Рыжие эти глаза. Повесть. Глава 3

Все курсанты с нетерпением ожидали Новый год, надеясь на что-то новое, светлое, радостное. И вот этот праздник подошёл. Как и обычно, накануне в училище был организован новогодний бал. В актовом зале под потолок стояла красавица ёлка, сияющая разноцветными огнями, украшенная всевозможными игрушками. И весь просторный зал сиял гирляндами огней. Вокруг красавицы ёлки прохаживались такие же нарядные девушки, кто со своими подружками, кто с ребятами из училища. Везде слышались задорный смех, торопливый говор, неслись шутки. А Сергей, забившись в дальний угол зала, сидел на скамейке у стены и с завистью наблюдал за всем происходящим. Глядя, как танцуют пары курсантов с девушками, о чём-то оживлённо беседуя, его разбирала такая досада, что он вот тут сидит один, никому не нужный, а они от души радуются и этой ёлке, и этому празднику, и этой встрече - от такой безысходности он готов был просто расплакаться. На какой-то миг он даже закрыл глаза, чтобы не видеть эти смеющиеся лица, чтобы вообще никого не видеть! И тут рядом с ним на свободные места присели какие-то девушки. Он этого не увидел, а просто почувствовал нежный запах от присевших рядом с ним людей и словно очнулся ото сна, открыл глаза и внимательно посмотрел на подружек. Видимо, от сожаления к этому одинокому и никому не нужному курсанту гостьи попытались завести с ним разговор. Но Сергей то ли от волнения, то ли от природной стеснительности не смог даже ответить на их простые вопросы - нравится ли ему вечер, на каком курсе он учится. Он пытался что-то выговорить, но в ответ послышалось лишь неразборчивое заиканье. Они больше не стали приставать с вопросами к нему и пошли танцевать, а Сергей снова погрузился в свои невесёлые размышления. Прервал их подошедший старшекурсник, исполняющий роль почтальона, и передал ему небольшую записку. Получатель с недоумением посмотрел на парня.
- Чего смотришь? Тебе это!
- Мне? От кого? - искренне удивился Новиков.
- Незнакомка попросила не называть себя. Читай. Если захочешь ответить, записку передашь мне, - ответил и отошёл от Сергея. Новиков раскрыл сложенный вчетверо листок бумаги, стал читать: "Почему Вы такой грустный? Посмотрите кругом, везде веселятся. Не надо быть таким. Ведь сейчас исполняются все пожелания, какие у кого есть. А что бы Вы сейчас хотели?" В конце записки стоял ещё номер - 15. Сергей встрепенулся, стал внимательно рассматривать танцующую рядом с ним публику, глядя не на лица девушек, а на их номера, висевшие на платьях и блузках, и сразу же нашёл его - он был на одной из тех подружек, которые пытались с ним заговорить. Сергей невольно залюбовался ею - это была высокая и стройная блондинка с большими серыми глазами, которые окаймляли тёмные ресницы и брови. Заметив на себе пристальный взгляд, она приветливо улыбнулась ему, и тут что-то дрогнуло в нём. Неизвестно куда исчезли ложная скромность и наивная растерянность. Он встал и решительно направился к девушкам, как раз и мелодия закончилась, они стояли, о чём-то тихо беседуя. В этот момент оркестр вновь заиграл. Сергей, подойдя к ним, обратился к пятнадцатому номеру:
- Разрешите вас пригласить на танец?
- Пожалуйста, - просто ответила девушка.
И они стали танцевать. Сергей хоть и не очень хорошо, но танцевать
всё же умел - научился ещё в школе на вечерах. Поэтому он был в этом плане вполне спокоен.
- Почему вы такой грустный? - задала ему тот же вопрос девушка.
- Значит, веселиться нечего.
- А что, у вас чего-нибудь случилось?
- Нет, просто скучно одному сидеть и смотреть, как веселятся другие,
- ответил он на очередной вопрос каким-то хрипловатым голосом, видимо, всё же от волнения.
- А-а. Ну, это не так страшно, - ответила она и тихонько рассмеялась.
На этом их разговор закончился, к тому же оркестр играл так громко, что разговаривать было весьма трудно. Когда танец закончился, они подошли к стульям, где сидел Сергей до этого, но те оказались занятыми о чём-то воркующими парочками.
- Идёмте в вестибюль? - просто предложил он, надеясь остаться с девушкой наедине.
- Идёмте, - также просто согласилась та.
Они с трудом пробрались сквозь танцующие парочки к выходу из зала, прошли к одному из окон, у которого никого не было.
- Давайте познакомимся, - сразу предложил он. - Меня зовут Сергей.
- А меня - Таня, - ответила она с улыбкой.
- Таня? - с удивлением и каким-то даже недоверием переспросил он.
- Да. А что? - также удивилась она.
- Знаете, некоторые девушки почему-то любят называть себя Татьянами.
- Вы мне не верите? - в её вопросе прозвучала обида.
- Нет, - просто ответил он.
- Ну, как хотите, - посерьёзнела девушка. - Я, конечно, доказать ничем не могу, - она чуть помедлила, - да и не хочу.
Они замолчали, не желая оба продолжать этот глупый разговор.
- Пойдём танцевать? - неожиданно, перейдя на "ты", предложила она.
- Пойдём! - тут же согласился он.
Войдя в зал, они стали медленно танцевать среди её подруг, с интересом поглядывающих на эту парочку. Когда закончился танец, Сергей, поклонившись, отошёл от подружек и сел на старое место, ещё с большим любопытством стал разглядывать свою первую знакомую девушку в этом городе, в этой курсантской жизни. Она ему нравилась во всём: миловидное белое личико с золотистой чёлочкой, доходящей до самых глаз, зеленоватые кристаллики бус, висевшие на нежной шейке, довольно стройная фигурка с высокой грудью и очень приятная улыбочка - всё это манило к себе, подспудно заставляло волноваться. Среди танцующих пар он быстро её находил только по этим зеленеющим бусам - самой заметной приметой среди всех гостей, но больше не приглашал на танец и с нетерпением ждал конца этого новогоднего бала, твёрдо решив проводить её домой после него. В этом большом и сверкающем зале никто, кроме неё, уже не существовал для Сергея. Была она одна и только одна для него, и мило улыбалась она только для него - больше не для кого, как казалось ему.
Курсантам после таких вечеров разрешалось провожать своих подруг домой, в обычные дни до одиннадцати часов, а в предпраздничные, как в этот, до полуночи. Поэтому перед самым окончанием бала Сергей быстро сбегал в общежитие, оделся и стал ждать в холле Татьяну, твёрдо решив проводить её. Он узнал её по зелёным бусам и не выпускал из вида, пока она одевалась со своими подругами. А потом вместе с ними вышел из училища. Стояла прекрасная тихая и снежная погода, и совсем лёгкий морозец. Они шли втроём по проспекту Ленина (с ними ещё шла одна из подруг Татьяны - Люба, остальным было не по пути), рассказывая друг другу различные смешные случаи из своей жизни. Рассказывали, конечно, в основном девушки, Сергей же только от души смеялся и вставлял в диалоги лишь отдельные словечки. Откровенного разговора просто не получалось, его постоянно сдерживало что-то большое и холодное, стоящее между ними, которое только-только начинало слегка подтаивать. Но тем не менее девушки чувствовали себя вполне свободно и болтали без умолку. Так они и дошли до их дома. Было это довольно далеко - в районе стадиона "Сатурн". И попрощавшись с ними, Сергей взглянул на часы и испугался - было уже за полночь. Поэтому он бегом кинулся на главную улицу города и вскочил в первый же попавшийся автобус, не посмотрев даже на его номер, стал думать об этой встрече. Из задумчивости его вывел кондуктор, толкнувший за плечо:
- Приехали. Конечная.
Новиков вышел из автобуса, осмотрелся. Конечная остановка оказалась железнодорожным вокзалом.
- Вот это да! - только и воскликнул он и стал размышлять, как ему добраться до училища.
Конечно, можно было бы подождать другой автобус, который шёл мимо их училища, но это могло сильно затянуться - когда он ещё подойдёт? А время-то уже к часу клонилось. И он решил идти по путям, что и сделал. Хоть это и был прямой путь к цели, но железнодорожный мост через речку Черёмуху около их училища охранялся, поэтому пришлось обходить через городской сквер, а это ещё минимум пятнадцать минут лишних. Поэтому он только во втором часу ночи подошёл к речному. Входная дверь оказалась запертой, пришлось стучать. Вскоре она открылась, оттуда высунулось заспанное лицо помдежа.
- Ты чего, салага, шум поднимаешь? - сердито спросил пятикурсник.
- Да вот, немного задержался, девушку провожал, - начал оправдываться Сергей.
- Девушку... Ты брось это. Какие могут быть сейчас девушки? Ты хочешь, чтобы тебе городские башку оторвали, или что-нибудь пониже, а?
- Да нет, просто я немного не рассчитал...
- Не рассчитал он. Думай башкой-то своей, - продолжал читать нравоучения старшекурсник, пропуская Новикова внутрь здания. - Тут днём-то небезопасно ходить, а уж по ночам тем более. Ладно, иди, иди, пока дежурный не проснулся, а то влетит тебе.
- Хорошо, - ответил Сергей и побежал через вестибюль.
Помдеж только усмехнулся и покачал головой. А Новиков, пробравшись тихонько в свой кубрик, разделся, лёг на койку, с головой укрывшись одеялом, чтобы хоть чуть согреться, и стал думать об этом вечере, о знакомстве с Татьяной. Охватившее его возбуждение никак не проходило, он был бесконечно рад этому знакомству, ведь появилась первая ниточка, связывающего его (курсанта речного училища) с внешним миром, которая разрывала тот тесный круг, окружающий его до сих пор. И он ждал и от этого знакомства, и от наступающего 1964 года чего-то необыкновенного, даже сверхъестественного, и с этими мыслями под самое утро провалился в сон.
Утром его еле растолкали ребята после команды "Подъём!", он встал, но на зарядку не пошёл, залез в рундук и там снова заснул, и только к завтраку еле-еле оклемался, а на занятиях, склонившись над конспектами откровенно дремал, за что получил замечание от Кубанской на уроке литературы. У остальных он старался держаться стойко. Но это был последний день занятий в уходящем году, поэтому преподаватели не сильно доставали курсантов. А после обеда в кубрике все приставали к нему, чтобы он рассказал о своей девчонке, ведь он был первым, у кого здесь, в городе, появилась подруга. Сергей только отмахивался от них:
- Девчонка как девчонка. Нормальная. Чего о ней говорить-то?
- А ты её уже целовал? - спросил, засмеявшись, Будин.
Сергей смутился. Ему, конечно, хотелось сказать, что да, целовал, чтобы потешить себя, чтобы его друзья ещё больше завидовали ему, но он вообще ещё ни с какой девчонкой в жизни не целовался. И он не стал рисоваться.
- Ну, ты даёшь! Целовался. Да я только познакомился с ней. И к тому же она всегда была с подругой.
Больше они к нему не приставали, видимо, разочаровались в его способностях. А он этому был и рад, уселся на койку и стал вспоминать и своё знакомство с Татьяной, и провожание её домой, мечтал о дальнейших встречах.
Сам Новый год встретили скучно. Днём ребята разбежались кто куда, в кубрике остался только Ганшин. Сергей направился к своей тётушке, посидели вместе за праздничным столом, потом они с братом сходили в кино, погуляли по городу, и он вернулся в училище. На следующий день повторилось почти то же самое. В училище, конечно, Новый год отмечали шумно, особенно старшекурсники, они пели и гуляли напропалую, за что некоторые сильно и поплатились, одного пятикурсника даже отчислили "за распитие спиртных напитков и устроенную драку", как говорилось в приказе, зачитанном на очередном построении  на обед. А в остальном всё прошло нормально. После праздника сразу же начались и занятия.

Мимоходов, объяснив очередную тему, завёл разговор о прошедших праздниках.
- Тут недавно, милочки, один товарищ немножко, это самое "буль-буль" сделал. Не знаю сколько, но чуть-чуть не ушёл на тот свет. Да, милочки, вот такая с ним случилась шутка. Пришёл он домой, а калитка в огороде была заперта, и он никак не мог открыть задвижку. Стал перелезать через забор и повис на нём вниз головой. И ничего сделать не может. Висит и висит. А на улице-то мороз. Хорошо, что собака залаяла и вышла хозяйка, а то бы... Да, милочки. Вот к чему приводит это "буль-буль". - Он чуть помедлил. - Среди вас, наверное, тоже есть поклонники этого самого "буль-буль".
- Да нет, мы не употребляем, - загудела аудитория.
- Знаю, знаю, милочки. Читал я приказы. Некоторые, это того, отчислены из училища. А зачем надо было сюда поступать? Подумайте над этим хорошенько. Говорил он всегда медленно, спокойно, стараясь, видимо, как можно лучше донести истину до своих слушателей. И судя по его рассказам, он почти никогда не употреблял спиртного и совсем не страдал от этого. Может быть и так, по крайней мере, проверять сказанное им никто не собирался. Ему верили на слово, а слов на ветер он обычно не бросал.
На занятиях по русскому и литературе Кубанская предложила написать сочинение, как они представляют себе свою будущую работу. Все, в общем-то, неплохо написали, за исключением их старшины Крыгина, наделавшего массу ошибок, и ещё нескольких курсантов. Отметила Елизавета Ивановна и несколько хороших работ, в том числе и Новикова, чему он от души порадовался. Она же внимательно на него посмотрела, стараясь как бы запомнить, и тихо проговорила:
- Да, да, хорошее сочинение, и по содержанию, и по грамотности.
Сергей от такой похвалы даже покраснел. Кубанская была в их группе куратором и постепенно знакомились с каждым из курсантов, для чего в основном использовала пока лишь классные занятия, обещая в дальнейшем и походы в театр, и различные диспуты с учащимися других училищ. А пока оценивала достоинства и возможности каждого из них. Новикову эти занятия нравились.
От всего случившегося с ним в эти дни он просто зауважал себя, у него появилась большая уверенность в свои силы. А эти дни после Нового года стали что-то тянуться очень долго. Сергей с нетерпением ждал субботы, когда в училище проводились вечера (обычно два раза в месяц, если не было карантина), ждал, твёрдо веря в то, что Татьяна обязательно придёт, и снова он её увидит и пойдёт провожать. И вот наконец этот вечер настал. Новиков стоял невдалеке от входа в актовый зал и внимательно всматривался в лица заходящих внутрь девушек, но никак не мог встретить знакомые черты. И потом, сев на одно из мест в зале и заняв ещё одно рядом, для неё, продолжал вглядываться в хорошенькие лица, но, увы - её он не видел. И даже после, во время концерта, оглядывался по сторонам, но всё напрасно. Когда начались танцы, он стал ходить рядом с парами, останавливался около сидящих девушек и искал, искал глазами её. Как ни странно, он не мог чётко припомнить черты её лица (все девушки казались ему похожими на Татьяну) и больше всего искал самую яркую примету того новогоднего вечера - зеленеющие бусы, которые были тогда на ней. Но, увы, их он найти не мог, их просто не было. Отчаявшись вконец, он встал около стенки зала и понурился.
- Здравствуй, Серёжа! - вдруг услышал такой знакомый голос.
Он вскинул голову и никак не мог сразу узнать подошедшую к нему девушку. На ней, конечно же, не было тех запоминающихся бус, и она была одета совсем в другое платье. Но её свисающая на лоб золотистая чёлочка, её миловидная улыбка, её голос выдавали себя.
- Здравствуй, Таня, - дрогнувшим голосом ответил он. - А я никак не мог тебя найти, - признался.
- Я тоже не сразу тебя признала. Вы все тут в такой одинаковой форме, что просто жуть, - рассмеялась Татьяна.
- А что, тебе не нравится наша форма? - спросил, чуть обидевшись, он.
- Да нет, не совсем, - как-то неуверенно начала она, - но вы такие все одинаковые в ней.
- А-а, понятно. Мы, конечно, все одинаковые, но только по форме, а по содержанию все разные, - усмехнулся он и пригласил её танцевать, она не отказалась.
Весь вечер он танцевал с ней и её подругами, с нетерпением ожидая его окончания, чтобы снова остаться вдвоём. И такой момент наступил. На этот раз подруги отказались идти с ними, и они медленно шли по заснеженному проспекту Ленина в направлении к её дому, болтая о разных пустяках.
- Скажи, а тебя действительно зовут Таней? - неожиданно вдруг спросил он.
- Да, а что?
- Нет, ничего, но почему-то сейчас очень много стало Татьян.
- У кого? У тебя много Татьян? - рассмеявшись, спросила она.
- Да нет, - смутился он, - у меня их немного, то есть совсем нет, - стушевался вконец Сергей.
- Как? А я? - улыбка не сходила с её губ.
- Да, ты... ты у меня здесь первая знакомая... из девушек.
- А там? Там их сколько было? - смеялась от души Татьяна.
- Где там? - не понял он.
- Ну, ты говоришь, что я у тебя первая знакомая здесь, а там, где ты жил раньше? Кстати, а где ты жил раньше?
- Я? - Сергей задумался.
Ему так не хотелось говорить, что он из деревни, опасаясь, что она сразу начнёт над ним насмехаться ("Деревенский лапоть!"), но и лгать тоже не хотелось. Всё равно, куда ж денешься, если ты действительно из деревни! И чего, собственно, тут такого? Конечно, ты не так воспитан, не так даже вышколен, как городские. Но и что из этого? Ты же не ущербней этих городских? Нет, конечно.
- Я из Ивановской области, - просто ответил он и внимательно посмотрел на спутницу.
- А-а, - как-то неопределённо потянула она.
- А что, это плохо, что я из деревни? - спросил прямо он.
- Да нет, почему же, - сразу серьёзной стала Татьяна. - Просто мне интересно, вот и всё.
- А ты городская?
- Да, я здесь родилась и выросла.
- А какая твоя фамилия?
- Зачем тебе она?
- Мне просто интересно это узнать, вдруг придётся тебя разыскивать.
- Меня? Разыскивать? Зачем? - удивилась Татьяна.
- Вдруг ты не придёшь на следующий вечер, и я пойду тебя разыскивать, - рассмеялся он, девушка даже не улыбнулась.
- Сергей, если я даже не приду на следующий вечер, меня совсем не надо разыскивать, - не прореагировала на шутку Татьяна. - А фамилия моя Генералова.
- Генералова? - искренне удивился он. - У тебя что, папа генерал? Тут настала очередь рассмеяться Татьяне.
- Да нет, не генерал, полковник!
- Ну, тоже хорошее звание, - поверил Новиков.
- Я шучу, у меня гражданские родители.
- У меня тоже.
Так и шли они по проспекту, весело болтая. Сергей совсем уже не чувствовал с ней скованности, чего он больше всего опасался, рассказывал о своих родителях, родственниках, узнавал у неё то же самое. Узнал, что она учится в десятом классе (видимо, чуть постарше его), занимается в хореографическом кружке в ближнем Дворце культуры. Как и в тот раз, он проводил её домой и вернулся в училище, но не опоздал к закрытию дверей.
В следующие выходные он тоже встречался с Татьяной, даже один раз убежал в самоволку, которая прошла опять без особых осложнений. Генералова познакомила его ещё с несколькими подругами. Они гуляли вместе по городу, сходили в кино. После, проводив Татьяну домой, Сергей с Любой Соколовой (одной из подруг) пошли вместе к её дому, им было просто по пути. Говорили так, собственно, ни о чём. И уже при подходе к дому Люба заговорщицки произнесла:
- Хочешь, я тебе сообщу одну тайну?
- Хочу, - просто ответил он.
- Только ты побожись, что никому не расскажешь.
- Божиться я не буду, мне нельзя - я комсомолец, - рассмеялся он, - но рассказывать никому не буду. Даю слово.
- Хорошо. Я тебе верю. - Люба чуть помолчала. - Ты знаешь, у Таньки был парень, а сейчас они поругались. Он из вашего училища, только с третьего курса, - и внимательно посмотрела на него.
Тот даже остановился, задумался.
- Ну и что? - просто спросил.
- Да так, ничего, - также просто ответила она.
Сергею, конечно, была понятна мысль Соколовой. У Татьяны был парень, они гуляли с ним. Поругались. Вполне возможно, что она тут стала виной. И вот, чтобы досадить тому, она познакомилась с ним, Сергеем, первокурсником, салагой. Ну и что действительно? Это в какой-то степени зацепило Новикова, что его делают заложником ситуации, но не сильно. Татьяна была неплохой девчонкой, она ему нравилась, с ней легко и просто. Но она была только знакомой Сергея, первой знакомой в этом городе, не более. Никаких дальних планов в отношении неё он и не строил, подспудно понимая, что это не его девчонка, с которой могут быть серьёзные отношения, обязывающие к чему-то большому и искреннему. Поэтому он вполне спокойно воспринял эту тайну. А тут подошли и зимние каникулы, первые каникулы в его курсантской жизни. Мысли о Генераловой отошли на второй план. Он уезжал домой, стремясь всей душой и телом как можно быстрее очутиться в своей любимой Ёлнати. Добирался поездами с пересадками, потом автобусом. Последний отрезок пути всё время смотрел за окно, на заснеженный лес, протирая перчаткой дырочку на разрисованном морозом стекле. Он только сейчас по-настоящему почувствовал, как всё же соскучился по своим родным местам, по матери, отцу и сестрёнке. Вот и его остановка. "Ну, здравствуй, моя милая Ёлнать! Как ты здесь без меня живёшь-поживаешь? Соскучилась, небось? Я просто ужас, как скучал по тебе".
Сергей с огромным волнением подошёл к своему дому, окружённому зимним садом, утопающем в снегу. Дыхание перехватило, он остановился, опустил сидор, стал смотреть на замороженные окна, стараясь увидеть, кто же сейчас дома, но напрасно - слишком густо мороз разрисовал стёкла. Он стоял и смотрел, смотрел и на сам дом, и на деревья, и на забор, где каждая царапинка говорила о чём-то своём, кажется, совсем недавнем, но уже и таком далёком. Когда чуть успокоилось дыхание, он подошёл к двери (сердце готово было прямо выскочить из груди!), открыл её и тихо, без стука, вошёл в кухню (до чего ж она ему показалась маленькой!).
- Здравствуйте! - громко поздоровался он, переступив порог комнаты. Вся семья как раз обедала там, все сразу вскочили из-за стола, кинулись к нему, стали целовать и обнимать, мама, сестрёнка, отец. О! Как давно он не ощущал такого радушия к себе! Как давно не был так рад ему! Его стали крутить из стороны в сторону, рассматривать и любоваться им. Он был хорош, очень хорош в этой курсантской форме! После, усадив за стол, стали расспрашивать, что и как, и он рассказывал обо всём, не забывая кивать матери на её замечания: "Ты ешь, ешь, сынок". Да, он был дома, он был в своём родном кругу, в самом близком кругу самых дорогих ему людей. После такой тёплой встречи на душе стало спокойно-спокойно, ни о чём другом, кроме дома, своих родных, не хотелось и думать. Но слишком уж были короткими эти зимние каникулы - всего неделю, но и эти семь дней он провёл с большой пользой для себя. Не обошлось и без приключений.

На школьном вечере, который проходил в субботу (последнюю субботу его каникул), Сергей встретил свою одноклассницу Нину Румянову, тоже поступившую после восьми в училище, только педагогическое, и тоже приехавшую на эти февральские дни домой. Новиков на неё давно поглядывал, когда они ещё учились вместе, но никогда ничего не предлагал. Он вообще со своими одноклассницами предпочитал не иметь никаких отношений, тем более серьёзных. Но тут случилось что-то непонятное - его неудержимо потянуло к ней (видимо, проведя полгода в иной, городской жизни, они хоть и не сильно, но изменились, и у них появилось что-то общее, притягивающее их друг к другу), и он весь вечер почти не отходил от Румяновой, совсем забыв про своих друзей. А после окончания танцев пошёл её провожать, чему та совсем не противилась, даже, наоборот, по его мнению, была рада такому исходу, отвергнув провожание парней из её деревни. Естественно, те такого поворота простить не могли.
Румянова жила не так уж и далеко от Ёлнати, и за час с небольшим, весело болтая и часто останавливаясь, они спокойно дотопали до её деревни. При подходе к её дому, в долике, стояли парни, перегородившие им путь. Сергей их, конечно же, всех знал, верховодил там Женька Известин. Собственно, они с ним никогда не конфликтовали (слишком далеки были их сферы интересов), но и не дружили, как с другими парнями из соседних деревень, хоть и были ровесниками. Но сейчас Новиков зацепил Женькин интерес - Нину, к которой тот был весьма неравнодушен, правда, без взаимного чувства.
- Ты чего это к нашим девчатам цепляешься? - зло бросил он в упор остановившемуся перед ними Новикову.
- Чего это они ваши? - спокойно вопросом на вопрос ответил Сергей.
- Чего, чего? Да потому что здесь живут!
- Разве? А я думал, что они отсюда уже уехали, - усмехнулся Новиков.
- Да нет, ты ошибаешься, паскуда! - начал наступать Известин. – Это наши девчата, и ты к ним не лезь! - он демонстративно засунул руку в карман ватника и начал там чем-то ворочать. Его друзья стояли тут же рядом и не вмешивались.
"Нож или кастет?" Сергей машинально расстегнул нижние пуговицы шинели и стал отцеплять ремень с бляхой.
- Ребята! Вы что? Сейчас же прекратите! - решительно встала между ними Румянова. - Я сейчас позову родителей!
Она готова была закричать, но Женька отступил в сторону, гневно бросил:
- Ладно, мы ещё с тобой встретимся на узенькой дорожке!
- Я тоже так думаю, - спокойно ответил Сергей. - Обязательно встретимся.
Расставшись с Ниной около её дома, Сергей заспешил в Ёлнать. Перейдя Татаринскую речку, вошёл в лесок. "Вот здесь бы засаду Женьке устроить", - почему-то подумалось. От этой мысли он весь напрягся, но не испугался. Не больно он боялся этого Известина, хотя тот и был крепкий мужик, да и Новиков не из слабого десятка. В детстве Сергей с пацанами с соседних улиц, конечно, дрался. Сначала, класса до пятого, они его одолевали, а после он пошёл в рост, стала копиться силёнка, и уже он одерживал верх над своими сверстниками, со старшими, понятное дело, не тягался. Вот почему и стал верховодить пацанами трёх ближайших улиц, а это приличная ватага. Собравшись вместе, они гоняли ребят с других улиц, а их особо никто не задирал. И Новикова, их командира, кто уважал, а кто и побаивался. Поэтому Сергей спокойно чувствовал себя во всей округе, никогда не боялся куда-либо ходить один, без своих верных спутников Коли Зарецкого, Миши Копытова, Коли Яншина. А уж если они были все вместе, то держись братва! Хотя агрессивными они никогда не были, зря никого не задирали, но за себя постоять умели. И ещё как! У Известина тоже была своя команда, но гораздо малочисленнее, но Женька слыл нахрапистым мужиком, имел старших братьев не из робкого десятка. Сергей с ним никогда в открытую не сталкивался - не было повода. И тут эта Женькина наглость просто взбесила Новикова. "Да как он мог мне угрожать?!" Всё его нутро призывало к мести, и он готов был поднять поутру всю свою команду, чтобы отомстить по заслугам неприятелю. Но завтра был последний день пребывания в Ёлнати, каникулы, такие прекрасные, хоть и испорченные этим последним вечером ("Ничего, мы ещё летом встретимся!"), увы, заканчивались.  Надо было собираться в училище. Конечно же, страшно не хотелось уезжать из своего родного дома, от своих близких, но куда денешься?  Ехать надо. И он уехал.

В училище Новиков пришёл утром, сразу к занятиям. Из их группы никто не опоздал, правда, двое заболели, пошли в медсанчасть. С дороги многие курсанты клевали носами на математике, Милочка пропускал это мимо глаз. Только к третьему уроку - литературе все понемногу пришли в себя, начали на перерывах рассказывать друг другу о проведённых каникулах. А Кубанская решила поговорить об этике.
- Вы все становитесь достаточно взрослыми людьми, я бы даже уточнила - мужчинами, - начала она без особых предисловий. - Поэтому и к себе надо относиться по-взрослому.
Все внимательно смотрели на неё, не понимая, чего она хочет от них.
- Я к чему это говорю? Понимаете, ребята, в училище у нас в основном мужской коллектив. Но есть и женщины. Хотя нас не так и много, но мы бы хотели видеть вас настоящими мужчинами.
Лёгкий смешок пробежал по кабинету.
- Вы не смейтесь, пожалуйста! А послушайте. - Елизавета Ивановна сделала небольшую паузу. - Скажите откровенно, как бы вы посмотрели на меня, если бы я пришла к вам на занятия, допустим, в грязном кителе, порванных и приспущенных чулках?
Аудитория громко и от души рассмеялась - курсанты никогда не видели своего куратора неопрятно одетой. Кубанская была хоть и не так молода (лет под пятьдесят), но держалась молодцом: высокая и стройная, с гордо поднятой головой, в строгой преподавательской форме она и тридцатилетним могла запросто нос утереть.
- Тихо-тихо! - стала успокаивать курсантов Кубанская. - Да, мы смотрим за собой, и не только потому, что мы женщины, но ещё и потому, что мы ходим к вам - мужчинам.
- У-у, - загудели все.
Кубанская стояла посредине кабинета и, улыбаясь, смотрела на заволновавшуюся аудиторию, но не спешила её успокаивать, выжидала. Когда все немножко успокоились, она просто сказала:
- А теперь внимательно посмотрите друг на друга.
Курсанты повернулись друг к другу и стали показывать пальцами то на грязный гюйс, то на порванный рукав куртки своего соседа по парте и смеяться. Преподавателю пришлось успокаивать зал.
- Я надеюсь, одну мою мысль вы поняли?
- Поняли! А как же!
- Да, ходить на занятия надо в опрятной форме. Хоть она у вас и не парадная, но всё равно должна быть чистой, хорошо выглаженной и, конечно же, не дырявой. Это первое. Второе - нельзя показывать пальцами друг на друга. Это неприлично. Вам понятно?
- Понятно! - согласилась аудитория.
- И ещё одно. Ты уж извини, Володя, - обратилась она к Ганшину, - но почему ты не бреешься?
- А мне мама не разрешает. Она говорит, если я буду бриться, то борода станет быстро расти, - последние слова Ганшина утонули в хохоте класса, смеялась вместе со всеми и Кубанская.
- Володя, ну, разве так можно? - стараясь успокоиться и успокоить аудиторию, спросила Елизавета Ивановна. - Мама не разрешает... Мама же не может запретить, чтобы у тебя борода не росла. А она у тебя уже вот какая! В зеркало внимательно посмотри на себя.
- Хорошо, я посмотрю, - согласился покрасневший Ганшин.
- Посмотри и побрейся, пожалуйста. То же самое я хотела бы сказать и некоторым другим в этой аудитории.
Она не стала называть фамилии, но каждый понял, в чей адрес было это сказано. Сергей к себе не отнёс, так как брился ещё с восьмого класса, хоть и не регулярно, и сейчас выглядел вполне пристойно.

Курсантские будни начались по новой, были и праздники. Основной из них, конечно же, стипендия. Она хоть и совсем маленькая - всего шесть рублей, но эти шесть рублей были своими, на них никто не посягал, их можно было тратить на что угодно. На что? Старшекурсники определяли её размер по традиционной русской мерке - две бутылки "Московской" по два рэ восемьдесят семь коп плюс пару лимонов на закуску, или, если добавить ещё четырнадцать копеек, то две бутылки "Столичной" плюс закуска рукавом шинели (высший класс!). Ну, а салагам-то что надо? Кино в городе и карамельки в кармане на целый месяц обеспечены - больше ничего и не требуется. Разве что купить обычные тетрадки за две копейки или общую за сорок одну, которой хватало для конспектов на два предмета почти на целый год. Но это уже мелочь. Другой, не менее любимый праздник (особенно для младшекурсников, старшекурсники и так ходили в город, когда им захочется), - увольнение. Местных отпускали домой обычно после занятий в субботу и до понедельника, а остальных - или в субботу вечером, или днём в воскресенье, обычно всех желающих, если, конечно, комроты не катил бочку на беспорядок в кубриках, но и за иные нарушения распорядка виновников не отпускали никуда. Был у курсантов и ещё один любимый праздник - баня. О, это уже особый разговор.
Первый и второй курсы водили строем в ближайшую баню обычно раз в две недели. Старшекурсники сами ходили, по желанию и в любую, какая им больше нравилась. А эта, ближайшая, за городским парком, была старая-старая, давно требующая капитального ремонта, до которого никак не доходили руки у городских служб. Постоянно в ней что-то ломалось, она периодически закрывалась на устранение мелких неполадок, но всё равно считалась действующей и не так дорогой, как остальные, более современные. Сюда и водили на помывку курсантов речного училища, выдавая перед этим чистое нательное бельё - кальсоны и рубашки, тельники никто не сдавал на обмен (запросто можно было получить вместо почти новой тельняшки совсем дырявую, поэтому курсанты стирали их сами, или в раковинах гальюнов, или в прачечной общежития, а сушили на батареях в кубриках). В зависимости от занятий (мыли их по будням, по субботам и воскресеньям баня работала на остальных горожан) с утра водили сначала то второй курс, то первый. Лучше, конечно, было идти вторыми, так как помывочная с ночи холодала настолько (естественно, зимой), что в неё опасно было и заходить голышом - можно запросто подхватить такую простуду, что потом и в медсанчасти за неделю не приведут в нормальное состояние. А парная поутру вообще не работала, только к обеду её хоть чуть раскочегаривали. Поэтому те, которым суждено было первыми греть общий зал (если ещё и морозец приличный), заходили туда в трусах и тельниках, чтобы потом, немного разогревшись, их заодно и постирать. Каждый из командиров рот стремился помыть своих подопечных попозже, но очередь устанавливали не они, а начальник строевого отдела, и первокурсников обычно жалели (хлюпики!), посылали вторыми или третьими, если ещё кто-то ходил.
На этот раз они шли вторыми - это хорошо. На всю помывку роты отводился час (в баню ходили не все, силой никого не заставлял туда идти, к тому же городские мылись дома или когда ходили в увольнение). Можно было, конечно, малость расслабиться, полежать чуть больше в парилке, но тогда не испытаешь настоящего удовольствия в буфете, где почти всегда бывало жигулёвское пиво на розлив по двадцать две копейки за кружку или газировка в бутылках по двадцать четыре копейки. Поэтому парни в помывочной долго не задерживались и быстро гнали к буфетным стойкам и там с наслаждением тянули холодненькое пивко. Сергей поначалу как-то не особо и употреблял его, налегал на газировку, а потом Виктор Горкин ему заметил:
- Ты чего это кайф не ловишь?
- Чего-чего? - не понял друг, впервые услышав это слово "кайф".
- Я говорю, чего ты пиво не пьёшь?
- А что? Чего в нём хорошего?
- Ну, ты даёшь, - удивился тот. - Вот попробуй, - протянул ему свою кружку.
Сергей попробовал, вроде ничего, пожал плечами.
- Поди возьми ещё пару кружечек, я деньги отдам, - предложил Виктор.
Новиков пошёл, постоял малость в очереди, взял пива, стал медленно пить. После второй кружки в голове слегка закружилось, появилось приятное ощущение. Это ему понравилось, и с тех пор он всегда стремился в буфет, если он ещё работал и там был этот благодатный напиток. Вот и сейчас за стойками кучно стояли курсанты, потягивали пивко, покуривали (это не возбранялось ни тут, ни в училище - но только не в кубриках!), вели тихие беседы - до построения оставалось ещё минут десять.
- Та-ак. Что это тут за бардак?! - вдруг услышали зычный голос у входа. Все замерли и обернулись к двери - там стоял начальник училища Чугунов.
- У-у, пивники! Молоко на губах ещё не обсохло, а туда же – пиво пить! - налегая "о", выговаривал Василий Гордеевич. - Да ещё и папиросы смолят! Пошехонцы!
Он шёл между стойками, уставленными пивными кружками, и сердито осматривал курсантов, у которых от страха душа ушла в пятки.
- Ишь, какие выискались умники! На улице мороз, а они тут пиво пьют! А что завтра будет? - спросил он, остановившись напротив Горкина с Новиковым. - Я вас спрашиваю, что?
- А, а... что? - испуганно спросил Виктор.
- Что, что? - Чугунов чуть помедлил, глаза его малость подобрели. - Заболеете вы, вот что. Кто ж холодное пиво пьёт зимой?
- Так не подогревают тут, - робко промолвил Сергей в оправдание. Чугунов уставился взглядом в того, от чего Сергей опустил голову.
- Кто ты?
- Новиков.
- Разве так принято отвечать?
- Курсант Новиков, товарищ начальник училища, группа Э-12! - громко ответил Сергей, подняв голову.
- Молодец, хорошо отвечаешь, - похвалил его Чугунов. - Но пиво пить я тебе запрещаю! Ясно?
- Ясно, товарищ начальник училища!
- Раз ясно - марш отсюда!
Новиков, ни слова не говоря, повернулся к дверям и быстро зашагал к выходу.
- А вы чего рты пораскрывали? - обратился он к остальным. - Вам что, не ясно?
- Ясно, - загудел понуро зал.
- Ну, так в чём дело? Марш! Марш!
Все, глубоко вздыхая, начали двигаться к двери, на ходу опоражнивая кружки. Построившись во дворе бани, направились в училище, посмеиваясь друг над другом: "Во! Попили мы пивка!" В следующий раз только единицы рисковали заскочить в буфет, но командиры рот не особо обращали на это внимание, начальник училища больше в бане не появлялся, иногда заходил туда начальник строевого отдела Васильев, но тот только бурчал для приличия, но никого не выгонял. Поэтому пивко после парилки курсанты потягивали и дальше с удовольствием.

В первое своё увольнение в город Сергей встретил Татьяну, гуляющую с подругами по главному проспекту. Он искренне обрадовался и чуть ли не кинулся обнимать девчонок, которые малость даже оторопели от такого проявления его чувств, а Генералова слегка оттолкнула, строго глянув на друга и ничего не сказав. Новиков внимательно посмотрел на неё, стараясь понять - рада она этой встрече или нет? Постояв несколько секунд друг против друга, он не почувствовал ответной искренности, а в голову пришла мысль, что она, видимо, помирилась со старым приятелем, и зачем теперь ей он, Сергей? Эта мысль немного его уколола, но он тут же себя успокоил: "Ну и пусть! Буду ходить с её подругами". Так он и сделал. И в этот вечер они все вместе гуляли, Новиков рассказывал, как он провёл каникулы, а они о своих делах, и в остальные тоже. Татьяна всё реже и реже появлялась в этой компании, ссылаясь на громадную занятость (занятия в школе, балетной студии), и он всё чаще и чаще бывал с Любовью Соколовой. Что его тянуло к ней, он и сам не мог понять. Ничего особенного в ней не было, обычная девчонка, правда, симпатичная, Сергею больше всего нравилась её красивая длинная шея, совсем как у Нефертити. Она была немного постарше его, уже работала в каком-то тресте бухгалтером, жила недалеко от Генераловой вместе с родителями и братьями, о чём с задором и рассказывала другу. Люба и её подруги откровенно говорили ему, что Татьяна просто водит его за нос. Это он и сам отлично понимал, но не до конца верил им, вернее даже не хотел им верить, надеясь почему-то, что Генералова вернется к нему, хотя к чему такая дружба без искренности и глубоких чувств? Поэтому он спокойно воспринимал эти разговоры подруг о подруге, не видя реальных подтверждений их словам. Но вот однажды, придя к Соколовым, он встретил Татьяну, которая была там с каким-то парнем (не из их училища), и всё понял, твёрдо решил больше не встречаться с Генераловой. И они долго не встречались. Сергей проводил свободное время с Любой, иногда убегая к ней в самоволку, если не отпускали в увольнение, они гуляли по городу, рассказывали друг другу разные забавные штучки, не особо касаясь их общей знакомой. Но как-то раз Соколова сказала, что к ней приходила Татьяна и просила её не гулять с ним, Сергеем, высказывая желание восстановить с Новиковым добрые отношения. Это, конечно, сильно польстило ему, но он проявил гордость, попросил передать Генераловой, что он никому не прощает нанесённых обид и уж тем более измены (хотя в душе и пожалел об этом, всё-таки Татьяна ему здорово нравилась).
На вечера в училище Генералова больше не ходила, то ли из-за Сергея, то ли из-за чего другого, он об этом не знал и не хотел знать, решив окончательно завязать с ней. А Соколова с подругами не пропускала почти ни одного. Новиков танцевал с ней, не чувствуя особого влечения к Любе, с её подругами, с другими девчонками, внимательно приглядывался к ним, как бы стараясь в этом ярком многоцветье отыскать ту единственную, которая заполнит нежностью и неповторимостью его до отказа. И его внимание всё больше и больше стала привлекать одна девушка, очень миловидная, небольшого роста, с приятными ямочками на щеках. Радостная улыбка почти никогда не сходила с её губ, и эти ямочки прямо завораживали его, манили к себе. И во время танцев с другими девчонками Сергей старался как можно ближе подойти к ней, заглянуть в её глаза. Один раз это ему удалось. Он был совсем рядом с ней, и на какой-то миг их взгляды встретились. От неожиданности он даже вздрогнул - на него глянули светло-карие глаза с солнечными прожилками ("Рыжие!" - почему-то мелькнуло в сознании), сердце учащённо забилось, ладони вспотели, он сбился с ритма танца, споткнулся и остановился, не отрывая своего взгляда от Рыжих глаз. Но те, скользнув по нему, словно по стене, тут же отвернулись, продолжая танец со своим парнем и весело болтая с ним.
- Что случилось, Сергей? - спросила его Люба.
- Ничего, просто я сбился, ты извини, - забормотал виновато он и вновь повёл свою подругу поближе к тем Рыжим глазам, теша себя мыслью ещё раз заглянуть в них и увидеть там своё отражение, но это ему не удалось.
Танец закончился, та незнакомка отошла со своим парнем (старшекурсником!) к стене, села на скамейку, и они повели о чём-то беседу. Девушка весело что-то рассказывала, постоянно улыбалась и очень часто смеялась, ямочки на её щеках так и играли. Сергей не знал, конечно, о чём они говорят, даже смеха её не было слышно (слишком далеко они были друг от друга да и оркестр играл очень громко), но почему-то её задорный смех зазвучал у него в ушах - прямо наваждение какое-то! Он отвернул свой взгляд в сторону, чтобы хоть немного успокоиться, а потом, когда посмотрел туда же - их (этих Рыжих глаз) уже не было, они просто исчезли. Он хотел, было, их поискать, но передумал. Да к тому же и вечер вскоре закончился. Провожая Соколову домой, Сергей то и дело вспоминал мгновение, когда по нему скользнули эти Рыжие глаза, и ему становилось теплее на душе. Он шёл и улыбался, совсем не слушая того, о чём говорила Люба. Она это или заметила, или почувствовала.
- Тебе не интересно, Серёжа? - вдруг спросила она и остановилась.
- Да нет, почему же... Ты рассказывай, рассказывай, - ответил он рассеянно.
Она пошла дальше, почти молча, лишь изредка бросая какую-либо фразу, Сергей также односложно ей отвечал, теша себя мыслью увидеть Рыжие глаза на следующем вечере в училище и пригласить на танец, а, может, и познакомиться? От этого последнего желания ему даже стало зябко, он поёжился и задрожал. "Глупо это всё. Куда уж мне, салабону, знакомиться с такой девушкой? Она и глядеть-то на меня не захочет. Да к тому же у неё есть парень, и такой красивый. А у меня есть Люба. Да, Люба, Любовь... Как же с ней быть?" Конечно, бросить её он бы не смог. Соколова была вполне нормальной девчонкой, с ней можно было гулять, но она почти не волновала его, казалась ему совсем чужой, и он не видел никакой ниточки, которая могла бы их сблизить. Но тем не менее он продолжал с ней встречаться почти каждую субботу (то ли на вечерах у них в училище, то ли в городе) и даже в воскресенья. Зачем? Он этого понять не мог, но ходил и ходил к ней на свидания, ни на что не глядя: увольнение есть - значит, во время увольнения встречался, нет - убегал в самоволку и уже попадался несколько раз старшине роты. Тот не закладывал его ротному (а то бы Марафет ему влепил!), давал наряды вне очереди, картошку по ночам чистить (удовольствие, конечно, выше среднего - начистить картошки восьмером, если столько попадалось самовольщиков, на всё училище, мама моя! Хорошо, если только на суп или щи надо, а если ещё и гуляш...). Но и это его не пугало, он ходил на свидания, они гуляли по проспекту Ленина, пока не замерзали вконец, а потом или он её провожал домой, или они тут же в центре разбегались по своим маршрутам. И даже (О! Откуда это могло взяться?) он начал писать стихи: "Смешная ты девчонка, Люба. // Тебя совсем не разберёшь: // То звонким ты зальёшься смехом, // То немножечко взгрустнёшь". Так вот и шла его училищная жизнь.

Зима в этот год выдалась не очень тёплой, морозы стояли хорошие, поэтому курсанты в общежитии просто замерзали. Хотя котельная и работала на всю мощь, но тепла в кубриках не было, система отопления старая, как и само здание, стояки забиты ржавчиной - какой тут обогрев! Вот и мёрзли парни, особенно это чувствовалось по ночам. Хоть и ложились они почти не раздеваясь, но даже под двумя суконными одеялами (по приказу начальника им выдали ещё одно) и шинелью сверху никак не могли согреться, стучали зубами. Да и гальюны на верхних этажах постоянно были забиты, а на таком холоде даже молодая система парней не выдерживала, приходилось по несколько раз за ночь спускаться на первый этаж по малой нужде. По кубрикам пошёл ропот, особенно там, где жили старшекурсники.  Они возмущались откровенно и громогласно.  Курсанты второго и уж тем более первого курсов вели себя потише.  Начальник строевого отдела Васильев на построениях успокаивал, как мог, особо возмущавшихся:
- Я понимаю вас. Холодно в кубриках. Командование училища это знает. Но сейчас что-либо сделать мы не можем. Система отопления требует капитального ремонта. Это все понимают. Но средств на её ремонт нет, так как всё брошено на окончание строительства нового общежития. Вы сами это знаете. Поэтому...
- Нам всем суждено здесь сдохнуть! - выкрикнул кто-то из строя, и все грохнули смехом.
Васильев сначала вскинулся, хотел было найти острослова, но тут же сообразил, что лучше не обострять обстановку, и тоже рассмеялся.
- Тихо! Тихо! - стал успокаивать немного спустя. - Что, вы такие все хлюпики, что можете так запросто дуба дать? Не верю! Вы ж курсанты речного училища, и испугались какого-то холода.
- Так на улице же под тридцать!
- Но в кубриках-то плюсовая же температура!
- Плюсовая, десяти градусов даже нет.
- Ну, это не везде. Только в отдельных кубриках. И это мы исправим. Где уж очень холодно, там расселим там по другим, где теплее.
- А гальюны на верхних этажах когда будут работать? - снова спросил кто-то из строя.
- Гальюны? - строго переспросил Васильев. - Ну, это уж от вас самих зависит. Сантехники не успевают их прочищать.
- Так для того они и созданы, чтобы в них ходили! - выкрикнули из строя, и все засмеялись, Михаил Петрович даже не улыбнулся, только поднял руку вверх, успокаивая курсантов.
- Ходить можно по-разному! Если по естественной нужде, то понятно. Но вот зачем гальюны забивать всяким дерьмом, прошу прощения, это я уже не понимаю. Всё туда летит: и тряпки, и бутылки, и даже гады, как вы называете свою рабочую обувь. Это как понимать? А? Я вас спрашиваю? Строй молчал. Что можно было сказать? Прав начальник строевого отдела, прав, кидал кое-кто в гальюн что не попадя, а остальные справедливо возмущались. Сантехники, конечно, прочищали систему, гальюны открывались, но ненадолго. Всю её надо было менять, но куда там - деньги шли на строительство нового общежития, открытия которого ждали все с нетерпением.
- Молчите, - с укором произнёс Васильев. - Лучше смотрите друг за другом, чтобы из-за какого-то п..., ну, вы понимаете, не страдали все остальные. На этом разговор и закончился. Курсанты хоть и продолжали ещё бурчать, но морозы на улице ослабли, проблема решилась сама собой. Все и успокоились. Да и гальюны в очередной раз прочистили, они хоть и плохо, но заработали. А потом всё снова забилось, ропот продолжился, но жаловаться уже никто не жаловался - к чему! - просто каждый выражал свой протест по-своему. Новиков как-то ночью выскочил из кубрика по нужде, торкнулся в гальюн - там замок, топать вниз по сильному холоду совсем было невтерпёж, а тут, как назло, на подоконнике стояла пустая пол-литровая банка. Он посмотрел, посмотрел на неё, да и опорожнился туда и пошёл досыпать. Утром, раньше обычного, роту поднял Марафет (дежурил по училищу) и такой всем разнос устроил, что просто жуть. Всё пытался выяснить, кто до такого додумался - в банку помочиться! Но разве кто признается в таком грехе? Сергей хоть и дрожал от страха (вдруг узнают?), но успокаивал себя мыслью - пусть лучше гальюн чистят. И гальюн в очередной раз прочистили.

Незаметно подоспела и весна, стало заметно теплее, даже в кубриках. Снег почти весь растаял, лишь редкие его остатки виднелись где-нибудь в забытых уголках, куда не доходили лучи набирающего силу солнца. До чего ж это всё-таки хорошая пора - весна! Даже дышится совсем по-иному, легче как-то, а сердце прямо радуется всем добрым переменам в природе. Пятикурсники, сдав государственные экзамены и отгуляв выпускной вечер, разъехались по всему Союзу к местам своей работы. Уехали на практику курсанты четвёртого и третьего курсов. Стало заметно тише и спокойнее в училище. Оставшиеся усиленно начали готовиться к майским праздникам, к параду. Вечера теперь почти не проводились, а на последних Сергей лишь несколько раз увидел те Рыжие глаза, с завистью наблюдал за ними издалека, не допуская даже в мыслях желания подойти к ним и познакомиться - куда там ему! Ведь рядом с ними постоянно кружились парни со старших курсов. С приходом настоящего тепла он чаще стал гулять с Соколовой, по будням даже встречал её с работы, провожал домой и шёл в училище. По выходным, если не отпускали в увольнение, убегал в самоволку. Обмануть своё родное командование было много разных способов. Новиков вместе с остальными уходил в город прямо через КПП, если там не дежурил их ротный Макаров, вылезал через окно и спускался с третьего этажа по пожарной лестнице или по водосточной трубе, перемахивал во дворе через высокий училищный забор... О, да этих проторенных их предшественниками путей ухода на свободу была масса! Возвращались они в неволю теми самыми же путями. Сергею часто всё это сходило с рук, но однажды он опять залетел старшине роты, и тот заставил его драить гальюн и мыть пол в коридоре. Это немного сбило его пыл, но ненадолго. Самоволки продолжались, продолжалась дружба с Любой. Во имя чего, он и сам не мог понять. Может, просто привык к ней, к этим встречам, во время которых он хоть не намного отвлекался от серых, в общем-то, училищных будней с их размеренным распорядком: подъём, зарядка, завтрак, занятия, обед, самоподготовка, ужин, личное время, поверка, отбой. И всё везде по команде, и всё везде строем. Это как-то давило и даже угнетало большинство курсантов. Вот поэтому и рвались они из училища, несмотря ни на какие преграды. А там, на свободе, предавались тому, что их больше всего влекло - кино, вино, девушки. Сергея пока только последнее. Вот и бегал он к своей Любови, которая к нему относилась очень даже благосклонно и могла позволить многое, как ему казалось (может быть, это только казалось?), но он не решался пойти дальше, чем обнять её за плечи, привлечь к себе. Видимо, не хватало смелости, да он и не стремился добиться от неё большего, даже поцеловать не мог, скорее не хотел. Ведь он в жизни ещё ни одной девчонки не целовал, хотя возможность и была, с той же Ниной Лезвиной из их деревни, но он не хотел просто так вот отдать, в общем-то, не совсем близкому и не совсем дорогому ему человеку (Нине или Любе) свой первый в жизни поцелуй, искренне полагая (пусть это и звучит слишком высокопарно), что он (этот его первый поцелуй) предназначен для чего-то большего, чем эта дружба с Соколовой. Может быть, для той незнакомки, для Рыжих глаз? Кто его знает.

После отшумевших по городу майских праздников, после парада по проспекту Ленина, в котором Новиков, конечно же, участвовал и с большим удовольствием прошествовал в общем строю по главной магистрали, а потом провёл два дня в увольнении в кругу своих родственников, дни полетели слишком быстро. Прошёл май, наступило лето, оставалось совсем мало времени до первых экзаменов в училище. Надо было готовиться к ним, постепенно и не торопясь, что Сергей и делал, отдавая этому все свободные от занятий минуты, а их почему-то оставалось совсем мало, хотя в расписании предметов не добавилось, в секцию по самбо он уже не ходил, так как тренер Кудрявцев уехал на последнюю свою практику, даже в самоволки перестал бегать (не до того!). Больше всего первокурсники, в том числе и Сергей, боялись, конечно же, математики. Мимоходов успел навести на всех страху за учебный год. Ещё задолго до экзаменов Борис Алексеевич начал говорить о них.
- Вот, милочки, скоро мы закончим год, и у вас наступят экзамены, - он сделал небольшую паузу, осмотрел притихшую аудиторию. - Дело это такое, всем придётся пострадать. Да, милочки, да. Но некоторым я могу сделать исключение. - Он снова сделал паузу. - Кто, милочки, получит пятёрочку за семестр, тот может спокойно не ходить на экзамены.
- У-у, - загудели все, а Будин даже врезал затрещину своему соседу (ему светила пятёрка), тот ответил тем же, Мимоходов это, естественно, заметил.
- Встаньте, милочки! - подал он им знак. - Да, да, вы.
Те послушно встали.
- Вот ты, милочка, поди вон в тот угол, - показал он Будину на дальний
конец аудитории, тот послушно направился в указанном направлении, - а ты вон в тот, - показал он Васюкову на ближний к доске угол, команда сразу была исполнена. - Когда тебе, милочка, покажется, что он поумнел, - Мимоходов показал на Будина, Васюков кивнул, - а тебе, что он поумнел, - он показал рукой в обратном направлении, - скажете мне об этом. - Он чуть помолчал. - Так вот, милочки, если у кого-то есть пятёрочки, тому троечка на экзаменах обеспечена.
Аудитория разочарованно загудела. Конечно, никто из будущих отличников на такой шаг идти не хотел - зачем им тройка, если можно получить пятёрку? У Новикова была серединка на половинку, в журнале в основном стояли четвёрки, но попадались и пятёрки.
- Да, да, милочки, решайте. Как надумаете, мне скажете, - Мимоходов сделал паузу. - А сейчас я начну новую тему.
- Борис Алексеевич, - обратился к нему стоявший в углу Васюков, - он значительно поумнел, - показал он рукой на Будина.
- Во, во, правильно! Я знал, что он поумнеет, - и внимательно посмотрел на Будина.
- Борис Алексеевич, он значительно поумнел, - произнёс с усмешкой Евгений, указав на друга.
- Хорошо, милочки, хорошо. Садитесь, раз значительно поумнели, - подытожил он и стал объяснять новый материал.

Совсем почти незаметно подошла июньская пора экзаменов, и все усиленно готовились к ним. Делал это каждый по-своему: кто откровенно зубрил (к примеру, Васюков в их кубрике), кто писал шпоры (откуда-то, по неизвестным для многих путям, появились на руках экзаменационные билеты по всем предметам), кто просто перечитывал конспекты и вникал внимательно в суть дела, а кто-то валялся на койке, плюнув на все эти треволнения. Сергей готовился по конспектам с большим напряжением, особенно налегал на математику, экзамен по которой был первым. В группе первых он и вошёл в аудиторию к Мимоходову, страшно волнуясь, взял билет, начал готовиться к ответу. Вопросы оказались несложными, он всё записал на листочек и быстро ответил на них.
- Пятёрка! - почти с криком от радости выскочил он из кабинета. - У меня пятёрка!
- Как, как там остальные? Как, Милочка придирается? - посыпались на него вопросы ожидавших своей очереди одногруппников.
- Нормально всё, нормально, - с блаженной улыбкой отвечал он.
Да, действительно, у страха глаза велики. Он так боялся этой математики, и вот - у него отличная отметка. Как здорово! Ему даже смешно стало от всего пережитого перед этим экзаменом. На остальных он уже так сильно не волновался, сдал на четвёрки и пятёрки. В их группе таких оказалось не так и много, человек пять, у остальных были и тройки, а некоторые и провалились. Их ждала переэкзаменовка. А для основной массы первый курс училища был позади. Ура! Теперь скорее домой! Скорее к родителям, к школьным друзьям!
Обежав все кабинеты и подписав обходной лист, Новиков вместе со всеми получил отпускные, забрал свои вещи (не стал сдавать чемодан в каптёрку, как сделали многие) и заспешил к родственникам. А вечером, переодевшись в гражданку (давно он не надевал цивильный костюм!), направился в Соколовой. Она была дома и сразу согласилась пойти с ним погулять. Они медленно шли по набережной Волги, стояла тёплая и тихая погода, говорить ни о чём не хотелось. Все его мысли были заняты предстоящей дорогой домой, встречей со своими близкими и знакомыми, тут не до разговоров с Любой. Пройдясь по центральной аллее, свернули на тихую дорожку, сели на затенённую кустарниками скамейку. Сергей обнял девушку, прижал к себе. Его правая рука соскользнула с плеча и замерла на её небольшой груди. Люба вздрогнула всем телом, но не оттолкнула его руку и ничего не сказала, а как-то вся сжалась, затихла и так сидела, закрыв глаза. Сергей также молча смотрел на неё, не убирая руку, но и не сдавливая её грудь, как следовало бы. Конечно, он испытывал приятное чувство от такой близости со своей девушкой, ощущая под рукой нежную трепещущую грудь. Он, как говорится, хоть и был не целованным парнем, но такую школу общения с девушками уже проходил, ещё в классе пятом, когда старшие друзья (естественно, ради хохмы!) брали его с собой на свидания с девчонками. По вечерам они брали лодку, приглашали покататься какую-либо из своих подруг (особенно часто одну, из соседней деревни, с хорошо созревшими огромными грудями), захватывая с собой и Сергея. И там, катаясь по притихшей ночной реке, они по очереди подсаживались к этой подруге и с наслаждением тискали её руками, большего она не позволяла. Не отставал от них и Сергей, хотя и не испытывал никакого особенного чувства, видимо, ещё просто не созрел для него. И вот сейчас, ощущая под руками небольшие груди Любы, он также ничего особенного не испытывал. Почему? Вроде бы он уже и стал намного взрослее (а что, скоро семнадцать!), но что-то по-прежнему ещё в нём дремало и никак не хотело пробуждаться. Так они и сидели молча. Люба не делала никаких движений ни навстречу, чтобы он смог пойти дальше, и не отталкивала его. Сначала это забавляло его, а потом появилось какое-то странное чувство отторжения. "Почему она не отталкивает меня? Я же её оскорбляю?" Она молчала, сидела всё также понурившись и с закрытыми глазами. И вдруг эта её слабость ему стала просто противной. Он убрал руки, встал со скамейки.
- Люба, мне надо идти. Завтра рано вставать, чтобы успеть на теплоход.
- Да, я понимаю, - тихо выдавила она, тоже встала, подняла голову и посмотрела на друга, в её глазах стояли слёзы.
- Мне, правда, надо идти, - начал оправдываться он и опустил глаза, не выдержав её взгляда.
- Ты меня домой проводишь?
- Конечно! - сразу согласился он.
Когда подошли к её дому, она тихо спросила:
- Писать мне будешь?
- Буду, адрес ты мне дала.
- Хорошо, пиши. Я буду рада получать от тебя письма. А ты? Ты будешь ждать моих писем? - она посмотрела на него, в её взгляде сквозила лёгкая усмешка.
- Конечно, а как же, - не совсем уверенно ответил он, сухо попрощался и быстро направился к центру города, чтобы больше никогда не вернуться к этому дому.