Глава 2 Детство Часть 15 Дневник бабуси 1946-47 гг

На фотографии –  Руины Успенского собора в Киево–Печерской лавре в 1942 году.

ЧАСТЬ 15

ДНЕВНИК  БАБУСИ
 1946  - 47 годы               

ДОБАВЛЯЮ…

В этой  части моих воспоминаний о далёком детстве, к сожалению публикация бабусиных дневников  обрываются.

Переписывая их, я  как будто пережила второй раз свое детство.
 Лучше и подробнее,  чем описывала бабуся события тех далёких дней,  я бы не рассказала, да и не вспомнила бы.  Поэтому могу добавить к  написанному ею  только  то, что бабуся могла не знать или то,  что в моей памяти сохранилось  немного в другом видении...
Мы прожили в Киеве 1946 и 1947 - самые голодные годы.  Мне сейчас  трудно разделить - что происходило в 46-ом или в 47-ом годах, поэтому я запишу то,  что помню,  а ошибка событий с разницей в один год, наверное, сегодня не имеет большого значения.

Учиться не хотелось. Часто обсуждают вопрос – нужно ли давать детям раннее образование? Я считаю, что – не обязательно. Могу судить только по собственному примеру. С ранних лет бабуся занималась со мной ежедневно, как в школе. Это были обязательные уроки по расписанию. В три года я умела читать и писать,  немного владела немецким. В 7 лет меня приняли сразу во второй класс. Я была начитанной и эрудированной девочкой, но ленивой. Наступил момент, когда бабуся в силу разных жизненных обстоятельств уже не могла быть ежедневной наставницей в моих занятиях. И… - всё. На этом развитие моего образования закончилось. Но бабуся вложила до этого в меня столько, что этой базы хватило на всю дальнейшую жизнь. Но… И в школе и в институте в изучении немецкого языка я не только не продвинулась дальше, а получала тройки за те знания, которыми меня напичкала бабуся в детстве.

В детстве я запоем читала не только детские книги. Я проглатывала всё, что попадало в руки, или хранилось в домашней библиотеке. Но, когда я выросла, детальное содержание повестей и романов не то, чтобы забылось, а как-то стало   расплывчатым и отодвинутым на задние ячейки памяти. А читать я стала меньше.
География и история, которыми бабуся меня не насиловала, для меня остались изученными в рамках школьной программ.
То есть, получилось так, что с детства был сделан рывок в области моего развития, а потом наступило нежелание тратить время на учёбу. Появились другие интересы, бесконтрольность поведения…
Ну, а если на эту же ситуацию посмотреть с другой стороны?
Предположим, мне не повезло бы в том смысле, что у меня не было бы такой бабуси. И никто не заложил бы в мои знания всего того, чему она меня обучила. Но момент бесконтрольности всё равно наступил бы в том - же десятилетнем возрасте. И тогда я наверняка была бы по интеллекту на уровень ниже.
Видимо, эти вопросы нужно решать применительно к каждому индивидуальному случаю отдельно.
Но я беспредельно благодарна бабусе, за то, что она привила мне любовь к русскому языку и литературе, заложила в меня базовые знания по многим предметам, что позволило мне быть в меру развитым и интеллектуальным человеком.
Своим поведением и поступками она научила меня понимать – что такое хорошо и что такое плохо. Это не значит, что я в дальнейшей жизни никогда не поступала безнравственно. Но я понимала, что - поступаю плохо, и меня потом мучила совесть, но это уже из другой темы.

На память пришел один из таких случаев. В Киеве я училась в пятом классе, в котором осталась на второй год из-за двойки по украинскому языку. Но случай – не об этом. Год был голодный. То, что дома есть было просто нечего, это понятно. Но зато в школе ежедневно давали на большой перемене «завтраки». Это была или миниатюрная булочка или маленький кусочек хлеба, на который могли положить такой же маленький кусочек сахара, или чайную ложечку повидлы.
Все ждали большой перемены всегда с нетерпением. Дежурный уходил в столовую в сопровождении учителя. Потом они приносили поднос с разложенными на нём кусочками еды. Поднос ставили на подоконник и ждали, когда всем разнесут и положат на парты причитающуюся тебе порцию.
В этот раз неожиданно на подносе принесли пряники. Причём, они почему-то не были разложены по отдельности, а лежали горкой. Учительница куда-то вышла, перемена шла, а пряники не раздавались. Ученики занимались кто чем. Но взгляды всех, как магнитом, были прикованы к подносу с пряниками.

Вот - что произошло в моём мозгу?

Я встала и стала вприпрыжку дефилировать мимо этого подноса взад и вперёд по проходу. Потом, в какой-то момент мне показалось, что на меня никто не смотрит, и, прыгая в очередной раз и размахивая руками, я буквально на лету схватила верхний пряник.

Я уже не помню, что конкретно происходило дальше, и как меня «задержали» с поличным. Помню только, как потом, после уроков, оставили весь класс. Пришла пионервожатая. Меня поставили перед классом, обсуждали, выступали, говорили правильные слова, в общем – учили…
Я в своё оправдание один только раз сказала, что взяла свой пряник, а потом просто молчала…
Я до сих пор не пойму – зачем? Ведь, я же понимала, что все смотрят, и все хотят и ждут… Я надеялась, что делаю это незаметно. Получается, я шла на это сознательно? Помню только, что во время обсуждения я вошла в ступор. Спокойно слушала и ждала момент, когда всё это кончиться и можно будет съесть тот самый пряник, который лежал в кармане школьного фартука и пойти домой…
Значит, мне не было стыдно?
Я была доброй девочкой. Хотя в этом случае можно сказать, что моя доброта граничила с воровством? Не знаю, почему, но я из дома тащила многое, что можно было раздать или подарить кому-либо.

Больше всего именно сейчас я жалею о том, что утащила в школу и раздала девчонкам, а, может быть, на что-то обменяла все хранившиеся у бабуси старинные открытки. Я уже об этом писала. Сейчас только ещё начали выпускать что-то подобное. А те открытки дышали стариной. Рисунки на них были с выпуклым теснением, расписанные золотыми и яркими красками, часто как бы покрытые лаком.

А главное – все открытки были почтовыми. На них остались послания тех родственников, которых мы перечисляли в главе -«Родословная…».
Ах, как бы сейчас пригодились те весточки, написанные разными почерками…
Я помню, что уносила их не все сразу, а небольшими пачечками, чтобы не было заметно. Но, в результате, перетаскала и раздала их все…

Лето 1946,  а потом и 47-го года было трудным, а для меня - беспризорным.  Отец уехал в Москву. Получил разрешение на прописку и теперь дожидался выделения квартиры…. Хотя он уже получил в связи с переводом в Москву новую работу, денег у него почему-то не хватало не только для семьи, но и для  себя.
Поэтому, как всегда, наша семья жила – без отца: мы продолжали жить в Киеве, а отец – в Москве.

Маму из  столовой перевели на дальнюю точку - официанткой в буфет при аэродроме. Поскольку это было далеко, она редко стала бывать дома. Приезжая домой, она привозила гостинцы. В первую очередь это были засохшие остатки недоеденных пончиков, которые оставались на столах завтракавших лётчиков. И ещё она привозила бидончик с суфле. Это напоминало растаявшее, перемешанное то ли с мукой, то ли с крахмалом  - мороженое.  Это было, конечно, большим подспорьем, но съедалось моментально.
Помогло то,  что Боречка находился в санатории, а Милочка - в круглосуточном детском саду. Её домой брали только на выходные.
Периодически оставались дома только я и  бабуся.
Я  пользовалась  неограниченной свободой. 
Однажды я наврала бабусе, что с подружками  идём в ботанический сад,  где работал фонтан. И мы, якобы, будем купаться в этом фонтане...

На самом деле я и ещё две девочки поехали   на пляж. В Киеве славился своими песками  - Золотой пляж.  Но, чтобы попасть на него, надо было купить билет и  переправиться через Днепр на речном трамвайчике,  который  постоянно обслуживал желающих.
Детей без взрослых - не обилечивали.  Я с  подружками, выбрав молодого парня, попросили его купить нам билеты и  сказать, что мы едем с ним.  Так всё и произошло...

Песок был горячий, рассыпчатый, по цвету - желтый, не даром пляж прозвали золотым.  Девчонки сразу  же  залезли  в  воду.  Я плавать не умела,  но потом всё -таки решилась.
Сделав в воде два - три шага,  я  почувствовала,  что дна  под  ногами нет.  Течением меня подхватило и понесло.  Я  - то  скрывалась под водой, то моя голова выныривала на мгновенье и т.д.
Так меня  протащило почти до причала.  Причал был сделан из длинных, уходящих далеко от берега мостков,  т.к.  трамвайчик не смог бы подойти вплотную  к берегу.
Как раз в это время по причалу шла толпа  вновь приехавших отдыхающих. На моё счастье, один из идущих по мосткам парень  обратил внимание на появляющуюся из воды мою голову.  Он не задумываясь нырнул в воду, перехватил меня у течения и вытащил на берег.
Вокруг  нас сразу же собралась толпа.  Стали спрашивать,  где мои родители,  я махнула в сторону нашего "лежбища".
Девчонки, увидев, что  меня ведут взрослые,  схватили свои платьишки и кинулись к  кустам, которые обрамляли пляж.
На пустом песке одиноко лежало только моё платье. Я заплакала. Меня хотели сдать в милицию, но плыть со мной назад или искать милиционера здесь,  приехавшим загорать, видимо, не захотелось.
Меня посадили на отплывающий трамвайчик... Девчонок в этот день я уже не увидела,  а бабусе сказала,  что мы искупались в фонтане, в ботаническом саду.
Но это приключение отнюдь – было не единственным.
Я пользовалась свободой и наслаждаясь ей, болталась по всему Киеву.

Однажды меня занесло в Киево-Печерскую Лавру…

Из других моих путешествий по большому городу в эти беспризорные дни мне запомнилась экскурсия в Киево-Печерскую лавру.  Про неё рассказывали много всякого страшного. Во время войны там, якобы, прятались партизаны. Потом - не успевшие сбежать немцы и бендеровцы.  А в настоящее время - просто бандиты.

Лавра была не восстановлена.  Для экскурсий была открыта только часть пещер.  Перед экскурсией всех предупреждали, чтобы никто не отходил от общей группы.  Во - первых  можно  было легко потеряться и заблудиться, т.к. ходы и пещеры тянулись под всем  Днепром. А во-вторых можно было легко стать добычей бандитов. Уже не раз отставшие  или  зазевавшиеся  выбирались из лавры самостоятельно  голыми в полном смысле этого слова. Хорошо ещё, что живыми.

Экскурсоводами были монахи.  Группы набирались человек по десять. В одной из таких групп оказалась и я...    Коридоры, по которым мы шли,  были темными - электричество тогда не работало.  У монаха был летучий фонарь,  а желающие  купили  свечи. Своды  сырые.  Во  многих  местах капала сверху через трещинки - Днепровская вода.
От основного коридора в стороны то и дело отходили боковые  ходы.  По  некоторым  нас проводили.

На нашем пути,  вдоль каменных стен стояли на невысоких подставках гробы, скорее похожие на ящики со стеклянным верхом. Под стеклом почти ничего нельзя было рассмотреть - все было тёмным,  непонятным.  Чаще всего разглядеть можно было только высохшие, сложенные вместе руки мощей.

Монах рассказывал нам истории святых мучеников,  чьи  останки  мы разглядывали. Показывал нам небольшие лазы в стенах,  скорее напоминавшие чьи-то норы.  Оказалось,  эти лазы в каменных стенах вырубали себе монахи, которые уходили навсегда от людей и вели жизнь отшельников. Они жили в тесных пещерах, где впоследствии и умирали.

Я, конечно, боялась, поэтому не отходила далеко от монаха, а частенько даже вцеплялась рукой в его черную рясу...

Мне пришлось побывать не раз ещё на экскурсии в лавре, но это было уже в 80-ые годы,  когда я ездила в Киев в командировку. Ничего  общего с той послевоенной лаврой не было:  электрический свет,  зашпаклёванные и побелённые своды,  везде указатели,  таблички и другие  признаки современной цивилизации.
Но пора вспомнить о том, что в 1946 году мы всё ещё продолжали жить в Киеве.
И я рассказываю – о том, что мне хорошо помнится до сих пор.

                СПЕКУЛЯНТЫ

Помню ещё такую ситуацию.  Напротив нашего дома, через дорогу, до самого угла  улицы  и дальше на площадке, появившейся после взорванного во время войны дома - всегда был базарчик.

Если  днем на нём продавались кое-какие продукты,  то вечером здесь, в основном, "работали" спекулянты.  Купить можно было всё,  но, в основном,  это были папиросы и спички.  Дети подрабатывали на этом. Решили подработать и мы с Борькой.

Нас подвели к какой-то молодой женщине, она дала нам по два или три (не помню точно) коробка  спичек  и  назвала цену.

Мы,  как и все другие ребятишки стали бегать и предлагать прохожим купить спички.  Вдруг смотрим, все куда-то врассыпную разбежались - появились то ли дружинники, то ли переодетая милиция. И только мы,  новички, остались на опустевшей улице.  Борьку кто-то из  них схватил за воротник.  Он с испугу заорал,  как резаный. Я кинулась к  нему, пробуя оттащить от дядьки.  А дядька устроил допрос с пристрастием - откуда спички?  Мы по наивности сказали,  что дала тётя...  В конце концов нас отпустили и мы спрятались в подворотне.
Когда милиционеры ушли,  постепенно  "продавцы" вернулись на улицу. Причём, все они не стояли на одном месте, а изображали из себя прохожих.
Не сразу,  но через некоторое время мы нашли "свою тётю», всучили ей назад спички и сказали, что больше торговать не будем. Дома,  конечно, мы  ни о чём не рассказали.

                МИЛОЧКА

А с Милочкой был такой случай. Её строго предупреждали, чтобы она ни у кого ничего не брала и ни с кем никуда не ходила, так как детей воровали на мясо. Действительно, нам пришлось быть очевидцами пирожков с человеческим мясом. Однажды, когда родители повезли нас на Золотой пляж,  они купили у тётки,  которая ходила по пляжу с корзиной домашних пирожков - пирожки. Мама разломила пирожок, а там был человеческий ноготь... Я не вру...

Так вот,  без спроса, конечно, Милочка -  пошла гулять не во двор, а на улицу.  Особенно интересно всегда было отираться на  углу,  около входа в магазин. Всегда можно было увидеть что-нибудь любопытное.

К Милочке подошла какая-то тётя,  сказала,  что Милочка ей  очень понравилась: - "Ах,  какая красивая девочка!  Пойдём со мной, я тебе конфетку дам"...  Но родители,  видно, хорошо поработали с Милочкой, потому что,  после этих слов тётки,  Милочка устроила такую истерику, что тётка смылась,  а Милочку привели домой какие-то чужие добрые люди. Они думали, что девочка потерялась.   
Потом, спасаясь от голода, удалось Милочку устроить на пятидневку в детский сад, а Боречка уехал в санаторий.
                ДИСТРОФИЯ

Когда мы с бабусей оставались вдвоём, а дома не было никаких продуктов,  нашей пищей был только хлеб. Его давали по карточкам по 250 грамм на человека. Остальных продуктов даже по карточкам не выдавали -  магазины  были пустые.  Я приносила половинку буханки или буханку хлеба, если его выдавали на два дня. Мы договаривались, что хлеб делим  на двенадцать частей - по кусочку на утро,  день и вечер.  Свою порцию я съедала сразу.  Через некоторое время бабуся  отдавала  мне свою маленькую порцию и говорила, что у неё нет аппетита. Верила я в это или нет,  не помню,  но её кусочек хлеба я брала.  Это был кусок  чёрного хлеба,  в ширину большого пальца моей детской руки, отрезанный целым куском  от кирпичика. Я его брала и бежала на базарчик, который всегда тусовался  на  противоположном  углу улицы.  Я вставала в ряд торговок и протягивала кусок прохожим. Совсем скоро находились желающие и покупали  у меня этот драгоценный кусок хлеба.

На эти деньги я покупала здесь же на базарчике две конфеты - они были длинные, в виде цветной закрученной трубочки,  завёрнутые в прозрачную бумажку. Вся прелесть  заключалась в том,  что хлеб съедался бы сразу,  а конфеты можно  было сосать долго.
Потом я бежала на вокзал.  Если подниматься по лестнице, расположенной где-то сбоку вокзального здания,  а не по центру,  можно было попасть в зал ожидания для транзитных офицеров. В зале был экран и им часто показывали кино. Я, как и многие другие дети, предоставленные сами себе,  пробирались в этот зал,  садились вдоль темных стен  на пол и смотрели фильмы.
На вокзальной лестнице,  пролетом ниже этого зала, всегда стояла женщина  с аптечным товаром,  разложенным в ящике под стеклом.  Ящик висел на ремне через плечо и ещё у него были откидные ножки, которые можно  было  легко разложить или -  сложить.  Я  у этой женщины всегда на оставшиеся деньги покупала таблетки пертусина.  Он был дешёвый и сладкий - десять  таблеток, завернутые столбиком в бумажку.

А бабуся в это время таяла с каждым днём.  Она  никогда  не  была полной, а теперь стала совсем похожа на скелет, обтянутый кожей. А в один из этих голодных дней она просто перестала вставать  с кровати. Где-то в это время приехала мама.
Вызвали врача. Он сказал, что помочь уже ничем не может,  т.к.  у бабуси - дистрофия и жить ей осталось недолго. Бабусе сказали, что врач поставил диагноз - атеросклероз.

Вернулись домой Боречка и Мила. Папе удалось прислать  из  Москвы  посылку.
В  ней оказалась, кроме каких-то продуктов, большая буханка белого хлеба.  Она мне запомнилась большой - большой, белой - белой, с коричневой сверху корочкой и, наверное, очень вкусной.

А ещё один раз нам дали американскую посылку.  В ней была длинная  железная банка  с  беконом.  Это  были узкие кусочки шпика,  который просто таял во рту.  В посылке было много чего вкусного и  в  первый раз мы попробовали жвачку.  Она была в виде белых подушечек, похожих на конфеты.  Были в посылке пакетики: с яичным желтком в виде порошка, с сухим молоком и что-то ещё...

Всем на удивление бабуся не умерла.  И, по обыкновению, через силу стала потихоньку вставать...

                БАЗАРЧИК

Недалеко от нашего дома,  в конце улицы Саксаганского был "Евбаз" - большой базар - привоз. Перед базаром была большая площадь, на которой всегда стояло много машин и лошадей  с  подводами.  Теперь  на этом месте - метро...

Но мы любили ходить не на этот базар, а на базарчик, располагавшийся на Вокзальной улице.  Ниже улицы Саксаганского,  начинаясь от моста, вдоль  железнодорожных  путей протянулась улица Гайдара.  Чтобы попасть на неё, мы пробегали квартал по своей улице, затем сворачивали за  угол,  сбегали  под горку и, уже пройдя немного по улице Гайдара, попадали на небольшой,  но очень уютный рынок. Там, в основном, торговали приезжающие с пригородными поездами крестьянки. Здесь много было всего вкусного. Помню, как подойдя к ряду, на котором горками были  насыпаны  на  столах  семечки,  я  двумя  пальчиками  брала одну  семечку,  а ладошкой зачерпывала горсточку  и  с  невинными  глазами спрашивала - "А почём семечки?"... Горсточка из кулачка высыпалась в кармашек платья. Пробежишься так вдоль всего ряда, смотришь - в кармане семечек прибавилось.
Наверное, таких как я, было много. Мы были похожи на воробьев,  которые стайками налетали на те же семечки.  Но от  воробьев  торговки  отмахивались,  а нас они не замечали.  Может  быть, просто жалели?

У  нас  дома редко водилась картошка.  Но, если она бывала,  чистили её тоненькими полосками.  Шкурки не выбрасывали,  а копили. Они высыхали и поэтому накопить их -  было трудно и долго.  Но, когда набиралось маленькое ведёрочко таких очисток,  то или я или Боря  бежали на этот рынок. Не в рядах, а прямо на земле располагался ряд продавцов жмыхом. Они же покупали картофельные очистки для скота. Взяв наше ведёрочко, такая торговка долго перебирала наши очистки, уж больно они были тощими.  Потом долго рассматривала нас, а потом высыпала  очистки в свой мешок, а нам давала кусок жмыха. Мы не уходили, молча смотря на неё. Она начинала ворчать, потом что-то шептать, но в итоге добавляла  нам  ещё  кусочек.  Жмых  был желто-коричневого цвета,  жёсткий. В нём было больше шелухи от семечек, чем чего-то съестного. Но это было так вкусно.  Разделив жмых поровну, мы долго его грызли, сосали, мусолили,  остатки прятали в карманы,  а потом, не выдержав, опять грызли. Ведь это было не просто лакомство, но и еда...

                БОЯРКИ

Помню, когда Боречка находился в санатории, в Боярах, я решила к нему съездить. Гостинцев я ему не могла привести, а мне в дорогу бабуся дала кусочек чёрного хлеба, смазанный капелькой подсолнечного масла.

До Боярок я доехала электричкой. Санаторий был окружен высокой металлической изгородью. Перелезть через неё я не могла. Увидев кого-то из ребятишек, я попросила позвать Бориса. Мы так и разговаривали, стоя по разные стороны забора. Когда я вернулась на ж/д станцию, чтобы ехать назад, обнаружила, что потеряла билет, который был куплен – туда и обратно. Денег не было. На перроне сидело несколько торговок с семечками и ещё чем-то. Я прошлась по ряду, предлагая купить мой кусочек хлеба. Я его не съела, заранее решив, что постараюсь привезти его назад для бабуси. Торговка дала мне деньги. Я купила билет. Через некоторое время пришел поезд. Стоянка была короткой. День клонился к вечеру. Многие, приехавшие утром, возвращались назад, в Киев. И – о, ужас! Я увидела, как все двери в вагоны, итак уже забитые людьми, осаждаются желающими уехать. Билеты никто и не спрашивал.
А поезд уже трогался. Люди цеплялись за поручни ступенек. Уцепилась и я. Когда поезд набрал ход, часть людей со ступенек утрамбовались в вагон. А я так и ехала, пристроившись на нижней ступеньке вагона, и крепко уцепившись за поручни.
Страх от опасности такой езды ушел куда-то далеко внутрь. Мной овладело другое ощущение – ветра, бьющего в лицо и какой-то новой неизведанной свободы, связанной с риском…

В 1947 году голод был ещё хлеще. Но мы в это время уже переезжали в Москву.  Киев  на всю жизнь остался в моей памяти одним из любимых городов.

                СПУСТЯ 40  ЛЕТ…

Работая в НПО "Химавтоматика" с 1980 по 1990 год,  я  очень часто бывала  в  Киеве в командировках.  Поскольку я была не простым исполнителем, а относилась к числу руководителей,  нас  встречали  с уважением и почётом. Нас поселяли всегда в гостинице - "Славутич", которая располагалась на бывшей окраине Киева, а теперь - в одном из самых фешенебельных районов города. Добираться в гостиницу нужно было на метро.  Метропоезд проезжал по мосту  через  Днепр.  Я  всегда  смотрела на проносившийся мимо берег золотого пляжа и вспоминала...
Практически в каждую из моих командировок,  нас возили на экскурсии  по городу.  Тогда я и побывала ещё раз в  ЛАВРЕ.  Многое во время  таких экскурсий я увидела впервые - то,  чего в послевоенные годы  в разрушенном городе ещё не было.
Но больше всего мне в душу с детства запали Киевские каштаны. Они растут везде - вдоль всех  тротуаров.  Огромные,  с широкими резными листьями, а весной с душистыми свечками - цветами.  А осенью под ногами везде  валяются  каштаны  -  в зелёных колючих скорлупках,  как грецкие орехи. Мы их набирали, чистили, сушили, а потом играли с ними. Всю  жизнь я мечтала вырастить каштан на даче или около дома,  в Москве. Мне лично это сделать не удалось, но мечта моя исполнилась.
Однажды весной,  в школьном дворе, который находится около нашего дома на улице Бестужевых, и где мы каждый день гуляли с собаками, проходил субботник. Школьники под руководством взрослых  посадили  по  всему периметру школы каштаны.  Они прижились. Сейчас это уже огромные деревья и на них, также  как и  в  Киеве, каждую весну в небо глядятся белые свечки душистых цветов...

                БАБУСИН  ДНЕВНИК

                1946 год

 08.01.46. Рождество. Дети никак не могли дождаться праздника. Ходили и просили: - "Когда ты, бабуся, будешь вешать коврики?" А когда  всё было приведено в порядок, не могли налюбоваться и подтвердили: -  "Как уютно,  как красиво, как чисто!" С самой Пасхи у нас вид комнат  был казарменный.

В сочельник ребятки ставили "башмачок".  Утром с восторгом доставали гостинцы,  но,  видимо, все ожидали подарков, которых не оказалось...
Бедные ребятки!" Воля и я рассказывали о праздниках из своих  воспоминаний.     В самый разгар уборки и печения булок пришла  классная  руководительница Иды с табелем.

Двойки по русскому и арифметике.  Остальные  тройки. Я рада,  что выяснила все наболевшие вопросы. Удастся ли мне  наладить её учёбу?  Но как мне жаль Иду, мою дорогую и любимую внучку...

На дворе + 2,  но сыро. Сегодня приглашаем пятерых ребят на ёлочку. Булок, рулетов,  пирогов напекли как будто вдоволь. Хватит дня на  три, главное как съедается всё быстро.  Закуски чуть-чуть.  Получила  на карточку только селёдку и всё!!!  Хорошо, что я ещё летом сделала  яблочное повидло. Ну и это хорошо!
Воля и Нина в отпуску, и поэтому у нас настоящий праздник -  невиданный и неслыханный.

Целый месяц у нас не было электричества.  Намучились  и  вдруг...  Нина закричала  таким диким голосом,  что мы подумали о нападении на  неё какого-нибудь разбойника.  Оказалось:  свет!  Все закричали. Как  раз нужно было зажигать ёлку. Вот бывают такие удачи!

Ёлка вышла удачная. Дети напрыгались вволю.

 20.01.46. Воскресенье.  День рождения Иды. Снова "собрали" подарки. Я - цветы и стакан сахару,  обещанного ещё в Казани. Мать и отец  - краски,  орехи, яблоки, конфеты, 30 руб. на кино. Боря - собственный пенал с цветными карандашами.

В два часа пригласили тех же детей,  что  были и на елке.  Ида так  была довольна, что сказала вечером: - "Ах, зачем сейчас не утро!"

Вечером, отпустив гостей, мы с ней отправились в церковь, где был  устроен духовой концерт на тему  "Рождественские  колядки".  На  Иду  произвело замечательное впечатление и она всё твердила, пойдём ли мы  с ней в следующее воскресенье опять.

Мила продолжает  все следить за всеми.  Кричит строго играющей на  рояле Иде: - "Играй хорошо! Смотри в ноты!"

Отец взялся  за новый приёмник.  Вытащил все части и разобрал их.  Боря спрашивает : - "Что папа делает?" - "Замыкание!" - отвечает Мила. Какая чёрная ирония...

 27.01.46. - "Боря, реши задачу: на полке лежит 10 книг. На 1-ой -  три. Сколько  лежит  на  второй?"  -  "А я почём знаю!" - совершенно  серьёзно отвечает Боря.  В такой формулировке ему задачи  непонятны.  Как он радуется, когда поймёт и как "замыкается", когда для него что-нибудь непонятно.

Воля сравнил Иду с положением русских,  когда мы отступали, а потом не успевали сообщать о  победах.  Первое  полугодие  закончилось  двойками и сплошными тройками, а теперь? Каждый день почти является с радостной рожицей: - "А я получила пять!"  Такая "победа" достаётся мне дорого:  я  "высиживаю" с ней каждый урок.  Но на всё пойду,  лишь бы наладить мою девчурку.  Со своим временем не считаюсь,  а  у  неё его совсем нет.

 04.02.46. Я занимаюсь с Идой уже как  следует.  За  первое полугодие - никаких знаний.  Заниматься с ней - целый подвиг!  Канючит, ноет,  капризничает, дуется, дерзит или "упрётся", не желая  отвечать на самые пустяковые вопросы.  Опускаются руки,  но любовь к ней, жалость снова поднимают во мне  энергию,  снова  принимаюсь  за  неё, зная,  что  больше  за  неё никто не возьмётся... Но если она в  настроении - она горы сворачивает, как соломинки.

 17.02.46. С Идой снова терплю муки:  все дело в её медлительности, она  не  успевает с уроками.  Учительница музыки, вызвав отца, прямо сказала,  что не знает,  что с ней делать:  совершенно разучилась читать ноты.
 Всё закатывает  наизусть.  А  такая способная!

Их звено ставило какую-то глупую миниатюру к 23 февраля.  Иде дали роль какой-то Машки.  Она увлеклась  пока.  Я  допустила  это только потому,  что эта игра сближает её с классом.  Возможно, и выдвигает.

Лгать не устаёт: сделает что-либо на глазах и сейчас же уверяет,  что она права. Уронила  и разбила картину. - "Сама упала". Мила сейчас же уличила: - "Бросила клубок  шерсти  и попала!"

К учительнице музыки идёт к 8 утра,  а приходит к 11-30.  Пришлось справиться.  Учительница тут же  уличила  (при отце).  Ида  пропускала  перед  собой  двух учеников,  сама шла  третьей. Результат очевиден.


 24.02.46. Вчера Ида выступала в трёх пьесках. Танцевала акробатический танец и участвовала в  пирамиде.  Вернулась  очень  веселой,  почти счастливой.  Я  так рада за неё,  что она начинает вливаться в семью класса и делается "своей". Но сегодня даже и не упоминает. Интересно бы знать, как она играла.


 27.02.46. Мороз - градусов 5. Характерный случай для Иды.

В воскресенье  с  Идой  проштудировала  всю  карту (моря,  горы и т.д.). Повторила карту истории.  Сделала громко разбор. Почти ничего  не осталось до понедельника.  - "Всё?" - "Всё". В это время приходит  её подруга по классу. - "Дай мне  книгу  списать  немецкий".  Ида:  -  "Дай, я тебе спишу сама".  Я спрашиваю, а для чего - немецкий? Разве  он сегодня есть?" Фрида отвечает: - "Есть". Ида: - "С чего ты взяла?  По понедельникам нет".  Я говорю: - "Ида, дай дневник!" Даёт. - "Вот  смотри, немецкий и география!" Ида:  - "У нас расписание  всё  время  меняется, пишется на клочках".  Фрида входит в азарт: - "Я учусь уже  здесь полгода (она из Костромы) и ни разу не менялось  расписание".  Ида, пунцовая,  как пион,  но не сдающаяся:  - "Ну, значит я списала  расписание не того класса!...  А у неё это другое расписание было "в  голове", а не в дневнике". Вот падите и предусмотрите все трюки моей ученицы. Трудно, ох трудно!  Труднее, чем стирка белья на всю семью и  мытьё таких полов, каких, может быть, теперь и в казармах нет.

 13.03.46. В субботу во время генеральной уборки,  сметая паутину,  я упала и расшиблась: ссадина во всю правую щёку, лоб и висок у глаза, коленку и голень правой ноги. Теперь нянчусь с ногой, а вид лица прямо невозможный. Когда-то поправлюсь!...
Воля уже третий день лежит в гриппе. 2-го была именинница. Все на работе, так  что праздничного настроения не создавалось.  Но Ида мне  принесла пятёрку и была счастливее меня,  чем угодила мне.

На другой  день мы с Идой были в церкви. Служил митрополит. Было прощённое воскресенье. Митрополит сказал слово. В конце службы он поклонился народу и попросил прощения.  Ида слушала внимательно. Я боялась, что она  меня спросит обязательно по поводу темы проповеди.  Так и есть. Тема очень скользкая:  прощение обид.  Что-то ей ответила...

Ну что сказать?... Ида не перестаёт бузить:  тут же на глазах отказывается  от своих слов и наговаривает на других.  Поднять её утром с постели нелегко. Одежда по-прежнему наспех снимается и комком бросается куда ни попало. Рейтузы, штанишки и чулки сразу сдёргиваются с талии и в таком виде - до утра. Не услежу, уйдёт не умывшись в школу. Причёсываю  и умываю сплошь и рядом сама.

 24. 03. 46. Учительница музыки пишет в дневнике у Иды: - "На концерте сыграла,  как всегда, хорошо, 5..." Ну а на уроках всё тоже и  тоже: не знает нот, не считает, не читает и т.д.

О её  поведении  развернулся целый клубок всяких историй,  напишу только конспект.

Началось с того, что она заявила, что у неё своих -  50 рублей,  но она их хранит не дома.  Почему? Она копит, чтобы сделать подарки и, чтобы никто не узнал. На все допросы потребовались с моей стороны часы,  но правды я не добилась.  Деньги, якобы у Фриды.  Отец пошёл вместе с ней к Фриде.  Последняя возмущена  и  отреклась.

Исчезла книга  Диккенса из библиотеки,  а появились три какие-то другие, якобы из библиотеки.  Воля случайно пошёл сам. Там чужих книг не  приняли.
На другой день Ида пошла вместе с отцом. Сказала на заведующую библиотеки.  Та отреклась.  Оказалось:  Диккенс у Фриды, которая  дала Иде свои книги,  чтобы скрыть обман Иды,  которая просидела всё  время у неё, а не была в библиотеке.

Открываю: исчезло большое количество открыток для альбома,  дорогих мне по памяти тех лиц,  которые мне их присылали и  по  ценности  их, в смысле красоты редкостной.

Попутно открывается какая-то тёмная  история покупки нот (Чайковского) у какой-то девочки за  50  рублей,  которая тайно  от  матери продала, и, дав Иде листа два нотной бумаги,  потребовала компенсацию в виде открыток.  При выспрашивании сказала,  что у неё денег совсем нет. Самое главное заключается в том,  что с  неё всё сейчас же, как с гуся вода: весела, как птичка.

Уходя в школу,  передаёт мне через Милу записку:  - "Я знаю,  что  меня все не любят,  все даже ненавидят, и поэтому мне всё равно, что  делается кругом". Придя вечером домой, она уже забыла, о чём писала.

Открылось, что у неё уже две двойки по  арифметике. Преподавательница русского языка жалуется,  что она сдвига никакого не видит,  что Ида  ей не подала пересказ "Муму".
Я возмутилась: у неё почему-то два раза написан один и тот же пересказ и мною проверен. Велела Иде подать  и показать.  Бумага одного пересказа изгрызена мышами (в  сумке  был  хлеб, а  сумка брошена),  а на другой работе красным карандашом поставлена пятёрка и росчерк. Сличили и уличили: сделала якобы - Фрида.

Трудно передать все её " трюки". Что это - испорченность или несерьёзность ребёнка?  Не могу понять. Но переживаются мною все эти истории так тяжело,  что я от всей души не желаю, чтобы судьба отплатила  ей той же монетой.

 08.04.46. Взяли Идин табель - пять двоек...  Не могу понять,  как это могло случиться, когда она ни разу не уходила в школу без основательно выученных уроков.  Труды двух месяцев,  неприятных моих с нею занятий,  пропали даром:  она осталась в пятом.  Её взяли из школы. Как обидно! Не могу передать.

 14.04.46. Вербное воскресенье.  Вчера пришла учительница музыки к нам домой специально сказать об "успехах" Иды. Сказать, как она измучилась с ней!
А главное,  Ида солгала, что учительница не дала ей  урок,  в то время, как учительница была в классе и ждала её. Говорила,  что у неё только пятёрки и четвёрки в школе!  Ну что будешь делать? Она плакала, но сейчас же с неё, как с гуся... вода!

 17.04.46. Страстная среда. Ида... Во время беседы с ней,  после визита учительницы  музыки,  я спросила Иду, почему она, играя по два часа, отходит от рояля с не выученным уроком? - "Я не думаю…" - говорит она. - "А о чём же ты думаешь?" -  "Как я скоплю денег,  сделаю себе уголок,  обставлю его..."  Попросту говоря, сосредоточить свое внимание на изучаемом она не может. Пожалуй,  это верно.  При грамматическом разборе, она, например,  долго смотрит на какое-нибудь слово.  Сначала я объясняла это незнанием, а теперь склонна думать,  что ей нужно усилие, чтобы сконцентрировать своё внимание и дать правильный ответ.

Мне запретили  тяжёлую работу. Без меня едва ли будет сделана надлежащая подготовка к  празднику:  до  сих  пор  я  выносила  всё  на собственных плечах без всякой помощи. Как горько сознавать свою беспомощность!.

 22.04.46. Пасха. Ида была на двенадцати евангелиях. Донесла горящую свечу до дома.  Была на выносе плащаницы, на Светлой заутрене и обедне. Освятили  куличик  и яйца.  Раздавали милостыню.  От всего в  восторге.

 29.05.46. Отдание пасхи. Ида выдержала на 5 по музыке и переведена из второго сразу в четвертый класс.  Вернулась с  экзамена  такой  восторженной, что  я  давно  её  такой не видела.  Её состояние меня  чрезвычайно обрадовало: значит у неё ещё нет безразличного отношения  к учёбе, она ещё "живой" человек.

Внучка всё та же.  Стараюсь приучить к хозяйству,  например - убрать постель сейчас же,  как встаёт. И что же? Раз убрала только в 5 часов дня. Во всём нужно каждый день, каждую минуту стоять над ней и ждать,  когда она закончит. И то сомнительно, чтобы она приучилась к аккуратности.
 
Во лжи делается виртуозной: купила три красные конверта и  старалась убедить меня,  что в таких конвертах письма отправляют без марок.

 19.06.46.  Вчера целый день пролежала из-за мигрени.  Лекарств от головной боли не было. Ида выручила: сбегала, купила в аптеке и я была спасена.

В субботу,  например,  она так провела день:  встав утром, купила хлеба, сбегала на базар, продала его. Позавтракала, пошла на музыку, занеся посуду  в столовую.  Обратно прошла через базар,  купила себе черешни и принесла обед домой.  Вымыла после  обеда  посуду,  вымыла везде полы (делает всё кое-как, грязно).
Захотела расколоть косточку  от черешни,  окинула глазами,  чем бы разбить её и не найдя  ничего, она взяла  непроливайку - чернильницу и раз!  продырявила у неё дно,  чернила на белой клеёнке, брызнули ей на платье... Ну что будешь тут говорить?!

 14.07.46.  12 июля Воля уехал в Москву. 13-го уехала Ида в лагерь санаторного типа в Боярки. Я ей купила за 380 руб. путёвку. Она по настоящему  счастлива. Но  как  продолжает меня расстраивать.  Пролила чернила и  залила салфетку,  которую я хранила как реликвию и только что постелила её на столик.  На другой день пролила снова, но уже на клеёнку. Потом она мыла её с содой и протёрла до дыр:  вид у клеенки ужасный, а эта белая, как скатерть клеёнка придавала светлый вид комнате. Но, ни слезинки сожаления, ни тени сознания вины, ни просьбы о прощении. 

 19.08.46.  Среда. Успенье.  Хотела вчера пойти с Идой в церковь,  но почувствовала себя плохо и не решилась идти. Нового ничего.

 01.09.46. Воскресенье. Завтра начинается ученье, но где будет учиться Ида,  ещё  неизвестно.  Везде  уже закончен приём,  вывешены списки, а мы только начали бегать по школам... Грустно!

 24.09.46.  За это время Воля у нас устроился на работу в Москвеи выехал в  Сызрань в  командировку. Но у нас всё неопределенно...
Ида поступила в железнодорожную школу.  Как будто обстановка  недурная. Но она всё та же.  Раз мне говорит:  - "Вот сначала хочется, страшно хочется учиться,  а потом всё надоедает". Записалась в кружок физкультуры. Работает  с  увлечением.  Учитель говорит - "У тебя талант!" Каково!  Еще маленькая она мечтала,  что будет циркачкой, артисткой, а теперь говорит о балетном искусстве.  Но смущается, когда  говорю, что везде надо много и много работать,  чтобы быть  знаменитостью. Подтверждение  моих  слов  она нашла в американском фильме -  "Балерина", который она смотрела с восторгом.

 06.10.46. Холода  не  прекращаются.  Уже давно топим печи.  Одели  тёплые пальто.
Из Москвы ничего нового.  Воля уже месяц не работает. Не удовлетворён.
Хлебный паек уменьшен мне - 250 грамм  и  детям.  Чтобы  хлеб подкупить - не хватает денег. Страшная нужда. Я забрала все деньги из кассы и теперь не могу купить Боре сливочного масла. Молоко ему достаётся очень редко.  Начались страшные очереди за хлебом. За вчерашний день мы ещё получили хлеба, но могут и не дать.

 13.12.46. Почти два месяца не писала,  но новостей  мало.  Москва всё в том же положении. Что-то не верится, чтобы мы уехали их Киева. Больше всех ждёт Боря:  - "Когда же? Когда?" Ответа ребёнку нет.
 Было родительское собрание у Иды. Надо было взять табель. Немецким совсем бросили заниматься. Как тяжело это переживается мною. У Иды свободного времени ни минуты, у Бори - хоть отбавляй. Предлагала записаться в физкультурный кружок.  Радости у  него  было без конца. Опять некому водить.
Так ли воспитывались мои дети: всё и  вся для них!  А у нас - капризы, дразнение друг друга, грубости, нежелание сделать что-нибудь для брата или сестры...

А дети,  ведь не виноваты. На них тоже все кричат с утра и до ночи...

На этом месте бабусины дневники обрываются…

В дополнение к дневнику, который вела бабуся, хотелось бы переписать несколько небольших стихотворений, вернее, поздравлений, которые в детстве писал  маленький – Воля и его братишка – Борис (бабусины детки). Эти стихи сохранились на пожелтевших листах бумаги. Меня они тронули своим слогом  и содержанием. А, впрочем, судите сами.

             Милому папе!
    Кто мольбами начинает дело всякое с утра,
    Бог тому сниспосылает помощь с неба для добра.
    Так молись, молись со восходом,
    С птицей утренней молись...
    В Храме Божием с народом
    Сердцем к Господу несись...
    И душа твоя мольбами
    Свяжет землю с небесами.

    Воля. 1916 год. 7.10
               
          
            Дорогому папе.
    В Рождество Христово дар Вам приношу,
    Вас тепло поздравить, папочка, спешу.
    Слов моих немного в этот день и час,
    Помолюсь я Богу горячо за Вас.
    Помолюсь, чтоб Вашим Бог помог делам,
    Помолюсь, чтоб вырос я на пользу Вам.

    Боря. Харабали. 1911 год. 25.12.

      
      17 февраля 1923 года.

    Позволь-ка нам поздравить
    Мамуля, с Ангелом тебя!
    И как подарочек представить
    Обет от Бори и меня.
    Распространяться мы не будем
    Про нашей лености дела,
    Зато уж обещанья
    Мы не забудем никогда.
              Воля.

           Милому папе!
    Папа! Ангел Вас хранит.
    Я вижу: машет он над Вами
    Своими чудными крылами,
    На Вас приветливо глядит
    Он любит Вас, благословляет!
    Он папу моего хранит!
    И много лет он обещает
    Его спокойствием дарить!
    С какою радостью встречаю
    Сей день прекрасный дорогой!
    С днем юбилея поздравляю
    Мой папа, милый, золотой!

    Боря. 1916 год. 7.10.

               
           Милому папе!
    Оделась травкою зелененькой земля
    И дымка легкая явилась уж над лесом.
    Залиты солнышком озимые поля
    И слышен звон... - Христос Воскресе!
    Поют скворцы, летят к нам журавли,
    А люди встретясь и поклон отвеся,
    Целуются и радостный вдали
    Все слышен звон... - Христос Воскресе!
    Весна! Весна вернулась к нам опять.
    Пасхальный звон гудит и хочется  без спеси,
   Без гордости, прощать, любить и  всех обнять
    И крикнуть всем:
                - Христос Воскресе!

    Борис Степанов. 1915 год.22.03.

ПРОДОЛЖЕНИЕ  СЛЕДУЕТ  В СЛЕДУЮЩЕЙ - ТРЕТЕЙ  КНИГЕ...