Цветок по имени Монстр День 4

             Странно, но меня совсем не раздражает стук колёс. Наоборот, когда я сплю, а состав делает очередную остановку, я просыпаюсь, и как мне кажется, долго жду когда, наконец, мы опять продолжим свой путь. Вот и сейчас что-то очень долго мы стоим на какой-то станции. Слышится громкий голос, объявляющий о прибытии и отбытии поездов, номера путей и время отправления. Вот бы нам кто-то так объявлял, куда ехать, лететь, плыть, чтобы встретить своё счастье. В какое время надо отправиться за ним и как оно будет выглядеть это счастье. Так нет! Судьбе надо поиграть с нами в игру «Попробуй, угадай». И счастье достаётся победителю, кто с первого шага, не делая ошибок, добирается до финиша. Только не верится мне, что существуют подобные победители. Так, чтобы сразу, шаг и мат. Недаром говорят, что счастье выстрадать надо. Только кому надо, зачем и почему обязательно надо выстрадать своё счастье, не объясняется.
                А бывает просто счастье? Не такое маленькое, какое получаешь от вкуса или обоняния, или обладания? А такое масштабное, чтобы раз, и на всю жизнь?
Поразмышлять на эту тему я не успела, потому, что даже не заметила, как состав дёрнулся и, стуча колесами, стал уносить меня всё дальше и дальше от моего дома. Туда, где возможно долго пряталось моё счастье. Такое, которое возможно, раз и навсегда.
                Пробудилась я незадолго до очередной большой остановки. Мария Ивановна уже сидела напротив причёсанная со стаканом чая в руках.
– Наташенька, проснулись, с добрым утром, бегите, умывайтесь, а то не успеете.
– Что-то лень меня одолела, – подумала я, – неужели я стала привыкать к такому свободному графику? Никакой внутренней дисциплины. Быстрее бы уже приехать в этот такой далёкий Владивосток. Угораздило же маму родиться так далеко, да ещё меня там чуть не родила.
– Что-то вы сегодня хмуры? Сны плохие одолели? – спросил Трофим, увидев меня умытой, но без настроения, – составите нам компанию с Марией Ивановной? Мы идём на прогулку.
– Нет, что-то настроения никакого, я лучше ещё полежу, а то когда ещё появится у меня такая возможность помять бока.
                А настроение у меня и, правда, улетучилось. Но ложиться досыпать я не стала. Глядя в окно, я наблюдала, как Трофим и Мария Ивановна, взяв его под руку, медленно, молча шествовали вдоль вагона.
                Странно устроена человеческая психика. Человек может скрывать в себе всё страшное, тяжёлое, нести на сердце боль потерь, предательства, беды, а раскрыть душу и выпустить эту боль, выплеснуть тяжесть совершенно незнакомому человеку.
              Человек спешит скинуть эту тягостную ношу молчания, но вскоре опять продолжает копить в себе то, о чём  должны знать близкие люди. Но от них всё скрывается. Почему? Мешают сомнения в том, что не поймут? Или это боязнь, что не захотят понять? Возможно твёрдая уверенность в том, что точно не поймут.
Почему сокровенное открывается чужим малознакомым, пусть и сострадающим нашему горю, беде людям? Боязнь получить от близких нам людей осуждение? Или страх перед их разборами, кто и в чём виновен в произошедшем? Скорее страх от категоричной, как приговор без всяких выяснений фразы  – сама виновата.
              Мария Ивановна зашла в купе и тоже, как и я стала наблюдать за провожающими. Напротив нашего окна стоял симпатичный мальчик, лет пяти и махал тонкой ручкой всем подряд, приговаривая:  – пока, пока!
– Забавный мальчик, – сказала я.
– Наш Ванечка был такой. Светленький, тоже такой забавный, – Мария Ивановна достала носовой платок и промокнула потёкшие слёзы.
Она опять осунулась, а я не подумав, что мой вопрос сделает ей больно, спросила:
– У вас был внук?
Я спохватилась, и хотела исправить положение.
– Что я говорю? У вас есть внук?
– Ничего, ничего, Наташа. У нас был внук. Ванечка, вот такой же славный мальчик.
Тихо постучав, вошёл Трофим. Его приход не прервал её воспоминаний.

***

             –  Пока Света училась в училище, мы ничего такого не замечали. Илья сдал на категории, перешёл в большой автокомбинат, он в соседнем городке находился, стал дальнобойщиком. Хорошо зарабатывал. Сам настрадался в детстве без семьи, так уж очень ему хотелось иметь свой дом, да, чтобы достаток был. Жену, детишек. Так  произошло, как по его заказу. После окончания училища, Светланка забеременела.
                Уж как мы все радовались! Пока она ребёнка носила, Илюша только, что пылинки с неё не снимал. Привозил ей всё, что она не попросит. И где он только доставал? Мы нарадоваться не могли. Думали, Слава богу, всё плохое позади.
              Родился у нас Ванечка. И до чего же на Светку похож был. Весь в неё. Беленький с кудряшками. Глазки большие. Не ребёнок, а куколка. Я запретила показывать его, кому попало. Боялась, сглазят, как и Свету нашу. Так и жили.
Помогали молодым, конечно. А как же, все вместе жили. Да мы с отцом рады были, готовы ночи не спать, сами голодные бы сидели, лишь бы у кровиночки нашей всё хорошо было, да возврата к старому не было. А уж как  мы с мужем Ванечку любили!
Слёзы опять прервали её рассказ. Женщина закрыла лицо руками, но тут, же быстро вытерла платком глаза. Казалось, она боялась, что слёзы не дадут ей продолжить его, или мы перестанем её слушать. Захлёбываясь слезами и прерывистым от тихих рыданий голосом, она запричитала почти шёпотом:
– Ванечка, бедный мой Ванечка... Наша радость, мы с мужем души в нём не чаяли.
Но баловать особо, Илья не позволял. Да мы понимали. Отец, есть отец.
Всё хорошо было, пока Света не вышла на работу. Устроилась медсестрой в «Скорую помощь». Мы сначала рады были. Сутки отработает, трое дома, всё больше внимания сыну, да мужу. Да знать бы, где упасть, соломки подстелили.
                Первый год работала, так вроде ничего, всё тихо спокойно было. А потом, пошло, поехало… Илья в рейс и она пропадает. На Ванечку кричит, всё он ей мешает. Ссориться с Ильёй начали. Да и муж мой совсем извёлся. За Илью заступался. Света и так к нам неуважительно относилась, а тут совсем озверела, прямо. Грубая, ничего не скажи, чуть, что  кидаться стала на нас в драку. Опять беда в наш дом пришла.
               А тут  что-то Ванечка наш стал на ушки жаловаться. Как у детишек бывает? Продуло или после купания плохо ушки вытерли. Я осмотрела его, думаю отит. Лечила, как положено. У Светы в детстве тоже бывало, так я ещё не забыла. Компрессы ставлю, проходит. Потом опять ребёнок жалуется, что больно ему. Хотела я его сама отвести в поликлинику, раньше водила, ничего. А тут Светка заупрямилась. Накричала на меня, говорит, я мол, медик, а ты меня позоришь только. Подумала я, действительно, мать всегда лучше знает, как лечить и чем.
А Ванечке не лучше, а всё хуже и хуже. Стал жаловаться на головные боли. Бывало, в коленки мои головкой упрётся, я его глажу по кудряшкам, а он плачет и так жалобно говорит:
– Баба, больно, больно.
             Я перестала её слушать, говорю:
– Грамотейка, ребёнка только гробишь. Не поведёшь к врачу, на дом вызову.
               Илья вернулся из рейса я его стыдить. Они поругались со Светкой, но она пообещала, что отведёт Ванечку к врачу. А на меня окрысилась, за то, что я не в свои дела лезу. Но как это не свои. Это же внук наш.  Но и врач не помог. Сунула она мне рецепт, говорит, вот выписали лекарство, успокойся. Да какое же спокойствие, если ребёнку хуже и хуже.
             У  меня глаза от слёз не просыхали. А она к Ванечке ещё хуже стала относиться, чем раньше. То ремнём его побьёт, то затрещину такую отвесит, что мне плохо становилось. Мы с ней ругаться, а она на нас стала кидаться. Оберегали мы Ванечку как могли.
             Однажды она ушла на сутки, а я с Ваней в поликлинику. А мне врач стал выговаривать, почему я перестала приводить ребёнка на осмотры.
– Раньше я вас всем мамочкам в пример ставила. И обход специалистов вы вовремя проводили и прививки. А теперь, что случилось?
– Так мать отучилась, сама на «Скорой  помощи» работает. Поэтому она сейчас командир. Но недавно приводила, – говорю, – к вам, лор рецепт выписал.
         А врач и говорит, что нет в карточке никаких записей. Но осмотрела, посочувствовала, говорит, что у детей бывают небольшие нарушения кровообращения сосудов головного мозга. Отсюда, говорит и головные боли у мальчика. Со временем прошла я с внуком всех специалистов. Стали мы отит лечить, как положено, как врач наш прописал. На прогревания я его водила. А Светка или из-за этого, или совсем нас возненавидела, стала совсем невыносимой.
              Как-то она пришла с работы, злая. Ванечка к ней: –  Мама, мамочка, –  а она его так оттолкнула, что он упал, да ударился так сильно, что сознание потерял. Муж мой прямо рассвирепел. Подрались тогда они. А Светка зло на него затаила. На отца-то родного?!
             Совсем  дочь наша чужой стала. Мы уж к ней и по-хорошему, и молчком, и с руганью. А толку-то…  Всех нас  ненавидит и всё. А Ванечку-то, за что? То отшлёпает, то как-то книгой какой-то тяжёлой по голове его ударила. Один раз стала его бить, и слова такие говорить ему страшные. А он сердечный… он ручонками закрылся, а рученьки тонюсенькие, а сам-то маленький, щупленький, только согнулся в коленках, головку опустил… и только одно ей:
– Мамочка, не бей меня, мамочка, не надо!
             Мария Ивановна закрыла лицо руками и разрыдалась. Мы, молча, наблюдали, не зная, как и чем помочь ей, судя по её землистому цвету лица, с ней мог произойти сердечный удар.
            Трофим, несмотря на её протесты, стал измерять ей давление. Я принесла стаканы с горячим чаем. Мне самой было не по себе от услышанного и знобило, как от непогоды.
             Проглотив таблетку и выпив горячий чай, Мария Ивановна немного успокоилась, перестала рыдать. Вытерла лицо мокрым от слёз платком и, ещё немного помолчав, продолжила.
                В этот день опять они поругались. Светка с Илюшей. Ванечка, как у него получилось, не знаю, нечаянно вазу разбил цветочную. Да, Бог бы с ней, с вазой той! Так нет, Светка со злости так Ванечку побила, что у него след от её запястья на щеке остался. Тут Илья в комнату влетел, увидел, что она творит, да на неё с кулаками. Я Ванечку схватила, к себе бедного быстрее отвела. Только слышала их крики со Светой, а потом, и крик мужа моего. Видно он Илье не давал бить Светлану. Положила на кровать внучка, пожалела, как могла сердечного, вернулась в комнату…
             А там,  горе, за что нам горе такое?
Мария Ивановна опять замолчала, глотая рыдания, а мне опять стало страшно за неё. Цвет её лица сравнялся с цветом шарфика, который скатился с седых прядей волос на узенькие плечи. Трофим молча протянул ей таблетку валидола.
– Захожу в комнату,  – чуть мотая головой из стороны в сторону, продолжала она, немного погодя, – а Коленька мой, Господи! Лежит на полу, а вокруг него лужа крови. А рядом Светка и Илья. Илья как увидел меня, да как закричит:
– Мать, не я это, не я!
Оттолкнули моего Коленьку от себя то ли Илья, то ли Светка. Он об угол радиатора и ударился виском. Это сейчас я думаю, что Светка всё и подстроила, она и угробила отца своего. А посадили-то Илюшу. Думаю, взял он на себя её вину. Пять лет дали. Как я справилась с горем таким? Одно радовало, Ванечка на поправку пошёл. Головка у него меньше болеть стала. А я, наоборот, чаще за сердце стала хвататься.
             Похоронила я мужа. Света ни разу Илье передачу в изолятор не отнесла. Всё я сама. Жалко. Хороший он человек. Думала я, а если Илья не взял Светкину вину на себя, как я думаю, а на самом деле он оттолкнул Николая. То, не по злому умыслу, а нечаянно в этой своре, которая из-за дочери вышла всё так получилось. Да и следователь, тоже всё понял, так мне и сказал, что жалко парня. Говорит:
– Признался ваш зять сам, что нечаянно оттолкнул отца.
– Я говорю, так не давайте ему большой срок. Мой Коля тоже попросил бы вас об этом. Илья хороший человек. И Ванечку, сына  любит, заботится о нём.
А следователь говорит:
– Да, всё понятно, мы тоже с глазами, поэтому и сделали для него всё, что могли. Убийство по неосторожности, статья такая. Если он у вас не дурак, то через пол срока выйдет, – по какому-то УДО. Вот  так сказал следователь.
            Потом похороны, суд. Тяжело мне было приходить в себя, после всего этого. Но надо было заставить себя жить. Не для себя. Для внучка моего Ванечки. А как же? Матери он и раньше был не нужен, а потом совсем в его сторону даже смотреть перестала. А для меня тогда одно было важно, Илюшу бы дождаться, самой не умереть.
            А тут мне дочь моя и заявляет, что ждёт второго ребёнка.