Cосна

               

                «Остров есть   посреди   виноцветного  моря, прекрасный»               
               
                Гомер
                (Воспоминания о о. Кипр)

       Это было в те далекие времена, когда Земля была еще совсем  юной, неспокойной, метущейся; твердь её часто взрывалась;   поднимались и  опадали части суши, а время между этими  событиями  исчислялись  не и, а миллионами лет. Это было тогда, когда  планета Земля  еще    не определила до конца место расположения материков и  когда  не сложились привычные для человечества  очертания континентов и островов,   и   когда еще самого человечества  не было на земном шаре. .Вот тогда, в одной точке земной тверди  раздался грохот;  часть суши опустилась, воды  хлынули и отделили участок земли от остального массива,  оставляя в  водном пространстве большие участки мелководья  На   духи Земли не успокоились, им показалось содеянного мало и  они вздыбили, подняли к небу центральную часть острова, сотворив  горный хребет, окончательно утвердивший место острова в этой точке морского дня. Новый остров увидели облака и птицы, летевшие по небу, и возвестили миру о  его появлении.
      Ветры и морские течения, а так же мелкая водяная живность принесли на остров семена растений и деревьев, которым был   благостен  теплый и одновременно влажный местный  климат;  пышная растительность покрыла  остров, и с высоты   стал он похож на яркую птицу с длинным хвостом, качающуюся на  синих морских водах.  Затем  по мелководью на остров перебрались  крупные животные и птицы, даже слоны и бегемоты топтали  заросли, покрывающие эту землю, правда,  они,  как все  островные животные, были значительно  меньших размеров, чем их материковые  собратья.
      И, наконец, на остров пришли  первые люди. Были они смуглые, ловкие. Люди хотели выжить: они стали ловить рыбу в прибрежных водах, охотиться, убивать зверей и птиц, а потом подкапывать и валить деревья, чтобы мастерить себе жилища, защищавшие  их от ветра и дождя в непогоду.  Скоро они извели всех слонов и бегемотов, сожгли часть деревьев, но остров был благодатен для них:  окружающие воды  богаты рыбой и прочими дарами моря, местная растительность  обильна   плодоносящими деревьями, а берега радовали глаз многочисленным  песчаными отмелями. И люди остались на острове и  никогда отсюда более не уходили. Так началась история человечества  на  острове Кипр.


     Она росла почти на самой вершине западного отрога горного хребта, там, где часто  дуют ветры с соседнего материка, где лето не бывает столь утомляюще жарким, как на золотистых пляжах острова, а в январе и феврале не только выпадает, но  неделями может лежать снег. Сосна была мощным, стройным деревом, её  корни крепко цеплялись за каменистую почву. Была она и самым высоким деревом, так что  окружающие её и кедры, и патаны, и черные сосны,  только задрав свои верхушки,  могли любоваться её гордо расправленными  мощными ветвями. Столь величественной казалась сосна, что даже вездесущий мелкий кустарник и колючая акация, лишь из-за глупого любопытства   забравшаяся на такую высоту, не смели   близко приблизиться   к королевскому стволу, оставив свободным пространство вокруг дерева. А сосна, пожертвовав  часть  пахучих иголок,  устелила ими  землю под своими ветвями, сотворив  мягкую пружинящую подстилку, на  которой  так любили  полежать, отдыхая,  самки  местных горных козлов со своими  детенышами, да семейство диких кабанов, почесав  жесткие шкуры о  ствол дерева, порой валялись, похрюкивая, на хвойном ложе, наслаждаясь вечерней прохладой.  Людей сосна видела редко, да поначалу они мало интересовали великаншу.
       С  высоты сосна видела и синюю даль моря, и покров пышной лесной растительности на склоне горы, и квадраты красноватой пахотной земли,  что  люди отобрали у лесных и болотистых зарослей  и голубовато-зеленоватые пятна оливковых и  миндальных рощ. От этого вида  сосна ещё сильнее прямила  мощный ствол и гордо  расправляла по ветру   хвойные  лапы, каждой  иголкой   ощущая прилив животворящих сил от радости  бытия и  своей мощи. Зимой она куталась в палантин  из бесчисленных облаков, которые так любили эти вершины, и мирно дремала под шум ветра. Текло время, шли годы. Сосна видела, как расширяются участки земли, захваченные людьми, как оливковые рощи все более вытесняют лесные и болотистые заросли, и как  всё новые и новые рыболовецкие деревушки оживляют  морские берега..
       Могучее дерево взрослело, и с некоторых пор красавица-сосна   стала не только улавливать  воздушные вибрации, приходящие  к ней вместе с  порывами ветра  от ближайших низкорослых соседей ; она вдруг стала   понимать язык окружающих деревьев и растений. Это было непривычно и поначалу занимательно, но ей быстро надоела однообразная болтовня колючих акаций и мелкого кустарника, которые только ахали и охали: «Как ласковы  теплы лучи встающего солнца, как приятно    умываться под веселым летним  дождем», или пищали: «Как холодно и неуютно, когда дуют зимой злые ветры с материка». Она пыталась  включиться в разговор  своих соседей-деревьев,  но ближайшие кедр и платан лишь сплетничали о мелких раздорах  жителей соседней деревушки, что притулилась  ниже по склону.  Это было  совсем не интересно ; к людям сосна относилась настороженно: они лишь отбирали  у леса куски территории, охотились  и убивали  диких баранов и козлов. И красавица-сссна снова  заскучала.
     Но однажды ранним утром, когда слабый силуэт лунного диска еще висел над морем, а встающее солнце только пускало по бледному небу первые узкие лучи, она вдруг ясно услышала  нечто необычайно.
     Кто-то рассказывал историю их острова: как поднялась земля из морских глубин, как ветры и морское течение принесли  сюда семена растений и леса покрыли весь остров, как пришли на остров животные и люди, как люди стали раскорчёвывать деревья и убивать животных, как постепенно люди расселились по всему острову, полезли в горы,  стали строить замки и города.  По-видимому, рассказчик   был очень стар – он хрипел, кашлял, замолкал надолго, порой  по несколько раз повторял одно то же, но сосна вся растворилась в этом повествовании, она забыла обо всем и готова была слушать  бесконечно,   днем и ночью, так было интересно.
     Скоро сосна узнала, что неизвестный, завороживший её своими историями – это старый дуб. Он говорил, что дубы редкость на острове, сам он попал сюда случайно, но за долгую жизнь успел полюбить эти земли. Он своем прибытии на остров старик рассказывал так. Однажды к местным берегам пристал огромный парусник. На судне торопились; закричали, погоняя, пузатые надсмотрщики в полосатых  халатах, забегали, засуетились полуголые носильщики и потекли на берег огромные  тюки  с привезенными товарами; тюки грузили на ослов, которые  и потащили привезенное в горы, а затем по местным  лесным тропам в город. На повороте один из ишаков споткнулся, чуть не уронил свою ношу, и из баула, притороченного на его спине,  упал на землю …. желудь. Маленький орешек хотел  жить, поэтому коснувшись земли, он покатился и забился в ямку, а дорожная пыль  прикрыла, спрятала  его. И вот на этом месте через несколько лет уже разворачивал  кружевные листики  молодой стройный дубок. Это было очень, очень  давно, тогда на острове еще хозяйничали арабы, но шли годы и молодой красавиц дубок  превратился в могучего великана, и все деревья и кусты вокруг признали его своим патриархом   и даже  не смели приближаться слишком близко к  богатырю  и заглядывать  под его крону.
     Однажды, когда дуб был еще полон  сил, но мудрая зрелость уже  пришла к нему,  старая сикамора,  что  росла  у самого моря, и которой было почти пятьсот лет,  поведала  ему историю острова и людей, что в разное время жили на нем.  Она велела запомнить рассказанное и передать    другими, чтобы  знали  и понили. «Людям, век которых столь короток, ; сказала она  на прощание, ; свойственно забывать, что с ними случилось, а мы, деревья-долгожители, должны всё сохранить в клетка нашей памяти, чтобы напоминать неразумным».
      День, сменяла ночь, а старик-дуб все говорил и говорил. Теперь он рассказывал   о том, что увидел и услышал сам за свою долгую жизнь, в основном о людях, что жили рядом с ним: как  враждовали, ссорились и мирились, жали масло из плодов оливы, давили виноград, пели и плясали по праздникам, любили и рожали детей, как они охотились и пасли овец. Казалось, история не имеет конца, но все чаще и чаще говоривший  замолкал, иногда так надолго, что сосна пугалась – будет ли продолжение; а, кроме того, говоривший  все чаще  хрипел и кашлял.. Последнее  о чем успел поведать старик,  был  рассказ  об  одном странном человеке по имени Исайя.  Он жил один в убогом шалаше, что сделал сам, сторонился  людей,  любил приходить  к дубу, посидеть, прислонясь к его  стволу, глядя на море странно блестящими глазами, подолгу молился, стоя на коленях. Он любил деревья и живность,  замазывал какой-то пахучей мазью болячки платанов, что расклевали  птицы, выедая  древесных жучков,  лечил горных козлов, что сами приходили к нему. Дуб говорил об этом отшельнике так, что сосна, сама не осознавая, полюбила его.
Наконец, наступило такое утро, когда  рассказ оборвался,  и сколько не вслушивалась  сосна,  ветер не принес  к ней больше ни слова. Тогда она  поняла, что жизнь ушла из корней и кроны старика.
      Шли дни, сосна грустила  по умолкнувшему навсегда старику-дубу. Она чувствовала себя  одиноко, несмотря на  соседство зеленых собратьев, а самое удивительное, её вдруг потянула к людям.  Ей захотелось, чтобы  где-то рядом  хотя бы изредка звучали человеческие голоса, что бы  мягкая  подстилки из хвойных иголок  пружинила не только под копытами муфлонов и козлов, а  что бы кто-то, уставший, мог посидеть на ней, привалившись к её стволу. На сюда даже местные пастухи  забредали редко.
      Между тем, пришла  весна,  и яркими мазками  раскрасило зелено- коричневое однообразие леса. Наступило время, когда  каждый кустик, каждая  травинка стараются добавить свой цветик в общее сплетение красок в благодарность природе за её щедрость. Это  весеннее изобилие цветов и запахов  развеяло грусть красавицы-сосны, и, как это бывает весной, у неё  родилось ощущение предвкушения какого-то чуда. Это чувство было настолько  сильным и отчетливым, что возродило в великанше  жажду жизни,  убыстрило  ток древесных  соков в её теле и еще более загустило изумрудную зелень её иголок. К тому же, ей  почему-то  стало  казаться, что  старик-дуб еще пришлет ей весточку.
      С каждым днем  южное солнце набирало  силу и все выше и выше гнало по склону волну обжигающего  зноя, и лишь быстрые освежающие  дожди и короткие летние ночи приносили желанную прохладу.  И вот однажды, под вечер, сосна  увидела  совсем близко высокого  худого человека. Он появился   неожиданно, как будто  высшая сила принесла его откуда-то и поставила рядом с соседним платаном.  Человек постоял немного,  будто сам удивленный своим перемещением,  а затем медленно побрел к сосне. На нем была длинная  домотканая белая рубаха, на  плечи  накинута  серо-белая хламида из очей кожи, в руках  мощная суковатая  палка. Подойдя к дереву, пришедший тяжело опустился на землю, сел, привалившись  к стволу, какое-то время оставался неподвижен, наверное, отдыхая, затем  развязал маленький узелок, достал лепешку, разломил её и стал медленно жевать, глядя куда-то в белесовато-голубое пространство надвигающихся сумерек. У сосны, почувствовавшей его тепло, вдруг возникло ощущение, что появления именно этого уставшего, оборванного странника она и ждала.   
     Незнакомец, между тем, долго сидел, катая во рту  кусок лепешки,  все так же 
безучастно  глядя вокруг. Доев, он не вставая, перекатился на колени, закрестился, что-то долго  беззвучно шептал себе под нос сухими губами, обратив  лик к темнеющему небу, затем завернулся в  овечью накидку и заснул, привалившись к стволу  дерева, а  у сосны вдруг возникла уверенность, что незнакомец пришел сюда навсегда. Поэтому утром, когда он  проснулся и после  долгой  молитвы побрел   к соседним платанам, сосна не испугалась – она знала, что он вернется. И, правда, теперь хвойная красавица видела незнакомца почти каждый день. Скорее всего,  он устроил  себе жилье  в расщелине западного склона, там была небольшая пещерка, вполне пригодная для жилья, но к сосне, на высоту, незнакомец поднимался часто – по-видимому, ему нравилось смотреть на раскрывающуюся панораму горных холмов, покрытых лесом. В этом месте,  у  корней  великанши спуск был резким и виден был  весь склон.
      Иногда пришедший бродил где-то поблизости, но сосна всегда  чувствовала его присутствие,  слишком не похож он был на других. У него были странные глаза: выпуклые, блестящие;  порой они делались, будто, незрячими, темнели так, что пропадал зрачок. Казалось, глаза проваливались вглубь черепа, а  сам человек в такие  моменты  впадал в  странное оцепенение ; как, если бы, вырастала   вокруг него стена, и  он не видел и не слышал окружающее.  В таком состоянии он  пребывал иногда часами, а порой дурман уходил  почти сразу. Незнакомец  сторонился людей,  и они  поначалу, казалось, не заметили его появления,  а местная фауна вообще приняла его как что-то  естественное, дополняющее общую картину окружающего мира – будто, появилось ещё одно дерево или куст.. Белки, что облюбовали сосны и кедр, водили свои  хороводы по стволам, не обращая на него внимание; самки муфлонов и козлов  так же приводили своих детенышей отдохнуть на лужайке, и даже желтоглазая  змея, что вечно грелась  на старом пне, не поднимала свою треугольную голову при его появлении. Но постепенно у селян соседней деревушки, что ниже по склону, жизнь отшельника   стало вызывать любопытство. Как-то  пришло трое мужчин, по-видимому, сначала они  искали его  в пещере, а затем, не найдя, поднялись на высоту к сосне.
     ; Исайя, Исйая! ; звали, но чудак  не захотел выйти к ним, он затаился за двумя сросшимися платанами.
       Потом пришли две женщины. Увидев отшельника, стоящего  на коленях и творящего молитву, женшины молча поставили кувшины с козьим молоком, что принесли с собой,  поклонились и ушли. Теперь  сосна знала, что пришедшего  зовут Исайя. Значит,  это тот самый  чудак, о котором  с такой любовью говорил старик-дуб. Ну, конечно, это он, волшебный рассказчик, умирая, привел к ней этого странного человека. Вот то чудо, что должно было случиться и которое она ждала..
       В тот год обжигающий летний зной никак не хотел отпускать иссушенную землю острова. Освежающие ветра и дожди, обычно частые в это время года в горной часть острова, на этот раз где-то задержались, и не мешали солнцу выбирать последнюю влагу из высохшей травы и поникшей листвы деревьев. Даже здесь, на высоте, зной  и духота замедляли движения людей и животных; что-то тревожное висело в воздухе.
     А в тот день поутру  серые тучки поползли по небу, и, казалось, вот-вот пойдет долгожданный дождь, но к полудню всё очистилось и тягуче- жаркий воздух завис над морем и  отрогами хребта. На высоте  все-таки дышалось легче; Исйая как обычно прибывал в  своем   отстраненном состоянии и, сидя на хвойной подстилке, смотрел куда-то в пространство потемневшими, лишенными зрачков глазами. День уже клонился к вечеру, но солнце еще полоскала  лучи в море и небо было истомлено бледным, когда сосна увидела, как из-за деревьев вышел человек. Он не  был похож на местных пастухов: на ногах у незнакомца были длинные сапоги из тонкой ослиной кожи с красивым орнаментом по  бокам, короткая красивая туника облегала  мощный торс, сзади вился  шелковый плащ, на одном плече висел легкий лук-арбалет, на другом   тяжелая сумка. Скорее всего, охотник, решила сосна, наверное, заблудился в местных лесах: идет тяжело, прихрамывая на правую ногу, по-видимому,  очень устал.
      Увидев сидящего Исйаю,  незнакомец бросился  к нему, что-то объясняя, но отшельник даже не повернул  голову, оставаясь в  привычном для него  оцепенении.  Пришедший горячился, говорил громко, указывая на лес и свою поврежденную ногу. Он не просил, он требовал;  его костюм и манера разговора ясно показывали, что именно так этот человек привык общаться с местными пастухами и рыболовами,   но отшельник был все так же безучастен к происходящему. Охотник начал  сердится, он  схватил отшельника за плечи и начал  трясти его, продолжая что-то горячо обяснять, а когда отпустил, Исйая мягко завалился на бок. Неожиданно это привело охотника в ярость: сбросив тяжелую сумку, он, размахнувшись, ударил упавшего несколько раз. И опять ; никакой реакции, тогда незнакомец, по-видимому, поняв, что не добьется  от этого сумасшедшего  толку, пнул в бок лежащего загнутым носком сапога, а затем, крича  что-то обиженное, заспешил  вниз по склону.  Исйая  продолжал всё так же неподвижно лежать.
    Стало быстро темнеть. Солнце село, ни облаков, ни туч не было, но по небу расползалась сиреневатая дымка, туман, который, казалось, заполнял и воздух  между деревьями. Сосна видела, как дернулся лежащий Исйая, а потом стал, стоная, тяжело подниматься. Наконец, он встал, пошатываясь, и остался  стоять, запрокинув голову и смотря на небо.
      Там, наверху творилось нечто необычайное, шло  перемещение огромных небесных масс, хотя здесь, на земле ветер совсем не чувствовался. Неожиданно вдали, над морем  открылся  довольно большой квадрат сиреневатого ночного неба, и даже стало видно на краю  чистого небесного лоскута дрожащее сияние одной затерявшейся звездочки. Но серая дымка уже заползала на  чистый участок, формируя  причудливые картины, вот некое подобие женской фигуры со слегка склоненной головой нарисовалось на небесном полотне. И закричал, рухнул на колени Исйая, неистово крестясь, а потом упал на землю лицом вниз, простирая руки к  небесному  лику и затих. Но женская фигура  наверху уже исчезала,  таял  сиреневый кусок неба – его  покрывала черная  мгла. Совсем потемнело, а чернота, что заполнила небо, стала спользатьь на землю и постепенно  замуровала всё и всех в  своем вязком естестве. Ночь давящая, зловещая висела над островом. Все застыло в ожидании небесного суда. Миг напряженной тишины, а затем оглушительный раскат грома и огненная стрела, прочертив небо,  полетела куда-то в лесную чашу по склону.  Но это было только начало, минута тишины и темноты, а потом ;  треск и град мелких огненных стрел обрушился на деревья, кусты и иссушенную траву. Дождя не было. И опять ; тревожное ожидание и следующая порция огненных  стрел нацелилась на просвет между деревьями, где лежал бесчувственный  Исйая,  Вот уже задымилась, закурчавилась  сухая трава, а небеса не успокоились: Громовержец  в ярости  все грохотал и посылал и посылал на землю своих огнедышащих детей,  и они  били и били вокруг распростертого тела Исйая.
     Сосна ужасно испугалась, решив, что небесный повелитель  решил зажечь пожар, чтобы уничтожить поверженного на землю отшельника, но чем этот несчастный прогневил небо и кто тот в красивом плаще, с легким арбалетом на плече, кому не ответил Исйая.  За что небесные силы пытаются наказать этого нескладного, избитого отшельника, к которому она так  привязалась? За то, что не показал дорогу   заблудившемуся, но он росто не слышал и не видел его. Пусть лучше небо обрушит свой гнев на неё, она готова принять удар, а не пытается испепелить этого больного старика,  что прислал к ней, сосне,  старик-дуб. Вот сейчас она расправит свои хвойные могучие лапы, еще больше распрямит  ствол и примет на свою грудь удар  любой силы. И небо, будто, услышало  её и приняло вызов.
  Оглушительный гром,  ослепительная молния прочертила небосвод,  и яркая сверкающая вспышка нацелилась на непокорную. Показалось ,вздрогнули сами горы, треск и искрящийся зигзаг расщепил мощный ствол дерева. Но рассерженным небесам  этого показалось мало и вторая огненная змея  срезала мощную голову непокорной красавицы. Гривастая верхушка дерева запрокинулась набок, какое-то время кора удерживала этот груз, а затем всё рухнуло вниз. В этот момент хлынул ливень  и, чудо ; тревожное напряжение спало, небо успокаивалось, лишь проливало обильные дождевые слезы, может быть, жалея, что так жестоко расправилось с красавицей. . А поверженная великанша уже понимала, что она умирает, хотя животворные соки ещё бродили по её древесному телу. Последнее, что она увидела, когда серый рассвет сменил мглу ночи, как поднялся с земли Исйая, долго молился, обратив  лик  к светлеющему небу и встающему солнцу, а, затем будто набравшись сил у небесной освежающей ночной влаги, распрямил свой обычно согбенный стан, стал быстро спускаться по склону, направляясь в  селение, к людям..

 

        Из  путеводителя по мужскому моностырю Кикос
Согласно преданию в пещере горы Киккос жил старый отшельник по имени Исаия. Однажды византийский наместник Вутомитис, который проводил лето в деревне Маратаса, отправился на охоту в лес, сбившись с пути, он долго не мог разыскать дорогу домой и случайно наткнулся на Исаию. Наместник попросил его указать ему дорогу, но удалившийся от мира отшельник ничего ему не ответил. Рассерженный таким поведением,  Вутомитис ударил Исаию. Некоторое время спустя наместник вернулся в Никосию, где неожиданно заболел неизлечимой болезнью, являющейся разновидностью паралича. Находясь в мучительном  состоянии, он вспомнил, как бесчеловечно поступил с отшельником, и стал молить Бога о выздоровлении, чтобы попросить прощения перед ним. Мольбы наместника были услышаны и он исцелился. Ранее Бог явился отшельнику и сказал ему, что всё случившееся с наместником является частью божественной воли и велел ему попросить  Вутомитиса доставить  икону Девы Марии, написанную апостолом Лукой, на Кипре, Икона в это время хранилась в императорском дворце в Константинополе. Исаия объяснил Вутомитис, который пришел просить у него прошении за то, что ударил его, что речь идёт о божественной воле, и предложил ему вдвоём поехать в Константинополь. Прошло много времени после их прибытия в столицу, но наместник всё никак не мог найти удобный момент, чтобы предстать перед императором и  он отправил Иссиаю назад с другими иконами и  успокоил его, что в ближайшее время обязательно встретится с императором. Вскоре, дочь императора заболела той же болезнью, что некогда и Мануил Вутомитис. Воспользовавшись этим, наместник тут же отправился к императору Алексею I Комнину и рассказал ему о отшельнике Исаия и о том, что с ним случилось, и заверил, что его дочь тут же исцелится, если он согласится отправить икону на Кипр.. Ночью императору явилась во сне Дева Мария и сообщила, что желает видеть оригинал её иконы на Кипре, а копии пусть хранятся у него самого. И уже на следующий день корабль с иконой Богородицы отплыл на Кипр, где её уже ждал Исаия. Во время шествия от побережья к горам Троодос деревья сгибали свои стволы и ветви в знак приветствия и уважения к святой иконе. Вскоре после перенесения иконы на остров, император распорядился соорудить церковь и монастырь в горах, где размещалось бы её хранилище.

В мужском монастыре Кикос есть одна небольшая икона в резном деревянном окладе. По преданию оклад вырезал и украсил резьбой сам Исиая из огромной сосны, что росла в тех местах и  в которую по преданию попала молния