Спасение вороны

Ворона прыгает боком, как механизм со сбитой программой. Одна лапка не действует, левое крыло волочится. Наверное, подбито камнем.
– Так эти же и подбили.
– Да. Наверное.
Поставив сумки на землю, подошёл и встал. Раскинул руки и сказал этим, с камнями (Синедрион? "кто без греха..."):
– В меня давайте. Бросайте в меня, – пояснил для непонятливых...

Трудно, очень трудно поверить, что человек, читающий "Золотую розу" Паустовского, или начинающий день с "Visions de l'Amen", бывает подлецом и может поступать некрасиво. Но мы-то с вами знаем, что такое случается. Войдя, став частью геометрии добра и красоты, затем всё перевернуть, предать и эту прозрачную мечту о небывалой жизни, и себя, поверившего.

– А ты что же? Ведь видел... что же не выскочил?
– А я к тому времени уже умер, наверное, – программулька позволяет отвечать себе и вообще вести разговор с не знаю кем. – Да, я умер, и гниль идёт из меня, а я не боюсь.
– А чего тебе бояться.
– А чего мне бояться, если я умер.

Оказывается, можно быть добрым и умным на время. А выходя, оставить себя умницу там, где ты был придуман, где отсвет чужой души делал тебя и душевным, и духовным, и за порогом снова оскалить зубы, или развернуть лисий хвост.

Ударом ноги дверь из кухни распахивается. Нет, бедром открыла, бедовая. В клубах морозного пара и боа со страусом, туфли на шпильке, а в глазах туман после третьей, ты чудо как хороша с кастрюлей без крышки в обнажённых по локоть руках. В кастрюле затухающе, оргазмически добулькивает картошка – пионеров идеал.
– Ну, вы! УмЕршие, – ближе к столу... картошка, пионеров идеал. Тот не знает наслажденья, кто.
– За это дело... вонзим точию, – говорим псевдобасом, начисляя прозрачное по рюмкам.
Рюмки высокие севастопольские, конечно.
Начинаем поедать идеал, обжигаясь и пофуткивая... Мокрый пар валит из-под рук, и оседает на потолке, его же давно пора белить. В такие минуты чаще смотришь вот именно на потолок, в считаные минуты единения с идеалом.

Ещё труднее, почти невозможно – поверить, что сами создатели геометрий тоже не всегда жили по своим законам. Что "был убийцею создатель Ватикана..."
Или – ты можешь служить и Люциферу, хоть кому вздумается, и важно не то, кому ты отдаёшь душу, а ради кого ты это делаешь.

– А ты в боа-то чего, – прожё-вы-вая, – ты же до этого была в своём, а это не твоё.
– Дурак что ли?
Дерзкая после четвёртой.
– Я в Рио-де-Жанейро.
– Пять минут... пять минут... это много или мало...
– Нельзя что ли на пять минут в Рио-де-Жанейро?
– Если есть такое настроение – почему бы нет... Ты ж моя асимптота.
– Параллельная прямая.
– А ещё по одной?
– Всё равно параллельная.
– А в Рио-де-Жанейро?
– Рио-де-Жанейро – это кристаллическая сетка моей геометрии, – не закусывая говорит она, и прячется в страуса, как в туман, но я вижу – вижу-вижу – кристаллическую решётку, и не такая она и кристаллическая: тает, расплывается на глазах, – па-прашу не касаться меня вашими грязными немытыми лапами... мужланы!

Для того и геометрии. Впишем квадрат в круг, круг в квадрат. Сумма квадратов катетов всегда равна квадрату гипотенузы. А если не так – ну тогда, значит, "всё позволено".

Ворона скачет боком, мне не угнаться за тобой, птица. У меня сбиты крылья, оба крыла. Бензобак пробит, течёт. Поднесите спичку. Я – вылетел бы, фур-р-р – из этого огня...
– Не забудь взять жёлтую сумку. Ты взял жёлтую кожаную сумку?
– Да, я взял жёлтую сумку. Кожаную.
Хотя это кожзам.


16 августа 2021 г.