Господи, помилуй!

«Колоколов средневековый
Певучий звон, печаль времён…»
И. А. Бунин


Ровно через неделю заканчивался у Захара Ключарёва срок заключения. Аккурат двадцать лет – день ко дню, ночь к ночи провёл он в этом безумстве.
Иногда ему казалось, что ещё одна такая грань — и он сойдёт с ума. Днём было ещё терпимо: спасала работа, вечером можно было сыграть в шахматы, а ночь становилась настоящим безумием. Откуда-то выползали наружу рогатые черти, обступали его и щипали за тело. Он закрывался от них в одеяло с головой и до самого утра боялся высунуться.
В такие минуты ему казалось, что лучше бы его приговорили к смертной казни, чем вот так мучиться. Сказать, что он отсидел эти годы незаслуженно, было бы по крайней мере несправедливо. Ведь это он, своими руками перерезал чужую семью. Эта картина не раз всплывала у него ночами. Он вскакивал, как бешеный, и до крови бился головой в глухую стену. Сокамерники оттаскивали его, успокаивая. Он затихал, но боль на сердце ещё долго не умолкала.
… В эту квартиру они с Толяном залезли по наводке. Хозяин был из «новых русских». В его руках была пара магазинов, небольшая гостиница и даже городская баня. В квартиру проникли без всяких трудностей. Случай был особенный: хозяева всей семьёй решили посетить гастролировавший в городе московский театр. Как минимум, в их распоряжении было около двух часов. Всё шло слаженно: удачно вскрыли сейф и всё содержимое сложили в рюкзак. И только собрались уходить, как замок входной двери зашевелился, и на пороге появились хозяева. Как потом выяснилось: из-за болезни одного актёра спектакль пришлось отменить. Картина была ужасающей, как для одной стороны, так и для другой. Первым из оцепенения вышел хозяин квартиры:
— Так, ребятишки, давайте будем считать, что сегодня не ваш день. Опускаем на пол рюкзачок и тихонько выходим из дома. Или здесь скоро появятся охранники. Картина ясна?
Захар с корешом переглянулись и согласно кивнули головой. Но они не собирались вот так легко расстаться с награбленным. Блеск золота ещё маячил у них перед глазами. Как из катапульты, подбросило Толяна, и он в один миг оказался около пожилой женщины. Как овце, перерезал он ей горло. Завизжали два подростка. Наступила очередь Ключарёва. Ему было проще: жена хозяина, не успевшая даже снять шубку, стояла рядом. Он перехватил её горло одной рукой и вонзил нож под левую лопатку. Потом оттолкнул её к ногам хозяина. Перевес оказался на стороне бандитов. Так подумал Толян, когда нагнулся, чтобы поднять с пола рюкзак. В это время неожиданно раздался выстрел, и он упал, как подкошенный. Хозяин уже переводил руку с пистолетом в сторону Захара. Но Ключарёв опередил его и метнул нож в мужчину. Бросок был точным: нож воткнулся в горло хозяина. Захар подошёл к нему и снял с его ладони пистолет. Подобрал наворованное и остановился около двух рыжих мальчишек. Их трясло.
— Ладно, живите, пацаны. Крови cегодня и так достаточно.
На лице одного из них он запомнил над левой бровью чёрную родинку.
Но дойти ему удалось только до подъезда. Там его ждали охранники. Только на суде выяснилось, что перепуганные мальчишки сумели всё-таки нажать на тревожную кнопку. Захар был арестован с поличным. Было ему тогда тридцать лет.
Жена навестила его только один раз. Сидели друг перед другом за стеклянной перегородкой и разговаривали по телефону.
— Зачем ты это сделал? — кричала она на него. — Ты опозорил нас на весь город. Наташка не может даже ходить в школу.
— Я же для вас всё делал, — нерешительно оправдывался Захар. — Ты сама не работала. Мне на заводе не платили. Ты ведь догадывалась, чем я занимаюсь. Ведь таких денег, которые я приносил, на заводе не платили.
— Лучше бы ты нас перерезал! Как нам теперь с таким позором жить? — зарыдала жена. — Ты настоящий зверь! От тебя даже сейчас кровью пахнет! Как я могла только жить с тобой? Сколько бы тебе ни дали, я ждать тебя не буду. Разведусь и уеду в другой город. Нас никогда не ищи.
Так она и поступила.

За три дня до освобождения Захара вызвал к себе начальник тюрьмы. «Кума» уважала вся тюрьма. Правильный был мужик. Ключарёв знал полковника хорошо. И не только его одного, а всю его семью. Несколько раз ремонтировал им квартиру, а потом и дачу строил.
— Ну что, Ключарёв, скоро на свободу с чистой совестью? — встретил его полковник. — Да ты садись! — и он жестом пригласил его сесть.
— Да что-то нет особой радости, — опустившись на табуретку, отозвался Захар. — Ума не приложу, куда мне идти, где жить, как зарабатывать на жизнь. У меня нет даже вольной одежды. И шансов не попасть сюда назад тоже практически нет. Может, не к вам, так в другую тюрьму?  У нас их по стране ого-го сколько! В тюрьме всё проще. Накормят, оденут… Наша свобода — это как отмена крепостного права. Не помню, при каком царе она была. Вроде бы ты на воле, но что делать с ней — не знаешь. Никому ты не нужен, все от тебя шарахаются…
Захару было стыдно своей словарной нищеты, его угловатых слов.  Но когда вот так запросто можно поговорить по душам с самим начальником тюрьмы?
Ключарёв был невысокого роста, седоголовый, с круглым лицом, с крупными ладонями и с серыми грустными глазами.
— Ты по какой статье-то сидел? — перебил его полковник.
— По 105-й, за убийство…
— Ну вот видишь. Убил человека и хочешь, чтобы тебя на воле встретили с оркестром? Нет, брат, теперь тебе нести этот крест всю жизнь…
— Да ничего я не хочу! — откровенно признался Захар. — Я вообще жить устал. Люди возвращаются домой, а у меня какой дом? Ни кола, ни двора. Да и страна стала совсем другой. Не будет мне в ней места…
— Ну, это ты зря, — успокоил его полковник. — Человеку всегда место найдётся. А ты оставайся при церкви, – осенило вдруг начальника тюрьмы. Ведь она, в сущности, твоя. Если бы не ты, так не быть бы ей. Сколько труда ты в неё вложил! Небось, каждое брёвнышко обласкано твоими руками. Отправим тебя учиться на звонаря, и будешь при церкви всю жизнь. Чем плохо? Да с твоей фамилией сам Бог велел тебе тут быть. В старину эту должность давали сыновьям церковных сторожей. Ну как?
— Надо тут подумать, — нерешительно отозвался Захар, хотя предложение полковника ему понравилось.
— Ну думай, думай… А я вот для чего тебя вызвал, — продолжил разговор полковник. Встал, размял спину и несколько раз прошёлся к окну. — Не задержишься ли ты у нас на пару недель? Всё-таки надо довести дело до конца. Во-первых, привезти с завода колокол и установить его. Завтра мы тебе выпишем какие полагаются документы, ну, а временно поживёшь в прапорской комнате.
— Я с удовольствием! — просиял лицом Ключарёв. — Я только и думаю о том, как это произойдёт. Хотелось бы довести это дело до самого конца.
— Значит, по рукам?
— По рукам, — смутился Захар. — Для меня это очень важно. И для других. Вчера мой сокамерник прочитал перед сном молитву «Господи, помилуй». И я понял, что он не просто читал молитву, а просил Бога о помиловании. Это его самая надёжная инстанция. Он верит не в суд, а в молитву.
— Простить… — вслух произнёс полковник. — Ведь за каждым из вас столько горя тянется. И сколько бы вы не отсидели, вы не в состоянии искупить своей вины. Вот ты убил человека, отсидел и на волю –  спокойненько доживать свои дни, а справедливо бы было, чтобы ты каждый день видел скорбные глаза его родственников. Чтобы всё твоё нутро переворачивалось.
— А кто и как может измерить мои муки? — не выдержал Ключарёв. — Я несколько раз уже здесь умер. Меня прежнего уже давно не существует. Я просто тень того Ключарёва. Вообще весь мир состоит из преступников, — добавил Захар.
— Прямо так и весь? — переспросил полковник.
— Да неужели вы, гражданин начальник, не понимаете, что на самом деле настоящие преступники находятся не за решёткой? И до них у вас руки коротки. Они спокойненько ходят на воле, воруют миллионами, у них есть своя иерархия, свои правила. Они правят всем миром.
Такие разговоры у них не были редкостью. Полковник любил эти беседы. Однажды во время такого разговора Захар выложил перед полковником несколько пустых спичечных коробок с нарисованными от руки церковными куполами. А перед другой встречей он вырезал миниатюрные детали из медной фольги и сложил из них верхушки хоругвей.
— А почему бы в нашей тюрьме не построить церковь? — мирно спросил Ключарёв.
— А может, детский сад лучше? — невозмутимо ответил начальник тюрьмы с улыбкой.
— Почему-то многие считают, что преступник должен мучиться в тюрьме, — проговорил задумчиво Захар.
— Именно так, дорогой ты мой! — не выдержав, выкрикнул полковник.
— Но ведь даже Христа судили! — не сдавался Захар.
В конце концов разговор закончился тем, что полковник обещал подумать. И эту идею «зэка», к его великому удивлению, там, в «верхах», поддержали.

Первой проблемой, конечно, были деньги. Набрать начальную сумму, достаточную хотя бы для приобретения деревянного сруба, казалось делом фантастическим. Серьёзная проблема возникла даже при поиске подходящего проекта храма. В ответ на многочисленные письма с просьбами о помощи в различные организации и ведомства в основном приходили лишь советы, обещания и рекомендации. Было время, хоть руки опускай. Но Ключарёв не сдавался. Внутри тюрьмы он организовал сбор средств на будущий храм. Вносили деньги заключённые, тюремщики, родственники заключённых. Вся тюрьма обращалась через молитвы за помощью к Богу. И лёд постепенно тронулся.
Многие обратили внимание на то, что все значительные события, связанные с храмом, выпадали на четверг. На месте намеченного фундамента именно в этот день читал акафист святителю Николаю Чудотворцу прихожий священник. И будущий храм было решено освятить в честь этого особо почитаемого на Руси святого.
Верующий человек в случайности не верит. Не верили в совпадения и заключённые… Но это чудо обнаружил на себе Захар. После рытья котлована под фундамент у него каким-то неожиданным образом исчезла с ладоней экзема, которая прицепилась к нему ещё с детства. Слух об этом быстро пролетел по всей тюрьме, и заключённые стали верить каждому его слову… Они полагались на него, как на святого. И если бы он повёл народ на какой-нибудь бунт, они не задумываясь пошли бы за ним.
Начали рассылать письма по другим тюрьмам. Написали даже обращение во Всероссийский воровской общак. И через месяц у себя во дворе заключённые уже разгружали готовый деревянный сруб пятикупольного храма со звонницей.
Не откладывая дела в долгий ящик, начали воздвигать основную часть храма — шестиметровой высоты крестообразный сруб. К зиме внешняя работа была готова. Над крышей храма каждое утро привольно поднималось солнце, опуская свои первые лучи на окна тюрьмы. Ранние лучи были тёплыми, как мысли о родительском доме.
Предстояло ещё — оформление стен. Но своих иконописцев не было. Такие в тюрьмы не попадали. Захар украсил своё скромное жильё иконками, раздобыл лампадку, и она горела у него целыми вечерами.
И всё-таки нашлись такие таланты! В каждой камере находились свои мастера татуировок. Был и в их камере такой мастер-тату. Настоящий мужик, художник своего дела. Захар в этом убедился, когда он наколол на его груди святителя Николая Чудотворца. Захар высказал свою мысль полковнику, и вскоре в тюрьме была создана целая бригада мастеров-тату. Усилиями таких художников и был расписан иконостас и стены всего храма.
Теперь осталось дело за колоколом, который будет на весь окрест разносить бронзовым звоном молитву без слов.
Соседний металлургический завод принял у них заказ. Его уже давно отлили, осталось дело за малым: доставить на место. Полковник сам отобрал для этого заключённых. Теперь они все были для него не заключённые, а пробуждённые от греховного сна… Конечно, среди них был Ключарёв.

В поездку за колоколом подготовили две машины. Одна — для перевозки заключённых, другая — жёлтый КамАЗ — для самого колокола. Накидали в него верёвок, досок и выехали за территорию тюрьмы. За воротами машины остановились, пока водители оформляли путевые листы. Захар повернулся к окну, оглядывая стены тюрьмы со стороны улицы. И вдруг отпрянул. Прямо перед их машиной был припаркован синий Форд, а рядом с ним проминались два парня. Одного из них Захар скорее почувствовал, чем узнал. Это был тот рыженький паренёк с чёрной родинкой над левой бровью. Теперь это были уже не подростки, а настоящие мужчины. Не было никаких сомнений, что они ждали его. Но откуда им знать день его освобождения? Впрочем, это его уже больше не интересовало, пугало другое: приготовились убить? Кровавая месть? Лёгкая испарина покрыла его лоб… Стоило ли мучиться все эти двадцать лет, чтобы вот так легко получить пулю в лоб? Он отвернулся от окна, прикрыв его спиной. Вскоре машина тронулась. Захар облегчённо вздохнул. Мужики о чём-то громко переговаривались, и только один Ключарёв всю дорогу молчал. Молчали и охранники. «Значит, вот так дело оборачивается», — размышлял Захар. Как ни странно, эта встреча не испугала его. Он уже давно её ждал. Значит, так сыновья решили. Ну что ж, мужское решение. Но только за этот поступок и им предстоит нести ответ. Но уже перед законом. Не ведают, что творят. И Ключарёву стало жаль парней. Ведь им предстояло пройти такой же тюремный путь, который прошёл он сам. Не стоит он этого. Может, повеситься самому ночью в камере? Пусть пацаны живут спокойно.
И вдруг ему нестерпимо захотелось увидеть свою дочь. Сколько ей сейчас лет? Уже давно взрослая. Хоть одним бы глазком взглянуть. Увидеть и умереть. Интересно, как сложилась её судьба? Думала ли она когда-нибудь о нём? Скорее всего, нет. А то бы хоть раз навестила его. Наверное, уже давно стала женой и матерью. Растёт где-то без него внучка. Он почему-то был уверен, что у его дочери родилась девочка. Захар глубоко и тихо вздохнул. И мысль повеситься как-то отошла сама собой.
До завода доехали часа через три. В цехе, куда их завели, стояло два ряда колоколов. От них нельзя было отвести взгляда. Их подвели к одному из них и сняли с него фанерную табличку. Было это, как в родильном доме, когда на малыша вешают клеёнчатый номерок с именем. Вместе с рабочими цеха подняли колокол и опустили его в кузов КамАЗа. В другом месте загрузили язык.
Директор завода пригласил всех в столовую и накормил вкусным обедом. Выслушал их историю. И когда прощались, сказал:
— Мы строим храм Господу на земле, а Господь помогает нам создать храм Свой в наших душах. Это чувство труднообъяснимое. Впрочем, как непередаваемо словами и многое в вере.
Возвращались в тюрьму к вечеру. Почти из всех окон выглядывали заключённые. Опустили колокол по доскам на песок и сели вокруг него кружком. И каждый чувствовал, как зависает в синем небе мелодия его колокольного звона.

В эту ночь Захар долго не мог уснуть. Через открытое окно проникал приятный сквозняк. Он обнюхивал лицо Захару, как служебная овчарка. Скоро всего этого не будет. Он навсегда перешагнёт порог тюрьмы, и наконец закончатся его мучительные дни. И он как-то совсем забыл, что завтра могут закончиться не только его тюремные дни, но и вся его жизнь. Он ясно увидел перед глазами синий Форд и двух этих рыжих парней. И он вдруг подумал: иногда человеку так надо в грязи изваляться, столько горя людям принести, да и свою жизнь так искалечить, что, только оказавшись в неволе, он очнётся, ужаснётся от содеянного и впервые произнесёт: «Господи, помилуй». Захар вскочил и перекрестился. И в последний миг он успел заметить, как высоко в небе погасла одинокая звезда. Была — и не стало её. Так гаснет слабая свеча, охваченная сквозняком.

Утром следующего дня поднимали колокол. Майский день был тихий и безоблачный. Для этого дела пригласили настоящих профессионалов. Помогали и заключённые. Где верёвками, где досками, где плечом, волокли колокол наверх. И вот последняя ступенька. И солнце полыхнуло в глаза, ударило жаркими лучами по бронзе, и, казалось, что весь двор тюрьмы осветился каким-то сказочным светом.
Захар погладил своей тяжёлой рукой крепкую спину колокола и засобирался вниз. Полковник ждал его около церкви.
— Ну что, не передумал? — продолжил он их старый разговор.
— Да нет, гражданин начальник, — отозвался Захар. — У меня на воле ещё много недоделанных дел. Хочу пожить по-человечески. А может, и семью удастся отыскать.
— Ну смотри, — не стал спорить начальник тюрьмы. — Вот твои документы. Не дури больше. Живи, как человек.
Они пожали друг другу руки, и каждый пошёл своей дорогой.
Захара в проходной долго не задержали. Выдали джинсовые брюки, рубашку двадцатилетней давности. В ведомости на его счёт денег тоже было — одни крохи. Все заработанные рубли он перечислял на строительство храма. Захар перешагнул порог тюрьмы и остановился. Над его головой колыхался купол дня.
— Хорошо-то как! — громко воскликнул Ключарёв и раскинул в стороны руки.
Форд стоял на своём прежнем месте, а рядом с ним — знакомые Захару два рыжих парня. Захар с прищуром взглянул на них и, чуть не коснувшись их, прошёл мимо. Он слышал, как за спиной хлопнули дверцы машины, как она развернулась и, шурша колёсами, медленно последовала за ним. Захар ждал каждую минуту. «Собьют или стрелять будут? — строил догадки Ключарёв. В таком напряжении он дошёл до магистральной дороги и шагнул налево, в сторону города. Рубашка его давно уже взмокла, и он расстегнул её ворот, обнажив наколку Николая Чудотворца.
Машина обогнала его и за несколько метров остановилась перед ним. Стрелять из неё начали, когда он почти вплотную подошёл к ней. Чёрное дуло автомата затряслось, оглушая воздух выстрелами.
 –  Торопитесь, мальчики… Он хотел ещё что-то сказать, но слова словно застряли в горле, и он повалился на обочину.
Машина с сумасшедшей скоростью сорвалась с места и, виляя по дороге, рванула к городу.
Выстрелы услышали тюремщики на проходной. Два солдата побежали на этот шум. Ещё издали они увидели лежащего на дороге мужчину. Одна его рука была подмята под себя, другая — вытянута вперёд.
Солдаты подошли ближе.
— Слушай, так это же Ключарёв! — узнал один из тюремщиков. — Неужели снова кровная месть? Прямо заколдованное место! А ведь мужик неплохой был. Церковь построил…
— Кто-то долго копил обиду, — высказал догадку второй охранник. Нагнулся и пощупал пульс. — Слушай, так он жив! Всю наколку изрешетили! Видать, спас его Николай Чудотворец! Чего стоишь, беги за врачом!
Молодой солдат живо кинулся к проходной. Другой остался стоять около Захара. Вытащил сигарету и дрожащими пальцами прикурил её только со второго раза.
Через несколько минут к ним от проходной уже бежали люди. Санитары несли носилки. А тем временем Захар проваливался в глубокую пустоту, где ему было всё знакомо, как в детском сне. Он смыкал глаза и временами уже не чувствовал этот суетливый шум вокруг него. Кто-то хлопал его по щекам, прикладывал к носу ваточку с нашатырным спиртом. Небо качалось над ним и, как облака, плыли носилки с его телом…