Мне не нравились их имена

Я открываю глаза.
Сажусь на кровати, обхватываю руками голову. Да, вчера я много выпил. Или это было позавчера?
И вчера, и позавчера. Эти дни слились.
Меня трясет. Но это не похмелье, это страх. И я один. В доме с двумя спальнями, в прекрасном, хоть и старом доме, успевшем заполниться вещами нескольких людей – я один.
Стоило мне мысленно произнести это самое слово «один» - и внизу раздается шум. Я что-то сказал о страхе? Вот теперь страшно. Хотя, возможно, это просто шериф пришел. Спьяну я мог не закрыть дверь, а он не церемонится. А может, он привел с собой полицейских. «Настоящих» полицейских, как я его дразню. То есть дразнил раньше, в эти дни не до глупостей.
Прислушиваюсь. Незнакомые голоса. Два. Молодые. Парень и девушка. Голоса шерифа я не слышу. Чужие люди забрели в дом лесника?
Одеваюсь и спускаюсь.
За столом сидит и что-то ищет в телефоне молодой мальчишка лет, наверное, шестнадцати. Белобрысый, не по возрасту пухлощекий.
У плиты – очень похожая на него лицом, но худенькая девица с такими же белыми волосами. Я уже знаю, что глаза у нее окажутся зелеными, и меня начинает трясти сильнее.
 - Папа! – радостно приветствует меня девица. – Как хорошо, что ты проснулся! Сейчас будем пить кофе, садись. Я нашла в холодильнике немного молока, оказывается – еще осталось. Надо срочно съездить за покупками!
Парень поднимает голову и тихо спрашивает:
 - Как ты себя чувствуешь, папа? Как голова? Мне кажется, тебе не стоит столько пить.
 - Джаспер, -недовольно обрывает его блондинка, - не командуй отцу! Папа просто устал.
 - Отстань, Джолин, мы уже взрослые люди. Папе пора перестать вредить своему здоровью, - заявляет парень.
Я набираю полную грудь воздуха – насколько это возможно при таком ознобе и головокружении – и ору:
 - КТО ВЫ ТАКИЕ?!
Девушка прикрывает рот рукой и испуганно смотрит на брата. Кофе, кажется, сейчас выкипит.
 - Вот так, - парень поднимается.  – Джолин, я тебе говорил: если отец не бросит пить – последствия будут самые плачевные.
«Джолин, Джолин…» - вертится в голове песня Долли Партон. Надо же было Дайане так дочь назвать. Джолин. Не говоря уже о Джаспере. Кошмарные имена. Впрочем, сейчас ее дочь вообще ни при чем. Я не знаю этих людей.
 - Убирайтесь отсюда, - гавкаю я.
 - Папа… - у девицы на глазах слезы.
 - Никакой я вам не папа! – я зачем-то потрясаю кулаком. – В моем доме неизвестные молодые паршивцы издеваются надо мной, называют себя именами моих пропавших детей – а я должен это терпеть? Я звоню шерифу. Вон отсюда!
 - Папа! – мальчишка говорит со мной таким тоном, каким я говорил когда-то со своим дедом в доме престарелых, и это очень гадко.  – Папа, это же мы и есть, твои дети. Попробуй вспомнить.
 - Вы не мои дети.
 - Ну да, ты нас не усыновлял, конечно, да и на маме официально так и не женился. А потом она пропала, а мы остались у тебя.
 - Джаспер! – вскрикивает девица.  – Зачем надо было вываливать самое страшное, если он даже нас не помнит? Папа. Послушай меня, папа. Давай позовем людей, которые нас знают. А потом обратимся к доктору.
Странная мошенница: сама просит позвать свидетелей. Я наконец нахожу телефон и набираю шерифа. Но он не отвечает. А кого я еще могу позвать? Жители поселка, возможно, ради такого развлечения, и сядут по машинам и приедут в мой уединенный домишко. Но скажу честно: я уже и сам допустил понятно какую мысль. Что, если все, что произошло за последние дни, просто пьяный ночной кошмар? А на самом деле со дня, когда от меня ушла Дайана, прошло несколько лет – лет пять, судя по возрасту парня и девицы, - и мы как-то жили все это время. Что же из этого правда?
Только сейчас я ощутил, что очень хотел бы и уход жены запихнуть в этот кошмар и позволить ему исчезнуть навсегда. Вот бы она вошла сейчас в дверь. Пусть растрепанная и недовольная, что меня так бесило в последние дни. Пусть снова пилит меня за лишнюю бутылку и требует лечиться от алкоголизма. Возможно, я даже соглашусь.
Но эти двое сказали, что она ушла и не вернулась. Ни ко мне, ни к своим сыну и дочери. А значит…
 - Как вы сюда добрались? – осторожно спрашиваю я. Но это выходит не хитрее, чем у младенца, который спрашивает, куда взрослые спрятали конфеты: «я только одним глазком взгляну!»
 - Папа, - вздыхает девушка.  – Папа, мы всегда здесь жили. С тобой.
 - Моим детям двенадцать лет, - говорю я. И чувствую себя так, будто меня просверлили с головы до ног насквозь. Я никогда не говорил о Джаспере и Джолин «мои дети». Они чуть ли не с первого дня называли меня папой, Дайана говорила – они всегда мечтали об отце, ведь их собственный папаша погиб, когда они еще ходить не умели. Они были такие доверчивые, эти дети, почти подростки с дурацкими именами.
 - Значит, отец не помнит последние пять лет, - произносит парень потухшим голосом. Лицо его чернеет. Либо он блестящий актер, либо…
Я сажусь на лестницу, по которой недавно спустился в свое новое настоящее, и снова, как при пробуждении, обхватываю голову руками.
А потом встаю и иду наверх, обратно, в спальню.
Что я помню? Дайана кричит, что она уходит от меня. Это я помню.
А потом еще один, два… четыре, что ли? – дня. Я и их помню. Причем так, будто меня там не было, будто мне их рассказали. Или показали. Мои ноги, руки. Со стороны. Там была Дайана. Там были дети.
Я бросаюсь (то есть мне кажется, что бросаюсь, на самом деле выпитое вчера не так уж быстро отпускает, и я, видимо, еле ползу) в спальню детей. Вот кровать девочки, вот – мальчика. Но красочные постеры сняты со стен, на постели Джолин - ни одной мягкой игрушки, и эта постель отгорожена небольшой старой ширмой, перетащенной с чердака. Я открываю шкаф. Детских вещей там нет, одежда совсем других размеров, на семнадцатилетних подростков. Шкаф забит ею.
 - И что – они все еще спят в одной комнате? – говорю вслух я.
 - Кажется, отец протрезвел, - скептический голос парня от двери. – Понял, что у нас до сих пор на двоих одна спальня, хотя мы хотели с этим что-то сделать еще пять лет назад.
 - Джаспер, замолчи, - бросает ему сестра.  – Папа отдохнет, и мы всё решим. Ты видишь, что он болен, сейчас не до спален, мы должны ему помочь. Папа, как ты? Что-то вспомнил?
**
Я сижу на своей неубранной кровати, я запер дверь, чтобы они не вошли. Я до сих пор не знаю, кто они, ловкие мошенники или дети Дайаны.
Если нужны подробности – то  легче вспомнить, что именно я говорил в последние дни, а не что делал. Сосредоточиться на том, что было сказано при шерифе, так будет проще. А сказано ему было о том, что пропали дети, Джаспер и Джолин, двенадцати лет, да ладно, Том, ты сам прекрасно знаешь, сколько им лет и как они выглядят. Одеты были в джинсы и футболки, у Джолин розовая, у Джаспера черная с каким-то чудовищем из мультфильма, не знаю, это Дайана покупала ему эту гадость, вечно баловала их. На улицу надели куртки, у нее снова розовая, у него синяя. И ботинки. Да не знаю, какие ботинки, у них по одной паре  было все время, сколько они тут жили.
Да, я не буду врать и выгораживать себя: я плохо с ними обращался. Особенно после того, как Дайана решила от меня уйти. Я же думал, что она просто пугает меня. Но она не вернулась, а дети остались.  Я им честно говорил, что они мне не дети, что их мамаша дура, что их мамаша знала мою любовь к бутылке, когда перевозила их сюда, в дом лесника. Нет, я не всегда хотел быть лесником – а она , согласен, не хотела быть женой пьяницы, но никто ее  силком и не тянул, сидела бы дальше в поселке и продавала бы в магазине газировку. Но что вышло – то вышло. Дети слонялись по дому, искали, что поесть, плакали, звонили Дайане на телефон, который молчал, дерзили, ныли, спрашивали, что сказал шериф, то есть ты, Том. А ты ничего не говорил толкового. Как искать взрослого человека, если он сам ушел? По бумагам она мне даже не жена. Я немного воспрял духом, когда ты выяснил, что живых родственников у Дайан не осталось, и предложил мне передать детей в детское учреждение, пока не найдется мать. Конечно, им будет лучше в учреждении, я уверен.
Да, в пропаже детей тоже виноват я, если за это сажают в тюрьму – сажайте. Они оделись и сказали, что пойдут искать маму.
 - Ну и идите, - ответил я, наливая себе пива. После виски, да еще и до заката солнца -  согласен, это был перебор. Можешь доложить моему начальству, только вряд ли кто сюда, на мое место, захочет, а значит – пока не уволят.
И дети пошли. Только не к дороге, а в лес.
 - Ваша мама, конечно, чокнутая, - крикнул им я, - но не до такой степени, чтоб сбежать в лес и там жить!
А они не остановились. И я их не остановил. Так они и пропали.
Но кто тогда сейчас там, внизу?
Я решил спуститься. На лестнице меня поймал запах блинчиков – запах мирный, запах уюта. Как будто вернулись дни, когда Дайана только переехала жить ко мне. Разгребла завалы мусора, прибралась, впервые за долгое время в моем доме стоял запах вкусной еды. Мы ели блинчики с…
 - С кленовым сиропом, как ты любишь, папа, - улыбнулась не-Джолин, оборачиваясь. Не-Джаспер снова смотрел в телефон. Вокруг было чисто, очень чисто.
Я посмотрел на не-Джаспера и выдавил из себя:
 - Помог бы сестре.
**
Джаспер съездил на моей машине в городок и привез продуктов. Джолин теперь колдует над кастрюлями. Я хочу, чтобы это было правдой. Что я просто беспробудно пил эти пять лет, и меня почему-то не выгнали со службы. Ни разу не посетили с проверкой. А дети как-то все эти годы добирались до школы, умудрялись чем-то питаться, откуда-то брать одежду. Нет, это всё совершенно невозможно. Совершенно. Бред. Это мошенники, которые выдают себя за моих детей. Они убьют меня или сдадут в психушку. Мне надо увидеть их документы, это первое, что я должен был спросить, ведь им уже семнадцать. Но я не спрашиваю. Я сошел с ума. Я хочу, чтобы оставалась эта иллюзия: Джолин с кастрюлями, Джаспер с телефоном. Блинчики и кленовый сироп на столе, которые я, голодный, не столько ел, сколько обонял, попросту – нюхал, как уличный пес, который не верит, что ему перепал кусочек человеческой доброты.
Нет, так не может продолжаться. Я позвонил шерифу.
Тот выслушал меня и как-то странно ответил:
 - Значит, вернулись? Вот и хорошо! Я заеду к тебе. Сегодня или завтра.
Так все-таки… Ладно, пусть сначала приедет.
В который раз я спускаюсь из спальни вниз. Таскаюсь по этой лестнице сегодня, как зверь в зоопарке по своим тропам и приспособлениям внутри вольера.
Джаспера нет. Джолин что-то мурлыкает под нос и снимает ложкой пробу из сковородки. Я их уже называю именами детей? Ладно, имена все равно мне никогда не нравились. Не нравились. Не нравились, - я повторяю это навязчиво и сжимаю кулаки.
Откуда-то приходит Джаспер с совершенно красным лицом, в руках, как всегда, телефон. Увидев меня, он останавливается, в его глазах ужас, и я это не придумал.
 - Что с тобой? – спрашиваю.
Не-Джолин приходит на помощь:
 - Раз такой красный – значит, своей девушке звонил! Папа, ты же помнишь, что у Джаспера появилась первая девушка? Дженни, из нашего класса.
 - Отстань, - парень машет рукой и снова входит в свою роль.
И я понимаю, что могу всё разрешить только одним способом.
Нет.
Нет.
Я этого не хочу.
Я хочу видеть выросших детей. Я хочу слышать голоса в своем доме. Не хотел, а теперь хочу.
Но я же и знаю, что этого не может быть.
 - Я…скоро вернусь, - говорю я.
На улице поднимаю голову. Еще светло, и еще какое-то время будет светло. В сарае стоит лопата. На ней комки земли. Как хорошо, несмотря на беспробудное пьянство последних дней, я помню эти комки. Почти не помню голосов в лесу, добровольцев, которые искали пропавших детей, шерифа и еще каких-то людей, то и дело задававших мне вопросы. Кто-то вроде предлагал отправить меня в больницу протрезветь. Шериф спрашивал, я отвечал одно и то же. Я не участвовал в поисках, потому что был пьян. Кто-то говорил: «Жена пропала, теперь дети, такая трагедия». А может – я это сам придумал.
Ничего не помню. Кроме земли, прилипшей к лопате.
Хватаю за черенок и чуть не падаю. Почему-то казалось, что она должна быть тяжелой. Теперь, после всего.
Я бегу в лес. На этот раз бегу, по-настоящему, быстро.
Я помню, где это было.
Я просто хотел вернуть их. Вернуть и пригрозить, что сдам в приют, если будут убегать. Зачем я взял ружье? Да не знаю. А вдруг звери.
Я их нашел и приближался. А они болтали и болтали, эти дети. Громко. И я отчетливо услышал:
 - … теперь точно знаю, что так и было. Когда они поссорились с мамочкой и она ушла – я подумал, что он упаковал ее вещи со злости и потащил выбросить в лес. А сейчас понимаю, что это были не вещи.
 - Вещи почти все на месте… - девчонка рыдала и еле-еле говорила из-за этого.
 - Он унес нашу маму в этом мешке. Я следил за ним, пока он не заметил, что кто-то тут есть. Я убежал. Но все равно мы сможем ее найти, я уверен, что он похоронил ее у обрыва. Мы ее найдем сейчас и позвоним в полицию.
Я выстрелил тогда. Два выстрела. Оба удачные.
Я закопал их там же.
Всё равно они шли в неправильном направлении.
**
Когда я подхожу с лопатой к нужному месту – достаю флягу и пью обжигающую горло жидкость.
Сначала вокруг тихо. А потом…
Люди. Собаки. Крики. Рычание. У двоих налобные фонари, - они меня до ночи искать собирались? Я хохочу. Долго. Громко.
Один из прибежавших – Джаспер. Не-Джаспер, потому что настоящего Джаспера они как раз сейчас откапывают. Не-Джаспера тошнит, а Том говорит ему недовольно: «Вот и хорошо, что ты видел! Будешь понимать, что это не детские игры! Я еще потом с вами поговорю!»
Участок шерифа сегодня – не участок, а проходной двор. Никакой дисциплины. В газетах пишут, что убийц боятся. Да ладно вам. Ко мне теперь относятся как к пустому месту. Я зачем-то пытаюсь освободиться от наручников, да, это совсем глупо. И слышу все, что говорится вокруг.
Девчонка и мальчишка оказались племянниками шерифа. Погостить приехали. Услышали, как дядюшка бормочет «это он их всех порешил, старый пьяница», сетует на отсутствие ресурсов, и людей-то у него мало, и новомодных штуковин, которые ищут тело под землей, у шерифа нет, как и специалистов по ним… и решили помочь. Конечно же, увидели и фотографии настоящих Джаспера и Джолин,  похожих на них: белые волосы, круглые лица, у девчонки зеленые глаза. И у детишечек  созрел чудесный план, как вывести преступника, то есть меня, на чистую воду. В каком-то фильме видели нечто похожее. Шериф, разумеется, наотрез отказался и пообещал выпороть ремнем. Не помогли ни убеждения, что за ремень, примененный к детям, его привлекут к ответственности, ни намеки, что брат с сестрой очень жаждут рассказать своим маме и папе, куда иногда ускользает по вечерам надушенный одеколоном шериф. Том тут же при них позвонил брату и признался, что помолвлен с официанткой единственного приличного кафе в округе и скоро позовет всю родню на свадьбу. «Ну что, шантажисты начинающие, чем теперь пригрозите?»
Не-Джаспер - я так и не понял, как его по правде зовут – тогда сказал, что увезет сестренку в гостиницу, пока дядя не поймает опасного преступника. Дядюшка согласился, а племянники, прихватив собственные пожитки для будущих декораций, на попутных машинах отправились ко мне. Пока я спал, собрали вещи моих пропавших детей, вынесли на чердак - ничего святого у этой молодежи. В конце концов Не-Джаспер все-таки позвонил дяде, не выдержал. И получил головомойку. Но, видимо, убедил дядюшку не забирать их сразу, раз уж они так рисковали, а еще немного подождать. И я оправдал их ожидания.
 - Где Дайана? – спросили меня только что.
 - А я уже про нее и забыл, - сказал я и снова захохотал, не удержался.
Всё очень просто. Она сказала, что уходит. Я ее ударил. Она упала.
Наверное, была кровь, наверное, я ее стер. Потом. Я закопал ее в лесу, вместе с сумочкой и документами. И говорил себе: она сбежала. Она бросила меня, бросила детей и сбежала.
 - Она сбежала, - ответил я и сейчас. Пусть сами ищут и копают. С собаками, с новомодными штуковинами, с красным после головомойки Не-Джаспером, со всей королевской конницей и всей королевской ратью.
Я начинаю плакать, как ребенок. А Тому стыдно, я это точно вижу. И он явно думает, что я раскаиваюсь. А я жалею об уходящем дне. В котором было солнце и запах уюта в доме.
 - Ты чего-то хочешь? – зачем-то спрашивает Том. Он разговаривает со мной, как с больным. Наверное, уже приехали доктора.
И я честно отвечаю:
 - Пусть Джолин принесет еще блинчиков.
Укол оказывается болезненным. Доктор явно никогда не делал его себе. Я не знаю, куда меня увезут и для чего. И, проваливаясь в сон,  почему-то пою  песенку, из которой дура Дайана взяла имя для своей дочери. Хороша мамаша: назвать дочь именем разлучницы. Сколько я еще что-то различаю вокруг, хоть какие-то контуры вещей,  – столько я пою эти строчки, пою, повторяю без конца:
Jolene, Jolene, Jolene, Jolene
Please don't take him just because you can.