Старомосковская дача

               Сентябрь в жизнь Марины Александровны всегда приносит грусть. Скорее необъяснимую тоску. Вроде всё хорошо, все дети, внуки, правнуки в порядке. Никто не развёлся. Не заболел. Все живут своей шумной, суетной жизнью. Не забывают их, своих родителей. Но в конце сентября сын всегда перевозит родителей c дачи в московскую квартиру.  Вот  после четырёх месяцев отсутствия в мегаполисе надо опять привыкать к его суете, шуму, тяжёлому воздуху, пыли, которая неизвестно откуда берётся.
                В конце апреля или в начале мая им тоже приходится привыкать.  Но это совсем другое. За городом с наслаждением привыкаешь  к чистому, насыщенному кислородом воздуху, который, кажется, когда вдыхаешь, не помещается в лёгких. Привыкать к тишине, еле слышному гулу проходящих вдалеке поездов, который не мешает слушать пение различных птиц ранним утром.
                Здесь не раздражает стук дятла по больному дереву и постоянное кукование кукушки. Да и ощущение за городом, в своём доме совсем другое. Здесь ты видишь, как распускаются листья на деревьях. Как птенцы синицы или трясогузки учатся летать. Здесь дом уже давно превратился в коробочку воспоминаний. Каждая вещь, каждый предмет о чём-то напоминает, словно это и не дом, а альбом со старыми, дорогими сердцу фотографиями.
            Дети: дочь и сын берегут их преклонный возраст. Да какой преклонный! Скорее склонённый уже на половину в ту, другую, неизведанную и неизвестную сторону, которая называется…
              К смерти Марина Александровна, как и её муж Константин Михайлович, относятся спокойно. Даже с юмором и спокойствием, тем самым успокаивая детей и взрослых уже внуков.
– Что мне здесь, на этом свете, делать со своим склерозом, да плохим зрением, – шутит её муж, – а там, может, и правда есть другая жизнь? Может, моя душа поселится в теле какого-то моего правнука? Уж я тогда дам вам знать. Так что планируйте потомство, а я придумаю кодовое слово, по которому вы поймёте, что это именно я.
– Но всё равно жалко уходить навсегда. Сейчас столько вокруг интересного. Оно, конечно, и раньше скучно не было. Но была работа, забота о доме, о детях. Круговорот целый день, – размышляла Марина Александровна, перебирая вещи на даче, – а сейчас только такая благодать наступила, и на тебе: где-то кольнёт, то голова закружится, то ноги не хотят ходить.
               Их дом коттеджем назвать нельзя. Построен он был и спланирован в традициях старых московских советских дач. Им с мужем очень хотелось иметь такой дом, как в кино. Чтобы закрытая терраса была большая и непременно с такими окнами, чтобы рамы в клеточку. Чтобы была веранда с вьющимся плющом, а крыльцо с удобной лестницей и перилами, и тоже закрытое. Чтобы был мезонин и обязательно с небольшим балкончиком.
                Тогда, когда они купили заветные уже не шесть, а девять соток, у них имелся хороший заработок и двое детей. Муж, капитальный человек во всём, решил обойти закон, по которому не разрешалось строить на садовых участках дома из бруса и на капитальном фундаменте. По «денежному» договору с председателем он строил дом, когда кроме сторожа на участках никого не было. Поздней осенью и ранней весной. Бригада, которую он нанял, справилась с работой на отлично. Капитальный фундамент и брус был замаскирован вагонкой, так, что со стороны казалось, что дом весь из вагонки. Так же и с таким «укрывательством» была построена небольшая кухня. Маленький рубленый домик с печкой и газовой плитой. Да и весь участок был распланирован, как полагается по тогдашним правилам. Был и огород, и сад, и грибы в лесу за калиткой.
На участке росла елка, которая выросла вместе с детьми и у которой они водили хоровод на зимних каникулах, встречая Новый год  тесно, но уютно устраиваясь на маленькой кухне, греясь у раскрасневшейся и трескучей печи.
             С наступлением изменений в стране потихоньку обустраивалась и дача. Но основные признаки старомосковской дачи оставались прежними. Удобства во дворе, а старый металлический рукомойник рядом с удобствами. Летний самодельный душ, в котором вода нагревалась от солнечного тепла. Прибавилась только еле текущая по трубе вода в кране на кухне, которая поступала из большого общего бака. И ещё дровяной титан в выстроенном небольшом помещении для такого горячего душа.
                Всё на этой даче напоминало о быте родителей Марины Александровны и Константина Михайловича и умиляло их души. Стирка в большом металлическом корыте, в котором они купали своих тогда только что рождённых детей. О пластмассовых тогда и не знали. Старенькая посуда, мебель, постель. Вещи и игрушки, которые дети не выбрасывали, потому что жалко, а на даче "пусть лежат". Всё навевало воспоминания.
– Вот этот костюмчик я связала сыночку. Смотри, Костя, тогда только училась вязать. Помнишь? Денег тогда было не очень, а вязали все. Вот меня сотрудница одна и научила. А как пригодилось? Помнишь, в перестройку? Ещё и на заказ вязала. Смотри, смотри, а это я дочке сшила платье. Какая она славная была… Куколка.
– Тебе бы всё тряпки. Лучше скажи своему сыну, чтобы машину навоза заказал. Картошку подкормить надо.
– Какая картошка, Костя? Какой навоз? Когда ты успокоишься, я тебя и похороню на этих грядках. Ты за калитку выходил? Кто сейчас картошку сажает. Да и вообще, кто сейчас с огорода питается? Дети нам привозят специально, чтобы ты на коленках не ползал по земле. Посадил зеленушку и ладно.
– Вот сама нитратами и питайся. А мой организм своего натурального требует.
– Господи, вокруг коттеджи понастроили, у всех газоны красивые, гамаки, качели. Старики уже из квартир московских не выезжают. Одни молодые на шашлыки приезжают. Отдыхают люди, понимаешь? А ты наших детей и внуков на огород загоняешь. То тебе полоть, то вскапывать.
– А у нас не коттедж, а дача. И на даче надо жить по дачному. Не разломаются.
            Такие диспуты старики проводили из года в год. А в этом году было не до диспутов. Заболел Константин Михайлович. Слёг. Как-то сразу с началом весны, утром не смог встать с постели. И умирать не собирался, но и встать не мог. Приглашённый врач, прослушав и осмотрев его, констатировал: – Ну, что вы хотите? Возраст. Потихоньку, полегоньку до балкончика ещё поживёт.
              Но первым вопросом у Константина Михайловича к жене после ухода врача был:
– А как же дача?
– Ну, какая дача, соломенная твоя голова. По квартире еле передвигается, а ему дачу подавай. Продавать её надо. Сыну ипотеку платить нечем, лучше ему помочь.
– А как они без дачи будут? – искренне удивился он.
– Внуки много приезжают? Все по югам да по заграничным курортам. Нужна им твоя дача. А так сын хоть от кредита избавится.
               Она не ожидала, что после нескольких дней уговоров он всё же скупо, но согласится на продажу.
– Только у меня одно условие. Найдёте покупателя, отвезёте меня попрощаться с дачей.
Сын, поблагодарив отца, выложил объявление с фотографиями дома и участка на какой-то сайт. Купил отцу кресло с электрическим приводом, чтобы он мог выезжать на прогулки. Но все понимали, что ему осталось недолго кататься по пыльной московской аллее. Заскучал отец. Потерял интерес к жизни.
Но вот покупатель нашёлся. Цену, конечно, он сбил, сказав, что платит не за дом и даже не за участок.
– Вы должны понять, что все постройки пойдут под снос, огород под трактор. Здесь будет коттедж с гаражом, на месте огорода бассейн, зелёная лужайка. Всё как полагается.
          Покупатель даже оставил залог, которым сын сразу оплатил очередной платёж в банке. Он скрыл от отца будущее его участка и повёз его и мать, как обещал, прощаться с дачей.
– Я помогу запаковать вещи, какие тебе надо забрать, а папа заодно простится со своими грядками, – сказал он, усаживая родителей в автомобиль.
Пока мать возилась в доме, охая и ахая, перебирая вещи, а отец ездил по участку, глядя на пустые грядки, сын прилёг в гамак и, разомлев на весеннем солнце, заулыбался, то ли задремал от ласкающих лицо тёплых лучей, то ли от бередящих душу воспоминаний.
Ему вспомнилась рыбалка, на которой пришлось ловить отцу не рыбу, а его маленького непоседу, который, поскользнувшись, угодил, не умея плавать, в пруд. Ну и нагоняй им обоим устроила тогда ещё молодая мама! Вечерние посиделки за чаем из большого самовара, доставшегося отцу от его деда, который надо было разжигать обязательно сапогом. Как его отец заставлял чистить этот пузатый агрегат до блеска, как они искали и подбирали нужный кожаный сапог. Но каким же вкусным был этот чай! С хрустящими сушками, свежим, сваренным мамой клубничным, малиновым вареньем. А ночные побеги через окно, чтобы покататься на коне без седла, взятом на чудом уцелевшей конюшне, заплатив сторожу - доходяге рубль мелочью. Мелочью, потому что каждый из ребят приносил столько, сколько можно было выпросить у родителей на мороженое в магазине соседней деревни.
Прислушавшись, он не услышал жужжания отцовского кресла. Не двигала коробками мама в доме. Сын встал с гамака и подошёл к крыльцу, у которого должен был сидеть отец. Кресло было пустым. Он оглянулся на сад и увидел отца.
Он стоял у старой яблони, такой же старой, как и сам. Обняв её, он прислонил седую голову к стволу яблони и беззвучно плакал. Слёзы тихо стекали по его щекам и падали на одну из веток раскидистого дерева. Казалось, что прощаясь, они плакали вместе.
               Сын подошёл к отцу и обнял его. Посмотрев на дом, в окне он увидел стоящую и глядевшую на мужа мать. В руках она держала мягкого мишку игрушку, которую когда-то ему купили родители и по её щекам тоже текли слёзы.
             Горло сына сковала спазма. Он приложил голову отца к своей груди  и сдавленным голосом сказал:
– Всё, отец, дача не продаётся. Собирайтесь, на следующие выходные я вас перевезу сюда.
– Нет, сынок, тебе надо ипотеку выкупить, а мы уже…– тихо бормотал отец.
– Папа, не переживай. Всё будет в порядке. И ипотеку выкупим, и дачу для правнуков оставим. Где они встретят новый год с такой ёлкой, как наша? Пусть и у них будет дача и детство, какое было у нас.