Дьявольская сила. Начало и из разных мест

Начало "старой - новой" повести и ещё, кусками, частично объединёнными с написанным ранее, отныне убранным
из "Прозы". Не только, дабы похвастать, но и подстегнуть себя к дальнейшей работе, которая без кнута плетётся,
как старая кляча по разбитой колёсами дороге.

"Я - часть той силы, которая всегда чего - то хочет,
может почти всё и никогда не устаёт."
Поздний Фауст


Не так далеко от Москвы - в пяти сотнях верст к югу, в некогда губернском, позже областном, а
с недавних пор опять губернском (коли есть губернатор) Воронеже, на одной из улиц (не важно какой), на
первом этаже пятиэтажной хрущёвки в двухкомнатной (чуть было не сказал "каморке") квартире, совсем не в
полночь, как можно было подумать, а где - то часов в семь пополудни начало проявляться это ... роман ли,
повесть, а может быть воспоминания, или просто некая фантазия на хорошо известную тему, предложенную сотню
лет назад глубоко почитаемым автором Михаилом Афанасьевичем Булгаковым.
Не будучи живущим давно (хотя как знать и об этом дальше), но имея свой взгляд на прошлое и будущее,
хочу сообщить следующее:
Отчасти литератор угадал, отчасти не совсем, а многое, не зная, придумал сам, как впрочем и создатель
этих строк. По сему в меру своих творческих сил, а также и постоянных вики - консультаций, пытаюсь подправить,
осовременить, а то и оспорить некоторые утверждения знаменитого писателя.
Вот вдруг выскочило слово "вёрст" ...
Ну, выскочило и выскочило, что такого?
А такого - то, что на улице двадцать первый век, а вспомнились вёрсты и влезли, и останутся.
Потому как всё переплетено - как расположением в пространстве нашем трёхмерном, так и движением по оному, то
бишь во времени!
Это не оговорка, а суть вещей, что подтвердил бы и далеко смотрящий физик, спрошенный, что стало бы
с миром, когда всякая малость его была бы единым порывом поставлена на закреплённое за ней место и продолжила бы
движение с той же скоростью, что имела ранее, проходя это положение ... не ломай голову непосвящённый - сие
означало бы повторение один к одному и всей последущей истории.
Итак, всё в этом мире связано и от всякой, самой малой, причины всего можно ожидать впоследствие.

Разговор с тем, от кого зависит - выйти ли всему этому и когда

Сидим втроём: я, любимая мною копчёная неизвестной породы рыбка и двухлитровая бутыль кваса красно -
ватого цвета с набором вкусов и ароматов, коим с успехом заменяю пиво. Четвёртый скрывается в тени и почти
себя не выдаёт. Молчун ещё тот, но сегодня чувствую некое шевеление, покашливание и шелест бумаг.
Что ж, подожду ещё, не к спеху ... (кто ж его знает кто там - сидит, шуршит, не видно ведь, а вдруг ...)
В темноте прокашляло и настала тишина ...
"Не угодно ли молодость вспомнить, Николай Тимофеевич", - и на стол мне шлёпнулась пачка листов,
исписанных хотя и гусиным пером, но почему - то странно знакомых почерком и содержанием:

"Я родился в середине февраля 18** года в селе Никольское Воронежской губернии недалеко от самого
города на пологом левом берегу реки Воронеж.
Крутой правый берег, застроенный невысокими кирпичными и деревянными домами, спускался к широкой,
до двух вёрст, пойме. Поперёк поймы была насыпана дамба с мостом и дорогой, соединившей город с двумя
слободами на этом берегу и дальше со многими сёлами и деревеньками, широко разбросанными по нашей чернозёмной
лесостепи.
На краю села стояла барская усадьба в два этажа с пристройками и большим амбаром, за которыми выросла
роща из сосны и берёзы, дальше начиналась степь.
Наша хозяйка, Анна Сергеевна Вронская, дама немного за сорок, жила без мужа, но неплохо устроилась и
одна, имея в поместье хорошего управляющего. Говорили, что у неё есть сын, который в своё время пошёл против
царя, а потом бежал за границу.
Раз в полгода, обычно в конце весны или в начале лета, когда просыхала пойма, и осенью, перед заморозками,
навещал её один знакомый, человек таких же лет, похожий платьем на городского. Он привозил книги, газеты и
всякую мелочь, заказанную барыней в прошлый его приезд. Всегда оставался ночевать и ему отводилась небольшая
комната на втором этаже. Комнату готовили загодя - убирали, проветривали и до приезда его запирали на
ключ.
Когда, мягко покачиваясь в рессорной бричке, он подъезжал к усадьбе, то острожно слезал
с неё и, разминаясь, медленно, вразвалку, шёл к парадному, оглядывая двор и постройки. К бричке подбегали
дворовые, выгружали плетёный короб с крышкой и заносили в усадьбу.
Выходила хозяйка и, встречая дорогого гостя, шумно охала, разводила руки и ждала обняться.
Он же, поднимаясь по ступенькам, был сдержан, но подойдя ближе, улыбался и они по - русски, три раза,
целовались.
В своей комнате он переодевался в домашнее, умывался и спускался на первый этаж, в гостинную.
Хозяйка уже сидела за накрытым столом. Они выпивали по рюмке рябиновой наливки и принимались за еду.
Тут же начинался и разговор и продолжался до вечера. Расходились уже в сумерки, он поднимался к
себе и сразу ложился спать, а у неё ещё долго горел свет и иногда открывалось окно, в котором между
штор можно было видеть неподвижный силуэт хозяйки.
По утру вставали не рано и не поздно, а как выспятся. Мылись, завтракали и начинались хлопоты
по отъезду. Сделав всё как надо, они выходили к парадному и коротко, но сердечно, со слезою, прощались.
Так продолжалось немало лет.
В одну из вёсен, после очередного визита гостя, хозяйка задумала нас, десятка с полтора детей
своих крепостных, обучить грамоте. Переговорила с мужиками - отцами семейств, купила, что нужно, в городе,
в усадьбе же сделали класс.
Нам было тогда лет по десять - пятнадцать. Грамоту никто не знал, да и не больно нужна она была.
Но хозяйская воля - закон, и про родителей, и про нас. А когда пришли в класс, увидели цветные картинки
на стенах и в книжках, глаза загорелись у всех. Так началась наша учёба.
Протекала она разно, как и все мы были разные, но дело потихоньку шло. Все стали читать - кто
ровно, кто по слогам, складывали числа, писали на досках и бумаге. Иные отставали, кто - то обгонял,
а я стал чуть не из первых. Анна Сергеевна, так хозяйка велела звать себя на уроках, приметила это
особо и на переменах подводила к шкапу с книгами, разрешала их доставать, смотреть, а потом уже и давала
с собой.
Отец с матерью поначалу ругались, но остыли и даже сами поминали о книжках, когда однажды барыня
зашла к нам в дом и говорила с ними, а потом подарила серебряный крестик. Крестик надели мне на шею взамен
старого, медного и наказали не лениться, потому как барыня "имеет на меня виды".
Я и не ленился. До лени ли, когда книжки стали интересней всего.
Время текло быстро, мы росли и однажды учёбе пришёл конец. Ждало то, что ждёт всякого из таких,
как мы - деревенская крестьянская жизнь. Не особо плохо, жили и раньше, но уж и не хорошо, особенно для
грамотных.
Так, наверное, и сложилось у других. Не знаю. Моя же жизнь изменилась враз, как налетела буря.
И захватило меня и понесло ...
Началось так.
Однажды наш гость приехал не как всегда, а в середине лета и ничего не привёз, а просто вышел
с саквояжем и пошёл быстро в дом.
Спустя время в усадьбу позвали меня и послали за родителями. В гостинной нас ждала хозяйка, гость
стоял у окна.
Увидели нас, пригласили сесть. Гость представился: "Алексей Иванович Хрусталёв". Барыня напомнила
наш старый разговор и добавила: "Вот время и настало. Собирайся, Коленька, в дорогу, да не забывай нас.
А пока иди - мне с отцом, матерью говорить надо".
Я вышел, чуть не в слезах, но и с радостью - как чувствовал, что жизнь моя пойдёт теперь другая,
о которой только и знал, что в книжках.
Так всё и вышло. Пришли домой и мать бросилась собирать в дорогу. Потом встала к образам в углу
и стала молиться, крестясь и плача. Отец сидел молча, опустив руки и думая своё.
Запомнил я эту картину навсегда и сейчас вижу, как стою с ними рядом и жду судьбы своей.
Провожали вместе с гостем. Стояло несколько человек: Анна Сергеевна, родители и из дворовых.
Ничего особо не говорили. Мать с отцом поцеловали меня, перекрестили, на том и кончилась деревенская моя
жизнь. Шёл мне тогда шестнадцатый год.
В Воронеж добрались далеко за полдень.
Когда подымались на высокий правый берег, я оглянулся и сердце моё опять запрыгало от радости и
сжалось от печали, что не увижу всё это более: до самого горизонта тянулась степь с перелесками и прудами,
была видна крыша барской усадьбы, меж дерев проглядывали наши избы и дымы от них растворялись в небе.

В городе я никогда ранее не бывал, но, трясясь в скрипучей брике по мощёным, булыжным улицам,
совсем не чувствовал неудобства. Наоборот - всё мне было интересно, про всё хотелось узнать. Но спросить
не решался и Алексей Иванович, наблюдая за мной, сам иногда указывал куда - нибудь пальцем и пояснял
словами.
Меньше чем за полчаса блужданий по улицам, добрались до места. Мой новый хозяин расплатился с
извозчиком, которого он давно, похоже, знал и мы вошли во двор двухэтажного кирпичного дома. Поднимаясь
по лестнице на второй этаж, я вдохнул в себя запах новой жизни и у меня закружилась голова ...

Вот уж неделю живу в городе. А привыкнуть не могу, всё как в сказке. Помню, встал тогда, на своё
первое городское утро и более было страха, чем радости. Спасибо, Алексей Иванович, понимая моё состояние,
не стал особо докучать.
Меня сводили в баню, дали новую, городскую, одежду, лапти заменили на носки и кожанные ботинки и
коротко, с пробором остригли в цирюльне. Затем предоставили самому себе и я начал днями хаживать в город,
возвращаясь в дом только на ужин и сон.
Каждый утро, после завтрака, взяв с собой кусок хлеба, пару картошек, яйцо вкрутую и щепоть соли
в кулёчке я отправлялся в неведомые мне "миры", как называл их Алексей Иванович, улиц, переулков,
базаров и площадей уже немалого к тому времени Воронежа. но знал уже, что это всё - частичка малая того,
что суждено будет увидеть ..."
Как в бане, окатило меня, но не освежился, а постарел будто лет на сто, а то и все двести.
Вспомнилось всё ...
Далее появилась пачка листов, начал смотреть, но захотелось окинуть взглядом и я прочёл несколько
строф из разных мест.

... Итак, Патриаршие оставим в покое, потому как началось всё лет за пятьдесят до московских событий,
когда и в Москве не было трамваев, тем паче в провинции ...

... Замечу однако: балы здесь довольно редки, ибо поводов веселиться много меньше, чем на
сопредельной стороне, зато проходят очень шумно, если не сказать буйно, что вполне объяснимо ...

... Кроме гостей была и обслуга, создающая помимо всего и своеобразный фон ("делаем, что
прикажут: надо - сдерём кожу, махнут рукой - будем веселиться") ...


... Вместо пропавшего где - то бакенбардиста рядом с Маргаритой козлоногий с загнутыми в бублики рогами
коротко и тихо, но очень убедительно произнёс: "Карету королеве".
И посреди лужайки на мокрой траве появилась карета с вензелями на дверцах, но не было ни коней, ни кучера.
"А где кони?", - удивилась Маргарита, - "Кони будут позже, а пока, несравненная, они Вам не нужны, Просто
садитесь и прикажи'те трогать".
Пока Марго садилась, возвратившийся с Енисея бакенбардист, не уставая болтать, понёс уж такую чепуху, что
сразу ей надоел.
"Трогай, чёрт побери", - осадила, то ли его, то ли неизвестного кучера, Маргарита.
Словно испугавшись, карета взлетела и растаяла в воздухе.
Почти сразу, слегка, думаю, промазав, она появилась опять, но уже рядом с Большой Дворянской в каком - то
тёмном переулке. Однако невидимый возница своё дело знал и спустя ещё пару минут карета катила по улице и вдруг
резко осадила возле какого - то двухэтажного особняка с наглухо зашторенными окнами.


Там

... "Простите, Маргарита Николаевна, что с корабля, как говорится, на бал. Но время не ждёт. Даже нас", -
встретил  гостью низенький рыжий толстяк в небольшой прихожей, где кроме парадной двери было ещё три и повёл дальше,
но не к центральной дубовой с блестевшей в свете укрытых стеклом масляных ламп золотой, как от шпаги, рукоятью, а к
простой, крашеной тёмной краской и с круглой деревянной ручкой.
От горящего масла шёл запах, не то ладана, не то чего - то ещё, такого же тягучего и торжественного,
по сторонам коридора стояли два зеркала. Более ничего не было.
"Коровьев", - представился здесь рыжий и, завернув в боковую дверь, они вошли в комнату, показавшуюся
Маргарите необъятной из - за тёмных углов, уходящих очень далеко и неведомо куда. Из одного тут же вылетела сова
и, сделав круг над головами вошедших, улетела в другой. В проёме стены вспыхнул огонь, осветил кривоногий стол и
стул, на котором сидел ...

Он

... человек среднего роста, неопределённого возраста и такой же непонятной национальности - скорее
европеец, но отчасти и южанин.
"Садитесь", - пригласил незнакомец.
Маргарита увидела ещё стул, появивший уже незвестно как. Она села и застыла, вглядываясь в лицо, обычное
и особое одновременно.
Сеть неглубоких, но чётко обозначеных морщин, отнюдь не дряблая кожа и взгляд - то рассеяный и погружённый
в себя, то выплывающий из глубины, цепкий и внимательный.
"Что же, здравствуйте ... королева", - коснулся Маргариты как будто из неведомых пространств голос, стал
приближаться, поднимаясь и обернулся баритоном с лёгкой хрипотцой.
"Успокойтесь, Маргарита Николаевна, расслабьтесь. Не угодно ли вина. Рекомендую - "Ардунское": полусухое,
не очень старое - какая - то тысяча лет в дубовой бочке, дуб с Араратских, кстати, гор. Бодрит, но не пьянит,
снимает все боли. Случается - ноет колено, Гела рекомендует грязь, а я предпочитаю Ардунское."
Маргарита сделала глоток и удивилась более, чем ожидала от напитка с неизвестным ей названием и вкусом -
как будто вернулась она с прогулки и, полная сил и впечатлений, опустилась на тот же самый стул, с которого
вставала за бокалом.
"Да, сударыня, не удивляйтесь - у нас здесь иные возможности и особая кухня", - произнёс незнакомец,
довольный эффектом, - "однако к делу, уважаемая, да, именно к делу. Как вы догадываетесь, некие ... хм, силы
нуждаются в ваших услугах. Довольно обременительных, но безопасных, а главное, хорошо оплачиваемых".
Маргарита замерла, возникла пауза. Наконец решившись, она спросила: "Но в чём услуги ...", - и замялась,
не зная, как обращаться к столь загадочной особе. В миг появившийся Коровьев нагнулся и не сказал, а почтительно
выдохнул ей на ухо: "Называйти Их "Мессир"", затем исчез.
"Не так часто, как нам бы хотелось, но раз в год, а именно сегодня, в эту ночь, здесь устраивается бал
Для наших подданных. Балу нужна хозяйка. Не согласились бы Вы стать ею ... только один раз, Маргарита Николаевна,
и Вы нас очень этим обяжете", - добавил он, слегка нагнувшись к Маргарите и сверкнув глазом.
"Я согласна.", - уже не раздумывая, выдохнула Маргарита.
"Что ж, всё правильно. Но хорошо и то, что спросили".
Камин потух, в темноте исчез и незнакомец.
Из дальнего угла вновь появился Коровьев и, положив левую руку Маргариты на свою правую, вывел её в коридор.

Гардероб

"Теперь Вам, королева, надобно приодеться. Не угодно ли выбрать наряд?"
Через зеркало, в которой было видно противоположное, за счёт небольшого угла меж ними, Маргарита могла
видеть себя и со спины. Далее началось то, что для любой женщины похоже было бы на чудо. Впрочем, оно так и было -
Маргарита, по совету Коровьева, щёлкала пальцы и её наряды менялись самым причудливым образом, вплоть до набедренной
повязки из банановых листьев. Другой рукой она меняла макияж.
Поиграв недолго в эту интересную игру, Маргарита остановилась на платье, виденном недавно в последнем номере
журнала "La Mode Illustree", который привёз ей муж из заграничной командировки ...
 


... "Мессир дан миру, дабы не впал оный в эйфорию, что есть болезнь, требующая лечения", - за эту "шутку" и пришлось
платить. И только Маргарита, побывавшая ведьмой и ставшая мудрее, поняла, что не смог бы Он простить никому - есть дающий,
который выше берущего ...
 
... Это только в сказках сорванное до времени, зелёным, яблоко может дозреть. Оно не созреет никогда! Вы же,
Маргарита Николаевна, человек взрослый и поэтому Вы здесь и, надеюсь, сделает всё как надо. Вы сильный человек, хотя и не
знаете всей своей силы. Используйте этот шанс ...

... Вы говорите - похоже, так что же в том, корни то одни, могут ли кроны сильно отличаться ...

... Дьявол - асоциальность, безусловный примат "моего" над "нашим". Но ты не одинок, есть по крайней мере ещё
один или одна и вас двое, но более никого. Счастливы ли вы? Нет. Счастье двоих невозможно. Вы погибнете. Но сегодня вы
оживаете, вы вместе и касаетесь краешка счастья, маленького, для двоих, но счастья ...

... В Раю вы не равны богу, как ранее на Земле, вы уже навечно лишены права выбора (по крайней мере в право -
славии) и становитесь "винтиками" в претворении воли всевышнего.
  В аду нет общего, в раю - индивидуального. Нет в них и счастья, которое есть золотая середина. Живите
между Небом и Аидом - на Земле. В ней все пути, в ней только и можно искать счастье ...