Салам, бача. Глава 17. История

Начало было не очень приятным для Дашкова. Серая пудра, присыпанная сверху на мазь Вишневского, скрывала рану на скуле и переносице. Но, растущую опухоль от полученных ушибов на лице, не спрячешь. Их-то и приметил лейтенант, старший группы боевого отряда пропаганды и агитации. Вызвал медбрата – прапорщика Цыпляева, и указал на Дашкова, мол, разберись, можно ли ему идти в «командировку».

- О, старый знакомый! - воскликнул тот, рассматривая лицо ефрейтора. – На задание собрался. А кто ж это тебя так размалевал перед выходом? С кровати упал, что-то страшное приснилось? Бывает.

И увидев его кивок, мол, так и произошло, отстал от ефрейтора.

- Все нормально у него, - сказал он командиру группы, - зуб у парня болел, вот и разнесло щеку. Удалили? – посмотрел он с прищуром на Дашкова.

Тот в ответ кивнул головой.

- Ну, давай, братан. Только, так, тихонечко шепни мне, кто это? - приблизившись к уху Геннадия, спросил Цыпляев, - Дембеля из разведки?

Александр в ответ пожал плечами.

- Так кто? Ну? – повысил голос Цыпляев. – Я их знаю. Ты же у Баталова во взводе служил, снайпером.

Дашков, опустив глаза, молчал.

- Ну, держись. Только советую, не ответь им тем же, как встретишь на тайной дорожке. Умей прощать.

Дашков в ответ вздохнул, и полез на броню.

Цыпляев в рейд с группой отряда, не поехал. Почему? Дашков не мог знать. А вот как отнестись к этой встрече с Цыпляевым задумался. Этот человек часто, на общих боевых выходах, ходил с разведкой в рейды. Правда, не с взводом Баталова, а с командиром соседнего взвода, прапорщиком Бордовым. Они земляки, из Иваново. Но больше их сплачивало другое, исполнение песен под гитару, про Афган, автором которых был известный всем афганским шурави военный журналист Виктор Верстаков.

«Строчит пулемет,
поднимается взвод,
но многие больше не встанут.
И к Родине сын никогда не придет
из пламени Афганистана.

Здесь горы в снегах
и селенья в бегах,
горят кишлаки и дуканы.
И выпустит вряд ли неверных Аллах
из пламени Афганистана…»

Или.

«В палатке дощатые нары
и восемь хороших парней.
В палатке играет гитара,
девятый играет на ней.

Разведке осталось на сборы
десяток последних минут.
Разведка вернется не скоро,
без боя ее не вернут.

О чем же ты думал, девятый,
когда о любви ты запел?
В разведку уходят ребята,
в такую, что как на расстрел.

Все восемь уйдут с темнотою,
все восемь погибнут к утру,
а ты им - про чувство святое
к соседке своей по двору».

Слушая эти слова под аккорды гитары, произносимые прокуренными, рыхлыми голосами, у Геннадия всегда пробивалась слеза. Вроде простые слова, не требующие осмысления, выбивающиеся из глоток прапорщиков, как короткие автоматные очереди.
Но, сознание каждого слушающего воспринимало эти строки с каким-то душевным срывом. И понятно почему, они – солдаты, как раз и могли стать теми, кто после следующего боя, может больше никогда не вернуться.
Или другая песня, Валерия Петряева «Колонна»:
«А нам сказали: «Там на дороге мины».
Нам сказали: «Вас засада ждет».
Но опять ревут бронемашины
И колонна движется вперед.

Наши нервы снова на пределе,
Здесь для наших душ покоя нет.
Может в это раз, в смертельной колыбели,
Засыпать я буду, покидая свет.

Мы не знаем, что там за поворотом,
Мы не знаем, что будет впереди.
Я глотаю пыль и обливаюсь потом
Автомат прижат к своей груди.

Вдруг стрельба нам захлестнула уши,
Засвистели пули у виска,
И казалось, вышли из нас души,
А в сердца забралась крайняя тоска…»

Нет, нет, он, Дашков, все свои попытки противостоять обезумевшим дембелям из-за того, что он шел наперекор их попыткам унизить его, так сказать, поставить на место, по сравнению с боевыми действиями считал мелочью. Мышиной возней. И выстоял. Теперь у него есть рычаги повелевать их психикой.

Они – Иваков со Спеловым, еще не понимают, что их может ждать впереди. Но эта мысль если еще к ним и не пришла, то после сегодняшнего нагрянет на них с такой силой, как плотный туман, что они будут бояться уже не столько душманов, как его
– Дашкова.

Ведь сколько за последние годы погибало таких как они психически неуравновешенных дембелей. И сколько предположений при расследовании их смертей, было, что нажал на курок кто-то из своих солдат. Но дембелю, ушедшему таким способом на тот свет, эта весть уже была, ни к чему. Его путь на этой Земле завершен и его душу, если верить старым людям, ждет другой суд - Небесный. Как и того, кто его туда отправил.

Хорошо это понимал Дашков. Но душевная сила уже не могла уберечь его психику, струна была натянута, в лук уложена стрела, осталось ее только отпустить, что он, не откладывая в долгий ящик, как раньше, и сделал. Еще час назад, сказав, по секрету Рыжему – Володе Исаеву, медбрату из разведроты, обрабатывающему Геннадию раны после очередных побоев, что он доброе помнит, но и зла не забывает.

- Хочешь сказать, что черную метку поставил на Ивакове? – усмехнулся Рыжий. - Ничего ж себе. Пристрелишь?

- Пусть теперь молятся со Спеловым, чтобы не сошлись где-нибудь наши дорожки…

Геннадий знал, кому эту мысль нужно было вложить в уши. Тому, кто их в секрете не удержит. Ведь и Рыжий терпит дембельские разборки. А может все произойдет наоборот, он побоится об этом говорить, ведь, молва тут же донесет до дембелей, кто первоисточник этой новости.
Да, ладно, жизнь покажет.

- 2-   
 
Колонна, выстроившаяся на «большой улице» за модулями штаба части, офицерской столовой и медсанбата, состояла из десяти машин. Впереди – две боевые машины пехоты (БМП) разведроты, за ними – два бронетранспортера и две бронированные разведывательно-дозорные машины (БРДМ) с двумя грузовиками на базе ГАЗ-66, загруженные различными продуктами питания для жителей кишлаков, ГАЗ-66 с кунгом – кинозал на колесах, и два БМП разведроты. Несколько саперов с собаками расположились на первой машине, их задача обеспечивать движение колонны на опасных участках, у разведчиков – охрана.

Дашков с Андриенко расположились на бронетранспортере рядом со старшим колонны, командиром Боевого отряда пропаганды и агитаций. Им был лейтенант Иван Суриков, выше среднего роста, широкоплечий, с широкой улыбкой и голубыми глазами. Разговаривал он тихо, и, судя по крепости рукопожатия, физически сильным человеком.

Увидев Андриенко, он окликнул его по имени, подзывая к себе, и указывая на место, рядом с собою. На Геннадия он тоже посмотрел с улыбкой, сказав, чтобы они были рядом.

Приказ лейтенанта заглушить технику и проверить личный состав, вооружение, и доложить ему, дала возможность им несколько минут спокойно поговорить.

- Саша, короче, все хотел тебе передать, но времени встретиться не находилось. То ты на задании, то – я, - лейтенант глубоко вздохнул и посмотрел на Андриенко. – Короче, нет больше того парня, которого спас ты в прошлом году в октябре. Как его звали, помнишь? Сима, вроде?

- Это вы говорите о Симакове, того, что душманы кастрировали, надели ему кольцо под нос и держали как собаку?

- Да, Саша, да, - лейтенант опустил глаза и начал отбивать барабанную дробь на коленке пальцами правой руки.

- А что произошло?

- Пока не знаю. Военный прокурор, который вел расследование, сказал в общих словах, что парень психически был сильно сломлен, не выдержал и повесился. То, что он сам так сделал, вопросов нет, доказано. А вот точная причина этого, пока не понятна. Много разговоров по этому поводу идет.

- Где, в Кабульском госпитале? – поинтересовался Андриенко.

- Нет, в Союзе, вроде бы в Ташкентском госпитале. Шумы пошли в телефоне, не расслышал.

- Вот горе, - вздохнул Мужик, и, обняв руками колени, смотрел вперед. На его глазах появились слезы. – Когда зачистил всех, трое их было, душман, своим глазам не мог поверить, что это не собака, а человек. Ведь к нему была привязана собачья шкура, а вместо лап, смотрю, человечьи руки, а сзади – ноги. Человек! – Андриенко замотал головой и сорванным плачем голосом, прошептал, - какие они сволочи. Фу. Сейчас, товарищ гвардии лейтенант идем в тот же район. Никого не оставлю. Если встречу, - и Мужик, упершись ладонями в броню, смотря вверх, словно обращаясь к кому-то, повторил. – Никого из духов не оставлю

- Успокойся, боец, успокойся. Тебе-то, как никому, нервы нужно беречь, - прошептал офицер.

- Да, - скинув его ладонь со своего плеча, - Андриенко, глотая слюну, и вытирая ладонь слезы со щеки, замотал головой. – Никого не оставлю в живых. Вы же помните, прошлогоднюю историю, когда два мешка с трупами нашли. Наших ребят, наших. Сволочи, шкуру с их животов и грудей поснимали и натянули на голову. Сволочи!

- Так и не доказано, то были наши или нет, - прошептал лейтенант.

- Шурави или нет? – посмотрел на офицера Андриенко.

- Ну, то, что это были шурави, вопросов нет, а вот то, что это были Скобеев с Ситраковым, пропавшими без вести в том же регионе, не знаю, доказано или нет. И по их росту, и по времени гибели совпадений нет. Этих ребят раньше убили. Извини, - и лейтенант, спрыгнув с брони, стал принимать доклады старших групп.

- Мужик, это правда, что ли? – толкнув в локоть Андриенко, спросил Дашков.

- Правда, - смотря вниз, прошептал тот. Но это так, сорвался я, - голос
Александра продолжал дрожать. – Не бери мои слова в голову, задача у нас другая в этот раз, быть не заметными. Как воздух. Хотя, - он поднял голову и посмотрел на Дашкова, - время покажет.

- А ты, говоришь, убил душманов. Ну, в смысле «зачистил», это значит, убил? – поинтересовался Дашков.

- Да. Сначала я не понял, что там происходит. Идут три человека, один спереди, тащит на канате собаку, а двое, что сзади, пинают ее ногами, бурами (винтовками) в спину. Собаку тащат, зачем, думаю, они же вроде собачье мясо не едят. Может это барашка, на шашлык? Присмотрелся в прицел, а это вовсе и не собака, и не барашка, а человек! Их человек это, не их, этой мысли уже не было. Сволочи!

Ждал, когда поближе подойдут. Думал, там кто-то их ждет еще. Но никого не было, шли и били, что-то кричали на него. Ну, выждал, когда ничего не может мне помешать их сразу положить, и сделал свое дело. Спускаюсь вниз, а он на русском, и то, не разберешь толком, о чем говорит. Весь грязный, вонь от него идет, жуть! – Андриенко замотал головой. – Ухватил его, поднимаю, а у него огромное кольцо в носу, с веревкой, привязанной к нему. Представляешь?
Не знал, как веревку отрезать даже, чтобы ему больно не сделать. Положил ее на камень и перерубил штык-ножом, а парню показываю, что надо вверх нам бежать, давай, мол, пошли.

А он, представляешь? – Мужик снова взглянул в глаза Дашкова, и прищурился. – Представляешь, встал на четыре ноги, в смысле – на колени и руки и как собака пошел за мной, с воем от боли. Потом только дошло до меня, что его нужно взвалить на себя и тащить. У него ноги были вывернуты, колени, конец, разбиты до костей.
Издеватели!

Взвалил его на себя, представляешь? А он как пушинка, килограмм тридцать весит, не больше. А ростом с тебя, метр семьдесят пять, может чуть выше.
Выволок его, там дальше второй номер помог мне его снести к дороге и наткнулись на колонну этого отряда БОПА, они возвращались с Дехсабзского района. Спасибо лейтенанту, сообразил, кто мы, и что мы здесь делаем, не перестрелял нас.

Вот такое дело было, Генка. Вот такое. И со своим заданием тогда, впервые я не справился, а даже наоборот, все завалил, главный душман Джумалутдин ушел из этого района. Сейчас к нему во второй раз идем. Агентура доложила, что он вернулся. Живым, суку, не оставлю. Вот он, - и показал фотографию этого человека Геннадию.

- А тот парень был наш, не с разведроты?

- Не знаю, что-то говорил мне, что он Сима, Сима. Да и зубов у него не было. Ваши говорили, что это их Сима. Иваков говорил. Но не знаю. Сильно был изувечен парень.

- Саша, а ты говорил еще, что тут нашли ребят казненных.

- А, красный тюльпан? Так называется эта казнь у душманов, когда с живота надрезают у человека кожу и натягивают ее на голову, связывая вверху, и он умирает, мучаясь от болей, задыхается.

То, что это дело рук банды Джумалутдина, не сомневаюсь. Так что, Геночка, будь готов ко всему.

И колонна, взревев моторами, двинулась вперед, в сторону контрольно-пропускного пункта дивизии, а после, направилась в горную часть Кабула к развилке дорог в районы Чарикара и Дехсабза.