de omnibus dubitandum 122. 62

ЧАСТЬ СТО ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ (1921-1923)

Глава 122.62. КРОНШТАДТ…

    Недели через четыре нас перевели в маршевые роты. А еще через неделю приехал инспектор учебных занятий, какой-то большой начальник Шапошников, из бывших полковников.

    Был дан парад всему полку. Шли церемониальным маршем повзводно. После парада Шапошников такими словами благодарил нас, молодых казаков-кубанцев: «Спасибо, товарищи, за хорошую службу! Я давно не видал таких солдат, как вы! Такие солдаты были только до войны!».

    Через три дня после парада нас погрузили в вагоны, и эшелоны двинулись на Москву. При нас не было никакого начальства, кроме комиссара.

    В Москве нам выдали новое обмундирование, и на четвертый день наш эшелон двинулся через Петроград в Ораниенбаум. Тут я заболел малярией и был отправлен в госпиталь.

    Почему я и не знаю, куда и скольких наших кубанцев отправили на службу. По выходе из лазарета я узнал, что казаков посылали на пополнение во все форты крепости Кронштадт. Часть попала на сухопутный форт Красная Горка, что возле эстонской границы.

    На пятый день и я попал в Кронштадт, в рабочую команду при артиллерийском управлении. До нашего прихода в этой команде было 60 человек, при командире роты, комиссаре и политруке. Теперь туда влили еще 60 человек нас, казаков.

    Меня назначили старшим над казаками. Мы работали каждый день, грузили и разгружали: нефть, уголь, дрова, снаряды. На работу высылались партиями — по 5, 10, 15 или 20 человек в каждой.

    И вот происходит неприятный случай. В январе 1921 года появилось неожиданно для субботнего дня очень много работы. Наш ротный этого не учел и, как всегда, отпустил своих приятелей из числа своих подчиненных домой, в Петроград, на два дня.

    Так что для выполнения этой работы он решил использовать лишь силы моей команды. Я выслал на работу всю команду и даже пошел сам с последними двадцатью своими казаками. В 3 часа дня я вернулся в казармы со всеми людьми.

    Меня тотчас вызывает ротный и отдает приказ: «Сейчас же взять 20 человек и немедленно идти разгружать нефть».

    Я ему доложил, что мои люди свои часы отработали и на добавочные работы я их не пошлю. Сообщив об этом казакам, я сам пошел в баню. Возвращаюсь и вижу, что стоят два незнакомых красноармейца с винтовками.

    Я был арестован и под конвоем препровожден в штрафную роту. Там я пробыл две недели. На второй день получил повестку явиться в штаб артиллерийского управления к главному комиссару.

    «Ого, — думаю, — попался». Прибыл. Он задает такие вопросы. «В Белой армии был? Добровольно или по мобилизации? Был ли в ней унтер-офицером?». И добавляет: «У нас в Кронштадте открылась школа красных курсантов. Это — будущие офицеры Красной армии... Тебе предлагали туда поступить, но почему ты отказался?». Этими вопросами он загнал меня в тупик. Что я должен ему ответить на это?

    До того как я попал в штрафную роту, меня действительно вызывал наш комиссар и предлагал поступить в школу курсантов. Но тому малому комиссару я легко отказал, а вот что я скажу этому большому комиссару? Да еще тогда, когда на мне такое пятно?

    Так как я только что вышел из штрафной роты. И я сделался таким робким и тихим — как овечка. Я стал его просить, говоря, что я люблю землю, сеять хлеб, разводить скот и прочее. И к тому же я малограмотный, закончил всего лишь приходскую школу. Быть унтер-офицером — это одно, а чтобы стать офицером — надо иметь хоть небольшое образование. «К тому же, — добавил я, — военным быть не люблю». Он выслушал меня внимательно и говорит: «Ты казак, можешь хорошо управлять лошадью? и хорошо ухаживать за ней? Так вот, у нас в артиллерийском управлении в команде ездовых не хватает одного кучера. Я тебя туда и направлю. Согласен?».

    — Так точно — согласен, — отвечаю ему.

    — Тогда сейчас же иди в казарму, забери свои вещи и переходи в новую часть.

    — Слушаюсь, — с радостью говорю ему. И мне приятно стало на душе, что все обошлось. Так я перешел в команду ездовых. Это было в 1921 году, в первых числах февраля.

    Причина недовольства народа в то время, не только матросов, была проста: фактическая отмена денег и переход к прямому распределению "каждого пуда хлеба, каждого пуда угля" вызвали в стране голод.

    По России катился вал крестьянских выступлений и рабочих забастовок. Они не имели единого центра, формальной программы и идеологов, но основных требований повсюду было три: Советы без коммунистов, свобода торговли, упразднение ЧК.

    В январе 1921 года проходившая в Колонном зале Дома союзов (бывшем московском Дворянском собрании) всероссийская конференция рабочих-металлистов приняла резолюцию с требованием свободных выборов и многопартийных Советов.

    "Раздражение конферентов доходило до потери самообладания", - писал будущий сталинский генпрокурор, а тогда журналист Андрей Вышинский. В кулуарах делегаты открыто толковали о скором падении большевиков.

    В феврале аналогичная конференция горнорабочих потребовала введения свободной торговли, несмотря на то, что 60% ее делегатов составляли коммунисты.

    26 февраля дислоцированная в Новгороде воинская часть получила приказ выступить в Петроград, но около 700 бойцов разбежались, захватив оружие, а местные крестьяне разобрали железнодорожное полотно.

    В тот же день команда линкора "Петропавловск" отправила делегацию узнать, что происходит в Петрограде. Делегаты увидели окруженные вооруженными курсантами заводы и фабрики и пообщались с рабочими.

    На следующий день команды линкоров "Петропавловск" и "Севастополь" поддержали на собраниях требования петроградцев.

    1 марта на Якорной площади Кронштадта прошел митинг против "самодержавия коммунистов" под лозунгом: "Власть Советам, а не партиям". Было принято обращение к Ленину из 15 пунктов.

    В частности, кронштадтцы потребовали обеспечить свободу слова, собраний и союзов, провести тайные выборы в Советы, разрешить свободу торговли и кустарного производства собственным трудом, разрешить крестьянам "свободно пользоваться своей землей и распоряжаться продуктами своего хозяйства", созвать беспартийную конференцию для определения новой экономической политики, упразднить комиссаров, немедленно освободить арестованных петроградцев.

    Приехал Калинин. Первое, что потребовали у него матросы, — это улучшения питания всего гарнизона. Потом поднялась серьезная политическая брань.

    Если не ошибаюсь, первым вошел на трибуну матрос Петриченко. Большого роста, широкоплечий, красавец, бывший писарь Гвардейского экипажа. Он начал.

    Вот его подлинные слова: «Товарищ Калинин! Мы, матросы Балтийского флота, первые подняли восстание против царского самодержавия и царских генералов. Мы проливали кровь за освобождение своего угнетенного народа, и мы добились этого, сбросили гнет царизма. А теперь что? Самодержавие коммунизма?.. Мы требуем от вас конституцию и Учредительное собрание. Надо, чтобы народ свободно выбрал свое правительство сам. Пора положить конец насильству какой-то кучки коммунистов!». Гром аплодисментов. Все присутствующие закричали: «Правильно! Ура! Ура! Ур-ра-а!.. Убить! Убить Калинина-самозванца!».

    Все хотели тут же его растерзать, но матросы, стоявшие в передних рядах возле трибуны, не подпустили к трибуне толпу разъяренных солдат. На трибуну выходили еще человек десять — матросы и солдаты. И все они, в общем, повторяли то же, что сказал матрос Петриченко.

    Наконец, выступил Калинин и начал так: «Дети мои, вы заблуждаетесь. Вас перебьют, как куропаток. Вы маленькая кучка. Вы ничтожны перед многоликим русским народом...». Этими словами он еще больше разжег негодование взволнованной толпы солдат и матросов.

    «Уби-ить! Уби-ить его, гада!..» — закричала толпа и еще больше напирала на трибуну. Но матросы твердо стояли на своем, не допуская кровопролития. Матросы решив выпустить Калинина живым, поставили ему ультиматум: завтра же созвать в Петрограде Совет народных комиссаров на совещание, куда прибудет делегация от Кронштадтского гарнизона. Совещание созывается для решения тех вопросов, которые были ему заданы здесь.

    Калинин согласился. Сел в сани и, сопровождаемый красными курсантами, выехал в Петроград. В тот же вечер по всему гарнизону и фортам были избраны представители в руководящие органы.

    В то время, при большевиках, начальником Кронштадтской крепости был назначен артиллерийский генерал Козловский (см. фото). А начальником его штаба полковник Бикгсгер — оба бывшие царские офицеры. Им было предложено оставаться на своих местах и руководить восстанием. Но они наотрез отказались, говоря, что это даст в руки коммунистам большие козыри. Дескать, восстание подняли царские генералы, а не матросы и солдаты.

    Все с этими доводами согласились и для руководства восстания выбрали трех матросов: Петриченко, Яковенко и Романенко. Все они были старыми матросами царского Гвардейского экипажа. В их руках была сосредоточена вся полнота власти, все руководство восстанием. Но строевое и техническое руководство осталось у офицеров, как у специалистов.

    2 марта образовался Временный революционный комитет во главе с судовым писарем 29-летним Степаном Петриченко. Его заместителем стал "военспец", бывший генерал Козловский, командовавший кронштадтской артиллерией.

    Советские источники говорили о 10 тысячах "мятежников". Современные историки считают эти данные заниженными.

    Гарнизон Кронштадта насчитывал 26 тысяч моряков и красноармейцев. Около трех тысяч заявили, что желают остаться в стороне. Принуждать их не стали. Коммунистов и комиссаров посадили под арест, но не расстреливали.

    В распоряжении восставших оказались 135 орудий и 68 пулеметов. Не хватало винтовок, которые на кораблях держали только для караульной службы, и боеприпасов, большая часть которых, была ранее вывезена на сухопутные фронты.

    «Закипела вода. В котел всыпали пшено». Варка каши началась с приправой и «казачьего сала», так как все это делалось не без нашего казачьего вмешательства. В то время по всему Кронштадтскому гарнизону были разбросаны кубанские молодые казаки, не меньше 2 тысяч. Среди них были и иногородние с Кубани, но таких было немного.

    Уже 1 марта все побережье от Петрограда и до форта Красная Горка, что возле границы с Эстонией, было на протяжении 80 верст очищено красным командованием от прежних войск, как ненадежных. Их заменили курсантами и надежными войсками, читай интернационалистами. Надежных войск у советского правительства было тогда немного. Поэтому-то коммунисты и не задушили восстания в самом зародыше.

    2 марта Совет Труда и Обороны объявил участников восстания вне закона.

    4 марта Комитет обороны Петрограда направил Кронштадту ультиматум о сдаче. В тот же день на заседании делегатского собрания Кронштадта с участием 202 человек было решено защищаться.

    5 марта была сформирована 7-я армия под командованием Тухачевского, которому предписывалось "в кратчайший срок подавить восстание в Кронштадте". Костяк карательных частей составили доставленные со всей центральной России курсанты, сознательно выбравшие службу режиму, и добровольческая Сводная дивизия, которую недоброжелатели прозвали "Сбродной", поскольку в нее, надеясь на реабилитацию, записалось немало проштрафившихся и проворовавшихся коммунистов.

    Дня через четыре (7 марта), ночью, небольшая часть красной пехоты атаковала Кронштадт, но была почти полностью уничтожена. Власти спешили отрапортовать о ликвидации "мятежа" X съезду РКП(б), который открывался 8 марта в северной столице. За сутки до этого Тухачевский начал артобстрел Кронштадта, а в день начала работы съезда повел войска в наступление.

    "Белогвардейский мятеж будет отбит в ближайшие дни, если не в ближайшие часы", - заявил Ленин, открывая съезд.

    Однако штурмующие отступили с большими потерями. Многие красноармейцы и целые подразделения даже под угрозой расстрела отказались участвовать в карательной акции.

    Комиссар одной из дивизий доложил, что солдаты потребовали сначала отправить в Кронштадт делегацию, чтобы выяснить причины восстания.

    Известие о неудаче вызвало на съезде панику. Дальнейшую борьбу с восставшим Кронштадтом лично возглавил Лейба Бронштейн (Троцкий). Около 300 делегатов, в том числе Калинин и Ворошилов, были откомандированы в войска. Такой массовой единовременной мобилизации партийной верхушки не проводилось, даже когда Деникин приближался к Туле.

    15 делегатов погибли. "Кронштадский лед" в биографии потом долго считался своего рода "знаком качества" для руководителей ВКП(б) и Красной армии.

    Впрочем, главные организаторы подавления восстания - Лейба Бронштейн (Троцкий), Тухачевский и Дыбенко - впоследствии кончили плохо. Не принесло счастья участие в нем и будущему классику советской литературы Александру Фадееву.

    Ночью с 7 на 8 марта к кронштадтцам перешел без боя в полном составе пехотный полк силой около 2 тысяч штыков.

    А дело было так: когда этот полк перешел на сторону восставших, нас, команду ездовых с санками, выслали навстречу перешедшим, чтобы подвезти их, больных и уставших. В числе ездовых был и я. И вдруг в этом полку встречаю своих станичников-казаков, моих же сверстников, вместе со мной мобилизованных на Кубани летом прошлого года.

    Эти мои станичники и рассказали их историю. «Мы служили на форту Красная Горка, — начали они свой рассказ. — По льду это будет верст 25—30 от Кронштадта в направлении на запад, к эстонской границе. 1 марта, вечером, до нас дошел слух, что восстал Кронштадт, а 2 марта наш комиссар созвал митинг и говорит: «Товарищи! Кронштадт захватила кучка белых бандитов. Нам приказано сегодня же ночью выбить их и занять Кронштадт!».

    Мы все закричали: «Не пойдем, не пойдем! Это наши братья там, такие же, как и мы». Комиссар увидел, что дело не пойдет, и приказал всем вернуться в казармы. А через час пришли курсанты и забрали наши винтовки. Вечером же у нас, часов в девять, отобрали ботинки, и мы оказались не только арестованными, но и босыми.

    Попав в такое беспомощное положение, мы все сговорились дать комиссару согласие пойти в наступление на Кронштадт, но с тем, чтобы в дороге перебить комиссаров и тех начальников, которые будут против нас, и перейти к восставшим.

    И мы стали громко кричать: «Товарищи! Идемте в наступление на Кронштадт». Позвали комиссара. Рассказали ему о своем желании участвовать в подавлении восстания. Он поверил и вернул полку винтовки и обувь.

    И вот 7 марта весь наш полк, с этим же комиссаром во главе, двинулся на ближайший от нас форт.

    Прошли мы часа два, и, когда были достаточно далеко от своих, когда звуки наших выстрелов не могут донестись до красных фортов, мы взяли в штыки этого комиссара и своих политруков. Досталось и некоторым командирам, кто хотел их защищать. Других же командиров обезоружили.

    Тут же мы выслали вперед к восставшим наших делегатов. Надо было уведомить Кронштадт, чтобы по нас не открывали огня, так как мы идем сдаваться. И вот теперь мы с вами» — так закончили свой рассказ мои станичники-ильинцы.

    Этот полк был сформирован из новых, из таких вот молодых солдат, как и мы. В нем было до 500 кубанских казаков, остальные были украинцами. Всех же их было около 1800 человек. Так что и здесь казаки проявили свою инициативу и сдали восставшему Кронштадту целый полк.

    Большевики подтянули к Петрограду свои силы из других районов, где войска не знали, кто поднял восстание, и 12 марта повели энергичное наступление на Кронштадт. Наступали ночью. Все солдаты и командиры были одеты в белые халаты, чтобы быть незаметными на снегу. Но все они были отбиты.

    В ночь с 17 на 18 марта большевики повели новое наступление большими массами пехотинцев, целями в несколько рядов. Наступление шло со стороны Ораниенбаума, до которого было 7 верст. Бой длился 5—6 часов.

    Кронштадтцы отбивались только артиллерийским огнем, 9- и 12-дюймовыми пушками. Такие снаряды рвали лед, и все, что было на нем — солдаты, пулеметы, пушки, — все шло под лед и тонуло.

    Наутро нас, ездовых, выслали на санях подбирать мертвые тела у Петроградских ворот восставшей крепости. Мы приехали туда и, Боже ты мой, Боже! что мы там увидали! Трупы повсюду, насколько мог охватить глаз пространство. Человеческие тела раздроблены, как на бойне. Из-подо льда выступала вода, ставшая красной от крови.

    Большевики были разбиты наголову, этим своим массовым наступлением Кронштадта взять им не удалось. Также не взяли ни одного укрепленного форта. И все же восставший гарнизон знал, что он не сможет долго продержаться. Лейба Бронштейн (Троцкий) обещал щедро наградить отличившихся орденами Красного Знамени, их действительно раздали необычно много, по меркам того времени.

    В ночь на 16 марта после интенсивного артиллерийского обстрела начался новый штурм.

    "561-й полк, отойдя полторы версты на Кронштадт, дальше идти в наступление отказался. Тов. Дыбенко [командир Сводной дивизии] приказал развернуть вторую цепь и стрелять по возвращающимся", - доносил заместитель начальника особого отдела дивизии Юдин.

    Утром 18 марта наступавшие, благодаря огромному превосходству в силах, ворвались в крепость.

    Было решено оставить Кронштадт и отходить в Финляндию. В 2 часа дня 18 марта мы, ездовые, получили приказ от своего начальника ездовой команды: запрячь в сани всех лошадей и положить на сани как можно больше тюков сена и мешков с овсом. И он добавил, что весь штаб переезжает на форт (забыл его название). Он стоит в 7—8 верстах от Кронштадта. По льду находится он в 14—15 верстах от финского побережья.

    В 3 часа дня мы, ездовые, со всем нашим начальством и с военным штабом покинули город Кронштадт. Когда мы ехали по льду до указанного форта, то я лично видел, как тысячи солдат спокойно отступали с тех фортов, которые находились поблизости к Петрограду и Ораниенбауму, они шли на указанный форт.

    А когда мы приехали со всем штабом на этот форт, то через полчаса получили новый приказ: отступать в Финляндию. Ехать и идти прямо на красный маяк, который светился с финского побережья.

    В 5 часов вечера 18 марта мы поехали и пошли в Финляндию. При полной тишине, ни одного выстрела не было. И со стороны большевиков нас никто не преследовал. За те 17 дней, когда мы держали Кронштадт в своих руках, у нас было очень мало потерь, но потери-то выпали на нашу казачью долю.

    6 марта был солнечный день. На одном форту, ближе к Ораниенбауму, три казака вылезли на поверхность форта и грелись на солнышке. В это время шедший по направлению к Ораниенбауму красный бронепоезд открыл по форту огонь и первым же снарядом убил наповал двоих казаков, а третьего ранил. Так что в Кронштадтской крепости пролилась и казачья кровь. Царство небесное погибшим!

    19 марта восставший Кронштадтский гарнизон по льду прибыл в Финляндию. Перешло приблизительно 11 800 человек. В том числе до 200 семей. Покинутый восставшими, Кронштадт опустел. Число павших в бою с той и с другой стороны неизвестно.

    Поскольку речь шла не о "контре", как несколькими месяцами ранее в Крыму, а о "классово близких" матросах, приговоры выносились индивидуально, но мягче от этого не стали. 2103 человека расстреляли, 6459 отправили на Соловки.

    Открыто признать, что восстание подняли моряки, было политически неудобно. Поэтому его приписали раскрытой ЧК летом 1921 года Петроградской боевой организации из интеллигентов и бывших офицеров, за участие в которой были расстреляны 96 человек, в том числе поэт Николай Гумилев.

    Как выяснилось в дальнейшем, участники организации дальше антисоветских разговоров не заходили и к событиям в Кронштадте никакого отношения не имели.

    Были репрессированы семьи многих участников восстания, в том числе жена и четыре сына генерала Козловского.

    Примерно половину гражданских жителей Кронштадта - около 10 тысяч человек - выселили как неблагонадежных.

    В официальных документах возник термин "кронбунтовщики".

    Около восьми тысяч человек (а отнюдь не только "главари мятежа", как утверждали советские учебники) ушли по льду в Финляндию. Почти через четверть века Сталин вспомнил об этих людях и в 1944 году при заключении мира с Финляндией потребовал их выдачи. Степан Петриченко тоже попал в руки МГБ и умер в июне 1947 года по пути из Соликамского лагеря во Владимирскую тюрьму.

    По данным историка Игоря Бунича, Ленин после Кронштадского восстания намеревался вовсе упразднить военный флот, передав его остатки ГПУ в качестве морской пограничной стражи.

    10 января 1994 года президент Борис Ельцин своим указом реабилитировал участников кронштадтского восстания.

    Указ предусматривал увековечение их памяти, но монумент не создан до сих пор.

    Уже в Финляндии мы читали большевистские газеты, в которых был помещен приказ Троцкого, сообщавшего, что подавление Кронштадтского восстания обошлось Красной армии до 84 тысяч солдатских жизней. «Мы потеряли лучших своих солдат» — так заканчивал свой приказ Лейба Бронштейн (Троцкий).

    Всегда было принято считать, что Гражданская война в России завершилась полной и безоговорочной победой красных.

    Однако многие современные исследователи полагают, что фактически она закончилась вничью. Большевикам пришлось пойти на существенные уступки, отказавшись от немедленного введения коммунизма, который в результате так никогда и не был построен.

    Позднее они пытались делать хорошую мину при плохой игре, уверяя, что таких планов и не было, и придумав термин "военный коммунизм": дескать, режим жесткого принуждения и прямого распределения породили чрезвычайные условия.

    Но Иосиф Сталин так не считал. "Военный коммунизм был попыткой взять крепость капиталистических элементов в городе и деревне штурмом, лобовой атакой. В этом наступлении партия забежала далеко вперед. Теперь Ленин предлагал перейти от штурма к более длительной осаде", - писал он в "Кратком курсе истории ВКП(б)".

    В день открытия X съезда Ленин сказал с трибуны, что "свобода торговли приведет к белогвардейщине и победе капитализма", а уже через неделю заявил, что страшного в ней ничего нет, если политическая власть останется "в руках рабочего класса" (обычный эвфемизм для обозначения партии большевиков).

    Вместо запланированного окончательного обобществления всего на свете и трудовых армий, через три дня после подавления кронштадтского восстания Совнарком издал декрет о замене продразверстки продналогом. Вместо 423 млн пудов (6,8 млн тонн) зерна в 1921 году предполагалось взять 240 млн пудов (3,8 млн тонн).

    "Нэп ввели не после Гражданской войны. Гражданскую войну прекратили введением нэпа, - утверждает Михаил Веллер. - Ортодоксальные кремлевские коммунисты под давлением вооруженного народа и всеобщего саботажа пошли на компромисс. Отмену военного коммунизма завоевал народ. Отвоевал себе хоть кое-какие свободы!".

    Правда, через восемь лет часть уступок вновь отобрали. Но полностью истребить, по выражению Лейбы Бронштейна (Троцкого), "рыночного дьявола" и заменить принцип личной заинтересованности приказами и призывами не удалось.
Коммунизм больше никогда не был "так близко, как в девятнадцатом году".