Я - казачьей породы рассказ о матери

   « Я – КАЗАЧЬЕЙ ПОРОДЫ»
                Посвящается моей маме, 
                Вере Прохоровне Ивановой.

            
Моя мама  вышла из старинного казачьего рода.
Она родилась в многодетной семье уральского казака- урядника Зауральского казачьего войска Прохора  Ивановича Степанова в городе Кургане в 1907 году. Кроме неё в семье росли ещё пятеро детей: старшие братья и сестры Иван, Николай,  Александра, Екатерина и младшая сестра Ирина.
О первых годах маминой жизни рассказывают старые пожелтелые чёрно-белые фотографии. На одной из них  её отец с сослуживцами, бравыми  усатыми казаками  с саблями на боку  на  другой – вся их  семья.  Оба фото сделаны в частном фотоателье Кургана.
 Образование Вера получила только начальное.  Родители считали, что девочке достаточно знать  грамоту, уметь читать, писать и считать.
  После революции 1917 года семья обеднела, отец потерял государственную службу и перебивался случайными заработками.  Дети вынуждены были самостоятельно устраивать свою жизнь.
В Кургане 16-летняя Вера работу найти не смогла  и отправилась на её поиски в Сибирь. Приехав  в Иркутск, который в то время был самым большим городом Сибири, зарегистрировалась как безработная на трудовой бирже. Ей повезло, нашлось место ученицы в обувной артели «Восточная Сибирь». Вера выбрала профессию заготовщицы и швеи.
Здесь проработала всю жизнь. В трудовой книжке моей мамы  я видел всего три записи: о приёме на работу, о переименовании предприятия в модельно-обувную фабрику и увольнении на пенсию по достижению пенсионного возраста, когда ей исполнилось 55 лет. На последних страницах трудовой книжки я с гордостью читаю множество  благодарностей, она всю жизнь была передовиком производства.

Со временем в Иркутск перебрались и другие её сёстры:  Шура и Катя, здесь они выучились на поваров.  Ира освоила профессию парикмахера.
Все годы жизни в Иркутске сёстры Степановы держались вместе. Жили на соседних улицах, на все праздники, юбилеи и дни рождения собирались за одним столом. Все радости и беды у них были общими. Начальная школа, в которой я учился первые четыре года, находилась на набережной реки Ангары по соседству с двором, в котором жили две мои тётки – тётя Катя и тётя Ира. К ним я часто забегал после уроков перекусить и погреться.
 Последние 5 лет маме  нездоровилось: донимала гипертония, последствия бытовой травмы,  плюс многолетнее отравление парами резинового клея, которым работницы на фабрике склеивали куски кожи, превращая их в модные заготовки туфель, ботинок или сапожек.
 В годы Великой Отечественной войны фабрика полностью перешла на военные заказы.  Шили сапоги для солдат и офицеров: солдатам – кирзовые, офицерам – хромовые.
 В старом семейном фотоальбоме сохранились фотографии довоенного периода её жизни в Иркутске:  снимки на её рабочем месте в  заготовочном цеху, Вера – комсомолка и общественница в военизированной осавиахимовской форме, фото, где она  отдыхает на курортах Сибири и Дальнего Востока, две фотографии с первым мужем Георгием – кадровым офицером Красной Армии, с которым она прожила всего три года.  По доносу он попал  под репрессии, был осужден и отправлен на Север в один из лагерей Гулага.
Во время перевозки заключённых на барже по могучей сибирской реке Лене их баржа затонула и все зеки, запертые в трюмах, погибли.  Поговаривают, что подобные случаи были нередки, они использовались как разновидность  противозаконной тайной казни людей. Так нередко избавлялись от старых изношенных барж и человеческого «мусора» - политзаключённых.
 «Концы в воду» - так говорилось в подобных случаях.

Во время войны после рабочей смены Вера  подрабатывала санитаркой в военном госпитале. Здесь она повстречала моего отца – моряка Балтийского флота, которого в конце 1943 года привезли раненого с фронта в Иркутск. Рана в ноге была очень сложная, пришлось её ампутировать. Василий Иванов и Вера Степанова полюбили друг друга и поженились.
  Первые годы после  госпиталя  инвалид  войны, бравый балтийский матрос  в морской тельняшке и на протезе работал в  «Восточно-Сибирском  пароходстве» механиком-мотористом. Всю навигацию он ходил на большом колёсном пароходе по реке Ангаре и озеру Байкал, перевозя пассажиров и важные грузы.
Через несколько лет на реки Сибири начала поступать новая техника – дизельные теплоходы. Общей грамоты старшине второй статьи Василию не хватало. У папы за плечами была только начальная школа  да годы работы на судостроительном заводе имени Кирова в Ленинграде клепальщиком, плюс шесть лет военно-морской службы на Балтийском флоте: 3 года
действительной  службы на торпедном катере и 3 года двух войн с Финляндией и  Германией.
  Болели раны военных лет.  Выходили из тела осколки снарядов. Проводились повторные операции на ноге.  И отец  решил «списываться на берег».
  По совету друзей Василий решил освоить сапожное дело.  Начал на дому ремонтировать соседям обувь. Зимой он подшивал  людям войлочные валенки, а летом сидел в фанерной будочке на соседней улице возле Медицинского института, ремонтируя прохожим старую обувь. В основном это были студенты и преподаватели института да жители соседних домов. Позднее появились новые, более состоятельные заказчики, приносившие 
к нам домой материал для пошива обуви.  Вместе с мамой они  шили  из кожи добротные  сапоги, туфли, а из меха унты. 
Постепенно в наш дом начал приходить достаток. Родители купили кое-что из мебели, повесили коврики на стены и положили ковровые дорожки на пол.

  Вера Иванова так и не смогла стать матерью,  не могла забеременеть да и годы поджимали.  Решили взять ребёнка.  Весной 1945 года они усыновили мальчика и  назвали его Виктором, в честь победы над фашистской Германией.
От меня родители тщательно скрывали, что я не родной, а приёмный сын.
Вот и рос у них чернявый, черноглазый, худющий, загорелый дочерна мальчишка, которому соседи дали дворовую кличку «Витька-цыган». Причиной этой клички было также моё участие в художественной самодеятельности в дворовом цыганском театре «Ромэн». В нём я пел
с девочками из соседних домов и танцевал «цыганочку с выходом».

А через несколько лет в семью пришла беда.  Виновницей этой беды  была наша соседка по коммунальной квартире Антонина, мать-одиночка, работавшая уборщицей в одном из магазинов.  Вместе с взрослым сыном  она жила в маленькой комнатушке в 6 квадратных метров возле общей кухни.
Из зависти к нашей просторной двухкомнатной квартире и достатку в семье   она написала донос в финансовую инспекцию, что её сосед, инвалид  войны, на дому занимается незаконным сапожным бизнесом без патента.
Нагрянула милиция, арестовали отца, описали все вещи в квартире, имевшие хоть какую-нибудь ценность и вывезли.  У нас с мамой осталось только две кровати, два стула и один обеденный стол.  Папу осудили на 5 лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях.  Теперь и в нашу семью пришла
нужда, порой денег не хватало на самое  необходимое. 
Мне вспоминается из детских лет одно четверостишие:
  Кушай тюрьку Маша
  Молочка уж нет
  А где коровка наша?
  Увели, мой свет…
(Тюрькой называлась в военные годы пустая похлёбка:  В холодную воду, крошили немного хлеба, лука,  добавляли соли, ложку подсолнечного масла. И всё.  Обед бедняка готов.)
  Что говорить! В послевоенные годы многим жилось несладко.
Отсидев три с половиной года в исправительно-трудовом лагере, Василий Иванов вернулся домой, печально посмотрел на пустые стены.  Вечером  он за ужином выпил бутылку водки, схватил на кухне кочергу и с криком-«Убью  гадину подколодную!», пошёл учить уму-разуму соседку-доносчицу. Увернувшись от пьяного соседа, Тоська выскочила в вечерний двор и, голося благим матом на весь наш двор «Караул, убивают!», побежала по переулку до ближайшего отделения милиции.
Всё закончилось новым арестом, судом, и осуждением отца за бытовое хулиганство сроком на три года.  На этот раз «рецидивист» Василий отсидел весь срок.  Увы, тюрьма никого не исправляет. После вторичного выхода на свободу он стал пить регулярно, пропивать все деньги и  дебоширить в семье.
 Мама  вынуждена была с ним разойтись после 15 лет их безрадостного брака.
Мне к этому времени уже исполнилось 14 лет.  Поговорив с отцом по мужски, я ему посоветовал самому уйти из дома, пояснив, что так будет лучше для всех нас троих.
Папа понял меня правильно.  Уходя из дома, он обнял меня и сказал:
«Береги мать, сынок, она – святая женщина!  Ты теперь для неё единственная опора!»
С этого времени для меня уже началась взрослая жизнь.  Каждое лето в каникулы я устраивался на работу и начал зарабатывать понемногу на жизнь себе и матери.  А маме в тот год исполнилось 55 лет и она вышла на пенсию.
Так продолжалась наша жизнь в неблагоустроенном доме барачного типа с печным отоплением, дровяным сараем  и холодным выгребным туалетом на улице.

  Из-за болезни мамы мне пришлось отказаться от предложений учиться в Ленинграде в престижном институте искусств.  Став студентом я продолжал
участвовать в культурной жизни города. Пять лет я был актёром  городского студенческого театра миниатюр, репетируя и выступая в  спектаклях по вечерам.  Наш театр был полупрофессиональным.  Режиссёром и балетмейстером в нём были известные артисты иркутского театра Музыкальной Комедии имени Загорского - Елена Константиновна Волошина
и любимец иркутской публики Виктор Петрович Жибинов.
Жизнь шла своим ходом. Быстро пролетели студенческие годы в институте Иностранных языков, началась работа по любимой специальности в международном туризме.
  Мама после ухода на пенсию прожила ещё 20 лет. Умерла от рака, когда ей исполнилось  55, через год после смерти отца. Кажется, они была незримо связаны по жизни и после развода.
 Она всегда хорошо ладила с соседями, жила с ними  дружно.
 Её любили мои друзья детства и однокурсники, которые часто бывали у нас дома.
 Когда я женился, мы получили благоустроенную квартиру в новом доме, мама переехала к нам.  На новом месте она скучала по подругам с Клинического переулка и вспоминала с тоской наш тихий двор неподалеку от набережной реки Ангары.
Мама мне запомнилась на всю жизнь  стойкой, немного суровой женщиной, на жизнь которой выпало немало невзгод.  Для неё я был «светом в окошке», её тревогами, надеждами и гордостью.
Порой меня грызут укоры совести, что я не уделял маме достаточно внимания и сыновнего тепла, порой стеснялся своей малограмотной матери.
Став старше, я оценил её заботу и терпение.
 Я очень благодарен маме за  жертвенную любовь, за немногословие и умение стойко, не жалуясь, переносить трудности жизни.  И от неё  и от отца я многому научился.
 Родители всегда для своих детей являют модель семейных отношений.
 Их судьба учит нас делать выводы и вносить коррективы в собственную жизнь.  Мы ведь сами пишем  биографию своими мыслями, словами и делами.
 А жизнь стремительно летит и всё дальше остаются позади  годы детства и юности…
 Семья, работа, дети, внуки,
 Но всё грызу гранит науки.
 Увы, не вечен человек,
 Не удлинить ему свой век.
 Жизнь, к сожалению, быстротечна.
 Проходит всё, ничто не вечно…
 Вот и моя жизнь уже прошла через экватор и клонится к закату. Поседела моя голова, Я давно  вышел на пенсию и стало больше времени подвести итоги прожитого и мысленно поблагодарить родителей за всю житейскую науку и за то, что они учили высоко ставить планку духовных стандартов.
Мы с женой Валентиной живём насыщенной, интенсивной жизнью.
Выросли  дочери, вышли замуж,  улетели во Францию,
где  подрастают четверо наших внуков.

Уже прошло почти 40 лет с тех пор, как мама ушла из жизни.
Как ни странно, я стал уже старше её по возрасту.
  Но  в трудные минуты жизненных испытаний я  всегда вспоминаю её слова о стойкости, которые она произносила с гордостью как заклинание, когда ей было особенно тяжело:

«Я всё выдержу!   Я – казачьей породы!»

Автор Виктор Иванов
Лето 2021 года.