Рамилькины приключения. Первая часть

      В детстве два месяца из летних каникул Рамиль обычно проводил у бабушки с дедушкой в деревне. Деревня татарская, поэтому единственным языком общения во время каникул был татарский язык. Хорошей практикой в изучении родного языка и постепенным привыканием к  полезному труду были для Рамиля летние месяцы. Хочешь, не хочешь, язык начинал потихоньку усваиваться, откладываться в детской голове, а беленькие ладошки, изнеженные чернильной ручкой, притирались к навозной лопате, коромыслу и вилам.

     Незабываемое удовольствие доставляла Рамилю сама поездка в деревню. По двум маршрутам на красном трамвайчике до казанского речного порта, а оттуда на метеоре вниз по матушке Волге до районного центра "Камское устье" или русско-татарского поселения "Тенишево".

     Удобно разместится он в кресле возле окна с бутылочкой лимонада и едет, мечтает, внимательно рассматривает волжские берега и просторы. Светло-коричневые, почти красные косогоры, лесистые, хвойные яры и резкие белые обрывы с изогнутыми и куцыми соснами по дёрнистым кромкам ненавязчиво завораживали взгляд.  Увлекательными предвестниками начинавшихся Рамилькиных приключений становились плавные сходы к каменистым и песчаным берегам,  пятнистые коровки и коричневые лошадки, пасущиеся на пёстрых лугах возле воды. А заброшенные и жилые бревенчатые домишки вдоль обрывистых и пологих берегов, дачные острова с моторными лодками и рыбаками так и манили его в свои крепкие объятия. Полузабытые, потускневшие церквушки и печально покосившиеся, сползавшие в отвесные овраги могильные кресты на старинных деревенских кладбищах добавляли нетерпения и одновременно волнения скорее сойти на берег и погрузиться в атмосферу таинственной загородной жизни. Кучи прибившегося к волжскими берегам древесного сплавняка  на изгибах фарватера гасили мощь корабельных волн, расходившихся за метеором, уносившим Рамиля всё дальше от городской суеты. Долго хотелось смотреть ему на речные пейзажи, на необитаемые островки с мелкими заболоченными заводями и густыми зарослями плакучей ивы. Из окна мчавшегося метеора он успевал иногда рассмотреть в гуще полчищ тёмно-коричневого камыша многочисленные стайки диких уток, облюбовавших скучающие острова. Как на горизонте появлялся один из островков, опленнённых со всех сторон могучими волжскими водами, Рамиль внимательно вглядывался, стремясь обнаружить на суше бородатого Робинзона в компании со смугленьким Пятницей и неудачно замаскированные электрозарядные пушки капитана Немо. Ему казалось в тот момент, что-то загадочное или засекреченное  скрывается на этих безлюдных островах, а возле их подтопленных  бережков водится неимоверное количество язя, густеры и сорошки. Мимо проходившие пыхтящие баржи, гружённые полосатыми арбузами, и огромные пароходы с веселившимися туристами на верхних палубах уносили Рамиля в мечтах в неизведанные каспийские дали. Через приоткрытое окно метеора вовсю веяло речной прохладой, что  приятно бодрило пацана и не давало ему во время поездки вздремнуть.

     В наблюдениях за волжскими пейзажами быстро пролетало время, а белый метеор  на малых оборотах подходил уже к плавучей зелёной пристани. Ещё двадцать километров с ветерком в кузове попутки и дедушка с бабушкой встречали Рамиля с распростёртыми объятиями.
А в деревне его ждали новые детские впечатления..

     Жизнь кипела в деревне своим чередом, намного отличалась от городской, и люди совсем другие - к тяжёлому труду были они приучены. Наивные как дети, добрые и гостеприимные, каждый со своими причудами, поддёвками и изюминкой, юмором своеобразным - смешными поговорками и выдуманными захватывающими историями. Жили люди в деревне в меру открыто, без задних дум нехороших, а тропами своими ходили, друг на друга не оглядываясь -  отшельниками в душе были. Что не житель, то новый сборник со стихами, шутками, байками и местными традициями. И умиравший уносил свой сборник с собой, что-то не рассказав, не досказав и оставив глубокий смысл после себя...

      Одним из таких коренных жителей был Сабирджан-абый. Деревенские жители часто посмеивались над ним, поговаривали, что он в детстве четыре года в первом классе просидел, а потом и из школы исключили за неуспеваемость двоечника-ученика Сабирджана. Остался он с незаконченным первым классом. А сломается у кого-нибудь утюг, мотоцикл или радио, то к нему сразу бежит - Сабирджан-абый обязательно отремонтирует. Всей деревне прохудившиеся галоши и шины он подклеивал   изобретённым им фирменным клеем. Рецепта того клея до сих пор никто не знает в деревне, унёс Сабирджан-абый с собой рецепт на тот свет. Вот и думай, нужно ли мерить людей по образованию? Не так важно образование-то, а человеческое открытое нутро и людям помогает, и мир к лучшему меняет. Не интересно в школе было ученику Сабирджану, вот и отдыхал пацанёнок за партой в школе, от своих трудовых обязанностей по дому отлынивал.

     Сабирджан-абый жил с бабкой на другом конце деревни, а чтобы свою корову с барашками со стадом встретить, спускался на улицу, где бабушка с дедушкой Рамиля жили. Мимо их дома  возвращался с пастбища домашний скот по вечерам. Рассядется Сабирджан-абый на скамейке перед воротами, сложит свои трясущиеся руки на крючковатый посох, твёрдо обопрётся на них седым подбородком и истории неординарные начинает рассказывать в ожидании стада. Чересчур информативными его истории для Рамиля тогда казались. А Сабирджан-абый выпятит свои висячие губы, затем нахмурит пышные брови и дальше удивительными историями своего собеседника впечатлить пытается. На отчаянного пискаря, угодившего по наивности в рыбацкий садок, смахивал Сапиулла-абый во время своего рассказа. Ни одной его истории не пропускал Рамиль.
Сядет он и увлечённо слушает, лакомясь свежо-хрустящей горбушкой хлеба, обмазанной вкусным слоем сметаны и посыпанной сахарным песком сверху. Каждый день баловала этим лакомством бабушка Рамиля в летние каникулы. В свободное от хозяйства время она пропускала коровье молоко через ручной сепаратор, в результате чего и получался один из важнейших ингредиентов бабушкиного деликатеса под названием "каймак" (сметана в пер. на рус.)

     "Ну и премудрый же Пискарь однако..." - удивлялся Рамиль, внимательно выслушивая былицы и небылицы старика Сабирджана. Но в отличии от напуганного и очень осторожного подводного персонажа Салтыкова-Щедрина, Сабирджан-абый, действительно, премудростью от других деревенских жителей отличался - в прямом смысле этого слова. "А может Сабирджан-абый и вовсе дальний родственник Салтыкову-Щедрину будет?..." -  предполагал Рамиль во время очередной беседы с премудрым стариком. "Ведь и деревня наша "Оло Салтык" называется", - всё твёрже начинал верить Рамиль в свои предположения. "Неужели и великий писатель татарских корней будет. Неужто из этих же краёв родом? Наших салтыковсих корней?.. " - гордился городской пацан, сидя рядом с классным рассказчиком. А тот дальше продолжал развлекать своими историями, небось и не ведая о великом Салтыкове-Щедрине. Никогда и не присутствовал Сабирджан-абый на тех школьных уроках, где известные литературные произведения обсуждались.

   Были в деревне и местные выпивохи. Некоторых из них к касте святых того времени можно было отнести. Пили они, себя не жалели. Но ни только себя не берегли ради себя, и другим безотказно помогали, не требуя ничего взамен. Сапиулла-абый был из таких. Шаткая изба из почерневших брёвен, вот-вот рухнет, беззубый рот, измождённое не по годам лицо, частенько опухшее с похмелья, ни грамма жиринки в теле, вместо рук и ног одни мослы, прикрытые заляпанным бурым костюмом не с его плеча. Передвигался он по деревне на убогой телеге, запряженной старой клячей и людям от души по хозяйству помогал - иногда за бутылку или за скромный обед. Они с тощей лошадкой дополняли друг друга - как легендарная тачанка с пулемётом "Максим". Единым целым был их дуэт, но только вместо пулемёта не выпускал Сапиулла-абый из жилистых рук свой болючий и колючий хлыст. Ехал он подвыпивший на телеге и свою несчастную клячу по заду хлестал, чтобы та к пункту назначения побыстрее прибыла. А лошадка, опустив грустные глаза, покорно тащила разболтанную телегу с невесомым от худобы хозяином по важным благотворительным делам. Смотрел Рамиль на Сапиулла-абыя и сильно пугался. А у того во рту и днём, и ночью замусоленная папироска дымилась, время от времени содрогаясь в чехоточном кашле с соплями. Ну не видел Рамиль в своей жизни таких страшненьких людей в городе - с растрёпанными и немытыми волосами, с бесформенным лицом, покрывшимся сплошной сеткой из морщин, рубцов и шрамов. "Эх.... Чудо-юдо из "Аленького цветочка", а с сердцем добрым,  добрым..", - жалел Рамиль безотказного алкаша и еле сдерживался, чтобы не прослезиться. Очень впечатлительным был Рамиль. Он и в городе на базаре яблоки покупал из жалости у того продавца, у которого никто не покупал. А тот и рад был до смерти, что от своих кислых яблок избавился, продав их сочувствующему пацану за дорого. А в каникулы жалость Рамиля на деревенского алкаша сходила. Почему-то пить приучились в те времена многие деревенские мужики, боли в душе змием глушили и мизерное свободное пространство в тяжком быту им заполняли.

      Жизнь в деревне на взаимопомощи в основном держалась. Дружно срубы пилили и доски тесали, баньки и избы ставили, весело свадьбы играли, ярко сабантуи отмечали и усопших в последний путь провожали. Каждый второй мужик в деревне на баяне виртуозно играл. Усядется на деревянной скамейке возле дома, как затянет народную татарскую песню, так  вся деревня сразу и оживает - будто праздник или свадьба где-то. Уж больно любил Рамиль такие музыкальные мероприятия посреди тяжёлых трудовых будней.

      Были у того советского времени изъяны свои, но больше положительного от деревенских каникул в памяти у Рамиля откладывалось. Лишь светлые воспоминания  на переднем плане в его голове крутились. Научили социалистические времена людей любой мелочи радоваться, самой малостью обходиться. А в деревне этот момент по- особенному выражен был. Хоть и ругают часто колхозы, но к колхозному имуществу жители тогда трепетно относились - как к своему. У тракториста его колёсный трактор "Беларусь" или гусеничный "Казахстанец" с плугом перед окнами ухоженный стоял, а у комбайнёра - комбайн "Нива" тёмно-красным цветом переливался,   свеже-вымытый и отремонтированный блестел. Дядя Рамиля Хабир-абый водителем на автобусе "КАВЗ-685" работал, доярок на колхозный пункт дойки возил. У него автобус всегда начищенный был, можно подумать, что он не доярок возит по деревенской грязи, а народных депутатов по асфальтному шоссе. При рождении закладывается в человеке стержень этот хозяйский. А у деревенского жителя стержень ещё более крепчает в нелёгком повседневном быту, закаляется, чувства хозяина сильнее обостряет. Так и учится человек к своему национальному достоянию бережно относиться, чтобы и потомкам что-то стоющее осталось. Раз отношение к колхозной технике как к собственной было, то иногда её и в личных скромных целях использовали. Кто-то на гусеничном тракторе в магазин за водкой с закуской ездил, а кто-то на колёсном тракторе в соседнюю деревню к девушке на свидание. А некоторые романтики умудрялись на "Беларусе" и по несколько девчонок по ночам катать, хотя в кабине трактора и для двоих тесно было. Кто-то стройным жеребцом или мотоциклом приезжих городских красавиц завлекал, а кто-то и ржавым велосипедом не гнусился. Таковы были в деревне в те времена романтические ночи и своеобразные бесплатные аттракционы. Бабушка нажарит семечек в сквороде на керосинке после вечерней дойки, а Рамиль набьёт ими оба кармана брюк и бежит с приезжими девчонками делиться. Рассядутся они на толстых брёвнах поудобнее на окраине деревни и дружно грызут семечки, наблюдая за звёздным небом и про дальние галактики рассуждая. Иногда посадит Рамиль себе на колени приглянувшуюся ему девчонку и боязливо талию её щупленькую поглаживает, пока та его калёными семечками неотрывно довольствуется. Так и зарождались по вечерам на брёвнах у Рамиля первые нежные чувства и мужские желания.

      Иногда дед брал Рамиля с собой в магазин. Удобно разместившись на скрипучей телеге, запряжённой лошадью, он с нетерпением ожидал коротенькой экскурсии по деревне - по её узеньким улочкам и широким проспектам, сформированными буйной стихией при помощи глубокой колеи и застывшей смеси из ила, песка и всякой другой придорожной грязи. "Торррррр!!!! " - громко командовал дед, умело подёргивая за вожжи, и лошадка как вкопанная становилась возле входа в магазин. А Рамиль быстро спрыгивал с телеги и довольный мчался покупать ириски-кискиски с карамельками на подаренный дедом рубль. Какая радость была у сопливого пацана. Дедовская  команда-приказ для лошади "Тор" ассоциировалась у Рамиля со сладкими ирисками, хрустящими карамельками и сахарными подушечками, украшавшими   стеклянные витрины сельских соцгастрономов. А слипшиеся подушечки продавались и в каждом городском гастрономе того времени. Из-за отсутствия пары букв или перегоревших лампочек на вывесках некоторых магазинов их названия принимали весьма весёлый характер. Не гастрономы, а астрономы или вывеска "Ашамлыклар"(Продукты) на некоторых гастрономах Казани смахивала на непростой ребус для заезжего гостя - " .ша. лыклар". Вот и думай, что там! Шашлыки (шашлыклар-во множественном числе по-татарски) или слипшиеся подушечки продаются! Но а на деревенском гастрономе и вывески-то никакой не было. Все знали и без того, что это магазин, где новые галоши красовались по соседству с вафлями и семейными трусами, а сквозь другой кучки товара за эмалированными бидонами школьные тетради и альбомы для рисования проглядывались.

     Деревенский универсальный магазин располагался на небольшой возвышенности и иногда, поднимаясь круто в гору, лошадка по имени "Йолдыз"(Звёздочка) сильно тужилась, затягивая телегу вверх, и справляла свои естественные надобности на ходу.  Резко приподняв чёрный хвост, поджарая гнедая  начинала метать аккуратные, пропорцианальные шайбы, дополняя деревенское бездорожье небольшими препятствиями цвета хаки. На фоне зелёных холмов и глубоких глинистых оврагов, утыканными мелкими отверстиями, где ютились птенцы ласточек и стрижей, чёткая вереница  ароматных кучек, тянувшееся за телегой, провожала Рамилькин любопытный взор до самого магазина. Такие пейзажи и запахи из деревенских каникул оставались в его памяти навсегда. Запахи дымящих дров, тлеющего конского или коровьего навоза - незаменимого сухого топлива для выпечки рассыпчатой картошки в поле во время вечернего выгуливания коров. Или сладковатый привкус парного молока, надоенного бабушкой и выпитого им залпом из поллитровой стеклянной банки. Невозможно было Рамилю забыть после каникул то благоухание свежего сена, стимулировавшего изможденного труженика на новые мускульные резервы при разгрузке его из деревянного кузова 53-го Газа при заготовительных работах.

   "Ах, яраксызлар!!!!(непригодные)" - ругаясь, кричала бабушка Рамиля, когда один из баранов пробегал мимо их дома. Несмотря на  одинаковые мордочки и формы, бабушка различала своих баранов по комплекции и знала каждого будто в лицо. Обычно домашний скот безошибочно узнаёт дом и забегает во двор  хозяина по возвращению вечером с пастбища. Но не редко случалось, что  молоденькие, неопытные овечки или козочки пробегали мимо дома и терялись, а Рамиль потом их искал до глубокой ночи по всей деревне. Но это полбеды. Деревенское кладбище почти вплотную примыкает к дворам. А в те годы оно не было ограждено забором. По всей видимости, у руководства колхоза имени "Первого Мая", в состав которого входила немаленькая деревня "Оло Салтык", не было средств на установку забора вокруг кладбища или администрация деревни посчитала ненужным этот забор. Потерявшиеся козочки и бараны деревенских жителей безпрепятственно проникали на территорию кладбища и беззаботно там щипали сочную зелёную травку.  Добротная и усеянная крупной земляникой травка росла на кладбище. Вот и тянуло туда барашек, и козочек. А некоторые жители из близстоящих домов не редко пасли своих коров на кладбище. Их коровки вольготно  наслаждались пёстрым ромашковым натюрмортом и зелёным декором, заполнявшим бугорки и низины старинных захоронений. Только цветущая красота от хозяюшки-природы могла по-настоящему почтить память давно ушедших людей. А безобидные коровки из-за их нерадивых хозяев, охотно пожёвывая эту красоту, неумышленно метили в номинацию "Вандалки".

    В годы процветания развитого социализма государственное добро в виде полей, лесов и кладбищ принадлежало каждому жителю огромной страны. Не упускали своей возможности воспользоваться этим добром и заблудившиеся бараны с козлами - братья меньшие в соцгосударстве. Пользуясь всеми благами и льготами людей, и они по-хозяйски пожёвывали казённую травку на территории мира усопших.

     Как-то после изнурительных поисков и Рамиль с горькой досадой обнаружил своих двух баранов на кладбище. С важными видом они щипали огромные лопухи, торчавшие по краям заброшенного захоронения. Бараны старательно облагораживали сквозь проржавевшую оградку чью-ту забытую могилку. До чего не дошли руки людей, делали своими губами и зубами "несмышлённые" животные. А деревня в тот час уже погрузилась в вечернее спокойствие, жители потихоньку отходили ко сну перед тяжёлым днём уборочной поры. Лишь громкий собачий лай с прерывистыми завываниями, доносившийся из пары деревенских дворов, подозрительно нарушал сумеречную тишину.  Полуразвалившаяся, недействующая мельница ("Тегермян" на тат. яз.), сохранившиеся с давних времён, высоким чёрным привидением стояла посередине кукурузного поля неподалёку от кладбища и мерзко поскрипывала остатками лопастей при лёгком дуновении ветра. Она словно судорожно грозилась на всех, помахивая своими облезлыми культяпками. Рамилю показалось, что старинная Тегермян, взвалив на себя обязанности забора и сохраняя покой на кладбище, отпугивала случайных прохожих своими устрашающими скрипами. Но отважных баранов скрипы совсем не пугали. В своём мире живут эти безобидные и бесстрашные существа. Кидая испуганный взгляд то на баранов, прогулявывшихся среди могилок, то на яркую Луну, Рамиль затревожился ни на шутку. Сердце забилось так громко, что каждый его стук ощутимо отдавался в ушах. На холодной поверхности разгоравшегося ночного земного спутника всё отчётливее проглядывались контуры грустного девичьего личика, что добавило в Рамилькино состояние ещё больше жути, мути и страха. "Как же выгнать окаянных баранов оттуда?"- задумался он. Перед его глазами мгновенно промелькнули образы Илюхи Косого из "Неуловимых мстителей" и молоденькой паночки из гоголевского "Вия".  Запомнившиеся герои из ужастиков и боевиков тех лет окончательно добили в нём последние признаки смелости. А в это время со звёздного неба сама Наталия Варлей в образе Паночки-Луны пристально наблюдала за попавшим в беду пацаном, ехидно похлопывая своими чёрными ресницами. И где-то в зарослях кладбищеского лопуха дрожащим эхом отдавался испуганный голос Савелия Краморова. Вскоре послышался приближающийся грохот от катившейся по бездорожью дребезжащей телеги. Послушная кляча, не торопясь, тянула вдоль кладбища телегу с  напившимся в стельку Сапиулла-абый. Каждый вечер преданная лошадка доставляла домой своего потерявшего голову хозяина с очередной попойки. "Тьфу ты, чёрт! Всадник без головы катится. Так он и без галош ещё..", - с иронией проговорил Рамиль, удивлённо посматривая на безжизненное тело, болтавшееся на краю телеги. Обмякшие и грязные босые ступни выпивохи почти волочились по пыльной колее, иногда ударяясь о придорожные пригорки и шероховатости. Безобразное лицо изрядно захмелевшего деревенского чудища в  то мгновение сгустило и без того мрачные тона Рамилькиного вечера. Хорошо, что летающего диканьского чёрта Рамиль не обнаружил в тот вечер под Луной, чтобы поставить жирную точку в печальной картине. "А может чёрт спёр этот забор вместо Луны и где-то затаился здесь?" - по-детски продолжал он размышлять от страха. Многие фильмы из гоголевского репертуара часто показывали тогда в пионерских лагерях, поэтому они и врезались в мальчишеское пугливое сознание.

    Искоса поглядывая на мельницу,  повернувшись к кладбищу спиной, Рамиль шёпотом принялся успокаивать себя:

"Тегермян, тегермян!
Я трусливее, чем баран?
Страх свой пересилю в миг..
Не хочу я видеть Вия лик....
Вурдалаков мёртвые глаза...
Не пугает и Илюхина коса!
Тегермян, тегермян!
Не хватает тут армян..
Вот приедет Тиросян
Восстановит Тегермян!"

   Он старался отвлечь себя разными мыслями, спонтанно приходившими ему в голову. Поэтому и вспомнил про армян  не с то, ни с сего. В советские времена по деревням ездили неплохие мастеровые армяне и строили в колхозах новые коровники и другие подсобные помещения. Некоторые из них так и осели в этих краях, отстроив для себя целые поселения. Шабашниками (шабашниклар на тат.яз.) их тогда ещё в деревне называли. Вот и стал шабашник-армянин Тиросян тем вечером спасителем деревенской полуразрушенной мельницы в перепуганном детском сознании. А жители татарской деревни и сами не догадывались, что слово "шабашник" произошло от еврейского слова "шаббат"(суббота). Так и перемешались различные интересные жаргонные слова между многочисленными народами Советского Союза.

      В ту минуту, когда Рамиль шёпотом проговаривал скороговорку про мельницу и армян, в темени могильных оград с треском зашевелились кусты, раскачивая по периметру плотные заросли высокого папоротника, окутанного серо-белой паутиной. Случайно обернувшись в сторону кладбища, Рамиль подметил возникшее из дремучих кустов слабое очертание человеческого силуэта.

"Неуж накликал на себя беду, обращаясь за помощью к Тиросяну?.... Ву-ву-ву-рда-лак ч-что-ли на гор-ри-зон-те..." - вздрогнул Рамилька и, заикаясь, ещё сильнее затрясся от страха. А пугающий силует всё ближе и ближе, словно в замедленном действии, подкрадывался в его сторону. По мере приближения в   неопознанном кладбищеском объекте Рамиль разглядел движущееся сероватое одеяние на тонюсеньких костяжках. Идеально прямые костяшки отливались фосфорным блеском при попадании на них тёмно-оранжевых лучей, исходивших от тусклой подсветки самого незнакомого объекта. Тем временем холодное небесное светило с личиком Паночки плавно затянули облака. Сквозь пушистое небесное покрывало уже слабо просвечивался до более родной ковшик Большой Медведицы. Начало быстро темнеть.
 
 "Уфф.. Одним меньше," - вроде с облегчением вздохнул было Рамиль, обнаружив, что небесное светило с чертами гоголевской покойницы затерялось в дымчатых, порозовевших от заката, облаках. Но неопознанный объект с элементами почти потухшей иллюминации внезапно зашарахался по кладбищу, то приближаясь к Рамильке, то резко отдаляясь от него. В кромешной тьме, галопом спустившейся с небес, чувство сильнейшего страха так овладело Рамилем, что он сразу позабыл про своих баранов и из его детского подсознания неожиданно выскочил встревоженный облик молоденькой девушки, про которую рассказывал на днях Сабирджан-абый во время ожидания скота с пастбища.

Продолжение следует:http://proza.ru/2021/09/06/1072