Полет

Мы сидели на бульварной скамейке и оба похоже никуда не торопились. Прохожих было очень мало, а машины хотя и создавали шум,  разговору не мешали. Он выпустил ароматное облачко дыма из трубки, сбоку взглянул на меня и спросил:
— Вы слыхали такое высказывание Киплинга? "Mужчина помнит трех женщин: первую, последнюю и единственную". Первая и последняя есть у всех, а вот как насчет единственной? Ведь далеко не у каждого бывает. Вы как думаете?
Я не знал что ответить и он сам продолжил разговор.   
— Хотите послушать историю одного адюльтера?
Сказав это, он слегка, как бы нехотя улыбнулся, как-будто смутившись сказанного им самим,  и на мгновение задумался, рассеянно глядя на проносившиеся мимо машины.  Предложение меня заинтересовало и я приготовился слушать. Он заговорил не спеша, иногда останавливаясь, как бы подыскивая в момент паузы точное слово или выражение.

    — Вы, конечно,  слышали о композиторе Альфреде Шнитке, — начал он. — Помните у него есть такая вещь,  кажется называется "Полёт". Ну, может быть вы и не помните, зато наверняка смотрели фильм "Сказка Странствий". Мы, ведь, с вами одного поколения. Там ещё Андрей Миронов играл бродячего волшебника. Да, так там тоже есть эта музыкальная тема. Всегда, когда я ее слышу, непременно вспоминаю  свою историю.
Он продолжил свой рассказ:
     Мне, вот, уже никогда  не определить, где и когда мы друг друга впервые увидели. Думаю это было в нашем продувном, бестолково спланированном дворе городской новостройки шестидесятых: коробки пятиэтажек, пустырь, обнесенный невысоким деревянным барьером — футбольное поле летом,  хоккейная площадка зимой, а в межсезонье пространство заполненное грязью; огромные зловонные металлические контейнеры для мусора и небольшая детская площадка с традиционными атрибутами: песочница, горка и "ракета". Двор был довольно грустным, впрочем, как и все, что нас тогда окружало, как вся наша беспросветная унылая жизнь. Наши дети росли хилыми и болезненными. Они постоянно простужались и никакие заботы и предосторожности не помогали. Но мы старались, чтобы они больше бывали "на свежем воздухе" и потому гуляли с ними на этих площадках почти в любую погоду. Мы верили, что это пойдет им на пользу.

       Что-то в ней сразу привлекло мое внимание. Тогда я не осознал, не отметил  как возникло расположение и интерес к этой молодой женщине "выгуливавшей" своего  ребенка на нашей убогой детской площадке. Моя маленькая дочь тогда  только училась ходить и мне приходилось постоянно следить, чтобы она не упала,  и время от времени брать ее на руки, давая отдых ее еще слабым ножкам. Мы тогда не познакомились,  но кажется обменялись взглядами, и ее мягкая улыбка и тёплый взгляд, предназначавшийся то ли моему ребёнку, то ли мне, то ли нам обоим,  вызвали во мне какое-то слабое, неосознанное чувство.  Я бы не назвал ее красивой, но ее молодость, ладная фигура,  женственность, которая сквозила в ее каждом движении, запали мне в душу. Как впоследствии оказалось запали они на долго — мы стали любовниками почти через десять лет после той первой встречи.

      Почему нам потребовалось столько лет? А вы послушайте. Я постараюсь объяснить. "Терпение, мой друг, терпение…"
Мне тогда показалось, что она беременна. Да, у нее явно была заметна эта особая округлость живота, которая выдает молодую женщину в положении. Мы видели друг друга не часто. Иногда на той же площадке, куда она впоследствии выходила еще и с коляской — родился второй ребенок; иногда в очереди за молоком. Эту очередь приходилось занимать довольно рано:  придёшь с опозданием — молока не достанется. Зимой было холодно стоять, ведь ждали подолгу: бочку с молоком привозили ночью, а продавщица  Дарья Степановна появлялась в шесть утра. Выстраивались до ее прихода и ждали. Да, так вот, я ее иногда в этой очереди видел. К тому времени я уже знал кто был ее муж — видел их вместе возле дома, но в очереди его не было никогда, впрочем как и моей жены.

      Да, муж ее работал кажется в каком-то НИИ в нашем же районе, а я был сменным мастером на заводе на другом конце города.  Вы понимаете, что, значит "сменный мастер". Ну да, неделю моя смена работает с утра, а неделю — во второй половине дня, до полуночи. Выспаться трудно: я плохо перестраиваюсь, если речь идёт о сне,  но зато когда работаешь в вечернюю смену утро свободное. Жена  на работе, ребёнок в садике, а мне можно не спеша собираться, дела какие-то поделать,  а иногда и развлечение ухватить, если повезет. В кино сходить, например.  Я, ведь, большой любитель кино. Утром, когда все на работе, можно и фестивальный фильм посмотреть. У нас тогда часто фестивали были. Чаще всего почему-то французские фильмы показывали. Думаю,что отставной генерал, который отбирал  иностранные фильмы для показа в советских кинотеатрах, отдавал предпочтение французским.Ну это шутка, конечно. Откуда мне знать.

      Вот и в тот день я решил до начала смены посмотреть фильм "Кузен и кузина". Да, конечно, Франция. Ну вот, пришел я заранее, нашел свое место, жду когда свет в зале начнет гаснуть, и вдруг вижу в нескольких рядах от меня ее муж с какой-то девицей сидит. Видно, рабочее время в НИИ  не так как у нас на заводе контролируется. Можно, значит и в кино  с симпатичной сотрудницей прогуляться. Ну, думаю, ты хорош. Жена,твоя беременная дома сидит, срок дохаживает, а ты, голубь, в рабочее время сотрудниц развлекаешь и , небось, не только "кином" — видно было как он ее обхаживает. Ну да, как голубь, надувшись вокруг голубки кругами ходит, воркует. Потом погас свет и пошёл фильм. Хороший был фильм, встряхнул меня всего, все внутри как-то  перестроилось. На экране Франция, красивая жизнь, все пронизано светом, музыкой. Все лёгкое, приятное.  Вот как должно быть. На полтора часа я забыл о заводе и о давящей атмосфере нашей тогдашней жизни. Потом это ощущение, это послевкусие еще какое-то  время оставалось в душе, но вскоре совсем растворилось в серой реальности нашего "соцреализма".
 
      Шли годы, сливаясь в один сплошной скучный поток: вереница будней неотличимых один от другого.  Было, впрочем, чувство что не для такой жизни я родился и стали появляться мысли об отъезде. Но и это растянулось на годы. Постепенно, видимо благодаря детям, мы стали дружить семьями. Эти отношения становились все более близкими. Я ощущал симпатию к ней, догадывался, что это взаимно. Этим все и ограничивалось. Как-то само-собой я познакомился и с ее мужем. Мы стали иногда заходить в гости друг к другу, но даже мыслей о чем-то  большем, чем-то выходящем за рамки дружественных отношений,  не возникало. Время шло.

      Потом плавный ход жизни нарушился. Моя жена вдруг  объявила, что намерена со мной разойтись. У меня были основания считать, что она "подгуливает" уже давно — доказательств не было. Чувства уже были убиты. Это если говорить обо мне. Что касается ее, то их, этих самых чувств никогда и не было. Впрочем, у нее их не было и к человеку, к которому она решила уйти. Она сама призналась. Когда в ответ на ее заявление я наивно спросил: " А ты его любишь?", она как-то фыркнула и сказала с хохотком "Ты же знаешь — я на любовь не способна". Вот так просто.

      Ее муж тоже не страдал повышенным чувством верности. Мне казалось иногда, что он непрочь и моей на любовь не способной женой воспользоваться, но по-моему до этого не дошло, зато неожиданно пошло в  совсем другом направлении.

      Однажды, это было летом, когда он уехал в длительную командировку, а дети были в летнем лагере, мне позвонила она.
     — Приезжай, посидим,  чаю попьём, пообщаемся.
Это было неожиданно, но не совсем — уже были намеки, сигналы. Я  их видел конечно, но виду, что понимаю не подавал — как бы не замечал ничего. А тут я как-то  не размышляя, собрался и поехал. Мы к тому времени уже  жили в разных районах  города довольно далеко друг от друга.
 
         Ну что сказать, приехал. Началось с чая, спиртного, кажется, не было. Ну, а потом … В общем, ураган. Пришли в себя, когда начало  светать. Птички запели. Было ощущение, что мир перевернулся, что прорвало какие-то ворота и все затопило счастьем. Стояли голые на балконе, курили… Безумство — соседи могли увидеть. Но было совершенно все равно.  Легкость необыкновенная и любовь. Любовь ко всему миру. Было ощущение счастья. Легкости во всем теле и счастья.

        Что было дальше? Ну что бывает в таких случаях? Измена есть измена. Скрыть невозможно, да и стараний особых мы не предпринимали.  Пока ее муж был в отъезде почти не прятались. Ну а потом пришлось, но только он сразу все понял  — она, ведь, больше с ним не могла. Догадаться было нетрудно.  Она свои чувства скрывать не умела. А может не хотела. У нее похоже было немало чего ему предъявить. Смелая была. Ну потянулась история: встречи "подпольные", короткие моменты. Все еще было хорошо. Но так хорошо как в начале уже не было никогда. Выходить на "законные отношения" не стали. Он просил, что бы она от него не уходила,  ну и дети, конечно. Дети все усложняют. Ради них можно на многое пойти и от многого отказаться.

        Потом я стал уставать. Меня тяготила ложность этого положения. Надо было притворяться в присутствии ее мужа, общих знакомых. Муторно. Не мое это. Да, вот так постепенно стало сходить на нет. А потом я уехал. Совсем уехал из страны. Много лет прошло.  Полжизни. Были и другие истории. Впрочем, не так уж много. Я не по этому делу. Такого как с ней, впрочем, никогда больше не было. Очень уж она умела любить. Вся, полностью, до самозабвения. Такое не каждый встретит, а вот мне повезло. За что? Почему? Не знаю. Просто повезло.

         Только вот недавно вдруг вспомнил о том фильме французском — "Кузен и кузина", захотел снова посмотреть. Представляете, вспомнил. Это — через сорок пять лет! Непонятно. Принялся искать в Сети и нашёл. Смотрел на одном дыхании. И снова вернулось то самое чувство лёгкости, свободы, счастья. И я вдруг понял: это, ведь, о нас с ней. Все точно. Один к одному та же история. Вот вам и "адюльтер". Бывает по-разному. И как же мы были счастливы!


— Послушайте, — после его откровенного рассказа мне захотелось самому что-то сказать.
— A может это и была та самая, которую Киплинг имел в виду? Единственная?

Он пожал плечами.
— Кто знает? Все может быть...
Он начал выбивать давно остывшую трубку.
— Извините, мне пора.— сказал он, с некоторым усилием поднимаясь со скамьи.
Потом он пожелал мне здоровья и не торопясь пошел по аллее легкой не по возрасту походкой, немного подтягивая одну ногу.