Есть ли у ангелов крылья. 4 рассказ

    Посвящается "ангелу без крыльев" Валерию Викторовичу Вирко.



   Очень долго не мог прикоснуться к этой крайне потрёпанной руками и временем общей тетради, но вот наконец решился. Начал листать пожелтевшие страницы, пытаясь читая, понять написанное в них моим молодым почерком. Незаконченные предложения, фразы, слова-оборвыши, размытые буквы. Сколько слёз и мальчишеского горя и боли смотрят на меня сегодняшнего. Прости Валера, что нам не познавшим такого вселенского горя, всё некогда из-за этой спешки жить и стараться ничего не видеть и не слышать.

   И вдруг наискосок по странице крупно "О любви". Я начал пытаться читать, что там написано. Какая любовь может быть, какие светлые чувства в лагере смерти. Оказывается даже у палачей она, эта любовь, может появиться, но ...  Оказывается может, но всё равно какая то змеиная, что ли. Нет я не прав у змей может быть как раз по своему чистая и светлая. Сложив слова в строчки с гигабайтами памяти у меня и получился этот рассказ. Итак о любви в лагере смерти глазами восьмилетнего мальчугана, а может и семилетнего, Валерий этого не знал. В лагере не отмечали дни рождения. Там просто выживали.

   Детскую часть лагеря Куртенгоф посменно по двенадцать часов охраняли может двадцать, может больше охранников. Они постоянно, по одному дежурили в небольших, стоящих на четырёх столбах вышках, защищённых от дождей навесами из чего то деревянного. Таких вышек где они дежурили по одному было три, а в двух вышках их  дежурило по двое, так как из тех следили ещё и за женской частью лагеря. Узники лагеря к ним, к охранникам, относились совершенно безразлично, иногда во время пересменки, охранники собирались у ворот и о чём то спорили и ругались.

   Но один охранник укоренился в памяти малолетних выживших узников. Это был большой дядька с белым, пребелым лицом с рыжими пятнами на нём. Он как-то стал по утрам после ночного поста, вместо того чтобы отправляться со своими в казарму на ночлег (узники конечно же не знали где они обитали в свободное от службы время), стал ждать наш с Гельдой "поход" на "лечение" в серое здание. Он стоял у дверей  барака и когда та, построив детей в подобие "колонны", молча пристраивался в хвост и сопровождал нас до самых дверей входа в серое здание. Так продолжалось целую неделю. На следующей неделе он не появился, так как торчал днём на вышке, но целую неделю когда наш барак отрабатывал недельную сдачу крови, вслед Гельде неслись с вышек крики охранников, но та на эти крики никак не реагировала.

   Но прошла неделя и он снова появился у дверей барака. Так продолжалось дня два или три. И наконец, похоже он решился. Однажды вместо того что бы ждать появления "колонны", он, открыв дверь барака, подошёл со спины к Гельде и обнял её сзади. Та была в своей форменной холщовой униформе и резиновых перчатках до локтей. 

   Что тут началось, та заверещала на только ей известном языке, и только это из двух её слов "сви-ния хохла, сви-ния хохла", искусно вплетённое ею в крик, только это и было понятным детям. Тот стал ещё белее. Прорычав что то зловещее, охранник бросился вон из барака.

   Гельда, немного отойдя от стресса, вытолкала назначенных на "лечение" из барака и те двинулись к серому зданию. И вдруг со стороны одной из вышек раздались выстрелы, рядом с Валерой упала девочка, дернувшись раз или два, она замерла. Он, этот охранник с белым лицом, расстрелял "колонну". Тогда погибли три девочки и три малыша. Похоже он целился и стрелял в Гельду, но не попал.
 
   Вот такая жестокая эта любовь, лагерная. Что стало с этим охранником так никто и не узнал, так как больше на вышках он не появлялся, да и кому это было интересно...


   16 августа 2021