Красные тюльпаны

- Дато-о-о!
Горное эхо перекатывает буквы его имени, словно круглый камешек, пробуя на вкус.
- Дато-о-о!
Ветер горных вершин, холодный и властный, подхватывает этот звук и несёт дальше. Несёт над родным аулом, затерявшимся между двух холмов, над извилистым ущельем, поросшим кизилом, над небольшой, но сноровистой речушкой. Подхваченное горячим потоком, исходящим от земли, его имя, подобно птице, кружится в воздухе до тех пор, пока камнем не падёт вниз…

- Просыпайтесь, Дато!
Пробуждение даётся мужчине с большим трудом. Когда-то, давным-давно, он любил раннее утро. Утро, пропахшее парным молоком туманов, цветущих трав, горчащего дыма и горячих лепёшек. Теперь он со страхом ждёт пробуждения… Каждое из тех прекрасных утр осталось там, за извилистым хребтом Альп. Кануло в небытие. Навсегда исчезло за линией горизонта.
- Danke! Спасибо, - Дато улыбнулся медсестре, принимая из рук прохладный градусник.
Улыбаться в ответ он научился в приюте для беженцев пару лет назад, когда пришло понимание - улыбка может спрятать всё! - Страх, боль, отчаяние и безнадёжность…

Медсестра оставила на прикроватной тумбочке таблетку, одарила дежурной улыбкой и вышла из комнаты.
Дато равнодушно посмотрел на шкалу, стряхнул температуру до отметки «37 градусов», по привычке выглянул в окно. Европейский педантизм чувствовался во всём. Стриженые, словно по линейке, кусты живой изгороди… Идеально ухоженные газоны и крашеные бордюры… Тюльпаны на клумбах, точно солдаты на плацу! Высоко задрав яркие маковки, выстроились в ряд, словно получили сверху приказ – «равняйсь, смирно!»

Дато вздохнул - то ли дело, в окрестностях его родного аула!
Там, где речушка замедляла свой бег, взгляду открывалась небольшая долина среди скал, поросшая изумрудной сочной травой. Именно здесь росли красные дикие тюльпаны, которые он так любил. На крупных чашах, словно отлитых из качественного фарфора, поблёскивали чистые, как слеза ребёнка, капли росы.
В том месте, где тюльпаны заметно редели, а подъём становился круче, отчётливо обозначилась звериная тропа. Сюда на водопой частенько спускались пугливые дикие козы. А на скалистом выступе, покрытом редкими клочьями рано выгоревшей травы, не так давно свил гнездо стервятник…

В ауле, где родился и вырос Дато, дни текли однообразно и тихо. Жизнь вращалась размеренно, словно лопасти мельницы, которая, скрепя жерновами, неторопливо перемалывала минуты, годы и столетия… Белобородые аксакалы в выгоревших черкесках курили трубки, женщины рожали смазливых и улыбчивых ребятишек, в загонах блеяли многочисленные козы и овцы…
Так продолжалось до тех пор, пока в аул не пришли Чужие. От них, на сотни километров, разило порохом, кровью и новой властью. С этого страшного дня закаты и восходы в посёлке окрасились в багряные тона, а мельница жизни словно остановилась. Над стариками и женщинами Чужаки глумились, а молодых мужчин избивали с одной только целью – запугать и подчинить.
- Возьми оружие, Дато. Мы должны наказать неверных и непокорных.

Дато не любил оружие. Но больше всего он презирал шакалов, наподобие этих, диктующих свои порядки,  алчущих чужое добро и оставляющих после себя бесплодную пустыню.
За неповиновение (слишком гордый, да?) его долго били прикладами, а потом, насытившись, бросили окровавленное тело в глубокий овраг. Придя в себя и разлепив набрякшие кровью веки, он с удивлением обнаружил сидящую подле покойную мать.
- Беги, сынок. Беги!
Дато повиновался. Он смутно помнит, как пересёк линию границы (и наверняка не одну) пока не оказался здесь, в приюте для невозвращенцев. Он тщетно пытался стереть из памяти то, как чёрные клубы дыма, взметнувшиеся за спиной, отрезали обратную дорогу к дому, и как долго кружил в небе испуганный молодой стервятник…

- Пожалуйста, расскажите о себе как можно подробнее. Постарайтесь быть предельно честным и откровенным даже в мелочах, - миловидная переводчица улыбнулась Дато. Она явно скучала, переводя незамысловатую речь этого странного беженца, прибывшего откуда-то с гор Кавказа или Памира. А может быть, из самой преисподней?
Дато почему-то стало неловко - не в его характере было кривить душой или недоговаривать. Он поспешно спрятал натруженные руки в глубину карманов. А когда заговорил, сглатывал слюну так часто, что кадык ходил ходуном. Дато рассказал до того места, как оказался в овраге… Сбился… Надолго замолчал… И снова начал сначала…

Его сфотографировали в анфас, откатали отпечатки пальцев.
- До выяснения всех обстоятельств вы останетесь здесь, - переводчица с нескрываемым интересом разглядывала новый  маникюр на своих ухоженных пальчиках. – С законодательством нашей страны, а также с правами и обязанностями, вас непременно ознакомят. Распишитесь.
Переводчице явно был не интересен собеседник. Мужчина лет тридцати (а может быть сорока, не понять!) невысокий, широкоплечий, обросший чёрной густой щетиной. Блестящие крупные глаза, нос с горбинкой, чувственные губы – вот и всё, что было в нём примечательного.
Сколько таких, как он, она перевидела за свою карьеру? Сотни, тысячи? Каждый из них говорил примерно одно и то же: дома нет, документов нет, родственников нет. Скукота-а!

Дато нехотя потянулся за костылём – всё-таки пора вставать… Он может обмануть медсестру, сбивая температуру на градуснике, но обманывать себя – какой смысл? Неутешительный диагноз в медицинской карте известен ему давно…
За два с лишним года, проведённых здесь, в приюте, Дато понял одну простую вещь – всюду есть хорошие люди! Взять, к примеру, мулатку Мириам, которая в нужный момент всегда окажется рядом  –  подаст костыль, поможет спуститься в сад или принесёт книгу из библиотеки.
Или, например, старый Ханс… Типичный немец! Худой, как жердь, с выцветшими глазами и небольшими седыми усиками над верхней губой. Ханс часами может рассказывать о своей католической вере и рассуждать о смысле бытия. Дато внимательно слушает старика, понимающе кивает и никогда не спорит. Православная вера Дато так же непоколебима, как и то, что его зовут «Дато»…
Конечно, ко многому можно привыкнуть – к чужим законам и порядкам, к незнакомой речи и причудливому ландшафту за окном... Но возможно ли привыкнуть к отсутствию Родины, дома, и тех дорогих могил, что остались там, за чертой?

Дато взглянул на часы – оставалось менее часа, чтобы привести себя в порядок. Он ополоснул лицо холодной водой, влажной ладонью пригладил тёмные, с проседью волосы, надел белую рубашку. Дома, в ауле, у него было две любимых рубашки – белая и чёрная, верный кинжал-кама и папаха из косматой овчины Теперь ничего нет! Нет красных тюльпанов, неприступных  гор в шапках белого снега. Нет зелёных пастбищ, на которых, словно соцветия хлопка, белеют отары овец… А какое голубое небо в его краю! Синее, высокое, бескрайнее… 

Дато вспомнил глаза той незнакомой молодой женщины, которую встретил в храме на литургии… Всех православных приюта, в честь праздника, привезли в Божий Дом на автобусе. Народу в храме в тот день оказалось много. Восковыми слезами плавились свечи, звучали песнопения… Служба длилась долго, около трёх часов. Дато рассмотрел людей, наполнявших храм. В большинстве своём, это были простые женщины, старше средних лет. Реже – мужчины.
Неожиданно Дато почувствовал внимательный взгляд незнакомой ему девушки. Этот взгляд полоснул сердце так, словно кинжал – сочную мякоть граната. Дато  стало не по себе. Кто она, русская, полька, немка? Трудно сказать. Скорее всего, русская. Девушка стояла рядом, и Дато смог её рассмотреть. Упрямые, тонко очерченные брови, небольшой  капризный, как бывает у детей,  рот, едва заметные горькие морщинки в уголках губ. А в глазах плещется горячее синее пламя…
Дато смутился. Он отвернулся, сосредоточившись на молитве, но странное чувство, сродни озарению, не оставляло. Набравшись храбрости, он вновь взглянул на женщину. Кружевная косынка… Светлые, с рыжеватым отливом, волосы… Плавная линия шеи. Небольшая, по-девичьи высокая грудь. Узкие бёдра.

В ногах появилась слабость – Дато испугался! Впервые за последнее время он беззастенчиво разглядывал незнакомую женщину. Что в ней такого особенного? Что заставило его так сильно взволноваться? С ним в приюте, по соседству, находились женщины всех возрастов и национальностей. Худые и толстые, красивые и не очень. Несчастные, запуганные до смерти. Затравленные. Прошедшие сквозь унижение и поругание. Но на каждую из них Дато смотрел так, как смотрят на товарища по несчастью, или как смотрит брат -  на сестру.
Стоя у алтаря, он почувствовал вдруг странный сердечный трепет. Так бывает, когда  находишь то, что давно искал. Или же, когда потерял что-то важное, и вдруг неожиданно обрёл…
Спускаясь по ступеням храма, Дато вдруг оступился. Костыль, чиркнув по гладкой поверхности плитки, заставил покачнуться, едва не лишив его равновесия. Чья-то незнакомая рука успела подхватить Дато, подставить плечо. Их взгляды снова встретились – обжигающий синий и тёмно-карий. Дато почувствовал свою беспомощность, и потому оробел.
- Мария. Можно просто – «Маша».
Девушка произнесла эти слова с едва заметным акцентом.  Ему показалось, или и правда искусный мастер заиграл на флейте саламури? Так нежно звучал её голос!
- Спасибо. Меня зовут Дато.
- Рада знакомству!
Девушка ободряюще улыбнулась и поспешила за пожилой женщиной…

Когда-то, очень давно, у Дато в ауле была девушка. Гибкая, как ветка молодой лозы винограда, весёлая, словно горный ручей, и неприступная, словно крепость.
- Женись, сынок! Отец не дождался внуков, а я, пока жива, помогу вам встать на ноги.
Но мечтам матери, равно как и мечтам Дато, не суждено было сбыться. Его любимая  Алико уехала учиться в далёкий город, а следом за ней Дато покинула мать, сгорев от коварной болезни буквально за одну зиму…
Сегодня во взгляде незнакомки Дато вдруг обнаружил не только любопытство и участие. Ему показалось, что когда-то с этой девушкой они уже бродили вместе по одним улочкам, грелись у одного очага, пили вино из одной чаши. Он почувствовал такую сильную тягу к незнакомке, какую давно ни к кому не испытывал. С этого дня, встречаясь в храме, они приветствовали друг друга так, словно были знакомы давно. А иногда, после службы, они могли обменяться несколькими фразами.
Теперь у них на двоих была одна тайна! Тайна, которую они тщательно скрывали от посторонних глаз, храня глубоко в сердце…

А сегодня незнакомая девушка сама пришла  в гости к Дато!
В белом, расшитом золотом, платье в пол, в лёгкой газовой накидке, украшавшей золотой обруч на голове, в мягких туфлях, расшитых орнаментом. Такая красивая, манящая! Девушка кружилась в танце, не касаясь земли, словно плыла по воздуху. Точно так же танцевали девушки в его родном ауле. Протяжно и печально пел дудук, ему вторила пандури. Звенели браслеты и серьги… Девушка взглянула на Дато, и… Он проснулся! За окном, набирая силу, звенел весенний проливной дождь.

- Дато, вы едете с нами в храм? – в комнату заглянула миловидная Мириам. Её шоколадное, с лёгким лиловым оттенком лицо, светилось нежностью и заботой. – Автобус ждать не будет.
Дато почему-то покрылся испариной с головы до пят. Температура ли была тому виной или сон, который не хотел отпускать? В прошлое воскресенье девушки в храме не оказалось. Он ждал до последнего! Не дождавшись, сильно расстроился, не захотел обедать и рано ушёл к себе в комнату. Оставшись наедине с самим собой, думал: к чему давать глупые надежды сердцу? Ни к чему! Ибо сердце может не выдержать разочарования…

- Дато, может быть, вам принести обезболивающее? – участливо спросила Мириам.
- Спасибо, не нужно.
Почему-то вспомнились слова покойной матери:
- Не бойся упасть, сынок! Бойся не подняться.
Дато резко поднялся с кровати, и крикнул вслед Мириам:
- Подождите! Я поеду с вами…

Несколько месяцев назад Дато окончательно потерял веру в себя.
Он испытал сильнейшее отчаяние, после которого наступило полное безразличие к жизни. Виной тому были не только неутешительный диагноз, но и подвешенное состояние, продиктованное безысходностью положения, а потому лишённое всякого смысла дальнейшего существования.
В приют едва ли не каждую неделю поступали новые беженцы. Без имени-отчества, без родины, без прошлого и будущего. Такие же несчастные, как Дато! Кого-то из них депортировали обратно - туда, где давно погас родной очаг, где могилы предков поросли травой, а от дома осталось лишь пепелище. Кто-то из них, как Дато, ждал решения суда уже не первый год, надеясь на чудо – остаться здесь, на чужбине. Это был единственный шанс выжить…
Чувство тоски и одиночества захлестнули Дато с такой силой, что он почувствовал себя погребённым заживо. И лишь взгляд незнакомой девушки, словно луч света, смог выхватить его из кромешной тьмы небытия…

Дато не верил своим глазам -  сегодня Маша ждала его подле ворот храма! То, что она ожидает именно его, Дато, он не сомневался.
Тёплый ветерок играл подолом светлого платья. Нежный румянец покрывал щёки, а в голубых глазах на этот раз появилось нечто новое – радость и отчаянная решимость.
- Здравствуйте, Дато! Я скучала ...
Они присели на лавку,  укрывшись от солнца в тени раскидистого каштана. Говорили долго, сбивчиво, не замечая никого и ничего вокруг. Дато держал Машину руку в своей руке, страшась только одного – сейчас она встанет и уйдёт!  Но Машины глаза говорили обратное…

Маша оказалась беженкой из Украины.
Отец Марии, политик и известный  бизнесмен, перешёл дорогу очень влиятельным людям, пришедшим к власти. За ним, не скрываясь, по пятам ходили люди в чёрном, больше похожие не на оппонентов, а на наёмных убийц. Испугавшись, бизнесмен решил отправить единственную дочь за границу, к дальним родственникам.  Он предпринял все меры предосторожности: запретил звонить и писать, и вообще проявлять своё местонахождение любыми способами.
Маша скучала и отчаянно надеялась на скорейшее возвращение. Надеялась до тех пор, пока из программы новостей не узнала о безвременной кончине отца. Он погиб в автомобильной катастрофе – отказали вдруг тормоза.
Узнав о нелепой смерти отца, Маша слегла на несколько дней - у неё случился нервный срыв. Престарелая тётушка гладила Машу по голове:
- Всё будет хорошо, деточка! Отца не вернуть, а тебе домой возвращаться нельзя.
Вот так Мария, которая приехала в Европу ненадолго, осталась здесь навсегда. Оказавшись на чужбине, наедине с горем, дорога привела её в храм…

Дато не мог больше носить в себе то новое чувство, что не давало спать по ночам. Он поделился с Мириам.
Девушка мулатка, выслушав исповедь,  рассмеялась:
- Как я рада за вас, Дато!  Я давно заметила, что вы сильно изменились. Завтра поговорю с директором, чтобы вам с Машей разрешили иногда встречаться.
- Спасибо, Мириам!

Ма-а-ша-а… Голова Дато начинает кружиться лишь от звука её имени! В нём слышится шелест ветра, играющего с розовыми соцветиями инжира. В нём слышится упругая тишина звёздного неба и прохлада летнего утра…
Синяя жилка под тонкой кожей на её виске пульсирует  в такт с его сердцем. Наверное, именно так бьётся и пульсирует Вселенная. Его сердце до краёв наполняется нежностью. Лёгкий завиток Машиных волос щекочет лицо… Душа Дато смеётся! И плачет! И ликует! И слова, как песня, рвутся из груди.
- Маша-а! - Шёпотом.
- Машенька-а! – На выдохе. – Зачем я тебе – такой?
- Не говорит так. Люблю!
Она обвивает его шею руками и запрокидывает лицо. Земля под ногами начинает вращаться, а небосвод падает на них синей плащаницей, накрывая с головой… Блаженство! Машины губы, точно створки розовой ракушки, слегка приоткрыты… За что ему такое наказание?! За что это счастье?
Глубокая ямка между её ключицами покрывается влагой. Дато дотрагивается до ямки, медленно проводит пальцем до ложбинки между грудей. Чувствует, как напрягается и изгибается тело ему навстречу, какими податливыми становятся её бёдра.
Глухая боль, словно по наковальне, стучит в висках … Любовь –  боль! Счастье – боль! Дато болен Машей, Маша больна Дато…

- Не приходи больше ко мне. Я очень болен.
Дато гонит от себя Машу, как шелудивого, нечаянно прибившегося уличного котёнка.
Маша вплетает свои тонкие пальцы в пальцы его горячей руки. Пальцы – корни. Пальцы – ветви… Маша смотрит, не моргая, упрямо тычется лбом в его грудь.
- Я никуда не уйду. Слышишь?
Дато плачет. Но не наружу, а вовнутрь себя, чтобы она не видела слёз. Он плачет, но глаза его сухи. Дато сглатывает ком в горле.
- Что означает твоё имя – «Дато»?
- Возлюбленный.
- Ты мой возлюбленный.

Маша приходит не так часто, как хотелось бы Дато.
- Schёne Mеdchen (красивая девочка)! – старый Ханс знает толк в женской красоте. Он приглаживает седой ус и удовлетворённо качает головой.
История отношений Маши и Дато скоро становится достоянием всех и каждого.
Кто-то ободряюще хлопает Дато по полечу, кто-то заговорщицки подмигивает и в восхищении поднимает вверх большой палец.
Но есть и такие, кто, споткнувшись о чужое счастье, быстро отводит мрачный взгляд. Дато их не винит! Чужое счастье на фоне всеобщей неопределённости – непростое испытание, и не всем под силу… Он и сам стесняется своей радости. Так стесняются иногда больших денег, нечаянно свалившихся на голову.

- Ваши анализы стали лучше, - молодой лечащий врач, судя по всему, еврей, задержал взгляд на Дато несколько дольше, чем обычно. – Считаю целесообразным продолжить начатое лечение. Единственное, что меня смущает – это нездоровый блеск в ваших глазах.
Дато, пожал плечами и низко опустил голову, пряча предательскую улыбку…

- Скажи, почему ты выбрала меня? – Дато никак не может найти разумное объяснение происходящему.
- Секрет! – смеётся Маша. - Ты теперь самый близкий для меня человек. После папы…
Её глаза темнеют, словно ясное небо вдруг заволокли тучи.
Дато вздыхает, и, притянув девушку к себе, покрывает поцелуями глаза, чувствуя солоноватую влагу на ресницах.
- Если меня депортируют, мы поедем ко мне на родину.
- Что мы будем там делать?
- Я буду строить дом. Большой дом.
- А я?
- Ты будешь преподавать в школе.
- А если тебе разрешат здесь остаться?
- Посмотрим, - уклончиво отвечал Дато…

В дверь осторожно постучали:
- Дато, вы не спите? Можно войти?
Дато поспешно спрятал в ящик стола фотографию Маши.
- Входите, Мириам.
Дато впервые видел мулатку в таком смятенном состоянии. На её лице застыло странное выражение, словно бы она узнала страшную тайну, но боялась сболтнуть.
- Что-то случилось?
- Вас вызывает директор! – выпалила Мириам. – Это срочно.
Дато неожиданно закашлялся, на лбу выступили капли пота.
Он с трудом поднялся:
- Наконец-то пришёл ответ из суда.
- Удачи, Дато! – грустно улыбнулась Мириам. –  Мне будет вас не хватать…

Дато ничего не мог с собой поделать!
Руки ходили ходуном, пуговицы не попадали в прорезные отверстия рубашки. Костыль неожиданно выскользнул из рук и с грохотом отскочил в сторону. Чтобы немного успокоиться, мужчина ополоснул лицо ледяной водой, выглянул на улицу, неосознанно оттягивая визит к директору.
День за окном стол великолепный! Тёплый, солнечный, тихий. Тюльпаны на клумбах уже отцвели, уступив место пионам – белым, розовым, бардовым. В воздухе, носимый весенним ветром, кружил их сладкий, ни с чем несравнимый аромат.
- Нужно будет попросить у Ханса разрешения - срезать хотя бы один цветок.

Дато немного успокоился, поднял с пола костыль и, прихрамывая, направился к двери. Никогда ещё дорога Дато не была такой тернистой и такой трудной! Даже там, высоко в горах, когда один-единственный камешек, выскользнувший из-под ноги, мог решить его участь. Каждый шаг отдавался нестерпимой болью.
– Скрип-скрап, скрип-скрап, - скрипел костыль, будто предчувствуя, что сейчас решается и его судьба.
- Салям! – поприветствовал Дато новый друг, мусульманин из Ирака.
- Хелло! – обгоняя Дато, помахала смуглой ладошкой кудрявая малышка, недавно прибывшая с мамой из Сирии.
Большая многонациональная семья! Со своими бедами и радостями, надеждами и разочарованиями, с верой и безверием в завтрашний день.

Дато вдруг  вспомнил многоцветные крыши родного аула, высокогорную козью тропу, алычу подле дома… Он уже знал наверняка, какое решение принял суд по его делу.  В нём вспыхнули два, диаметрально противоположных, чувства. Дато понимал, что на родине его никто не ждёт, и возвращаться ему некуда и не к кому. Он знал, что его Родина – не та географическая точка на карте, а незаживающая рана в сердце. Это земля предков, которую он будет помнить до конца дней.
Он так же хорошо понимал, что здесь, в чужой стране, он навсегда останется мигрантом, приёмышем, пасынком для неродной матери – чужбины. Несмотря на это, он испытывал огромную благодарность по отношению к тем, кто помог ему в трудную минуту, дал шанс на будущее.

Он, Дато, сделает всё возможное, чтобы Маша не пожалела о своём решении – остаться с ним. Он непременно выздоровеет! Он сделает это ради Маши. Он верит в себя так же сильно, как верит в Христа.
Завтра он скажет Маше:
- Горы в этой стране ничуть не хуже тех, которые я оставил, повинуясь Судьбе. А воздух здесь чист и вкусен, словно бальзам…  А какие здесь замечательные люди! 
Завтра он скажет Маше, что без её глаз не представляет себе жизни. И когда в его краю смолкнут выстрелы  и вдруг представится подходящий случай, он непременно повезёт Машу к себе на Родину.
Потому что только там, вскормленные мощью родной земли, напоенные ароматом горного воздуха и пропитанные духом синего неба, растут самые удивительные  цветы на свете – красные тюльпаны.
Дикие красные тюльпаны…

• Кама – кинжал обоюдоострый и прямой, имеющий по центру ложбинку-дол.
• Имя Дато означает «возлюбленный»
• Пандури – трёхструнный музыкальный инструмент
• Саламури – флейта