Шапка Мономаха - 24

И вот подошел день «Ч». Виктор Андреевич сел в поезд и поехал во Владивосток. На этот раз он не взял с собой Олю, она осталась с тетей Стешей. Позавтракав в вокзальном буфете, он не спеша двинулся в Президиум. Заседание начнется в десять, времени у него достаточно, важно лишь застать момент, когда Пеструшин появится в своем кабинете, начнет перекладывать из одной папочки в другую, свои главно-секретарские бумажки, и чтобы его никто другой не перехватил.

Зелинский рассчитал все правильно и застал Пеструшина как раз подходящим к двери кабинета.

- О, Семен Олегович! Доброе утро! А я как раз хотел с вами поговорить перед Президиумом. Можно!

- Конечно, Виктор Андреевич! Доброе утро! Заходите.

Зелинский вошел в кабинет вслед за Пеструшиным, уселся в кресло близ стола. Пеструшин тоже сел, по другую сторону полированной столешницы, смотрел вежливо, с ожиданием. Одутловатый, с большим пухлым лицом, с толстыми губами, с чуть выпуклыми, влажными глазами. То ли большой теленок, то ли маленький бегемот. Он абсолютно не понимал, что привело к нему былого коллегу по институту. У Зелинского сегодня, конечно, перевыборы, но при чем тут ученый секретарь? Если есть вопросы, надо идти к председателю Президиума, а не к секретарю.

- Я понимаю, Семен Олегович, у вас сейчас мало времени, поэтому сразу к делу, - начал атаку Виктор Андреевич. - У меня перевыборы, вы знаете, и шансов остаться директором мало, это вы тоже наверное знаете. Вас сегодня должны избрать директором Института машиноведения, и конечно изберут. Но вам не хочется.

Пеструшин сделал гримасу, которая должна была изображать, что это не совсем так, что он, в общем-то, и не возражает, но есть некие обстоятельства…

- Не хочется, не хочется! - уверенно улыбнулся Зелинский. - Мне бы тоже не хотелось. Бросить отдел, кафедру, уехать из солнечного Владивостока… И ради чего? Ради крошечного институтика, который в три раза меньше вашего отдела.

Пеструшин вздохнул.

- Ладонников обещал провести меня в академики! - не слишком уверенным голосом то ли возразил, то ли просто поделился он.

- Это аргумент, я согласен, - кивнул Зелинский. - Директора института скорее изберут академиком, чем простого завотделом. Но вряд ли это получится. Ладонников конечно попытается, но решать будет не он, решать будут в Москве. А в Москве институт с десятью сотрудниками вызовет лишь усмешку. - Лицо Пеструшина начало грустно вытягиваться: ох, как не хотелось ему ехать в Комсомольск! - И я пришел, чтобы предложить вам свою помощь. Сделать так, чтобы у вас увеличились шансы стать академиком.

Лицо собеседника заметно оживилось.

- Что вы имеете в виду?

- Я имею в виду следующее. Если мы объединим наши институты и вы станете общим директором, то в вашем институте уже будет пятьдесят с лишним человек, а пятьдесят сотрудников — это уже серьезно, с этим уже можно считаться.

- А как же вы? - обомлел Пеструшин. - Зачем вам это надо?

- Все очень просто. Переизбраться у меня нет шансов. Тут, как говорится, хоть к гадалке не ходи. Изберут Тимухина, а Тимухин, если вы не знаете, это человек хабаровского политеха. А я не хочу отдавать академический институт под власть вуза! Не хочу! Да и вообще, если честно, не хочу остаться у разбитого корыта, опасаюсь санкций. У меня, знаете, есть основания. А с вами мы всегда сумеем договориться, свои люди. Думаю, вы меня понимаете?

- Понимаю, - согласился Пеструшин. - Как не понять? - Он посмотрел на свои ручные часы. - Но Президиум через сорок минут, уже ничего не изменить.

- Изменить, - возразил непреклонным тоном Зелинский. - Сейчас я пойду к Ладонникову и поговорю с ним. Потом пойдете к нему вы и тоже поговорите, предложите отменить выборы по Институту материаловедения, с тем чтобы вскоре просто присоединить его к вашему институту.

- Вы думаете, он согласится?

- Я постараюсь его убедить. Ну, и вы тоже. Мы оба с вами в этом заинтересованы. Не так ли?

- Получается, что так. - Глаза Пеструшина были полны растерянности, надежды и страха. «Вот соблазнитель пришел на мою голову! - думал наверное он. - А ведь разумное предложил! С большим институтом конечно легче будет в академики пройти».

Выйдя от Пеструшина, Зелинский тут же направился в приемную председателя Президиума.

- Доброе утро! - поздоровался он с секретаршей. - У шефа кто-нибудь есть?

- Нет, - ответила она растерянно. - Но…

Не обращая внимания на это «Но...», Зелинский открыл дверь кабинета и вошел.

- Доброе утро, Валентин Валентинович! У меня к вам срочный разговор.

Ладонников, из-за стола, посмотрел на него удивленно. Вот уж не ожидал!

- Доброе утро! Проходите!

Зелинский прошел, сел на стул у стола и сразу начал, без обиняков:

- Валентин Валентинович, я пришел спросить: правда ли, что вы поддерживаете кандидатуру Тимухина?

- Правда, - не моргнув глазом, отвечал председатель. «Молодец, однако! Не опускается до лжи».

- А почему? Чем вас не устраивает моя кандидатура?

- Вы не материаловед.

«Старая песня! Ладно, и у меня будет тот же ответ».

- Но вы ведь тоже не химик! «Что ответит?»

Ладонников слегка смутился, как и при давешнем разговоре на ту же тему, и внес следующий аргумент:

- Дело даже не в этом. Главное в том, что вы ведете институт не туда.

- Не понял! - Зелинский поднял брови. - За пять лет ко мне не было никаких претензий. По крайней мере, вы их мне не высказывали. Комиссия тоже оценила мою работу положительно, по всем показателям институт сейчас в числе передовых… В каком смысле я веду его не туда? Куда не туда?

- Когда институт создавался, предполагалось, что его главной задачей будет разработка получения материалов из минерального сырья. А вы от этого ушли, начали заниматься тем, для чего в институте нет ни специалистов, ни оборудования. Вот и Лабухову от минерального сырья на нанотехнологии переключили. Что она понимает в нанотехнологиях? - Ладонников смотрел на директора Института материаловедения укоризненно. - Вы хороший физик, хороший модельер… Вот и занимались бы своим моделированием, а институтом должен руководить материаловед!

- Однако есть и другие мнения, - не удержался Зелинский. - Есть люди, которые считают, что я неплохой директор. «Видел, конечно, уже мои бумаги, читал письма, но не мешает и напомнить о них».

Ладонников слегка, едва заметно, потемнел лицом, а пан Зелинский продолжал размахивать сабелькой:

- Ну, ладно я вам не нравлюсь… Но у вас вообще очень странное отношение к нашему институту. В прошлом году Институт химии организовал международную конференцию по новым материалам, так нам даже информации о ней не прислали! Мы узнали о конференции только задним числом, когда она уже прошла. А ведь мы — Институт материаловедения! Или мы Институт минерального сырья?

Ладонников еще больше потемнел и сказал с натужной, фальшивой улыбкой:

- Ну что ж, будем голосовать!

Так говорит человек, заранее уверенный в результате.

Зелинский поднялся.

- Ваша воля. Спасибо за аудиенцию.

Он вышел из кабинета, а в приемной уже переминался с ноги на ногу Пеструшин. Ученый секретарь тут же нырнул в кабинет Председателя, дверь за ним захлопнулась. Зелинский невольно улыбнулся. В берлинском зоопарке он видел сквозь стекло огромного аквариума, как ловко ныряет бегемот, охотясь за утками: очень было похоже! Он кивнул встревоженной секретарше, сказал «Спасибо!» и вышел в коридор.
На полпути ему повстречался спешащий быстрым шагом начальник отдела кадров, с картонной папкой в руке. Как ни спешил кадровик, Зелинский однако успел прочесть на папке «Личное дело...» Чье это было дело? Уж не его ли, В. А. Зелинского? «Зашевелились тараканы в банке, черти и чертенята! Задумаются сейчас, стоит ли рисковать, наживать недовольство в верхних эшелонах. Ладонникова тоже Шапка Мономаха к земле тянет, не дает желаемой свободы».

Подумав так, он сразу вспомнил батюшку, который просил сообщить, когда дойдет дело до выборов. Пожалуй, самое время!

Зелинский вышел на лестничную площадку, набрал нужный номер. Через несколько гудков батюшка ответил:

- Да, Виктор, я вас слушаю.

- Здравствуйте, батюшка! - сказал Зелинский. - Я сейчас во Владивостоке. Через несколько минут начнется заседание Президиума. Сначала будут обсуждать разные текущие дела (где-то часа два), а потом пойдет голосование.

- Я вас понял, - ответил священник. - А я сейчас у вас дома. Степаниду исповедал, причастил, она уснула, блаженная. Сидим с Ольгой на кухне, пьем чай. Допью чай и за вас помолюсь усердно. Трубочку Ольге дать?

- Нет, не надо. Скажите, что у меня все нормально. Спаси Христос!

- Спаси и вас Христос! - благословил его батюшка и помолчав добавил грустно: - Отходит ваша тетушка, совсем уж мало ей осталось.

И у Виктора Андреевича вдруг защемило на сердце. Опять подумалось, что последняя осталась тетушка из старших в его двух родах, последняя пуповина, последняя поддержка духовная натянулась, слабея. Один на один он остается в этой жизни. Оленька верная, она конечно ему и помощница и опора, но позади-то уж никого не будет. Теперь он сам остается за старшего, для дочерей своих и для внуков.

Академический народ уже спешил на заседание, кое-кто здоровался с Зелинским, и он отвечал механически, а кто-то, малознакомый, просто проходил мимо. Борис Вульфович, старый альпинист, улыбнулся приветливо, руку пожал: «Я за вас!». Тимухин появился в сопровождении Белотурова. Сергей Сргеевич поздоровался, Анатолий же Кузьмич, тяжело поднимаясь по лестнице, сделал вид, что не заметил своего бывшего зама, даже не взглянул. «Вот ведь, приехал, ног больных не пожалел! - печально усмехнулся Виктор Андреевич. - Группа поддержки! Выступить, небось, собрался. Ну, что ж, я сделал все, что мог. Теперь все в воле Божией, если конечно ему есть дело до наших мелких дрязг и жалких страстишек. Лично я ко всему готов, честь не уронил, а там будь, что будет».

Линника на заседании не было. Его вообще не было. В прошлом году с ним случилось нежданное: во время игры в теннис, до которой он был большим охотником, у него в артерии оторвался тромб, и он умер, прежде, чем приехала скорая помощь. Зелинский в тот момент был в дальней командировке, на конференции в Сан- Франциско, и приехать не смог. Да и сообщили ему об этом слишком поздно. Приехал лишь на сороковины, посетил могилу, погрустил. Интересно, как бы сегодня голосовал Линник — за своего друга, или против?

В первой части заседания обсуждались вопросы, в основном, хозяйственные, касающиеся нужд научного флота, Ботанического сада, академической больницы и так далее. После короткого перерыва, прежде чем перейти к главной части, к выборам, Ладонников встал из-за президиумовского стола и объявил, что в программе произошли некоторые изменения. В частности, снимается вопрос о выборах директора Института материаловедения. Изменение связано с тем, что в скором времени планируется реорганизация института и поэтому проведение сейчас выборов нецелесообразно. Исполнять обязанности директора будет нынешний директор Виктор Андреевич Зелинский. Зал отнесся к этой информации индифферентно. Никому не было особого дела до этого маленького института. Пеструшин, сидевший рядом с Ладонниковым, хранил на лице каменную, ничего не выражающую маску. Лиц Тимухина и Белотурова Зелинский, сидевший на галерке, не видел, но догадывался, что для них такой поворот явился неожиданностью. Ведь все решилось буквально в последние минуты, с ними этот вопрос конечно не обсуждался.

«Должен ли я пожалеть Тимухина? - спросил себя Зелинский. - Наверное, нет. Он ведь ничего не потерял, остался при своих, будет работать, как работал. Не его вина, что он не стал директором, никто его в этом не упрекнет. Поди, даже вздохнул сейчас с облегчением, против воли ведь шел в директора, если не врал конечно. Плел, плел Профессор Ли свою азиатскую интригу, а победила все-таки моя, славянская! Вон какая радость у Семена Олеговича светится под каменной маской! Уже видит себя директором сразу двух институтов, без пяти минут академиком. Это он конечно настоял, чтобы меня оставили и.о. С Зелинским он, разумеется, найдет общий язык, а что за фрукт этот университетский ставленник Тимухин, что у него на уме, кто знает? И ведь Ладонников согласился! Значит, не такая уж у него сильная смычка с Хосеном, ему важнее Пеструшина в Комсомольск сплавить. А Зелинский... Бог с ним, с Зелинским, пусть пока исполняет обязанности, до поры, до времени. Через пару месяцев мы реорганизацию проведем, и этот вопрос закроем».

Так осмысливал себе ситуацию Виктор Андреевич в течение нескольких минут, а потом встал и тихонько вышел из-зала. Уже на лестнице его догнал Тимухин.

- Виктор Андреевич! Я рад за вас. Вы же знаете, как я не хотел!

- Знаю, знаю, Сергей Сергеевич, - рассеянно ответил ему Зелинский. Душой, сердцем и мыслями он был уже далеко отсюда, в Хабаровске, рядом с любимой женкой, с мудрым батюшкой, с умницей Наташей Лабуховой. - Не бойтесь, я зла на вас не держу. Я же сказал вам это еще раньше.

- Хочу надеяться, - даже не пытаясь скрыть свое неверие, произнес Тимухин и замялся. - Простите уж меня.

- Бог простит, - строго ответил Зелинский. - А я уже сказал. Я словами не бросаюсь.

И он двинулся вниз по лестнице, предвкушая, как сядет в поезд и уже завтра утром будет дома, обнимет Олю, и она сыграет для него что-нибудь нежное. «Однако надо в институт позвонить, порадовать. На какое-то время нам мир обеспечен. Мы выиграли время, и это главное. А там, как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест».

В поезде его соседом по купе случайно оказался директор хабаровского ВЦ (Вычислительного Центра) Владимир Павлович Шпагин, так же возвращавшийся с заседания Президиума.

- Я что-то не понял, Виктор Андреевич, почему по вашему институту выборы отменили? - полюбопытствовал он. - Что за реорганизация имеется в виду?

- Сам не знаю, - пожал плечами Зелинский. - Спросите у Ладонникова.

- А кто такой Тимухин? - продолжал допытываться Шпагин. Был он лет на десять моложе Зелинского, поджарый, быстроглазый, чем-то напоминал хорошую, породистую борзую. Два года назад сделался член-корром.

- Да так, один университетский человек.

- А вас надолго оставили И.О.?

- Это опять вопрос не ко мне. Может, на год, может, на полгода. Как реорганизация пойдет. Темна вода во облацех!

- Чего, чего?

Зелинский усмехнулся.

- Извините! Это значит: то ведомо лишь Богу!

Шпагин засмеялся.

- Ну, да, конечно, ему все ведомо! Но вы, если вдруг что, имейте в виду: вас лично я в любой момент возьму к себе. Можете еще пару-тройку толковых ребят прихватить.  Без проблем!

- Спасибо! - поблагодарил Зелинский. - Буду иметь в виду. - Он знал, что Шпагин охотно привечает людей, которые хоть как-то, хоть каким-то боком имеют отношение к прикладной математике, к компьютерным вычислениям. И экологи у него трудились, и физики, и даже медики с социологами. Как-то ухитрялся он все это увязывать, сочетать. А может, просто нашел легкий способ «давать стране угля», то есть — выдавать на гора вороха публикаций, а по количеству докторов вообще ходил в Хабаровске в лидерах. Между прочим, и бывший заочный аспирант Зелинского Дроздов тоже нашел теплое место в Вычислительным центре, защитив диссертацию. В Благовещенске у него что-то не сложилось, и он просился в институт к Зелинскому, но у того не было свободных ставок, а вот Шпагин ставку нашел, принял молодого кандидата. - Спасибо! Но, думаю, до этого не дойдет.

Директор ВЦ улыбнулся, соглашаясь с ним, но предложение свое повторил.

Окунёва и Буре встретили директора радостные и горящие нетерпением. Позвонив из Владивостока,  Зелинский сообщил им только сам факт: выборы отменены, его оставили исполнять обязанности. Теперь они жаждали знать все детали. На столе кроме чая и разных вкусностей, появилась бутылка вина. Тут же кликнули Зверева, приглашена была и Наташа Лабухова. Настроение у всех было праздничное.

- Ну, не томите! - взмолилась Любовь Марковна, когда они выпили за то, что туча, грозившая им почти неминуемыми громами и молниями, рассеялась и уступила место ясному солнышку, хотя и неизвестно, как надолго. - Расскажите, как вам это удалось!

Виктор Андреевич рассказал. Слушали, не перебивая, лица постепенно тускнели.

- Так это что? - первая спросила Окунёва с недоуменным и в общем-то не слишком радостным выражением на лице. - Нам придется объединяться с Институтом машиноведения? Значит, Институт материаловедения, как таковой, исчезнет?

Зелинский улыбнулся.

- Татьяна Георгиевна! Я понимаю вас. Вы в этом институте выросли, для вас он — дом родной. Но давайте сопоставим. Что нас ожидало, если бы выборы состоялись, и директором стал Тимухин? Институт сохранился бы, но сделался бы придатком кафедры Хосена. Хосен диктовал бы тематику, и институт бы работал у него на подхвате. Половина людей занималась бы развитием его так называемого открытия, а остальная половина вернулась бы к минеральному сырью: об этом бы Ладонников позаботился. Мне пришлось бы из института уйти, а вы не смогли бы защитить докторскую. Да и лаборатории, наверное, лишились бы.

- Это уж точно! - подтвердил Зверев. - Хосену палец в рот не клади, он и ректором-то вертит, как хочет.

- А, думаете, Пеструшин не станет нам диктовать свою тематику? - усомнилась Окунёва.

- Думаю, не станет. Во-первых, он ничего не понимает в материаловедении, а во-вторых, я знаю его, организатор он никакой. Он будет страшно рад, если мы будем продолжать заниматься своими делами, а он будет иногда к нам приезжать, выслушивать нас и благосклонно кивать головой. Поверьте, это для нас идеальный вариант.

- А я кем буду? - подала недовольный голос Любовь Марковна. - Я-то место потеряю! В институте может быть только один ученый секретарь. И он конечно будет в Комсомольске.

- Но при Тимухине вы вообще собирались увольняться, не так ли? - напомнил ей Зелинский. - Бог знает, что будет дальше, но сейчас, худо-бедно, мы имеем передышку. Реорганизация — дело не быстрое, в Академии не очень любят сокращать число институтов. Насколько я знаю, новый институт создать проще, чем старый закрыть, хотя бы на бумаге. Не меньше года эта канитель протянется, это уж точно. Так что вы еще насекретарствуетесь, Любовь Марковна, а потом в помощники комсомольского секретаря перейдете, да и все.

Тут и Наташа Лабухова голос подала.

- Я думаю, Виктор Андреевич очень правильно поступил. Когда он уезжал, я вам говорила: «Он что-нибудь придумает!» Вот он и придумал. Сейчас мы сможем жить, как жили, институт остается, директор — тоже, хоть и с приставкой и.о. Что вы плачетесь? Плакать пришлось бы, если бы Хосен здесь начал распоряжаться, фальшивые алмазы заставил бы нас делать.

- Ну, ты, положим, и при Тимухине бы не плакала, - усмехнулась Буре. - Он у тебя в другалях.

Наташа обижено поджала губы и было вскинулась с ответом, но Виктор Андреевич остановил ее, сказав:

- Плакать тут, действительно, не о чем. Надо ли бурно радоваться — тоже не знаю. Время мы выиграли, но сколько именно — неизвестно. Ясно одно — торопить события мы не будем. Улита едет — когда-то будет. Пока Президиум свои решения утвердит, пока Пеструшин в Комсомольск переберется, пока там обживется, пока они обмозгуют, в какой именно форме проводить реорганизацию… Времени, думаю, много пройдет, им ведь каждый свой шаг надо еще и в Москве утверждать.

- А что вы имеете в виду под формой реорганизации? - спросила Лабухова, самая далекая из присутствующих от организационных, бюрократических дел. - Присоединят нас к комсомольчанам, да всех делов.

- Формы присоединения могут быть разными, - пояснила, опережая директора, «ученая секретарша». - Могут нас сделать филиалом, или отделением, или просто отделом, или еще как. Да и присоединить могут по-разному. Если просто присоединить, то название общего института останется «комсомольское» - Институт машиноведения, а если слить два института, то название можно уже новое придумать: например, Институт машиноведения и материаловедения.

- Правильнее было бы наоборот: «материаловедения и машиноведения», - вставила Окунёва. - Нас ведь больше.

- А вот это им будет «по барабану», как любит выражаться наш несравненный Чипуренко, - возразил Зелинский. - Конечно, Пеструшин будет на первое место ставить машиноведение, его право. Да это и не принципиально. Важнее другое: в каком виде мы будем существовать в этом объединенном институте. Филиал, вроде, звучит предпочтительнее. Но вот Коровин, например, руководит отделением Института прикладной математики и не тужит. И своя бухгалтерия у него есть, и свой замдиректора, и свой ученый секретарь. - Тут он обратил свой взгляд на Буре. - Вы разузнайте, Любовь Марковна, выясните все бумажные детали, чтоб мы понимали, какой вариант для нас выгоднее, и тогда за этот вариант мы и будем биться.

- Разузнаю, - проворчала Любовь Марковна, но тут же лицо ее вновь сделалось радостным. Она быстро разлила по рюмкам оставшееся в бутылке вино и подняла свою рюмку.

- Я согласна с Натальей. Виктор Андреевич — молодец! Он сделал все, что можно было сделать, а может быть, и больше. Давайте выпьем за то, чтобы он оставался нашим руководителем как можно дольше!

Все дружно заулыбались, подняли рюмки. Виктор Андреевич тоже скромно улыбнулся и чокнулся с соратниками.

Однако, выпив полрюмки, осторожная Татьяна Георгиевна спросила:

- И все-таки я не понимаю: почему Ладонников вас назначил и.о., а не Тимухина?

- Спросите его сами, при случае, - пошутил Зелинский. - А я могу только догадываться. Возможно, он просто струхнул. Одно дело — завалить директора на выборах, тут всегда можно сослаться на тайное голосование, развести руками. А вот отстранить от исполнения обязанностей, назначить другого человека — тут уже серьезные аргументы нужны, нужно объяснить — чем директор проштрафился! Это делается открыто, личной подписью, тут не прикроешься. Аргументов у него, по сути, нет, а меня есть серьезные письма-поддержки, есть кому пожаловаться. Вот Ладонников и отступился. - И он повторил тут мысль, которая пришла ему в голову во Владивостоке: - По-видимому, не так уж он сильно к Хосену привязан, ему важнее Пеструшина в Комсомольск отправить. Ходят слухи, что он давно пожалел, что сделал его Главным ученым секретарем. «Мышей, говорит, не ловит!»

Все посмеялись и допили свое вино.

- Будем жить! - подвел итог Виктор Андреевич. - Теперь, главное, не сбавлять темпа, не потерять наши показатели. - Чтобы ни в чьих глазах мы не выглядели неудачниками.