гл. 1-11. Прекрасной юности восход

ВОСЕМЬ КРУГОВ БЫТИЯ
или Жизнь Ивана Булатова

Семейный роман-эпопея

Книга 1. ТЕПЛО ПОД КРЫЛОМ КУКУШКИ
или Злые усмешки судьбы

Глава 11. ПРЕКРАСНОЙ ЮНОСТИ ВОСХОД

Как могут боком выйти чужие огурцы. – Смертельный номер в мешке. – Конец КатрАновой кабалы.– Несчастный меринок и хитрости национальной борьбы. – Матёрный закусь пеплом. – Молодёжные забавы и случай с коноплёй. – «Я-то с Маней хочу, а вы себе как хотите!».

*   *   *
Однажды летом Дрюню Коконова послали пасти коней вместо брата его Лёвы, бывшего с ними в ночном. Как всегда строгая в быту Антонина собрала в котомку еду для сына на целый день, и тот пошёл на луг. Но вскоре дорогу ему перешли взрослые парни, которых Дрюня сильно раздосадовал из-за постоянных кривляний и обзываний. Причём, свои пакости он делал издалека, и сорванца никак не удавалось поймать для разборки и наказания. А тут в пути подросток, видимо, задумался о чём-то своём и не заметил, что его вдруг обступили парубки.

Как вкопанный, остановился нахалёнок и похолодел от властной команды Павлика Верховых:
 - Стой! Разговор есть.
Павлик стоял прямо перед Дрюней – злой, высокий и плотный, и победоносно ухмылялся. Справа встал Костя Жеребкин, слева возвышался кряжистый Петька Владимиров, а сзади подпирали Яшка Петренко и Васька Быковский. Влип Дрюня очень крепко и вмиг понял, что из такого плотного окружения ему не вырваться. К тому же, все пятеро парней были старше него на несколько лет и значительно сильнее. И бегали они тоже быстрее подростка, от таких преследователей не убежишь.

- Ну, и какой я тебе Пусик-Павлусик? – приступил Павлик к допросу и сильно ткнул Дрюню в левое плечо.
- А я с каких пор и почему стал драной костью? – так же ядовито спросил Жеребкин и от души кулаком врезал Дрюне подзатыльник.

Тот даже пригнулся от неожиданности и боли. Но это не остановило мстителей. От Петьки он получил за Петушка, от Яшки за Ромашку, а от Васьки за Муську. Как только Дрюня что-то вякнул в ответ, тут же началась яростная разборка, хотя получилась она довольно короткой. Парни хорошенько отдубасили прозываку и отобрали у него котомку с едой.

К слову будь сказано, с начала тридцатых годов в Бессарабии стало негусто с едой. Да и во всем мире в это время люди тяжело переживали период Великой экономической депрессии. Коснулась она и Румынии, в состав которой в то время входила Бессарабия. И никакая плоештская нефть не смогла отвести от страны обнищание и разорение народа.

О депрессии этой проклятой в селе не знали, но последствия её на своей шкуре в каждой семье хорошо почувствовали: жить стало очень туго. Но раздосадованные парни наказали Дрюню и котомку отняли у него всё же только из-за его вредности, а не для того, чтобы едой поживиться.

Побитый Дрюня пришёл на пастбище, где сменил Лёву. И первым делом спросил у брата:
- У тебя осталось чего-нибудь поесть?
Лёва удивлённо вскинул глаза: мол, ты же только из дому. На что Дрюня сказал:
- Да дома забыл я котомку, дома. А мама меня на целый день отправила к лошадям, чтобы завтра на весь день поехать в Залесье кукурузу и подсолнухи тяпать.
От такой новости страдавший ленцой Лёва скривился, как от зубной боли. Но еды у него не оставалось, поскольку крепыш никогда не испытывал недостатка аппетита и не страдал из-за его отсутствия.

Примерно в полдень Дрюня начал испытывать жестокое желание поесть. Но стоически терпел голод. Только к колодцу чаще бегал, чтобы воды попить и заглушить настойчивые призывы желудка заполнить его хоть чем-нибудь. Как назло, нигде поблизости не росли ни лебеда, ни просвирник, чтобы пожевать хоть траву эту.

До вечера было далеко, так что после полудня Дрюня не выдержал и забрался в огурцы, которые росли на огороде дядьки Макара Портнова, их соседа по дворам и родного брата Дрюниного отчима Потапа. Этот хоть не прибьёт насмерть, случись чего. А на другой участок белым днём Дрюня залезать побоялся: в то полуголодное время пойманного на воровстве чужака запросто могли прибить на месте преступления. Ведь Дрюня в селе прожил-то всего ничего, и далеко не все взрослые знали его в лицо. А тот, кто знал, уже успел невзлюбить зловредного пацана.

На свою беду голодный Дрюня перед своей вылазкой не посмотрел на дорогу из села. И, увлёкшись засовыванием огурцов за пазуху рубашки, не заметил, что как раз в это время дядя Макар по тропинке через Лысый Горб направлялся на огород собирать урожай. Тут-то он и поймал воришку. Низко склонившийся над огуречной ботвой Дрюня остолбенел, когда его крепко ухватили за шиворот рубашки.
- Ты что тут ищешь, негодник? – зло шипел Макар, споро выбирая огурцы из Дрюниной рубашки.
А тот с перепугу молчал, будто воды в рот набрал. Хорошо хоть, что от нежданной опасности в штаны не наделал.
- Огурцы понравились, да? – продолжал злиться дядя. – Так вот знай и впредь хорошенько запомни то, как сейчас я накормлю тебя, да ручки-ножки укорочу и попу ремнём хорошенько разглажу.

Вначале Макар от души потаскал Дрюню за волосы, а затем выпорол его ремнём по спине и пониже неё. Наподдавал сорванцу крепко, и тот, как всегда, орал кабаном диким. Сквозь слёзы кричал, что в огород полез потому, что дома его не кормят. А признаться в том, что за его насмешки парни отняли у него еду, было стыдно. Как же, как же! Он ведь всегда такой ловкий и проворный, а тут так глупо попался...
Сполна уняв свою злость, Макар отпустил воришку, наконец-то.

По возвращении с огорода всё ещё негодовавший родственник и сосед в одном лице попенял Антонине, чтобы впредь не морила сына голодом. И рассказал историю с Дрюниными похождениями по чужим огурцам.

О-о! Это надо было только знать крутой нрав Антонины, чтобы представить себе, до какой степени та взбеленилась!
- Мало драл ты его, Макар! Нужно было так вылупить его, чтобы ходить не мог, чтобы он еле уползал с огорода. Ну, ничего, вернётся этот негодяй домой, устрою я ему огурцы! Своей кровью солить их будет...
Увидев такую сильную ярость на лице молодой и, в общем-то, довольно интересной для мужского взгляда женщины, Макар озадачился таким крутым оборотом дел и начал успокаивать её:
- Да я не в большой претензии: не так уж и много огурцов он сорвал. И сам уже наказал его сполна...

Но на Антонину этот довод соседа не подействовал, и ярость в ней клокотала до вечера. Ни за что, ни про что от неё вдруг крепко досталось Грине. Расстроенный парнишка спрятался в сарае от мачехи подальше, чтобы втихаря похлюпать носом и пожалеть себя. Пару раз от обиды заходилась в слезах и более старшая Любка, которая в злости опрометчиво выкрикнула мачехе прямо в лицо:
- За что?!
Не ожидавшая такого наглого отпора Антонина даже опешила чуток, но тут же взяла себя в руки и властно упёрла руки в бока:
- Ты поговори ещё у меня!
Любка тут же развернулась и убежала в плаче, а Антонина пристально посмотрела вслед взрослеющей падчерице:
- Растёт девка, растёт... Та ещё штучка вырастает на мою голову, – сокрушённо покачала головой и пошла по своим делам: что-что, а порядок в доме, по хозяйству и в огороде любила наводить сама и своим домочадцам в этом деле спуску не давала.

Зато под вечер очень долго на этот раз «гуляло» мокрое полотенце по спине и попе злосчастного Дрюни! Под конец мамашиных побоев он совсем уже охрип от крика и лишь всхрюкивал, вздрагивая от очередного удара. Увидев такую беспощадную порку, Любка с Лёвой и Гриней перестали ухмыляться из-за расправы над зловрединой и застыли в оцепенении. Так же начавший сочувствовать сорванцу Потап тоже не стал вмешиваться в разборки жены с непослушным пасынком, поскольку из-за этого Антонина ещё сильнее злилась и принималась хлестать Дрюню и вовсе беспощадно. Еле отошла она от ярой своей злости и оставила в покое повалившегося на землю обессилевшего от боли и плача сына, при этом категорически отказывалась кормить беспутного воришку.

Но к ночи всё же сжалилась над ним, и дала сыну поесть. Ведь за целый день Дрюня был только голодным и трижды битым. Но, видимо, не раз перехлёстывала строгая мамаша в своих наказаниях, отчего на всю жизнь надломила здоровье младшему сыну-сорванцу. Впоследствии ставший пожилым человеком Киприан Фелицианович Коконов всегда выглядел длинным и худосочным, имел слабую и впалую грудь. Так что неразумные детские шалости не прошли для него даром...

*   *   *
Жизнь в деревне скупа событиями. Редко здесь происходит или случается что-нибудь из ряда вон выходящее, вроде пожара или падежа птицы-скотины. Дни тянутся в одних и тех же трудах да заботах – постоянных, однообразных и неизбежных. Ну, ладно, взрослые и пожилые люди безропотно терпят такой уклад. Они привыкли к монотонному ритму деревенского бытия и по-другому жить не умеют, из поколения в поколение тянут жёсткую крестьянскую лямку. А молодёжь, подростки и дети хотят развлечений, смеха, веселья. Вот и развлекают сами себя, как могут.

Следующая история приключилась в начале апреля 1937 года.

Под напористым весенним солнцем стало очень тепло, и земля быстро подсохла. Даже пар поднимался в местах, где сильно припекало. На крутых склонах Крокуса, где в прошлом году Ванька едва не попался на потраве вихровской кукурузы, издавна были общественные пастбища. Здесь всегда пасётся много коз, коров и лошадей. Много бывает также и ребят, присматривающих за скотиной.

Далеко ещё было до полудня, когда коров нужно гнать на дойку – кому домой, это кто поближе живёт, а кому – на толоку, которая находилась на околице хутора  Перепёлкин Хвостик. Там коровы напивались воды из Чулука, затем их доили, после чего животные ложилась отдыхать и пережёвывать свою жвачку.

От нечего делать ребята и девчата стали устраивать игры: то в жмурки играли, то приседали в круг-кружочек и на бегу подкидывали «синенький» платочек под зазевавшихся игроков, то ещё как-нибудь чудили. Вот и придумали скатываться с Крокуса в мешках.

Смельчаку полагалось сесть в мешок, горловину которого завязывали вокруг шеи так, что только одна голова торчала. Затем мешок клали на бок и толкали вниз по склону. Бывало так, что «живое колесо» раскатывалось очень сильно. Тогда только голову береги! Ну, а коленки и попка всё это выдержат. Зато смешно и весело было смотреть, как перекатывается мешок, а в нём беспомощно визжит очередной искатель приключений.

Потом шалуны придумали более серьёзное испытание: чтобы смельчака, желающего скатиться с холма, завязывали в мешке вместе с головой, и чтобы он так и катился через голову. Девчонки отказались сразу и категорически. А ребята стали подзуживать друг друга: «Ну что, тебе страшно, да?».

И всё же нашлись несколько отчаянных храбрецов, рискнувших испытать свою храбрость. В их числе был и без малого пятнадцатилетний Ванька Булатов. Он первым полез с головой в мешок. Его завязали, положили набок и подтолкнули вниз. Страшновато было катиться в темноте, и довольно чувствительными были удары о землю. Ведь в мешке ничего не видно, и подстраховаться никак нельзя, но терпеть можно было.

Но когда мешок начал слишком быстро катиться, Ванька сильно напружинил спину, оттопырил коленки и локти, из-за чего несколько раз больно ударился. Но начавший переваливаться мешок стал замедлять движение и вот перевернулся в последний раз. Ребята подбежали и развязали мешок. А Ванька, стараясь не морщиться от боли, вылез и теперь настоящим гоголем ходил от похвалы девчат, мол, какой же он молодец!

Петьку Булатова тоже завязали в мешок. Но с другим условием: катиться не с боку на бок, а через голову. Мол, кому не страшно именно так скатиться с Крокуса, тот самый настоящий герой. Крепенький телом и смелый по натуре Петька посомневался было вначале, но согласился на подзуживания и уговоры, залез в мешок и присел на корточки. Его плотно увязали и подтолкнули с холма.

Мешок со своей жертвой быстро покатился вниз. И чем дальше, тем быстрей! Петька был не только на год старше, но и крупнее Ваньки, и ему в мешке было тесновато. Поэтому он не смог вовремя затормозить вращение мешка, и теперь от боли и страха стал орать, как недорезанный поросёнок. А все хохочут, им весело! Но мешок вскоре так сильно раскатился, что на неровностях подпрыгивал примерно на метр от земли. И, что было хуже всего, он со всё возрастающей скоростью нёсся вниз к огородам. А там растут толстые деревья! И если мешок ударится о них, то Петька разобьётся насмерть! Все вмиг перестали смеяться, перепугались, побежали вниз следом за мешком и при этом орали, как оглашенные:
- Ловите мешок! Там Петька! Ловите мешок!

Да куда там – «ловите», если им и близко не догнать его! Хорошо, что в это время на верхнем краю своего огорода сидели и перекусывали двое парней. Они кинулись на перехват и чудом поймали неуправляемый мешок. Развязали его, и Петька кое-как вылез наружу. Он очень сильно, до крови, разбил голову. Вся спина, локти и колени тоже были в ссадинах, некоторые ранки кровоточили...

Когда перепуганные ребята и девчата подбежали и увидели на его лице кровь, никому уже не было смешно. Наоборот, все ещё сильнее перепугались и больше таких глупостей не делали. Зато весь израненный Петька Булатов до конца дня ходил в героях: все очень сильно уважали его и жалели...

*   *   *
Ещё с прошлогодней Троицы Гавуня Катрановский на недельку-другую, а то и на месяц, начал отправлять своего подопечного, четырнадцатилетнего Ваньку Булатова, батрачить у зажиточных людей, чтобы «приёмыш» зарабатывал себе на еду и одежду. Тратиться на его содержание Катран не собирался.
- Хватит объедать моё семейство, – сказал в напутствие «разлюбезный» дядя.
Но навсегда из дому не отпускал своего подопечного племянника. И во время больших работ в поле в обязательном порядке призывал сироту на прополку, сенокос или уборку урожая.

На заработках Ваньке стало намного легче жить, чем у жадного Катрана, где он спал чуть ли в собачьей конуре, а из половинки высушенной тыквы доедал объедки с хозяйского стола. Так что во время интенсивного роста в переходный период юноша раздался в плечах и значительно окреп в основном за счёт прикорма на стороне. Особенно хорошо ему было, когда он по найму работал в Петровке.

В Михайловке ему тоже очень сильно нравилось работать у Булатовых – либо у дяди Николая или у дяди Игната. Здесь его всегда очень хорошо принимали и кормили, как родного сына. Но денежки зарабатывать он любил у Кирьяна Петренки, Василька Атаманова, Михася Байбакова или у других зажиточных хозяев. За быстро и прилежно выполненную работу они всегда хорошо платили. Да и другие хозяева не обижали – Быковские, Портновы, Сидоровы, Соколовы... Но эти семьи были большими, жили они поскромнее, поэтому и наёмным работникам платили меньше. Но хорошо, хоть в еде никогда не жадничали, вот и ладно, и за то спасибо.

А недавно на сенокосе в Горотопе пятнадцатилетний Ванька, который ростом почти сравнявшийся с жилистым Гавуней, чуть ли не до смертельного для себя исхода рассорился со своим прижимистым и вспыльчивым опекуном. И началось всё из-за сущего пустяка, когда вершившему стог и утаптывавшему сено подростку надоели постоянные придирки зловредного дяди, что работает медленно и абы как.

Разозлился Ванька, соскользнул со стога, отшвырнул вилы в сторону и зло бросил опешившему Катрану прямо в лицо:
- Не нравится моя работа?! Вот сами и топчите своё сено!

Ага! Да как бы не так вышло, чтобы всё это сошло ему с рук! Ведь заартачился он не перед кем-нибудь, а перед самим Катраном. И тот вмиг взбеленился от такого наглого неповиновения! Рассерженный Ванька едва успел повернуться и сделать шаг, чтобы уйти прочь, как тут же был сбит с ног сильнейшим ударом в затылок. Не ожидая удара со спины, он упал и, наверное, на какое-то время потерял сознание. А Катран немедля схватил его за волосы и волоком потащил к телеге, где схватил сложенные вчетверо вожжи. На Ванькину беду они были влажными после вчерашнего дождя...

Озверевший Гавуня бил подростка так тяжко, что в груди у давно переставшего сопротивляться паренька всё гудело, как в барабане. Ванька даже дёргаться перестал, потому что снова впал в беспамятство – теперь уже от боли. И прибил бы его насмерть «предобрый» опекун, если бы работавшие по соседству люди не подбежали, чтобы спасти сироту. Три бабы вцепились за руки Гавуни и буквально повисли на истязателе, а их мужья вырвали из рук вожжи. И пока один кое-как они утихомирил осатаневшего соседа, двое увели пацана к себе. Но разъярённый Катран всё порывался освободиться и яро орал вдогонку своему едва передвигавшему ноги строптивому прикормышу:
- Чтобы ноги твоей во дворе у меня больше не было! Убью гадёныша! Ты моё слово знаешь!..

Помутнённым от зверского избиения взглядом Ванька едва различил, как к нему подбежал дядя Игнат – не верящий, страшенный и бледнющий. Лицо перекошенное, расширившиеся глаза полыхают гневом. Как только крикнули ему люди добрые, что Гавуня смертным боем убивает Ваньку, он тотчас бросил всё как есть и помчался спасать племянника. Увидел его избитого и едва живого – так и свет тут же перевернулся в его глазах. Вмиг выхватил у ближней бабы вилы и метнулся к извергу:
- Убью, гада!.. Заколю Катрана проклятого!.. Закончились дни твои, погань!..

Мужики кинулись следом, но не смогли догнать: Игнат нёсся, как ураган, одурманенный фурией возмездия. А за убийство его ведь посадят! И кто тогда будет содержать Игнатову семью из троих сыновей? Брат Николай? Но у него и своя семья немаленькая, а после сегодняшнего происшествия с Гавуней ему нужно будет ещё и Ваньку-сироту на ноги поднимать...

Но в тот момент Игнат Булатов совершенно не думал о таких тяжких последствиях, настолько сильно глаза его застилала ярость и жажда расправы над проклятым супостатом. Да разве он человек? Нет, он – звериная нелюдь!

Катран как увидел несущегося к нему бешеного Булатова с вилами в руке, вскочил на свой возок, благо кони не были распряжены, и понёсся вниз по склону, безжалостно нахлёстывая лошадей так, что возок всеми колёсами подскакивал на пригорках и перепадах рельефа. Только в самом низу, уже возле колодца, оглянулся и успокоился, убедившись, что погони нет. Но к сену своему не стал возвращаться, побоялся горячей Игнатовой мести.

Неспешно напоил лошадей, больше для того медлил, чтобы самому успокоиться, и в село поехал уже важно, будто ни в чём не бывало. Гавуня прекрасно знал, что в своей ярости Игнат Булатов бывает неукротим. И был уверен, что этот бешеный родственник за просто так не спустит на тормозах такое зверское истязание над племянником. Да ещё припомнит и про Гавунин обман в связи с опекунством над Ванькой.

Ванька слабо заулыбался при виде Катранова бегства. А вот на то, чтобы поблагодарить родненького дядю Игната, сил у него уже не хватило. Начал было говорить что-то, да слезами захлебнулся, от боли в груди содрогнулся всем телом и зашёлся в кашле. В это время Петька с Гришкой за руки и плечи с двух сторон поддерживали жестоко побитого брата. А дядя трясущийся рукой всё по плечу гладил племянника и что-то говорил мстительное, утешая Ваньку. Но при этом он больше себя успокаивал, наверное, чем племянника.

Затем Ванька пластом лежал на сене в повозке, пока его потихоньку везли домой. И благодарил бога за то, что дядя у него такой настоящий, такой родной. Как озверел он после Катранова издевательства! Сам себя не помнил, что творил. В таком состоянии он точно заколол бы Гавуню, если бы тот не успел удрать. И как хорошо, что всё же не заколол, а то в тюрьме сидел бы из-за негодяя.

Ванька так и сказал об этом дяде. А тот хмуро выслушал и так же хмуро ответил:
- Да не заколол бы я его насмерть, не бойся. Хотел плечо ему повредить, проткнуть его вилами так, чтобы никогда больше не мог поднять руку на чужих детей.

Так сильно пострадавшего племянника Игнат отвез к себе, где над ним тотчас захлопотала тётка Степанида – со слезами и причитаниями вперемешку с проклятиями в адрес Катрана. Хорошо, что у неё про запас всегда были лечебные мази, в том числе на гусином и барсучьем жиру, а также заготовленные полезные травы и их настойки.

Вечером Ваньку проведали Валька Булатова с дядей Николаем и тётей Марией. При виде своего бледно-синего бывшего подопечного Николай даже зубами заскрипел, а тётя Мария вместе с тётей Степанидой чуть в сторонке принялись рассказывать-выслушивать да плакать и последними словами поносить злыдня за его жестокость и издевательство над сиротой.

А сердобольная Валька не отходила от братика, присела рядышком и, как ни крепилась, но заревела в голос. Сквозь слёзы посматривала на Ваньку, по руке его гладила и взахлёб всё повторяла со слезами: «Как так можно?.. Разве так можно?..». А Ванька вроде бы недовольно морщился, но не столько из-за слёз и жалости своей милой сестрёнки, сколько из-за собственной слабости и вообще... Ну, не мог он переносить женские слёзы, а слабость свою показать было неприятно, ведь и самому от слезинок тоже было никак не удержаться, как ни смаргивай их.

А суровый и от злости на Катрана всё ещё пребывающий не самим собой Петька в это время неприкаянно ходил по двору. И вроде бы что-то делал, но никак не мог сообразить, что нужно сделать. Ходил, скрипел зубами, накрепко запоминая злодеяние Катрана, и ярился от злости. Время от времени сам себя крепко ударял кулаком в ладонь и клялся отомстить этому зверюге за Ваньку.

Гришка тоже почти не отходил от брата. Огромными своими синими глазами смотрел так ласково, будто обнимал ими. И за всё это время его такие красивые щёки ни разу не зацвели знаменитыми его маками: после истории в Горотопе всё ещё были они бледнее белой стены. И все малейшие пожелания больного тут же бежал исполнять... Добрый и жалостливый он, Гришка-братишка, и сердце у него очень большое.

Младший из Игнатовых сыновей Ванька-культяпка тоже подолгу сидел рядом: присаживался, насупившись молчаливо, и всё пыхтел, всё носом шмыгал. И по ожесточённому лицу подростка-инвалида хорошо было видно, что будь на то его сила, своей культяпкой он в клочья изодрал бы этого Катрана лютого...

*   *   *
Молодой организм имеет способность быстро восстанавливаться, вот и Ванька легко справлялся с последствиями тяжких побоев своего «заботливого» опекуна.
Первую неделю сирота выхаживался у своих близких родственников – у тётки Степаниды и дяди Игната, поскольку был очень слаб, ведь три дня даже мочой с кровью ходил по нужде. Наверное, всё-таки отбил Катран ему почки. Милая тётя разными отварами трав заботливо поила, барсучьим и гусиным жиром спину и грудь натирала – вот и полегчало.

А всю следующую неделю Ванька провёл в доме дяди Николая на долечивании. При неустанной заботе тёти Марии и ласковом внимании всех троих старших сестёр он быстро встал на ноги. Но и впоследствии некоторое время не мог поднимать тяжести на плечо, потому что от натуги в груди начинало очень сильно болеть, а в спину вообще будто кто-то гвозди заколачивал...

После этого происшествия Катран долго сторонился братьев Булатовых, всё кары их опасался. Ведь из-за нелюдимого и заносчивого своего характера до сих пор он практически одиноким лешаком жил в селе: не принимали его михайловцы за своего. Зато недоброжелателей у Гавуни было довольно много.

А крепко избитого Ваньку происшествие это привело к лучшей доле: закончилась для него Катранова кабала. Однако, странным показалось ему это дело. Ведь в своё время за потраву бахчи Дергуновых даже жандарма вызывали. А такое жестокое избиение его, сироты, взрослым человеком, тем более, его опекуном, осталось без внимания властей и соответствующего наказания злодея. Неужели королевская власть оценивает арбузы дороже, чем человеческую жизнь?

Но не знал больной подросток, что на следующий же день после происшествия на сенокосе беременная пятым ребёнком зарёванная Милана, перепуганная публичными угрозами Игната засадить её мужа-изверга в тюрьму, перехватила на дороге свояченицу. Распухшая от слёз красавица-полячка, преломив свою гордыню, с мольбами всучила-таки Степаниде деньги на лечение Ваньки. Как та ни отпиралась вначале, возмущённая и злодейством Гавуни, и подлой попыткой Катрановских откупиться от наказания, но всё же сжалилась над Миланой и её детьми. Вот поэтому Булатовы и не стали вызывать жандарма – не на большие деньги позарились, а проявили милосердие к детям.

Да и бог им судья – и Катрановским, и Булатовым. Ванька их не осуждал. Не станем и мы тоже обсуждать непростые эти события, их последствия и сложные людские взаимоотношения в те годы. Сама жизнь тогда была трудной и запутанной...

Впоследствии ещё три года, вплоть до своего совершеннолетия, Ванька работал по найму то в Михайловке, то в Петровке. Батрачил подённым или сезонным работником, рассчитывая в основном на прокорм и место для проживания. А своим родным дядьям Николаю и Игнату помогал как родственник, и ни о каких деньгах от них даже слышать не хотел, даже возмущался и обижался, мол, что его воспринимают за чужого.

Не соглашался он также пожить и в семье дяди Николая, как это было раньше. Тот несколько раз не столько предлагал даже, сколько просил племянника об этом и обижался из-за его отказов. И дяде Игнату в такой же просьбе тоже отказал, несмотря на то, что юноше очень хотелось почаще видеться с Петькой и Гришкой, да хоть бы и каждый день. Но настоял на своём:
- Не обижайтесь на меня, добрый Вы мой дядя. Но не могу же я всё время рассчитывать только на вашу помощь. Я взрослею, поэтому хочу попробовать сам на ноги встать, чтобы потом крепко на них держаться.

Игнат одобрил эти намерения, конечно, хотя и сожалел из-за отказа племянника. Он ведь прекрасно видел, как искренно его сыновья радуются при встрече с Ванькой, будто они – братья родные. А упрямый юноша не понимал тогда, что оба его дяди предлагали ему помощь, стол и кров из сострадания и для облегчения сиротской его доли. «Но раз Ванька так настойчиво на своём настаивает, то пусть будет всё по его желанию и разумению. А мы с Николаем всегда поддержим его при случае», – так в итоге рассудил и поступил Игнат.

После конфликта с Катраном Ванька больше никогда не бывал битым. А за три года своей наймитской жизни на заработках он даже смог приодеться, так что на воскресные молодёжные гуляния теперь мог даже кое-каким франтом выходить.

*   *   *
У петровского дяди Юзи Борщевского, на которого в ту пору батрачил Ванька, был молодой и спокойный меринок, весивший не более двухсот килограммов. Добросовестный и старательный юноша ухаживал за хозяйской скотиной, в том числе и за меринком. Не раз купал его, чистил шерсть, натирал соломой хребет и холку, водил его для ночного выпаса стреноженным или на привязи, чистил навоз в стойле, поил, кормил, запрягал-выпрягал. То есть, делал всё, что считал нужным сделать кроме того, что ему хозяин поручал.

Как-то ранней весной во время вспашки хозяйского поля Ванька шутки ради подлез под брюхо меринка, обхватив руками его за задние и передние ноги, после чего легко поднял молодого коника, удерживая на плечах. Неожиданно потерявшее опору и растерявшееся животное даже не брыкалось. А Ванька пронес его по полю метров десять до пахоты и повалил на мягкую землю. Конёк попытался удержаться на ногах, но не смог, поскольку ноги его провалились в пахоту, из-за чего он повалился на бок. Молодой силач с хозяином рассмеялись, а меринку хоть бы что от этой проделки: встал, отряхнулся и посмотрел на Ваньку, как на чудака.

Бедный коник! Не раз ещё испытал он на себе эту процедуру. Правда, происходило это только тогда, когда хозяин не видел. Потому что Юзя, подивившись Ванькиной силе и посмеявшись над его чудачеством, запретил таскать и бросать коня, чтобы не повредить ему ноги или отбить что-нибудь в груди или животе.

*   *   *
Развлечений в Петровке, как и в Михайловке, тоже было маловато. Поэтому по воскресным дням после службы в Копанской церкви петровская молодёжь и взрослые при хорошей погоде собирались на большом лугу посредине села, чтобы отдохнуть – пошутить, как говорили в народе. Такой способ развлечения в ту пору, за тридцать лет до первых телевизоров в Михайловке, был распространённым явлением в Бессарабии.

Обычно девичьи гуляния и песнопения переходили в состязания парней, и начинались соревнования по национальному виду борьбы – молдавской трынте на поясах. Борцы раздевались до пояса и туго подпоясывались кушаками. Бороться можно было, только держась за пояс соперника, и стараться бросить его на спину. При этом, если борец раньше времени снимает руки с пояса, он считаться проигравшим, даже если уложил соперника на лопатки. Или если борец плохо завязал свой пояс, и тот развязался во время поединка, то такой борец тоже проигрывал.
Правила были простые, но жёсткие.

В ходе борьбы главным для Ваньки было слегка оторвать соперника от земли, каким бы тяжелым тот ни был. Затем он медленно-медленно начинал опускал его так, чтобы тот лишь пальцами ног едва начал касаться земли. Безуспешно сопротивляющийся перед этим соперник начинал ещё сильнее дёргаться, пытаясь обрести почву под ногами. И в этот миг Ванька резко опускал его на землю, тут же толкая плечом и наваливаясь на него всем своим весом. У бедняги ноги взмывали вверх, а Ваньке оставалось только, крепко держась за пояс, упасть на поверженного соперника.

Так михайловский борец неизменно добивался победы, в том числе над значительно более сильными и тяжёлыми парнями. Все зрители хохотали и удивлялись такому удивительному способу борьбы. Но парни, ранее уже испытавшие на себе фирменный приём Ваньки Булатова, всё равно не могли удержаться на ногах, настолько стремительно замедленные действия менялись на внезапный напор...

*   *   *
За последние два года своей жизни в Михайловке сильно подросший Дрюня Коконов стал почти парубком, высоким и жилистым: ему пошёл уже восемнадцатый год. И как-то в конце августа, а погода в том году долго стояла отменно сухая и жаркая, по поручению матери он через двор нёс большую деревянную бадью, полную молочной сыворотки. Собралась она после того, как Антонина отваривала и процеживала свернувшееся после сычужной заправки овечье молоко, чтобы приготовить брынзу. Сыворотка шла на откорм поросят и подсвинков.

Нести широкую и тяжёлую бадью было очень неудобно. Поэтому согнувшийся знаком вопроса Дрюня, опасавшийся пролить сыворотку, за что непременно получил бы взбучку от матери, потихоньку шёл и поругивался матом. Мол, как достала его эта грязная и нудная работа.

Антонина услышала эту непотребную ругань и разозлилась на сына. Сама она была из семьи верующих баптистов, веровала сама, и в Михайловской общине верующих категорически запрещалось сквернословить, курить и пить вино-водку. А всем уже очень хорошо известно, что гнев Антонины вспыхивал быстрее, чем ружейный порох. Поскольку она как раз возилась возле устроенной во дворе летней печки и не нашла иного способа для незамедлительного наказания негодника, то схватила в кулак тёплого пепла и догнала Дрюню, поравнявшегося с углом сарая.

Дёрнув сквернословящего сына за рукав, мать закричала:
- Только попробуй пролить сыворотку! Только попробуй, поганец ты этакий!
А сама изо всей злости давай пихать ему пепел в рот и выговаривать:
- Вот тебе! Вот тебе! Хоть так тебе рот закрою – пеплом, чтобы впредь грязные слова из него не вылетали!
Набивала полный рот пепла юному матерщиннику и всё выговаривала ему:
- Будешь ещё ругаться? Будешь?!

А тот с бадьёй в руках только стоял смирно, мычал и головой мотылял. Ему ведь даже пошевелиться нельзя, чтобы сыворотку не пролить, а уже и продохнуть нечем. Только тогда Антонина отступилась от глупого сына, когда Дрюня согнулся, сильно раскашлялся и от этого плюхнул-таки часть сыворотки на землю.

Мать перехватила бадью и положила её на ближнюю лавку. В той же сыворотке тут же намочила первое попавшееся под руку полотенце и давай дубасить по спине всё ещё стоявшего согнутым в дугу и кашлявшего Киприана. От новой боли тот так и выгнулся, и ещё сильнее закашлялся, но, наконец-то, прочистил горло, согнулся и блеванул, после чего давай визжать по-своему – ну, Кабан Дикий, он и есть кабан.

Но очередной урок матери не надолго послужил ему. Никак не хотел поумнеть он, даже с возрастом, так и рос лодырем, вруном и матерщинником. Зато мнил себя очень умным! Он ведь закончил четыре класса румынской школы и считал себя грамотным человеком. К тому же, он намеревался продолжить своё обучение.

*   *   *
Учеба в Румынии начиналась в середине сентября. И вскоре после случая кормёжки пеплом своего непутёвого сына Антонина Коконова определила его в Кукурузенский сельскохозяйственный техникум, расположенный в соседнем уезде. Говорили, что раньше в нём учился знаменитый Григорий Котовский, впоследствии ставший знаменитым вором, а потом – легендарным красным командиром.

Вот и повезли Дрюню в Кукурузены. Но по дороге попали в сильную грозу. Всё в небесах грохотало просто оглушительно, вокруг сверкало совершенно ослепительно! Вода с неба полилась сплошным потоком. Казалось, будто настал-таки последний день света! Но, наверное, это сама природа кукурузенская плакала от того, что молодой Коконов приехал в эти края куролесить.

Хотя накануне в Михайловке была точно такая же гроза. Горянский ручей вздулся так сильно, что бурной водой смыло почти все мосты и много чего ещё унесло или заилило так, что его и не найти было. Большую беду наделала эта гроза и по другим сёлам и хуторам окрест. И по сильно разлившемуся в очередной раз Чулуку снова поплыли стожки сена, снопы кукурузы и камыша, утонувшая домашняя птица и скотина, а также всякий плавающий мусор...

Хозяева озадаченно зачесали затылки, ведь без моста через ручей ни со двора не выедешь, ни к себе домой не попадёшь. Как только спала вода, утопающие по колено в жидкой грязи люди выискивали по ручью свои столбы и жерди. Даже далеко вниз по речке шли в сторону Перепёловки в надежде найти своё унесённое бурным потоком добро. У кого-то из рачительных хозяев столбы и жерди были в запасе, кому-то пришлось рубить новые. А ту, у кого не было своего участка леса, покупал материал для моста, где и кто только мог это сделать...

Но недолго Киприан Коконов проучился в Кукурузенах. Уже на следующий год его исключили за неуспеваемость и пропуски занятий. Не помогли даже богатые подарки, которые Антонина усердно возила преподавателям.

Таким же безалаберным и безответственным оставался Дрюня даже после своей женитьбы, последовавшей вскоре после отчисления из техникума. Мать рассчитывала на то, что сын остепенится. Тот и старался всегда выглядеть культурным и важным. Даже в пожилом возрасте всегда был одет в цивильный городской костюм, гордо вышагивал по селу в шляпе и с резной тростью, будто барин какой. Но неискоренимым Дрюней быть так и не перестал.

*   *   *
Очередная сельская история произошла в апреле 1939 года. К тому времени семнадцатилетний Ванька Булатов стал уже довольно видным парнем. Недавно он впервые в своей жизни побывал даже шафером на свадьбе у Ваньки Сидорова, хорошего парня и тоже красавца хоть куда.

Сидоров очень рано женился, хотя был всего на год старше Булатова. Рос он в большой семье и сразу после женитьбы собирался выделиться, чтобы на своей земле работать на себя. Его отец вначале крепко обиделся на сумасбродного сына, не хотел ничего даже слышать о свадьбе и выделении сына. Но кое-как остыл и всё же благословил молодых. Свадьба была красивой и щедрой. К великому удивлению михайловцев, на ней даже обошлось без драки. А ведь подвыпившие Сидоровы весьма славились своим буйным поведением.

Так вот – об упомянутой очередной сельской истории.
В тот день выпасавшие скотину парни и девчата решили поиграть в «свадьбу». Нарвали цветов, нарядили жениха и невесту и разбились на две партии – на гостей со стороны жениха и гостей невесты. Стали друг к другу «в гости ходить», песни петь, шутить и целоваться, конечно. Шума, гама и смеха было море: развеселилась и разгулялась молодёжь на славу!

А, как всегда такое бывает во время продолжительного и шумного веселья, в это время произошла неприятность. Оставшиеся без присмотра стреноженные кони зашли в конопляник Василька Атаманова, где изрядно потравили, а ещё больше перетоптали молоденькую зелень. А тут и сам хозяин подъехал. Увидел непотребное дело с потравой, неприметно подобрался к «свадебному кортежу» и настоящим ястребом накинулся на беспечную молодёжь. Все кто куда бросились врассыпную. Одна Маняша Ромодановская замешкалась и попалась Васильку в лапы. Вот на ней он и отыгрался, выпуская свою злость: отодрал её ремнём безбожно!

Когда унявшийся Василько, наконец, оставил в покое свою ни в чём неповинную жертву и ушёл, все стали утишать зарёванную Маняшу. А потом решили сообща отмстить зловредному Атаманову. Всей гурьбой завели своих лошадей в конопляник и поводили их там за уздечки. И теперь уже по всему коноплянику, казалось, будто целая орда лошадей прошла.

Под вечер Василько увидел новую напасть на свою коноплю и едва ли волосы на голове не рвал от досады и злости. Считай, без пряжи и конопляных изделий на зиму остался. А виновных, несмотря на все его розыскные старания, так и не нашли. Никто из юных пастушков в тот день ничего такого не видел.

Но и на Маняшку свалить вину не удалось Атаманову: девушка пасла корову, а коноплю вытоптали кони. Более того, Василько имел ещё и большие неприятности с Маняшиным отцом Якимом за то, что наказал невинную девушку. Кое-как откупился Атаманов, чтобы дело не дошло до жандарма и мирового суда.

Впоследствии красавица Маняша Ромодановская вышла замуж за высокого, спокойного и очень справного в труде парня, Василия Быковского.
Но очень приятному этому событию предшествовала одна совершенно неприглядная история годичной давности. Серьёзная размолвка произошла между этим видным русоволосым парубком и будущим его тестем. Но во время той ссоры Василий даже не думал о грядущем родстве, потому что тогда ещё не дружил с Маняшей.

А в то лето на Музатецких лугах восемнадцатилетний парень, выглядевший ууже достаточно взрослым, хотел на телеге проехать на отцовскую делянку, которая находилась за пожнями Ромодановского. Яким приехал на сенокос незадолго перед Василием и готовился к страде. Увидев такую наглость, схватил лошадей Быковского под уздцы, не позволяя ехать через свою делянку. И крепко они стали ругаться:
- Отпусти лошадей, старик! – заорал рассерженный Василий.
- Не отпущу, нахал ты этакий! Ишь, чего надумал, негодяй: мою траву помять перед косовицей!
- Отпусти, а то кнутом получишь! – продолжал зло орать Василий.
- Только попробуй, сопляк! Да я тебе все руки-ноги повыдёргиваю. Вон за межу!

Но после этих слов взбешённый Василий изо всей своей молодецкой силы да с потягом кнутом поперёк спины огрел Якима, одетого в одну лишь рубаху. От неожиданности и боли тот отскочил от лошадей, завопил благим матом и будто ужом на земле скрутился. А молодой Быковский назло этому богатому выскочке гордо проехал по его сенокосной делянке.

Зато через год, когда Василий всё же надумал жениться на Мане Ромодановской, пришлось ему на шлюбе просить прощения у будущего тестя:
- Я же хотел тогда по-доброму разойтись, а Вы моих лошадей не отпускали. Вот и рассердился я. Ну, а теперь решайте, как знаете. Я-то с Маней хочу, а вы себе как хотите...

Вроде бы и покаялся Василий за ранее содеянное, но как же у него всё несуразно вышло! Сваты едва удержались от хохота, а Прохор Кайдановский при этом даже глаза выпучил от натуги. Потому что этот смешливый парень уже рот разинул для хохота, и едва успел закрыть его рукой, чтобы не засмеяться в голос. Неловко, некрасиво так поступать во время сватанья, где всё должно проходить чинно и скромно.

Ну, кое-как успокоились все и оправились от неловкости. А нахохлившийся Василий сидит, глазами хлопает и ничего не понимает, с чего бы это за его спиной такая возня и смешки среди сватов пошли. Но сватовство продолжилось своим ходом. И хочет или не хочет Яким заполучить такого зятя, это было неважно. Главным для него стало то, что любимая дочка млела от одного взгляда Василия.

Василий Быковский вырос в хорошей и крепкой семье. Вот по всему и выходило, что Василию с Маняшей под стать быть мужем и женой. Поэтому Яким после некоторых колебаний всё же дал согласие на свадьбу. Но перед тем, как благословить молодых, в знак примирения огрел будущего зятя кнутом. Он ещё на зарученье именно такое непременное условие выдвинул из-за великой обиды, причинённой будущим зятем.

И ведь каким молодцом оказался этот парень: мужественно вытерпел боль. Но во время экзекуции Василий всё же заскрипел зубами. Не от удара кнутом, конечно, хотя был он весьма чувствительным и был нанесён поделом. Куда больше расстроился жених, когда сообразил, из-за чего смешки сватов прокатились по дому после неловкого его высказывания о пожеланиях молодых.
Но после этой процедуры будущие зять с тестем раз и навсегда помирились, а впоследствии жили только мирно и дружно трудились.

Зато по селу долго ещё ходила вовсю разукрашенная доброхотами басня о сватовстве Василия Быковского. Мол, надо же было жениху заявить будущему тестю: «Мы с Маняшей очень хотим, а вот Вы ещё хотите этого же или уже не хотите, я не знаю! И чего вы хотите, тоже не знаю!». Это уже на улице после шлюба гогочущие  сваты таким образом, а то и ещё похуже перевирали слова бедного Василия, да всё потешались над пунцовым от стыда парнем, понявшим, наконец-то, какую глупость он невзначай отморозил.

И ведь теперь никому из этих остряков не объяснишь, что неловкий оборот слов у него получился из-за волнения и смятения: а вдруг Яким с позором откажет наглому обидчику в сватовстве?! И вот, поди же ты, теперь эти сваты-зубоскалы горазды посмеяться над ним. Да к тому же, назавтра ведь разнесут по селу бог весть какие небылицы. Особенно постарается чересчур языкастый Прошка Кайдановский. Этот уж если насочиняет, то такого, что только будь здоров!

Продолжение следует.