Вирт

 МОРФОЛОГИЯ  БРЕДА

   
    Поразительна  вот  эта,  незатейливая, но  такая назойливая женская природа… Она мне названивала три дня, от субботы до понедельника.  Но я не отвечал, давая этим понять, что слышу и вижу, и соображаю, кто звонит. Что между нами все кончено. Ведь можно было понять. Если я не выключаю сигнал, значит знаю. Я же не в отъезде или там, в реанимации, где телефоны отбирают и раздевают догола… Да, виноват. Доверился, вполне,  но вовремя вовремя, – одумался. Этот санкционный кризис, бойня-гражданка в соседней, вечно навеки дружной стране… Все-таки, когда уже достала, и деваться стало некуда, пришлось ответить, эсэмэской. Отстала, но прислала, на прощанье, подробное, что и как  во мне потеряла. Я и знал-то ее, всего-то, годика с два, и виделись мы лишь – раза три. Ее года, подошедшие к полтиннику,  вроде давали мне основание держать ту знакомую про «запас». Но дальше – больше. Она заговорила о бизнесе, совместном,  что так и осталось  в разговорах, но в основном напирала на веру и почитание заповедей, отчего я не отказывался, выслушивал, всегда внимательно,  ее сентенции, будто бы не понимая важности вечного учения, но она все напирала и напирала, и привезла даже один раз, когда напросилась ко мне летом на шашлыки (живу я за городом),  книги, подписанные когда-то, своим детям, взяв с меня  обещания их прочитать. Я все собирался те книги вернуть, но не получалось, появлялся в городе набегами, наспех, в неотложных делах и заботах, собирался в море и,  однако, позванивал, обещая  посетить, заскочить. И вот с трех встреч, она возомнила, что достаточно для доверия, и попросила большую сумму в долг. А условия нарастали, как снежный ком, аховые, впервые за последние 15 лет инфляция раскрутилась, как и прежде, полтора десятилетия назад, но ведь можно было предусмотреть, а она: набрала кредитов, как выплачивать. Бизнес наш, так и не начавшись, заглох…
     И вдруг я , бегая по инстанциям, в предотъездных, предотходных, хлопотах (работаю в море), и освободившись, наконец-то, от гнета ее звонков и сообщений, получил не  душевное облегчение, а тревожащую и неясную, наплывавшую приступами тоску и только в одну из полубессонных, беспокойных  ночей, вдруг ясно  и обнаженно вспомнил, и представил, передернувшись от омерзения, как был преследуем, долго и безнадежно, провально и беспощадно, другой женщиной, вдвое младшей, но такой ярой, настырной и непримиримой, что она пробирала меня аж до мороза, до безысходности и отчаянного желания от нее  избавиться, на что не было никаких моих истерзанных сил, а она все наседала и наседала, надоедала  и угнетала, прилипала своим скверным сосущим жалом, и пила… мою кровь… И только недавно  я узнал, о законах, ограждающих от преследований в этом злокозненном Интернете, что, можно, оказывается, как-то, ухватить обидчика, предупредить нападки, оградить от козней, разоблачить…
   Той осенью, суматошной для меня, бредовой, я метался между двух заочниц. После длительного, в семь месяцев рейса, с января по август, я наконец-то, прибыл домой и ожидал, с трепетом и волнением, одну из них, Аллу, с визитом к себе. Она жила в 12 часах езды на поезде,  я встретил ее, солнечным сентябрьским, начала месяца, утром, на перроне вокзала, повез к себе, переполняясь сладостным предвкушением сближения, получасом  на такси, но насытившись после, физически и чувственно, и присмотревшись въявь, с горечью в душе, и сожалением в сердце, обнаруживал неприемлемые для себя ее характера  и поведения, – черты. Но такова судьба страстотерпца-холостяка, не  иначе как через соитие проверять возможных спутниц по жизни, которые от тебя за сотни километров. Не ехать же им  для того, чтобы  «попить кофе»! Алла уехала, посеяв сомнения, а я решил съездить в город где учился, где узнал когда-то, в юности, сладость любви и разочарование надежд… Там меня ждала еще одна заочница – Лена… Но она оказалась еще хуже, чем Алла. Я, мучаясь  еще более и протерпев ее несколько дней, пока дождался поезда (билет купил заранее), в разочарованиях от нее – уехал.
    Уже светила мне учеба в Питере, уже сидел я на чемоданах, но вот свалилось это вирт-знакомство, из того же города, который  я только что покинул, и такое привлекательное, чарующее,  действительно красивое  и симпатичное, с газельими глазами азиатки, фото, и молодость ее, и задор,  и откровенность, что я не устоял… Возраст у ней, оказался не тот, а с вывертом, в сторону другую: не 37, а  на десять  лет моложе. Она подспудно, или специально,  искала себе возрастного мужчину… Это тоже  было необычно и на меня подействовало, ведь часто бывало наоборот, – женщины под пятьдесят  писали себе под сорок… Мне оставались свободными днями еще с неделю, и  я, подумав, что после двух-то  упущенных зайцев других пророчеств не  встречается, и только одно стучало в голове «а на третий раз… мы поймаем вас» и, прикинув все сроки, полетел опять в тот  город, снова, рассчитав, что успею еще и вернуться, и потом покатить спокойно, уже от дома, – в Петербург. Самолет  приземлился около девяти вечера, давно стемнело вокруг, но аэровокзал был освещен, и было тепло еще, не как у меня на севере, и бархатисто даже, маняще  шумели последние листочки над головой… В сутолоке встречающих она стояла, прильнув к решетчатому, будто тюремному, забору, обняв эти железные прутья, я сразу ее, в свете фонарей и огней, узнал и через секунды мы уже встретились,  обнялись и после  ожидали, в багажном зале, держась за руки и я отчего-то почувствовал давно не посещавшее меня ощущение родного и близкого человека рядом, радость  раскрепощения и откровения наконец-то обретенного счастья…

-1-

    Звали ее Лина, но не от привычных и встречающихся Эвелины или  Полины, а от не редкого в тех местах,  откуда она была родом, имени Павлина. Так еще называли девочек в тех затерянных деревнях окраин северной области, с далеких берегов разливистых рек.  Может, в честь одного из  героев  Гражданской войны  Павлина Виноградова,  от которого был назван главный проспект когда-то  в городе, где мы встретились, или от других каких-то причин… Отца Лина  лишилась  рано, она и не помнила, он погиб, провалившись пьяным на тракторе, под лед, а мать подолгу и часто болела, лежала в больницах, а Лину,  единственную внучку, слабенькую и недоедающую, воспитывала  и растила бабушка, недавно лишь только помершая, но дожившая до преклонных годов, очень статная, величественная, кряжистая, будто выточенная, смотревшая  на фото рядом с Линой,  нескладном, гадким утенком. Становилось после моих наведенных вопросов  неясно, почему она так стояла вот так, и чуть-чуть слегка, но  все же заметно, прихрамывала. А у нее оказался не леченный  с детства ,  да так и закостеневший, – подвывих бедра. Ступала носками внутрь и с этим можно было вполне бы мириться, было даже пикантно чуть, где-то проскальзывала жалость к ней, но вот сказанные ею пара слов, и скороговоркой о наследственной душевной болезни матери, – меня насторожили. Хотя она после, заподозрив неладное с моей стороны, всячески отрицала подобное и убеждала в полном порядке головы. Но  я  был не один раз свидетелем, невольным, ее разговора с матерью, которая  странно как-то предлагала прислать, две или три тысячи, для перевода денег, хотя сама Лина зарабатывала в десять раз больше. Я об этом догадался, да это было и понятно, – она работала менеджером офиса транспортной компании, –  собрала за полгода необходимую для покупки жилья сумму. Достаточно быстро и срочно, и вот в связи с чем. Прибилась случайно, по наводкам подружек, к  уже   возрастному мужику, лет за пятьдесят, проживающему в  одиночестве в двухкомнатной квартире в центре, но пьющему и деградирующему на глазах. И вот в начале лета он скончался, но  не скоропостижно, а проходив по поликлиникам с инсультом, без лечения и внимания врачей, месяц или полтора, и упав замертво на пороге одной из них, забившись в судорогах… Квартиру пришлось оставить,  налетевшим сразу же сыновьям, будто только и ждавших кончины папаши, а Лина, главный организатор похорон, с выделенной ею на них  немалой собственной суммой, и гражданская, но непризнанная жена, была вышвырнута. Но жилье ее  будущее, буквально в те же дни поминок, уже было куплено и оформлено. Комнатка, однако, была неудобная, в проходном коридоре, с общими умывальней, туалетом и плитой, и даже без холодильника и телевизора, но  специально купленном к моему приезду раскладным диваном.  Хозяйка уверяла, что все приобретется, не сразу, а также планировала соорудить,  в уголку, собственный санузел и оборудовать место для готовки. Энергии и предприимчивости ей было не занимать и верилось в ее планы – комната, действительно, была просторная,  метров в двадцать по площади, не меньше. Но главным украшением этого ее пристанища, естественно, являлся, в нагромождении гаджетов и ярлыков, с моим фотопортретом «на рабочем столе»,  светящийся  большой экран компа…  Постоянно действующий  интернет, в котором она  ориентировалась будто рыба в воде, постоянно выдавал информацию, сведения, находки и проч. Дело в том, что Лина обучалась, по второму, высшему образованию, после очного кульпросветучилища, уже полностью  на заочном, в Питере, с помощью Инета, по библиотечному делу, в институте Культуры. Ехать в далекий город она побоялась, да и не было особенных средств, пока что, у  начинающегося  менеджера, офиса, куда она пробилась, не без труда и протекций,  впереди подружек по училищу,  потянувших нудную и малооплачиваемую лямку библиотекарей. И вот за те, прошедшие   несколько лет, она, уже умелый пользователь,  при обучении в несколько лет, нахваталась навыков и знаний работы с компьютером, ухватила и сумела, стать  если не хакером, то уж близким к этому званию деятелем – точно. Все это я за три дня выяснил, разузнал, разобрался,  оценил, хоть и в горячечном состоянии обладании порывистого молодого тела, и решил, что теперь-то, мне действительно повезло; подвалила, наконец-то, удача, и я не зря сорвался, улетел, ухватил, – птицу счастья, - и обрел  преданную и доверчивую подругу, будущую, наверное, спутницу, по  жизни. И даже хромота ее, не сразу улавливаемая, мне казалась милой и, может даже, в будущем, вполне устранимой, подходящей под мой имидж защищать слабых и немощных, оберегать их.
    Провожание меня в обратную дорогу, на  вокзал поездов, получилось трогательным и эмоциональным. Он сидела,  буквально вцепившись в меня, в плацкарте, и не обращая внимания на соседей, лезла целоваться, отчего я смущенный, объяснялся потом со строго вида женщиной-попутчицей, что это моя жена и катился безостановочно, под перестук рельсов, обуреваемый, постепенно успокаившийся,  с оставшейся внутри,  теплотой и  сладостью… Я был доволен.

 -2-

  Учиться мне предстояло полтора месяца, и мы договорились, что она приедет ко мне в Питер, в ноябре, в короткий отпуск, подгадав свой день рождения. Однако уже через  неделю и дальше, в другую, я стал себя спрашивать, зачем  согласился, зачем позвал и втягивался в этот хомут,  омут отношений близких?  Наверное, не осознавал, что творил. А переживания по правильности выбора все больше и  сильней  меня напрягали. Я снимал комнату у одной хозяйки, домостроевского склада, и по вечерам  оставался наедине с собой, общался  по телефону и  сообщениями с Линой, и каждый раз поражался ее бесцеремонности, назойливости, и срывавшимися даже порой, откровенными  оскорблениями в мой адрес.  Я не понимал еще, что такова норма  и стиль отношений в нынешней  молодежной среде. Ведь все же она спохватывалась,  вовремя извинялась, каялась, когда это заходило слишком далеко, и это меня подкупало. Все-таки причины, смягчавшие меня, были немаловажны. Во-первых, она никогда не была в Петербурге, так же как ни в одном из столичных и больших городов. Во-вторых, – этот день ее рождения, не хотелось омрачать ей праздник, который она  намеревалась отметить  со мной. И, наконец, я ей был благодарен за те авиабилеты, которые она для меня достала, достаточно дешевые, заранее купленные, и не взяв с меня денег, на мою поездку  к родственникам, на скорбную годовщину, под Урал, откуда я  добрался поездом , прямо перед прибытием  туда же, ее, на тот же, – Ладожский вокзал.
    Номер в гостинице, в историческом центре, на улице Марата, я  снял заранее, и привез туда Лину,  встреченную мною на перроне, и ошалевшую от увиденного мегаполиса. Она переживала, как будет, впервые, спрыгивать с ленты эскалатора,  ахала на толпы людей на Невском в ночной час, восхищалась величественной  и теперь виденной  наяву, архитектурой. И опять она меня потрясла жаркой встречей, буквально повисла на шее, спрыгнув  с вагона, и чмокала беспрерывно, и я уже почти не отстранялся, от внимания окружающих, как раньше, потому что такое поведение здесь, тем более у поезда, было естественным.
  Все четыре дня ее пребывания я выкручивался, выкраивая время хоть на пару часов появиться на учебе в клинике ( я был врачом), а по вечерам  водил ее на концерты и представления. Но первый визит мы с ней сделали, на следующий послеполуденный день, на Смоленское кладбище, к мощам Ксении Петербургской. А через  день мы посетили Александро-Невскую Лавру. Эти почитания святых странно  действовали на меня, особенно легко отчего-то сочетающиеся  с ее скабрезностями и даже  изрыганиями слов ненорматива, в оценках ситуаций и окружающих людей,  что я только удивлялся ее противоречивой, но и цельной  одновременно, в отношении заложенной глубоко, веры и поклонения, натуре. 22 ноября, в день ее рождения, мы посетили концерт артистов оперетты, посидели в  близлежащем  от отеля джаз-кафе, и закончили  праздник уже за полночь, с крымским доброкачественным коньяком, и с оставшейся,  привезенной ею,  свежепосоленной семгой, из дома ( она перед приездом побывала у матери). Но самые сильные впечатления оставил… мой сайт. Она его зарегистрировала, создала. Разговор  о нем шел давно, еще с сентября, и вот, основной каркас, Лина завершила, – в то время, пока я был на занятиях, она пропадала в интернет-кафе. Туда меня и привела, в последний  перед отъездом вечер, открыла нужную страницу и я – обомлел… На меня смотрел, пусть не заполненный, пока что пустой, но мой, действительный  и настоящий, натуральный, собственноручный,  сайт… Я  был в потрясении, эмоциональном шоке, не один день. Это представлялось мне прорывом в моей стезе литератора, манило возможностями, открывало перспективы. Лина назавтра уехала, я вернулся к хозяйке,  стал готовиться к экзаменам. А в конце ноября, вписав очередную запись в сертификат, на следующие пять лет, с городом на Неве,–  расстался…

-3-

     Декабрь мы обговаривали  разделы, располагали их по логике, заполняли. Общаться придумали через более удобный «майл-агент», с мгновенными сообщениями. И странным образом я узрел однажды саму Лину, протягивающую мне руки  с экрана монитора,  будто вурдалак, смотрящую расширенными  глазами мне прямо в упор и снизу вверх, полную загадочности, колдовства, мистики. Мне становилось не по себе, когда я вспоминал то отражение. Это было мимолетно, случайно, но что-то недоброе, и какое-то   мрачное предзнаменование –  я предчувствовал.
   Прилетела она ко мне, опять по договоренности, 30-го декабря. Теперь она появилась, наконец,  в моей холостяцкой берлоге, однокомнатной квартирке, заваленной книгами,  с  галереей собранных маленьких икон и мини-картин, с диваном, тоже недавно  купленном, и расшатанной кроватью, притащенной еще от семейного разрушенного гнезда… Встретив и отметив Новый год вдвоем, мы сходили на следующий день к моему сыну и той же последующей ночью, не отдохнув, в сознании создания в цифровой вид большого количества размещаемого материала, – статей, заметок, фотографий, роликов, - работали  беспрерывно  и безостановочно,  почти  до утра. Чувствовалась ее тренировка бдения напролет, со студенческих времен, и  последовательность, упорство в законченности, завершении  трудов. В пятом часу я, утомившись, свалился, она продолжала клавиши терзать, «мышкою» – елозить…
    Проснулся я к полудню, и от кошмарного, душераздирающего крика. Оказалось, она влезла  в мою страницу  сайта знакомств и узрела там мои откровения с женщинами, причем были и совсем свежие, поздравления с праздниками… Лина обрушилась на меня со всем своим негодованием и злостью. Это были вселенские разборки! Она изрыгала на меня самые  обидные, самые гнусные ругательства. Их еще можно было стерпеть, я пытался все же оправдываться и объясняться, все таки она была моя гостья, сам виноват,  понятно, надо было  мне и самому,  уберечься, убрать эти чертовы сайты или хотя  бы поставить на них ключевой пароль, но она уже посылала на меня еще отъявленнее проклятия и такие оскорбительные и негодующие, что это уже было за пределом всяких приличий и рамок, и  слушать ее становилось невыносимо и невозможно, гибельно… и …  Я ее  –  в безотчетном порыве, в неконтролируемом исступлении  животной ярости –ударил!! По лицу!!!
   …Никогда, ни одного еще раза, я не  тронул не то, чтобы девушку, женщину, но и даже  мужика, или там молодого парня. Были, конечно, в детстве стычки. Получал сам иногда тумаки,  от  недругов, в отрочестве; в юности схватывался за честь свою, от штурмана одного из ледоколов, уже взрослым, попался на пьяные кулаки… Но вот чтобы так, этих  нежных созданий трогать, или разбираться с женами, бросивших меня не однажды «под танк», нет, такого не было…
     Лина притихла. Свернулась калачиком на диване, заскулила тихо, протяжно. Потом вдруг встала резко и, пройдя на кухню, вытащила из буфета почти что полную, только что начатую, бутылку коньяка, и влила ее  в себя, булькая и захлебываясь, почти всю. Я еле успел вырвать посудину из ее цепких рук. Потом она улеглась снова и минут через десять-пятнадцать снова  завела  свою песню, стала, уже криком и визгом, на высоких нотах, и   еще сильнее и оскорбительнее, меня  обзывать, уничижать, и как она сама часто повторяла – «гнобить». Я, так опешивший от своих решительных действий, еще не отошедший все-таки от них, все же пытался ее устыдить, урезонить, утешить, успокоить. Но она уже опять, еще сильнее распалялась,  и не могла остановиться… Уговорил ее  все же, через час, не меньше, поехать прямо сейчас в город, сдать  на поезд  билет, который  у нее был через три дня и  купить на   сегодняшний вечерний, отходящим  около 18-ти часов.  Мы поехали, билет был сдан, и в оставшееся время мы устроились в привокзальном кафе. Напряжение меня не отпускало и я, думая, что делаю правильно (легкий алкоголь!), легкомысленно заказал пива, для себя и для нее. Это и сыграло, по-видимому, роковую роль.  Лина отказалась уезжать, наотрез, и  пока я замешкался, в туалете, куда-то исчезла. Ее нигде не было видно. А времени до поезда оставалось с минут сорок, и они, эти минутки, стремительно убывали. Билет у меня был на руках и, чтобы не терять  денег  и времени, я пошел его сдавать. Но его, без подписи владельца билета, – не принимали! Пришлось  опять разыскивать эту «владелицу». Я уже сообразил, что у нее раскручивается, непредсказуемо и круто–  самый обыкновенный, элементарный, з а п о й. Скорее всего – запой. Все как-то сразу встало на свои места. И неконтролируемые действия, и немотивированная агрессия, и сквернословие постоянное… Я нашел ее у стойки  того  же, уже облюбованного нами кафе, ибо нигде в другом месте логически поразмыслив, ее бессмысленно было искать. Отругав подавальщиц, что те продают зелье пьяной, едва ворочавшей языком молодой женщине, я ее из кафе  утащил, надеясь еще билет все-таки сдать.  Оставалось до отхода десять  каких-то  минут и на поезд мы уже, - бежать через виадук, подниматься спускаться,– не успевали, а вот сдать, без потери процентов, было еще возможно... Такой вот парадокс. Впрочем, оказалось, сдать можно  было и после отхода, но за полцены. Билет вернуть мы успели, подпись свою она поставила…
    Крепчал серьезный мороз, градусов под тридцать. Такси поблизости где либо, или на стоянке, отсутствовали. Автобусы ходили очень редко. Внутрь  вокзала она идти не соглашалась, ее по-прежнему тянуло в кафе, и тут я опять, не выдержав, будто во сне, в запале, пригвоздив к стене  в темном проходном переулке, сильно ударил. Она вскрикнула,  редкие прохожие обернулись, и я подумал, что слишком разошелся, все-таки стал опять тянуть в тепло, а она все вырывалась и дергалась и,  вдруг, в  крутом вираже, освободилась,  сверкнула своими полубезумными, обведенными размазанной тушью глазами, и сумела вскочить в отходящий прямо на моих глазах троллейбус.  Ясно было,  что мне ее догнать не удастся и,  еще пробродив  кварталами  около вокзала, будто на что-то надеясь я , на одном из последних автобусов – уехал. Около  моего дома, или  в подъезде, на лестнице – ее не оказалось. Я, не находя себе  места,  по квартире, безо всякого желания сна, метался. И вот, в половине второго ночи – звонок! Илья, друг сына, словоохотливый вообще, убедительно и красочно обрисовывал пикантную ситуацию. Мол,  ввалилась какая-то вдрызг пьяная девушка, объявила, что она моя жена и потребовала, сей же час, что бы все собутыльники сына  немедленно смылись, а сама она устроится пока временно в этой квартире, потому что моя  неожиданно оказалась не свободной, ко мне нагрянули родственники… Все-таки этот был приемлемый выход. Лина находилась под крышей, сын мой, отличавшийся гостеприимством ко всем  входившим к нему, ее не выгонит, и я постепенно успокаивался и, даже, употребив остатки  коньяка, заснул. Два последующим дня, как потом  рассказывал мой отпрыск, показались для него тихим ужасом. Лина беспрерывно жужжала про планы, они спелись на компьютерных интересах, и Лина, протрезвев, улетела самолетом,  от рядом расположенного около нашего поселка аэродрома, оставив впопыхах какие-то вещи, которые затем вытребовала, чтобы я их переслал, посылкой по почте. Чего я и сделал незамедлительно, посчитав, что все отношения наши  и связи с  ней – закончились. Однако ж я горько  в этом просчитался. Все еще только начиналось…

- 4 -

    И раскручивался, хоть и медленно и постепенно, но неотвратимо и неостановимо, этот кошмарный и беспрерывный, непредсказуемый вирт-процесс, прессинг, интернет-излом, грубое давление, прямое вмешательство и издевательство. Сначала, несколько дней, мы общались более-менее прилично. Я, предложив ей сотрудничество на ниве литературы и творчества, обещая даже оплачивать ее услуги,  попросил сохранить и развивать мой персональный сайт. Писал ей вежливо и учтиво. И вроде бы все было спокойно, она мне в тон отвечала, на общение наше – соглашалась. Я понятно, потеряв  к ней личный интерес, старался хоть бы  перед рейсом, который  ожидался  у меня через пару-тройку недель, все-таки с кем-то, приемлемой для меня женщиной, познакомиться. И  отчего-то тупо ломился в ту же дверь, снова пытался искать в том же городе, где была и Лина, и многие до этого другие. И такая девушка, по всем параметрам приемлемая – нашлась! С любимым моим именем, подходящим возрастом, симпатичным фото, и проживающая одна, в однокомнатной квартире, да к тому же ( вот везение!) интернет-программист, владеющая техникой создания сайтов (!!). Я прямо задохнулся от везения, но и считая это вполне закономерным, подарком судьбы, и уже начинал строить  планы… И тут же раскис, и верный своей  поспешной манере не упускать шанс, тут же признался ей в любви. Но на эти признания я и получил, удар в спину. Лина, не стерпев моей наглости и не сдержавшись, себя раскрыла!  Прямо таки взорвалась негодованием! Оказалось, что это она создала и подсунула мне ложную страницу. Вот так я  воткнулся, втемяшился, в несуществующий образ, фетиш, подставленное фото.  Это была какая-то далекая ее знакомая, из студенческих лет, она даже не помнила ее имени… Вот так она себя,  на свою голову и на мою удачу – разоблачила. Ну а теперь, после моего, столь  досадного «прокола», она заблокировала все мои с другими  отношения. И невозможно  завязать было каких либо новых знакомств, Лина немедленно  вторгалась на  страничку, писала от моего имени  отсебятину, разоблачала и поносила меня. Понятно, что все отшатывались  и шарахались. И так этот Инет был напичкан маньяками, обманщиками, мошенниками и, естественно, все это относилось и ко мне. И я прямо таки поражался. Откуда у ней, у этой овечки Лины Валович, образованной, с высшим образованием,  марающей стишки, столько необузданной жестокости, мрази и грязи.  Моя репутация рушилась, мне никто не верил, я создавал новые анкеты на других ресурсах,  придумывал пароли, немыслимые и заковыристые, но Лина и тут меня доставала, узнавала и снова обвиняла, «прославляла», гнобила.  Каким  образом она вычисляла  мои тайные знаки, было мне неведомо,  немыслимо,  фантастично. Вероятно,  существовал у ней все-таки какой-то  известный только ей способ,  особый ключ расшифровки. Ведь работали же  как-то хакеры, вскрывавшие коды банков. Но и самым уничтожающим разносам, обвинениям и оскорблениям подвергались мои прошлые подруги, с которыми я расстался деликатно и порядочно, без патетики. Одной из них в далекой Латвии, уважаемой  и известной там поэтессе, барду, автору музыки и песен, доставались  такие уничтожающие  и уничижающие разносы, что та, слава Богу,  их разоблачила. Она  связалась со мной,  я ей объяснил, она поверила. Простила. Ей и раньше доставались подобные нападки, она была привычна… Но другая, Алла, недавно приезжавшая ко мне, прямо таки с ног  до головы была «обласкана», за свою внешность и выкрутасы, что  натурально взмолилась  ее больше не задевать, а то она, работающая в судебной системе, грозилась применить и санкции… Последнее меня заинтересовало, заинтриговало, я хотел что-то более конкретное узнать, но общаться Алла со мной не стала. А в душе  глубоко я, может, был даже и доволен, что эти подруги-стервозы, кинувшие и обманувшие когда-то меня, были хоть как-то, морально, наказаны…
    И как ни отвратительны  были  ее разносы, как ни омерзительны поклепы, я старался,  и у меня получалось, сохранять спокойствие, и  не пытался даже , хоть как-то ее урезонить, пристыдить, вразумить, или там – приструнить. Я элементарно, тупо и топорно, невозмутимо, соблюдал молчание. И это бесило и заводило ее еще больше, яростней и сильней. Она,  пару дней или больше тоже продолжала толкаться, но после взвивалась будто  ведьма, из трубы, с  веником, Бабой Ягой, распалялась и ругалась самыми непотребной бранью, но после  вроде как протрезвлялась, извинялась и признавалась снова и опять, в своей ко мне любви. Все-таки она уставала, но зная, что я скоро уеду, и надолго, как-то  неожиданно, в конце января,  сорвалась, не выдержав,  и поехала ко мне, тем же, суточным поездом, и с каждой новой, приближающейся станции, посылала мне эсэмэски и звонки. Я сначала не поверил, но это было реальностью, придвигающейся в прямом смысле опасностью и угрозой, и я, в поисках выхода, заметался. Но также  определил, каким-то седьмым чувством, что она жалеет о вояже  и за это ухватился, предложил тут же оплатить ей обратную дорогу, и проводить конечно, и посадить, в вагон. Билет обещался взять. Ее поезд приходил в полчетвертого ночи, я ее не встречал, хотя ночь провел  беспокойную половину ее, как и прочие предыдущие, не спал, измученный, измочаленный, ее заскоками  и поведением.
    При вокзале имелась комната отдыха , я об этом неожиданно спасительно вспомнил , и посоветовал ей  остаток ночи там переночевать, и вот поздним, около трех  часов, днем, мы  увиделись в ожидающем зале. Она снова стала укорять, увещевать, откровенно скулить, будто щенок, пытаться прижиматься ко мне. Но, конечно, теперь была гораздо сдержанней, уязвленной, моей неуступчивостью, непримиримостью. Я говорил ей о поколенческом антагонизме,  несходстве  взглядов, интересов,  да просто  про разные  уровни мышления, оценок  жизненных, перспектив. Наконец,– я этого не озвучивал – попросту не хотел повторения ситуации. Я этому безоговорочно и суеверно поклонялся – всепроникающему закон парности.  Так много уже было в моей жизни  подобных совпадений, прямо таки фантастических(!), что  я диву давался, и свято верил, что это не зря, не просто так… Ее предыдущий,  почивший «папочка» был примерно моих лет, носил мое же  имя, имел  немало общих со мной интеллектных черт (владел солидной  библиотекой, я видел по фото), и вот  она вроде кивала, понимая, но тут же приводила доводы, аргументы в пользу обратного, возвратного… Ее невозможно было по нормальному в чем-то и где-то, где она потеряет–  убедить. И еще – об этом я тоже не говорил. Все, кто плохо ко мне относился, или подводил или клеветал, подставлял, все, буквально, потом расплачивались – попадали в неприятные ситуации, их избивали, они разорялись, теряли здоровье, работу,  у них погибали родственники или  они сами – умирали… Это меня и пугало, и я не хотел, чтобы и Лина таким образом, пострадала. Все-таки я был ей благодарен  – она мне сделала сайт, ввела в тот искушенный и пресловутый,  безграничный и всесильный мир Интернета, приобщила к активному пользованию. Но и другое меня задевало, совсем  из иного мира, потустороннего. Мне казалось, что Лина - это исчадие ада, бесовское послание на Земле. Она таила  какую-то   сатанинскую силу. И тому были подтверждения –  эти манипулирования, будто взмахами волшебной палочки–  паролями, кодами, аккаунтами, ресурсами… И я даже не пытался ее повернуть к нормальному, а не ослепленному ее полубезумной любовью поведению, я просто хотел  с ней расстаться,  от нее избавиться. Мы  посидели в кафе, уже другом, по типу столовой, плотно  поужинали, я благоразумно не заказывал спиртного, и в шесть часов вечера,  будто «после войны»,  посадил ее на отходящий поезд,  и ждал у  вагонного окна, помахивая ручкой и  притворно  улыбаясь, пока он не стронулся… Через три  я и сам, благополучно, ушел в море…

-5-
   
   В рейсе моим пациентом, под амбулаторным наблюдением, оказался 27-летний парень,  с легкими последствиями незначительной травмы.  И хотя он вполне мог находиться в  своей четырехместной каюте, без  моего на то ведома, без спросу, он самостоятельно поселился в  моем изоляторе, благо тот был с автономным санузлом, и проживал там с неделю, ссылаясь на  якобы распоряжение, да просто пожелание, мастера-иностранца, вообще не имевшего  отношения  к моим помещениям заведования. И вдобавок больной требовал к себе  пристального внимания к своей персоне, чтобы я измерял каждый день  ему давление и мерил температуру. Своими придирками и претензиями  он мне порядком надоел,  но своих замечаний я не высказывал и только  в конце, когда он окончательно выздоровел, я вдруг нашел  у него  странное сходство с Линой,– такой же амбициозный, настырный, насмешливый и наглый , и такой же молодой…
  По окончании рейса я, еще не доехав до дома, уже знал, что Лина в очередной раз взломала мою основную электронную почту и знала про все передвижения и планы. По приезде я уже и не знал, куда от нее деваться в прямом и буквальном смысле, потому что она снова ехала ко мне, к моему городу. Хорошо, что это длилось сутки,  прямо «мирная передышка весны 18-го года», и за это отпущенное  мне время я придумал, куда мне скрыться.
Мой приятель, давний пенсионер, сторожил одну из баз отдыха, расположенных вдоль реки и недалеко от поселка, где я  проживал. И в будние дни, когда приезжала Лина, я договорился там укрыться. Необходимый запас продуктов, компьютер, и спиртное (приятель был неравнодушен к нему) я, конечно, прихватил и привез с  собою в рюкзаке. Отсидевшись там три дня,  и устав от заполошного друга, я все-таки, к вечеру, крадучись, подкрался обходным путем и появился около  своего дома, но с другого конца. Вошел, оглядываясь, в подъезд, прислушался, и бегом взобрался на третий, где жил, этаж, и обнаружил нечеткий след  поцелуя, от губной помады, на металлической двери. Услышал еще рассказ, от соседа-одиночки, о странной девушке, почти  всю ночь просидевшей, на лестнице, у моего порога, да так, что пришлось тому ее пустить ночевать. После  того, единственного раза, она не появлялась. А так ведь сбились мои хлопотные планы, как это бывает всегда после долгих рейсов, по устройству своей жизни на следующие три, а то и четыре, месяца. И главное здесь, конечно, работа. На суточных и ночных дежурствах, в ближайшей больничке. Не столь обременительная,  сколько необходимая для меня, как для поддержания своей квалификации врача-специалиста, терапевта, по сертификату, продленному в прошлом году…
    Лина не только побывала у соседа. Она еще осталась на следующую ночь у моего знакомого в городе, о чем я  случайно совершенно  сумел у него выспросить и узнать, – Лина об этом обмолвилась в почте. Как, каким образом она того нашла и вышла на него, мне было неведомо. Хотя вполне и скорее всего, через номер  его телефона, которым я как-то пользовался в рейсе, она и зафиксировало это, вычислила. Тот мой знакомец очень дружил с водочкой, на этом, видно они и спелись. В пьяном полубреде она выведала у того все другие сведения о моем поведении на судне, и в придачу еще  узнала номер телефона капитана и написала что-то ему или даже поговорила с ним. А тот, к концу года, уже в ноябре, перед новым циклом работы в море, написал моему непосредственному начальнику пространную докладную, с категорическим отказом от моих услуг в следующем намечавшемся рейсе, в результате чего  я остался без «своего корабля». Кадровик флота, с которым  наша контора имела договор, обычно прислушивались к пожеланиям капитанов и продублировал отказ. Мой  начальник оказался  в неприглядной ситуации, и в растерянности. Никакого другого  места в море  для меня пока не  просматривалось. Таким образом,  отпуск мой, уже без содержания, продлевался еще на два месяца, с ноября по январь. Но я особенно не печалился. Не было худа без добра. «Чем хуже – тем лучше»,  или, как говорится,  «что ни делается…»   Мне давно уж надоело пребывать на краях земли, с отрывом от берега, без столь необходимых мне поисков подруг, которые сразу же и испарялись, пропадали, как только далеко  и надолго я  «уходил», а тут, с января, я слышал  о том,  определили на судно, которое промышляло у родных берегов, совсем близко, и часто заходило в  свой порт,  раз в две-три недели. Так что я не расстраивался от этих наветов, а радовался. Единственно, что в ожидании этих  переломных на году  месяцев, в круговерти праздников и каникул, приходилось существовать на скудную  свою пенсию и, понятно , тех же  искомых подруг , не привечать. Или, сходив  с  очередной  избранной пассией  один раз в кафе, дальше выкручиваться, как Бог поможет, – на одной дешевой рыбе, путассу, с картошкой. Но и это было терпимо. А вот страх постоянный, за свой выстраданный  заполненный сайт, что он когда-то,  в любое время,  он может быть удален , уничтожен, надо мною довлел. И один раз она его удалила, но после  клятвенных моих мольб и заверений, - восстановила. Потом снова  грозилась удалить. Причем в очень издевательской, иезуитской форме,–«…вот счас, вот счас… через счет –  четыре, три, два, один…» .. И сайт – опять пропадал!.. Я метался, увещевал ее, умолял, – сайт восстанавливался. И такой шантаж продолжался все эти два месяца. Так кошка выпускает  мышку и тут же ловит, или хозяин-садист отрезает хвостик по частям своей любимой собаке…  От таких действий ее и  процедур я прямо таки рыдал по ночам, не зная и не ведая, как же воздействовать на нее, как  приструнить, и выбираться из этой безнадежной, тупиковой ситуации…
    Но время шло,  что-то менялось, сдвигалось,  и в том числе в ее положении и сознании. Для меня в положительную сторону. Лина, кажется, кого-то нашла. И тот ее,  новый ухажер, проявился достаточно быстро и ярко. Он звонил  прямо мне, и  грозился пришить и «вырвать мне матку без наркоза».  Где-то я с подобным лексиконом уже сталкивался. И не нужно было далеко ходить. В моем поселке была тюрьма. Так вот, выходившие из нее, и которым некуда было деваться или уезжать, оставались здесь жить. Их-то речь и изобиловала подобного рода искусами. Из этого я заключил, что новый друг Лины, вероятно, – бывший зэк. Хотя это было ясно и без догадок. Естественно, что в этом она, а тем более он – не признавались. Еще одно подтверждение я добавлял к своей догадке. Паша, так звали нового друга, грозился, что меня достанут его  дружки, придут и прищучат прямо здесь , на месте. Ясно, что эти фраера, по отсидке, среди них  есть неписанный  закон братства  и круговой поруки, солидарности. Понятно, я от  таких помутнений   стремился поскорее уйти в рейс. Он уже маячил. И тут  Лина предложила вполне приемлемый вариант, чтоб меня не шантажировать. Поскольку сайт мне достался бесплатно, по одному из последних  грантов, то теперь она его предложила оплачивать, ежемесячно, по три тысячи. В общем – немного. Я согласился и деньги ей –  выслал. Какое-то время я жил спокойно. И уже  додежуривал последние смены в больнице. Но  у них прорывалось ко мне презрение и они  оба, на пару, напившись, звонили мне среди ночи, матюгали и поносили. Хорошо, что хоть не будили  – я  по ночам своим  в больнице почти никогда не спал…
   Я  ушел в рейс, и появлялся  раза три, каждые три недели, и в последний перед уходом на полтора месяца раз, в другой район промысла, не без сожаления обнаружил, что сайт мой – закрылся. Она объясняла это происками модераторов. Но мне уже  отчего-то было как-то, все равно –  ясно виделось, что сайт по-настоящему не работал – никто туда не заходил, и никого он не интересовал. Лучше было светиться в общих сетях да на спецпорталах. И я постепенно,– успокаивался. А Лина беспокоила все реже и реже, пока совсем и практически  не сошла на нет. А потом она вышла замуж – в Инете, на ее имени, появилось неприлично много фотографий с их торжества и торжища – свадьбы...
   Так я расстался с преследовавшим меня  несколько лет злым гением, бесом в юбке, сатаной в человечьем обличье, которая вымотала прежде всего тем, что препятствовала главной цели в моей жизни – поиску подруг. Она как кочевник-сторожевик, отгоняла всех возможных претенденток, с чудовищной и беспощадной силой  женской подлости и коварства отшвыривала их, держа меня в руках до немоты пальцев от  зажатых кулаков и до скрежета зубов от стиснутой челюсти…


 2015 г. Рунавик, Фареры.
Страсть впечатлить искушенное сердце,
Страсть заарканить видавшего сотни,
Страсть и желанье у сердца согреться
Страсть завладела, втянула в болото.
Я, не слыхавшая лестного слова,
Словоохотливым очаровалась,
Где ты сейчас? Мне не надо другого
Только тобой, дорогим, восхищаюсь.
Мы не узнали друг друга толково,
Мы не пожили с тобой ни минуты,
Чувство прошло? Но появится снова.
Кажется, шепчется, бредится будто...
Много на свете хороших и добрых,
Много красивых, солидных и верных,
Много для жизни семейной пригодных,
Много волнительных и суеверных...
Как я устала от этих страданий,
Как я поникла от переживаний...
Страсть?  Только я тебя не позабыла,
Я же случайно тебя полюбила
К чувствам и книгам прониклась твоим,
Как ты критичен, свободен, раним,
Как ты желаешь вниманья к себе,
Как ты несчастен в нелегкой судьбе,
Как ты душой на Земле одинок,
В жизни реальной – бездольный зверек.
Мне, будто крест, достаются остатки,
Мне они будут приятны и сладки.
Я не умею без совести жить,
Я не могла тебя не полюбить.
Тысяча верст от тебя отделяет,
Тысячи слов мне твоих не хватает.
На расстояньи так сложно любить,
На расстояньи немыслимо жить.
Хочется время прошедшее вспять
Перевернуть и по новой начать.
Я не была бы такой боевой
Я не играла безумно тобой,
Не доставала бы, не издевалась,
Не убегала бы и не игралась....
Как от несчастной любви без ума
Дальше прожить? Виновата сама.


Рецензии
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.