Ноль

"Отец Герасим, как повысить рождаемость в стране, а то вымирает Россия" – спросил я настоятеля монастыря в Майкопе. Три дня до этого я молился с монахами на службах, исполнял послушания – подавал кирпичи строителям; выносил мусор.

Когда Андрей вернулся из монастыря, и сидя на моей кухне у окна с видом на Москву-реку, рассказывал свои приключения, мне хотелось немного потролить:
 - Почему бы тебе, Андрей, не в монастырь, а в общежитие пединститута не сходить? Там много девушек, желающих повысить рождаемость в стране... Но так как друг серьёзный и обидчивый, я молча кивнул и слушал дальше.
 
 Отец Герасим внимательно посмотрел на меня и сказал: - "Знаете, мы спешим стать богами, а часто не успеваем даже стать нолем. Может, сначала из состояния "минус" дойти до "ноля"? -  Я понял, что со мной что-то не так, раз даже до нуля не дотягиваю, и потому решил не расспрашивать Герасима, а наблюдать жизнь в монастыре.

Вечером у нас был концерт. Рок-группы, конечно, не было в монастыре, но отец Герасим оказался хорошим певцом! Он на гитаре исполнил несколько песен БГ для паломников. Мы рядом с ним сидели на лавках. Тёплым южный вечером на монастырской горе стало как-то легко, радостно - как в нашей юности – лес, рюкзаки, палатки, костёр… и гитара. А потом Герасим спросил:

- Можно я исполню свою песню? О молитве. Самое ценное, что есть в жизни человека – это молитва…

Голос Герасима напомнил мне пение юноши в греческом храме на Крите. После заплывов на рассвете навстречу солнцу я успевал на утренние службы и был очарован византийскими напевами. Помню, как эхом отзывалось под куполом храма такое родное – Христооо Анести… смотрел на волны за окном храма, на византийского двуглавого орла в центре храма, такого же, как ранее видел в Айя Софии в Константинополе.

- В Стамбуле? - уточнил у Андрея.
- Нет… В Константинополе. Не турецкий ведь, а византийский Спас смотрел на меня со стены. Сколько раз его забеливали, а Он снова и снова проявлялся через штукатурку… Так и Константинополь в свой час проявится через Стамбул.

После концерта Герасим с помощником, монахом лет восемнадцати, отвели мужчин и женщин в разные помещения.
 - У нас нельзя мужу с женой в одной комнате ночевать. А то тяжело монахам…, - ответил Герасим, на мои поднятые брови, что нас с женой в разные помещения определили.

- Ну да, тут месяц воздержания нелегко пережить, а у них – всю жизнь мучения…, - сказал я Андрею. – Чему ж тут удивляться?

- Да я так, не подумав брови-то поднял. По привычке удивиться раньше, чем нужно. Пока помощник готовил место для ночлега я подошёл к книжному шкафу и увидел «Добротолюбие» XIX века. – Можно посмотреть?

- Да, конечно. Только без фанатизма, - улыбнулся Герасим. А то если пытаться сразу всё, что в умных книгах написано делать, надорваться можно и вере повредить.

 Немного почитал об Иисусовой молитве. Так нравится мне читать дореволюционные книги – представлять, как их держали руки человека из прошлого, стараться почувствовать его мысли, когда он читал эти строчки. А ведь попадаются заметки на полях. Так интересно – человека уже нет, а мысль его – вот она, грифельным карандашиком оставила себя здесь, в книжечке; своей мыслью прикоснулся к ней – она как рыбка во льдинке и проснулась, улыбнулась мне, подмигнула и – туда. И я за ней когда-то нырну. Успеть бы что-то черкнуть, что тоже найдут, разбудят. И улыбнусь тебе оттуда.

Пока я разглядывал Добротолюбие переведённое Феофаном, во двор вошли двое: парень лет двадцати восьми и хромающий старик. У парня был такой вид, что было ясно – вопросов лучше не задавать. Ехал однажды в электричке и разговорились с похожим выражением лица мужиком. Постепенно понял, с кем говорю. «На собаках» - так называли в девяностых способ ехать по стране бесплатно не на поезде, а на пригородных электричках из одной области в другую – незнакомец ехал к западной границе. Ему нужно было добраться до Французского легиона. Рассказывал, какие квартиры дают легионерам, сколько тысяч баксов зарплата.
- Не задают вопросов о прошлом. Главное – чтобы умел убивать.
Те ещё девяностые были. Помню, - переключается Андрей на новое воспоминание оставляя неутолённым моё любопытство, чем закончилось общение с будущим легионером-наёмником – как ехали мы с отцом и его товарищем на волге по деревне. Отец и его друг были директорами предприятий в одном из районов сибирской области. Остановились, о чём-то говорили. Подходит мужик со стороны водителя, просит опустить стекло. Друг отца опускает.
- Тебе киллер нужен?
- Нет, отвечает друг. Заводит волгу и подальше отъезжает от активного продавца.
В общем, парень этот мне лицом напомнил легионера и деревенского киллера. А много помню убийств было в нашем селе. Мало, наверное, запрашивали за свои услуги наёмники.
- Вы надолго? – спрашивает Герасим незнакомца с рюкзаком.
- Да, - кивает он, - надолго…
Ну, думаю, непростая история у нового послушника. А куда ещё ему идти? Где ещё у него будет шанс что-то поменять? Не всем же на собаках во Французский легион?

И понимаю, что прозорливости у Герасима никак не меньше моей. Ну, значит, так надо, раз и этого парня приняли в послушники. Видать, не только мне нужно до ноля подняться.
 
 - На следующий день после исповеди ко мне подошёл монах Харитон, - он был крупный, с громким, но не поставленным как у священников голосом, с начинающей седеть бородой. Отцу Харитону недавно исполнилось пятьдесят. Этим летом он уже пять лет как принял постриг, но сильно отличался активностью даже от двадцатилетних монахов, словно обратившийся в веру бывший парторг.

Отец Харитон позвал меня на обзорную лекцию по труду Феофана Затворника «Что есть духовная жизнь» - ЧЕДЖ, как называл ее монах, - словно каждый верующий должен сразу понять, о какой книге речь. Словно каждый читающий Святых Отцов так же назовёт и узнает эту книгу по четырём буквам, как любитель Достоевского скажет - Фёдор Михалыч; ценитель Булгакова - Михаил Афанасьевич, а методолог - ГП, - как пароль для своих, кто не может не знать Георгия Петровича Щедровицкого.

Харитон рассказал о книге над которой работает на основе ЧЕДЖ. Показал первые главы, рассказал концепцию занятий по духовному росту на основе рекомендаций Феофана Затворника.

Я увлёкся рассказом Харитона и пропустил причастие. Успел исповедаться, но заслушался и упустил главное. Молодой монах с таким жаром убеждал отказаться от греха, словно мы не в ХХI, а в третьем веке, когда вера была накалённой, обжигающей сознанием греха, что я долго не мог забыть этой исповеди. Монах, поколебавшись, разрешил идти к причастию, - надеюсь, отец Герасим допустит вас...

- Но я сам себя не допустил и не заметил этого, - сказал Андрей. - Жена с другими женщинами шла крестным ходом и была на причастии, а я отвлёкся на лекцию монаха Харитона и упустил момент. Вместо принятия в себя Его, слушал слова о Нём.   

- Когда вернулся из паломничества, понял, что ждёт долгая дорога из минуса в ноль. Но я не отчаиваюсь, верю, что с Его помощью получится.

За окном стемнело. Зажглись фонари на другом берегу. Андрей замолчал. И я смотрел вдаль и ни о чём не думал.