Глава 2

...Камни. Холодные гладкие камни.

Сквозь тонкие веки мои глаза различали утренний свет . Кажется, мне снова снилось что-то из прошлого, что-то из той, другой жизни, такой далёкой ,такой расплывчатой, как акварельные картины.

Мне часто снились воспоминания, их отрывки, особенно теперь , когда обычным снам не откуда было взяться. Когда находишься в одном и том же месте достаточно долго не выходя наружу и не контактируя с внешним миром, твое сознание постепенно забывает обо всем , что есть по ту сторону этих стен, и все что тебе остаётся, это постепенно меркнущие, пускай и не так быстро, но с такой же неотвратимостью воспоминания. Они медленно тают внутри тебя, подобно ледникам, что-то из них откалывается и падает в ледяную воду постепенно опускаясь на самое дно. Вот и я лежал на холодном полу и всматривался в последние очертания моего воспоминания, уходящего в тёмную пучину.

Я стою на залитой солнцем улице . Передо мной трех этажный дом. Его дом?

Теперь уже трудно сказать.

Кабриолет на стоянке, фонтан с женской фигурой. Еще мгновение и утренний свет забрал у меня и это, напрочь стер из моей головы последние черты увиденного ночью. Засвеченная плёнка, не более.

Теперь же я просто лежал. Слушал тишину, такую густую и плотную, что клянусь, её можно есть ложками. Нет, конечно я мог расслышать и дуновение ветра сквозь единственное маленькое окошко под самым потолком. Мог уловить колыхание травы и далёких деревьев, чьи стройные и длинные стволы я мог разглядеть вдалеке. Иной раз, если повезёт, среди всей этой монотонности однообразных звуков промелькнет крик какой-либо птицы, далекий-далекий гул самолёта, раскаты грома, стрекотание цикад по ночам. Настоящий подарок для одичавшего слуха. Я смаковал эти звуки всем телом, впитывает их каждой клеточкой, пробовал на вкус и долго ещё перебирая в голове после.
Но сейчас ничто не нарушало безмолвие этих стен , этого потолка и пола. Все что мне оставалось, лежать неподвижно , слиться с этой комнатой, с этим безмолвием и стать частью его .

Я мог провалятся так очень долго. Вплоть до заката. С закрытыми глазами не смея пошевелиться. Не бодрствуя и не засыпая. Без мыслей, без чувств, без потребностей. Словно я вдруг превратился в один из тех камней, на которых покоилось моё тело. Весь мой организм превращался в одно сплошное «ничто», отказываясь испытывать голод и другие потребности. Я называл это состояние «вакуум». Меня оно устраивало, в нем мне не надо придумывать, чем себя занять, не надо рыться в собственном мозгу в тысячный раз перебирая листы собственных мыслей. Самое главное в таком состоянии не издавать не звука, не шевелится , не нарушать эту идиллию из «ничего" и «никогда», иначе, все происходящее превратился в одну сплошную муку , и придётся пробуждаться .

К сожалению , я лежал крайне не удобно. В этом положении, распластавшись на полу, словно упавший на него с большой высоты , я лежал таким образом, что мои длинные чёрные волосы почти полностью закрывали мне лицо , шею ,оставляя лишь тонкую щель , в которую сквозь маленькое окошко под потолком и мои веки сочились солнечные лучи. Но с солнцем ещё можно было смирится. Однако по полу гулял сквозняк , неведомо откуда берущий свое начало, забирающийся в тонкую щель под дверью в камере и в данную минуту слегка колыхающий мои волосы на щеке , от чего мне было слегка щекотно.

Черт бы побрал этот сквозняк !

Терпеть это долго было невозможно. В мгновение ока во мне проснулись все отодвинутые на задний план ощущения - голод, озноб от замерзания на холодном полу, утренняя хандра из-за того , что ночью мне снилось что-то из прошлого, затекшие конечности. Все это разом навалилось на меня и стало понятно - придётся встать.
Каждое движение отдавало болью во всем теле. Такого бы не случилось, если б я заснул на кушетке. Но (к этому приходишь спустя очень большое количество времени) в таком месте даже боль , как-бы иррационально это не звучало, является приятным разнообразием.

Похрустывая, кажется, всеми костями одновременно, я подошёл к умывальнику , всполоснул лицо холодной с привкусом лекарств водой, которая показалась мне даже тёплой, по сравнению с полом. Судя по солнцу (в чем я отнюдь не был уверен), было раннее утро. Подойдя к противоположной стене и встав на носочки, я выглянул в окошко. Все такой же, не меняющийся месяцами, годами , пейзаж. Широкая равнина, края которой при всем желании не увидеть через такое маленькое окошко, невысокая бледно зелёная трава, ровным слоем растущая по всему периметру и вдали стройный ряд из деревьев. Высокие дубы, скрывающие за собой линию горизонта. Ни одного кустика, ни домика, ничего более не украшало эту картину. Словно застывшая картина на холсте, которая меняла лишь цвета и обилие зелени с переменой времени года. Поначалу вид этой долины нагонял на меня тоску. Через некоторое время я возненавидел её, переставал выглядывать наружу месяцами. Теперь же, за исключением себя самого и горстки камней под кушеткой - долина стала моим единственным другом, слушателем, а иногда и собеседником.

Звучит как бред сумасшедшего, не правда ли? Но это так.

Единственное, что осталось от моего сна, это очертания залитого солнцем трех этажного дома. Что-то далёкое, едва знакомое промелькнуло в голове. Кажется звук бьющейся посуды. Мужской крик. Мой крик ? Я посмотрел на свои руки. Грубые, костлявые пальцы, неровные, поломанные ногти, костяшки белее снега. Что-то не давало мне покоя, что-то заставляло не отводить взгляда, всматриваться в это жалкое подобие человеческих конечностей.
Мои руки. Я стоял и смотрел на них, словно именно в этих мерзких худых костях, обтянутых кожей, таилась великая тайна бытия, что-то едва осязаемое, но критически важное, и, словно, стоит мне отвести взгляд в сторону, оно ...

Внезапно резкий механический гудок привёл меня в чувство. Посмотрев на противоположную стену я увидел как загорелась зелёная лампочка. Ещё мгновение, и монотонно загудел подъемный механизм, опускающий откуда-то сверху поднос с едой.

Завтрак.

Наконец-то.