Запахи детства

 

Лечите душу ощущениями!
– завещал Оскар Уайльд

     Память вероломна. Она выскакивает из-за угла, как убийца с ножом или кистенем, и поражает тебя безжалостно прямо в сердце и висок, (ну чем не Булгаков?).

     Слишком многое осталось где-то там, позади, - люди, детали, радостные моменты, простые и понятные вещи. Но, однажды, из хранилища твоей памяти появляются неясные звуки и запахи. И ты неожиданно возвращаешься в прошлое, и все становится так явно, что хочется потрогать все руками, обнять  людей,  которых  уже  нет, и вернуть все назад хотя бы на миг, хотя бы на секунду. Порой запах, как некий портал, отправляет тебя в другой мир. Туда, где ты впервые его почувствовал и запомнил.
        Запах материализуется сам по себе, в самые непредсказуемые моменты и в связи с самыми странными ассоциациями. Он выскакивает, как чертик из табакерки, и одним щелчком перенастраивает все мысли и эмоции.

     Но бывает, тебя накрывает мощное поле конкретного, скажем, акациевого аромата и сочится в память, в какой-то заброшенный отсек, где складированы воспоминания. Мемориальный механизм запускается неожиданно, за словом тянется слово, за фигурой фигура, за картинкой картинка. Вертятся шестеренки, иногда плавно и бесшумно, чаще – со скрежетом и скрипом, прокручиваются вхолостую, останавли- ваются. Возникает давно забытое чувство, что ты – вне времени, что день никогда  не  кончится, что о конце его даже подумать невозможно. Легкий  ветерок  из  несбыточной страны несет с собой запах ручья, влечет по течению флотилии  опавших осенних листьев, и чуть слышное благоухание клевера и ноготков,  и  аромат пушистого,  только  что  выстиранного  одеяла,  какое  бывает  на  детской кроватке.
     И мать всех муз, богиня-бабочка Мнемозина, давно канувшая меж двух стекол в холодный мавзолей окна, в тяжелом дурманящем сне, услышав этот тонкий аромат, вдруг вздрагивает и пошевеливает крылом, овевая твои порозовевшие не юные щеки легким ветерком воспоминаний.

     Прежде всего, детство пахнет святым для ребёнка запахом мамы и родного дома.
          Оно пахнет хвоей. Когда елка стоит еще голая, готовая к праздничному наряду, можно, наконец, без суеты впитать в себя ее умопомрачительный холодный, колючий щекочущий ноздри запах. Детство пахнет манной кашей в детском саду, ненавистным рыбьим жиром  и  гоголем-моголем. Мороженым и лекарствами от простуды. Квашеной капустой с притаившейся в ней антоновкой. И просто яблоками.  Отец  как-то  притаранил  пару ящиков и, за неимением места, задвинул их под мою  кровать. Всю зиму я спал, покачиваясь и нежась, в густом яблочном тумане. А еще батя сказал, что это «бескочанный» сорт и кушать их можно целиком и без остатка. Я так и делал, выбрасывал только хвостик. С тех пор так ем яблоки всю жизнь. Детство пахло  мамалыгой, пирожками с вишнями, бабушкиным халатом и нафталином в бабушкином шкафу. Он распахивался как дверь в волшебный мир, и сразу наполнял комнату своим запахом, становился больше нее. Детство пахло пылью, - асфальта тогда в городе маловато было, зато хватало старых заброшенных чердаков. Гудроном из бочек. Спичечной серой в пугачах и самострелах, кустарной пиротехникой, опалёнными ресницами и бровями. Желтой  дымной  смурью  в  погребе,  - родители травили насекомых. Карбидом, что булькает в луже.  Горелой фотопленкой после запуска самодельной «ракеты» Сейчас этих запахов нет. Может, перестали пользоваться этими ядучими штуками? Вкусным, (настаиваю!) запахом из выхлопной трубы грузовика. Птичьими гнездами, голыми птенцами и …разложением, смертью. Это неизбежно, когда имеешь дело с живой природой. Когда ныряешь по локоть в беличье гайно, (гнездо белки, а не то, что вы подумали), и вляпываешься в десяток тухлых сорочьих яиц. Дымом ноябрьского костра от сжигаемых листьев у деда в саду, в городском парке. Печеной картошкой, молодым вином, брынзой, раскаленным на солнце помидором и кисловатым  свежим черным хлебом, (аж слюнки потекли, - нынешний хлеб вообще не  пахнет)  Извёсткой,  расковырянной  в  углу, куда меня поставили. Ремнем, в смысле - отцовской портупеей, металлом, оружейным маслом и порохом «Сокол», (отец на охоту ходил). Укропом и рассолом. Когда  бабушка  открывала  бочку  с  огурцами, - укропа  в ней было не меньше трети, - все окроплялось аппетитным радостным легчайшим облаком свежести, которое говорило, - «Дом!»  Более естественного домашнего запаха я, пожалуй, не знаю до сих пор.

     Детство  пахло  свежим снегом, мерзлыми ягодами  рябины и тугими снежками. Эх, как же мы ими сражались! Оглушительной несказанной свежестью белья, высушенного на улице на морозе, и мокрым весенним тальником. Старой умной хорошей еще не прочитанной книгой, запах которой делал меня счастливым, от него кружилась голова. А как пахли свежекупленные учебники, тетради, канцтовары и новенький портфель к сентябрю, перед новым учебным годом!? Теперь даже внук этот запах мне воспроизвести не может.
   
      Оно пахло распахнутым в утро, в лето, в каникулы, в мир окном, из которого запах солнца и свободы заливал комнату. И казалось, что целый мир просыпается вместе с тобой.

     Еще мое детство пахло… звездами. Я очень любил смотреть на них вечерами и мечтать. Их далекий свет казался мне хрустальным и пах неизвестностью, загадкой, моими надеждами.
     А начало юности, (взрослое детство), пахло девчачьим  шарфиком, сворованным (с ее согласия) в школьной раздевалке и таскаемом за пазухой.
    
     Если все эти запахи поместить во флакон с хорошо притертой    крышкой,     взболтать,    а    потом     выпустить на   свободу – это  и  будет  запах  моего  детства.  Терпкий сладковато-горький запах детства, отдающий своей невесомой легкостью, мягкостью, невообразимой ностальгией и счастьем.

     Под окном кабинета тарахтит газонокосилка, и я упиваюсь запахом скошенной травы и бензина. Со слезами вдыхаю эту благоуханную ниточку, связывающую меня с моим прошлым.

    Детство у каждого пахло по-особому. Хотя и одинаково. Оно пахло детством.