это был ее фирменный звонок про «белые розы».
«Лас Квай Май», - подумал я. И еще подумал, что у нас была прекрасная жизнь и мы ничего ровным счетом не потеряли за эти полвека кукарачи. И мы сели с Глафиркой смотреть про какого-то ничего не говорящего моему сердцу Гу Чан Сона, который, как выяснилось – наш вылитый сладенький Юра Шатунов.
Все будет хорошо в нашем непростом мире.