Венёв. Печальные хлопоты по ранней дороге

– Все под Богом ходим, – сказала я, мисс Очевидность.
Смотритель не ответил, тогда я поправилась:
– Перед смертью все равны, – и с этим он горячо согласился.
Странно начинать описание города с разговора на кладбище, но так случилось, что эта часть поездки в город Венёв, из-за неё же, по сути, и затеянная, впечатлила более остального.

Вообще, поездка в пятницу, тринадцатого, сложилась удивительно удачно, если только это слово применительно к печальным хлопотам дополуденного времени. Двухкилометровый прогулка по асфальтированной пустой дороге сквозь заросли золотарника, убежавшего в поля с клумб и цветников; облачное, но не дождливое небо; тишина и ветер, поблёскивающие всё ближе и ближе кресты.
На кладбище мы искали могилу полугодичной давности, в успех поисков верилось, но не очень. Я представляла кладбище таким, как на моей родине, в Ботове.  Там найти кого-то, несмотря на небольшие его размеры, крайне затруднительно: ограды подчас стоят так плотно, что меж ними не протиснуться, берёзы и липы так стары, что их корни и стволы накладывают поправки на расположение захоронений, и никакого порядка не сыскать.

Здесь же, на Венёвском новом городском кладбище могилы – как квартиры в многоэтажке, только эта многоэтажка растёт не вверх, а в ширину: друг за другом, друг за другом, друг за другом… На кладбище есть улицы, перекрёстки, кварталы…
«Всего однажды, – сказал смотритель кладбища Виталий, – произошёл такой случай, что «квартира» не была готова к приезду жильца, поселенца на вечное пристанище». Яма оказалась маловата. Именно тот случай, когда «долгие проводы – лишние слёзы»: лишних двадцать минут, пока исправляли, рыдали родственники.
Мы искали, искали, искали… И нашли! Спасибо Виталию, конечно, но «баба, она сердцем чует», может, нашли бы и так. Моя спутница, для которой эта находка была так важна, буквально наткнулась на неё. Смотритель просто вывел нас на нужную улицу.

О смотрителе кладбища Виталии хочется рассказать особо. Виталий – сухой, подтянутый, загорелый человек в бандане и маленьких чёрных очочках – сначала отнёсся весьма прохладно к нашему рассказу о бесплодных поисках.
– Мы просмотрели все могилы двадцать первого года,– уточняла я.
– У меня здесь пять тысяч лежит, из них триста – двадцать первого года, –  отвечал он.
– История несколько детективная: мы нашли ограду – большую, «футбольное поле», там – отец, дед, бабка, того, кого мы ищем. Но его нет, хотя вполне может поместиться могила, и не одна! И среди свежих могил – нет. Двадцать первый год мы отсмотрели весь, январских по два раза…
– Пойдёмте, ещё раз поглядим, – бросил смотритель, устремляясь в другой квартал, квартал восемнадцатого года.
Но потом долго стоял с нами у найденной могилы, когда, наверное, моей спутнице, хотелось остаться наедине с этим, как чёрным одеялом, укрытым тёмной землёю холмом, с этой знакомой ей фотографией весёлого абсолютно живого лица.
Виталий балагурил и не уходил: радовался тому, какой порядок на «вверенном ему участке», радовался, наверное, что помог двум издалека приехавшим тёткам в их бестолковых хлопотах, рассказывал о себе, и мы даже обнимались с ним от переполнявшей смеси чувств: радости того, что нашли, и острой горечи  вновь пережитой утраты. «Я сегодня любимого похоронила», – обронила моя спутница, хотя второй датой под портретом стоял январь двадцать первого.

И только потом, слегка перекусив под берёзкой неподалёку, мы отправились по немногочисленным достопримечательностям Венёва.

Городочек Венёв совсем махонький, все его значимые архитектурные сооружения – купеческие дома, да церкви, собраны на трёх-четырёх улицах: площади Ильича, Льва Толстого,  Красной площади. Да-да, улица в Венёве так и называется – Красная площадь.

Прямо от кладбища мы пешком добрались до железнодорожного вокзала – визитки города. Вокзал – хорош и свежеотреставрирован.
Рядом памятник Лихачеву, тому, который директор автомобильного завода и министр, а не тому, который учёный. В руках Иван-Алексеича модель ЗИС, словно мальчишеская игрушечная машинка. Да, наверное, так и есть? Мальчик любил машинки, и всю свою жизнь посвятил этим «машинкам», впервые в СССР введя сборку их на конвейере и выпестовав мощный автомобилестроительный гигант.
Даже те, кто не помнят стотридцатые ЗИЛы, наверняка знают ЗИЛ-114 и ЗИЛ-117: на них выезжал на параде главнокомандующий, начиная с парада в честь пятидесятилетия СССР (а до этого ЗИСы – с того же лихачёвского завода).
Внутри вокзала – бюст барону фон Мекк, железнодорожному магнату, строившему кусок Москово-Рязанской железной дороги от Коломны до Рязани,  но мы полюбовались им только через стекло: вокзал закрыт на дневной длительный перерыв, потому как днём нет поездов. Усадьба фон Мекков находилась в Хрусловке, в тридцати километрах от Венёва, проект дома в псевдо-готическом стиле, с двадцатью четырьмя комнатами,
по-разному оформленными, был разработан архитектором Сергеем Экаревым, и выстроен венёвским подрядчиком Борисом Жулдыбиным. Теперь там, говорят, запустение, заброшка, разруха.

На Красной площади Венёва самая высокая Николаевская колокольня (75 метров) не только в этом городе, но и во всей тульской области. Красива необыкновенно! Белые колонны, свойственные классицизму, голубой цвет, высокий шпиль придают ей дополнительной стройности. Колокольня будто плывёт по небу, сливаясь с ним и растворяясь в нём. Нижние ярусы – в лесах, но и по верхним карабкаются ловкие, как кошки, реставраторы – подкрашивают, подравнивают. Их ломкие фигуры в окне колокольни над звонницей похожи на танцующих шутов в "Формуле любви"
Совсем рядом (в Венёве всё – рядом. Площадь города  около девяти квадратных километров) храм Богоявления Господня, Казанской Божьей Матери, Воскресенский собор – старейшей храм города…
Деревянный храм 17-го века был освящён во имя Параскевы Пятницы. Великая Христова мученица Параскева нареченная Пятница считается небесной покровительницей города Венёва. Существует предание о чудесном спасении жителей:
«По тёмным воспоминаниям местные старожилы передают, будто к Веневу с западной стороны подступала Литва и долго держала город в осаде, опустошив посад и подгородные слободы, но будто бы осажденные, следуя чудесному внушению Мученицы Параскевы, сделали удачную вылазку и обратили неприятеля в бегство». 
Собор находился под защитой крепостных стен, поэтому он уцелел во время нашествия крымских татар в августе 1633 года. Во времена Петра I почитание мученицы Параскевы попало под запрет, и поэтому главный престол собора переосвятили в честь Воскресения Господня. Спустя некоторое время запрет смягчили, и в соборе был освящен придел в честь мученицы Параскевы, но так и остался храмом Воскресения Словущего.

Храм действующий, но в этот день был закрыт. На территории никого, при этом ворота открыты, и цветут розы, гладиолусы, отцветают флоксы. Бросает на землю созревшие сочные полосатые плоды яблоня. Эта малолюдность особенно хороша, и почти объяснима: хочется верить, что все на работе. Почему-то кажется, что работа есть: городок очень чистый. Кто мусорит и шкодит обычно? Бездельники, вынужденные ли, добровольные – не важно.
Улица Льва Толстого – бывшая купеческая, многие двухэтажные каменные дома сохранились до сих пор. Мы не сразу поняли – пешеходная она или нет, и долгое время чесали прямо по шоссе, пока не встретили одинокий автомобиль.
На некоторых домах прежних купцов сохранились «Венёвские чебурашки» – особое, только этому городу присущее украшение над окнами второго этажа. Орнамент – переплетение трёх одинаковых колец (как верхний ряд олимпийского символа). Вполне вероятно, что главный венёвский архитектор того времени подсмотрел это сплетение лавровых венков у великого итальянца Росси и перенёс его на фасады строящихся купеческих домов.

По городу протекает река Венёвка. На мостик, небольшой, металлический, никак не декоративный, с которого мы смотрели на стрелу колокольни, на купола и главки церквей, вдруг, откуда ни возьмись, въехал уазик. Мы прилепились к перилам, а мостик задрожал, заскрежетал, заходил ходуном. Непередаваемое ощущение!
Неподалёку от города Венёв есть несколько интересных местечек: уже упоминавшаяся выше Хрусловка, мироточащие иконы в Урусово, Свято-Никольский Венёв-монастырь.  Из природных – «Бяковские каменоломни» (в семи километрах от Венёва, на реке Осётр), где до тридцатых (советских) годов добывали известняк,  источник «Двенадцать ключей». Многовато для одного дня, к тому же если, в основном, передвигаться пешком, поэтому мы выбрали один – источник.
Ах, какая чистая вода, её невозможно даже сфотографировать! Кажется, что снимаешь просто камни, настолько вода прозрачна. Купальня поделена на две части, на стенах иконы – большие и маленькие, явно принесённые сюда паломниками. Эх, знать бы заранее!

Вокруг, за узкими полосками берёзовых рощиц обработанные (какое счастье!) поля. Готова под покос вика, я уж и забыла, что есть такая кормовая культура!
Через овраг с крутыми берегами уходит куда-то автомобильная колея. Мы вскарабкались по ней на другую сторону оврага с большим трудом, недоумевая, как машина преодолевает такие, почти отвесные, подъёмы и спуски?! Отгадка проста: на дороге за источником встретили стайку так называемых монстр-траков с водителями в шлемах. Это они гоняют по склонам!
Обратно шли пешком, попивая водичку из святого источника. Встретили малолетнего пастушка (лет десяти не больше) с небольшим стадом коров и овец. Пастушок, казалось, нас не заметил: что за дело серьёзному, занятому мужичку до праздношатающихся?!
  В стороне от дороги остался карьер; большегрузы, полные гравия, обгоняли нас то и дело.

В семь вечера мы уезжали из Венёва в Тулу, и эта поездка устроилась прекрасным завершением этого дня. Солнце, как магнитом притягиваемое к горизонту, наливалось тёмно-оранжевым, меняясь от светло-светло-жёлтого, как сливочное масло, к нежно-персиковому, абрикосовому, лососёвому… Оно скакало по холмам, то скрываясь за лесом, то снова улыбаясь с какой-нибудь горушки. Солнце отдавало краски небу, и вот, когда даже узкой полоски светила не осталось, зарозовел, постепенно выцветая, западный край небосвода. Серо-голубые тучи не двигались и не распадались на лохмотья, одно облако, очень похожее на самолёт, идущий на посадку, долго сопровождало нас, не меняя формы. Молодой месяц, сначала почти незаметный, впитав в себя соки угасающего заката, приобрёл сказочные мусульманские черты.