Цветок по имени Монстр День 5

Мария Ивановна, как сидела, рассказывая нам, сжав свои пальцы в тугой клубок, так и продолжала сидеть, прервав рассказ. Казалось, что она отправила сознание куда-то далеко в свои воспоминания. Она смотрела в одну точку и казалась совершенно обессиленной.
– Мария Ивановна вам надо прилечь, это таблетки начали действовать. Не надо сегодня больше ничего вспоминать. Вы вздремните, я скоро подойду.
Попросив меня приглядеть за соседкой, Трофим куда-то ушёл и вернулся минут через сорок. А в его руках был небольшой судок с горячим супом из вагона-ресторана.
Нам с трудом удалось уговорить Марию Ивановну проглотить хотя бы горячий суп, и мы были рады, что после этого на её щеках появился слабый румянец. Я помогла ей лечь спать, а сама по настоянию Трофима проследовала с ним в вагон-ресторан, где у него наладились дружеские отношения с коллективом этого заведения.
Я рада была горячему супу, потому, что мой желудок, уже отказывался от сухой пищи. Забота Трофима не только о своём здоровье, мне импонировала. Плотно пообедав, хитрец сказал, что ложиться спать после такого ужина можно лишь часа через четыре,  которые мы и провели сидя за столиком в уже пустом, убранном и тёмном вагоне, конечно с разрешения знакомых Трофима. При свете маленькой настольной лампы, попивая горячий зелёный чай и беседуя на различные темы, которые открывали для меня Трофима всё лучше и лучше, мы провели почти всю ночь.
Всю ночь лил дождь. Пробудившись, мне показалось, что за окном вечер. Но это были тучи, которые, казалось, упали на видневшиеся из окна купе поля. Полоски дождя, издалека, казались нарисованными детской рукой.
Трофим принёс горячий кофе, чему я была очень рада. Мария Ивановна, как всегда сидела у окошка. Руки её лежали на коленях с крепко сцепленными тонкими пальцами. Она как-то выжидающе смотрела на нас.
Трофим, оказался проницательней меня.
– Мария Ивановна, я правильно понимаю, что вы хотите закончить свой рассказ?
– Да, ребятки. Завтра мы с вами простимся. Поэтому хотела рассказать вам всё до конца, больше, наверное, не осмелюсь ни с кем откровенничать. Не смогу. Это очень больно. Да и как можно кому-то такое рассказать?
             Вот всё думаю, наверное, на мою жизнь сразу много счастья выпало. Потому, что повезло мне испытать женское счастье, мужа встретила хорошего, порядочного человека. С тётушкой его, которая мне мать заменила, тоже повезло. Жили мы все душа в душу. В доме лад, да склад был, поэтому и достаток водился. Да неужели чья-то чёрная душа позавидовала, поэтому и ушло, пропало моё счастье, оставив на сердце только боль? А долго ли осталось мне эту боль носить?
Как сообщила мне Света, что срок поздний, и что рожать ей придётся. Так и сказала, придётся рожать. А у меня, как не к добру, так сердце заныло. Нет, вы не подумайте я, конечно, не против деток. Но почему именно её, Бог решил детьми наградить? Ванечка ей не нужен был, а уж второй ребёнок, тем более, зачем ей.
Плохо мне стало, расплакалась я.
– От Ванечки не знаешь, как отделаться, а второго рожать собираешься, – спрашиваю, – чей ребёнок, от кого?
– От Илюшки, – говорит, – не разрешал он мне от ребёнка избавляться. А потом всё это случилось, не до того было.
Детки - Ангелы, конечно, не виновны в грехах своих родителей. Говорю ей:   
– Раз так получилось, рожай, как-нибудь выдюжим.               
         А у самой душа не на месте. Сердце моё совсем без Коли истосковалось. За Илюшу душа болела, как он там. А за Ванечку и душа и сердце. Потому, что видела, что не любит она его. А ребёнок разве может понять, что мать его просто ненавидит? Иногда он к ней подбежит, обхватит ручками, а она его как отшвырнёт, да ещё вдогонку оскорбит или хуже того, затрещину влепит. Он ко мне прибежит, плачет, понять ничего не может. Так я старалась его всё время подле себя держать. Говорила ей, отдай Ванечку в садик. Там ему скучно не будет. Что он весь день один, да один. Так она, нет, говорит, и всё.
– Не лезь в мои дела, сама разберусь.
             Нелегко нам с Ванечкой с ней было. А уж когда малышка родилась, ещё тяжелей стало. Я совсем заболела. То давление, то сердце. Не могу помогать как раньше. А Светка как сердиться начнёт, так на Ванечке зло своё тренирует. Бьет его, чем попадя, и всё норовит по голове ударить. А мне, глядя на это, ещё хуже. Стал Ванечка опять часто жаловаться на боли в голове. Светка таблетки какие-то ему даст, а ему ещё хуже от них. Я не вытерпела, сама его по врачам повела. Все врачи плечами пожимают, ничего особенного не находят. А Светка узнала, что мы у врача были, и со мной в драку. Сильно побила она меня тогда. А мне с ней никак не справиться. Мне бы не стыдиться, а в милицию на неё заявить. Так нет. Как людям в глаза смотреть, да объяснить, за что дочерью родной битая. Теперь жалею.
                Как-то, пошла я на рынок, по дороге мне плохо стало. Голова до того закружилась, что упала я. Очнулась только в больнице. Это всё я виновата. Если бы в больницу не попала, не случилось бы этого.  Как жить-то теперь? Лучше бы я умерла тогда вместе с мужем.
                Неделю лежу ничего не знаю. Как там дома? Как Ванечка там без меня? Его и защитить кроме меня не кому. Услышала мои молитвы Света. Появилась. С малышкой пришла. Гостинцев мне принесла. Я удивилась, сколько раз мне раньше приходилось в больнице лежать, но она ни разу ко мне не приходила. Всё соседка моя придёт, посидит, всё расскажет, что видела, да слышала, успокоит, хорошая женщина. А тут дочь пришла. Вижу, самой на месте не сидится, а вид делает, что ко мне пришла. Сидит, так ни о чём говорит. Я всё про внука выспрашиваю  что он, да как, почему его не привела? А она только отмахивается, тяжело мол, с двумя детьми тащиться через весь город, поэтому Ванечку дома оставила. Говорит, что он большой уже, сам может дома посидеть. Какой большой?  Пять лет, шестой годок только и пошёл ребёнку!
             А Света как пришла разок и всё, опять пропала. Обидно было конечно, дочь всё-таки. Соседка, наверное, заболела, что-то тоже перестала меня навещать. Думаю, ничего, дело к выписке идёт. А у самой сердце щемит, щемит, сил нет.
Домой рвусь, а врачи меня не выписывают, глаза отводят, завтра, да завтра. Потом пришли. Зашли толпой в палату: врач, медсестра со шприцом, с ними ещё кто-то, попросили лечь в кровать. Чувствую неладное что-то.  Спрашиваю у них, с Ванечкой, с Ванечкой что?! Они глаза опускают. Думаю, довела Светка мальца до больницы, точно. Без меня его защитить некому. Такая у родной матери ненависть к ребёнку. А потом врач и говорит: нет больше вашего Ванечки, убила дочь ваша своего сына, внука, значит вашего.
          Больше я ничего не помню, что потом было со мной. Темнота свет застелила. Время остановилось. Ни есть, ни спать, ни разговаривать, даже не помню, сколько дней не могла. Через некоторое время меня соседка из больницы к себе забрала. Не могла я в свой дом войти. Она-то мне всё и рассказала, что и как было. Потом на суде  все  подробности услышала.
               Появился у дочери любовник. Об этом мы с мужем и так догадывались. Ещё с Николаем её стыдили, за что Илюшу она так мучает. Он в рейс, она пропадает. Несколько лет любовь на стороне крутила. А как избавилась от мужа, думала, что этот любовник сразу её в жёны возьмёт. А он знал-то, что дочь ребёночка ждёт. Так ей и сказал, что с одним с маленьким он взял бы её в жёны, а вот с двумя, она ему ни к чему.
             И эта злодейка, что удумала? Решила избавиться от Ванечки. Да мне бы отдала! Я бы только с радостью с внучком осталась. Лишь бы оставила она нас с Ванечкой в покое. А может, соседка и права была, когда мне сказала, что может потом Света хотела и от меня избавиться? Зачем я ей старая, да больная? Да уж лучше бы меня сначала извела, а Ванечку в живых оставила.
Трофим достал таблетку валидола. Мария Ивановна, также молча и безучастно взяла её в руку, но даже не сделала попытки поднять кисть руки, чтобы положить её под язык. Так она и осталась у неё в крепко сжатом кулаке.
           Говорила  она монотонно, глядя куда-то мимо нас. Потом опять замолчала и сидела так несколько минут, словно каменная статуя. Мы боялись её тронуть. Но она опять заговорила. Так же тихо, без всякой интонации в голосе.
– В тот день, когда она ко мне в больницу пришла, она Ванечку задушила. Пояском от своего халата. А потом оставила его около кроватки, будто он играл, петельку сделал из её пояска, да и нечаянно и удавился сам.
                От меня вернулась, комедию разыграла. Плакала, рыдала, вроде как от горя убивалась. Соседей позвала, милицию вызвала. Но никто ей не поверил. Вся округа видела и слышала и знала, что не нужен был ей сын. Да и криминалисты приехали и сразу её раскусили. Всё по какой-то борозде поняли. И экспертиза показала, что она убила. А когда вскрытие Ванечке сделали…
Мария Ивановна посмотрела на нас, раскрыла ладонь, в ней лежала почти растаявшая таблетка валидола. Она закрыла глаза, словно прячась от того, что с ней произошло.  Потом посмотрела на свою ладонь, словно на ней лежала изломанная, раздавленная жизнь её маленького внука. У меня непроизвольно потекли слёзы.
– Представляете? Она его постепенно убивала. Медленно. По садистски... Она ему в ушки какую-то мазь закладывала, думала, что она в мозг пойдёт, капли капала… Она, она таблетки ему… А я то…Я… Я же думала, она его лечит. Я даже подумать не могла, что моя дочь на такое способна. Такую кроху, свою… мою кровиночку столько мучить.
Мы молчали. Молчала и Мария Ивановна.
– А малышка? – спросила я её.
– Мне не отдали. Сказали, стара уже. Да и я понимаю. Илюша выйдет скоро, заберёт доченьку свою. И меня, если доживу.
Она опять замолчала, но вскоре послышался её тихий шёпот.
– Ванечка, маленький мой… Как же ты терпел? Что же тебе пришлось вынести. Ты же жаловался мне, как твоя головушка болит. Всё говорил: баба, баба, у меня головка болит. Мы же ходили с тобой к врачу, чтобы мать изверг окаянный, не знала. Ничего не нашли, говорили, бывает такое, перерастёт. А ты, мой хороший и вырасти, не успел, Ангел маленький мой. Ванечка.
Мария Ивановна упала в глубокий обморок.
– Трофим, может зря мы вызвали её на такие страшные откровения? Сердце не железное. Перенести столько.
– Если бы у неё не было желания высказаться, мы бы не выудили от неё ни слова.
Но я очень переживала, за сердце женщины, даже после того, как Трофим обнадёжил меня в том, что всё будет хорошо.
– Не забывай, я кардиолог и врач «Скорой помощи».  А вот её дочери никакая помощь не поможет.  Я столько видел таких бессердечных деточек, но чтобы мать мучила своего ребёнка…
– Откуда они берутся. Такие жестокие по отношению к родителям, собственным или чужим детям люди? Гены? Но судя по Марии Ивановне, она добрая женщина и муж у неё был порядочным человеком, да и родители не прививали дочери ни ненависть, ни тягу к возврату. Обыкновенные люди, трудяги. За что она покалечила их жизнь и лишила жизни ребёнка?
– Вопрос вопросов. Жаль учёные не придумали инъекций добра и порядочности. И гены, здесь не играют никакой роли,  – сказал Трофим.
– Но, знаешь, в данном случае, я не думаю, что не так её воспитывали. Людям свойственно ошибаться, но если человек из своих ошибок, как дом по кирпичику, складывает свою жизнь, это уже его позиция.
 – В этом я с тобой солидарен. Мне пришлось общаться с таким контингентом… Откачаешь такого от перепоя сурагатом, спрашиваешь, оказывается всё есть: дом, семья, родители, которые бьются всю жизнь за него, но более двух недель он дома не выдерживает. Готов на всё, лишь бы уйти, потому что тянет его или её в бомжатник, в грязь…
– Но здесь ещё и другое. Какое-то слабоумие. Неужели она думала, что криминалисты её замысел не раскроют? Неужели своего ребёнка можно поменять на кого-то.
– Ты смотри, сама не свались в обморок, – Трофим взял мои руки в свои, – какие пальцы у тебя холодные.
– Переживаю. Как бедной женщине жить с такой ношей, – сказала я и заметила, как Трофим отвёл глаза в сторону.
– Может и тебе пора раскрыть свою душу? Или я не вызываю у тебя доверия?
– Если бы было так, как ты говоришь, меня бы сейчас с тобой рядом не было.
– Тогда открой мне свою тайну, почему ты хирург кардиолог, работаешь на Скорой помощи? Почему уехал так далеко из нашего города?
Трофим внимательно смотрел на меня, словно изучая. Мария Ивановна спала. Прервав тишину в купе, в руках Трофима зашелестела обёртка новой пачки сигарет, которую он пытался открыть. Положив сигареты на стол, он тихо произнёс.
– Я был женат. У нас родился сын с пороком сердца. С таким пороком долго не живут, самое большое дети доживают до семнадцати, восемнадцати лет.
Трофим замолк, вероятно, собираясь с силами продолжить рассказ.
– Понимаешь, я изучил всю литературу и весь материал, методики по этому пороку. Переговорил со столькими учёными, врачами. Не отказывался и провёл большое количество операций на сердце. Но такие операции делали только в Америке. У нас тогда не было такой аппаратуры. Надо было ехать в Америку. Но тогда какая Америка? Меня слушать никто и нигде не хотел. Говорили, что скоро и у нас появится такая аппаратура. Теоретически я себя подготовил. Искали деньги. Но сумма оказалась неподъёмной.
Разве можно было подумать, что через какие-то пять шесть лет, можно будет делать операции в любой стране, были бы деньги. Что нужная нам аппаратура появится и у нас всего через год. Теперь можно спасать детей при раннем обнаружении таких пороков. Но… наш мальчик не дожил. Он так хотел пойти в первый класс…
  Трофим закрыл ладонями лицо.
– Ты можешь, понять моё состояние? Состояние хирурга, который мысленно проделал такие операции сто раз. Я знал каждое свое движение, каждое действие, будь тогда у нас эта… аппаратура, эти инструменты…
Мы с женой не смогли вместе пережить своё горе. Начались упрёки, в том, что я хирург и ничего не смог сделать для своего ребёнка. Я не осуждал жену. Я понимал, что это у неё такая защитная реакция. Ей так было легче, зная, что наш сын умер не от недуга, которому мы не моги противостоять, а по чьей-то вине. Виновным она выбрала меня. И я себя корил, винил, ругал…   Больше я не мог оперировать. У меня стали дрожать руки. Было время, я запил. Тогда жена предложила развестись. После развода я уехал.
– Так далеко?
– Ещё дальше не получилось. Несколько лет я не посещал наш город. Родители совсем постарели. Их наше горе тоже подкосило. Взял отпуск и приехал домой. Родители просят вернуться. Друзья мне предлагают тоже вернуться, работать, как прежде. Вот я и взял билеты на поезд, чтобы всё взвесить, решить, стоит ли мне возвращаться туда, где было очень больно. Как ты считаешь?
– Я не могу решать за тебя. Не могу представить себя в такой ситуации. Но думаю, что сердце тебе подскажет, что надо делать.

 ***

Утром нас ждал Владивосток. Мы помогли Марии Ивановне выйти на перрон, где её ждала сестра, которая плача кинулась в её объятия. Когда эмоции от встречи улеглись, наша попутчица, повернулась к нам. Она взяла мою руку и вложила в руку Трофима.
– Ребята, только кажется, что жизнь долгая. Может это и так. Только пролетает она быстро. И прошлого не изменить. Живите будущим. И будьте счастливы.
Не разнимая рук, мы так и пошли вместе с Трофимом к своему счастью.