IV. Первый учебный год
1. Вступление
Итак, закончилось моё раннее детство. Начинается новый большой этап жизненного пути — этап обучения в школе. На этом пути будут взлёты и падения. Но, в конце концов, благодаря поддержке родителей я выдержу все испытания. О том, как это происходило, я и намерен рассказать в этой и в последующих главах.
2. Начало
2 сентября 1963 года я начал свой первый учебный год. Встали рано. Позавтракали. Потом сели в автомобиль и поехали. Ехать нам надо на Малую Охту. Через 45 лет я попытаюсь восстановить наш примерный маршрут. Мы ехали от Первой линии, от Тучкова моста в сторону моста Строителей (ныне восстановлено прежнее название — Биржевой мост), Дворцового моста, Дворцовой площади, проспекта Чернышевского, Потёмкинской улицы, улицы Воинова (ныне восстановлено историческое название — Шпалерная улица), Смольного, Охтенского моста, Новочеркасского проспекта, Заневского проспекта, проспекта Шаумяна. По пути отец заехал на работу, отметился там, затем отвёз меня в школу. Так было всё время, пока отец возил меня в школу на автомобиле.
И вот мы приехали. Нас встретила Галина Ивановна. Она назвала меня остальным: "Вот и четвёртый, Андрюша".
Мы прошли в актовый зал. Здесь была торжественная линейка. Я впервые слышал вблизи духовой оркестр. Честно говоря, такая громкость меня напугала. А мама меня успокаивала. Но пройдёт ещё немало времени, прежде чем я преодолею этот страх и научусь не бояться нашего духового оркестра.
После линейки мы прошли в класс. На первом уроке Анастасия Георгиевна познакомилась с нами. Я был четвёртым. Кроме меня были здесь Коля Петров, Гена Шаров и Оля Рыжикова. Она всё время плакала и говорила: "К папке хочу!". Её вначале утешали, а потом прекратили это делать. Как впоследствии оказалось, у Оли была особенно тяжёлая жизнь. Она потеряла родителей. Были у неё дальние родственники. Однако очень скоро её перевели в класс "Б". Перед пятым
классом встал вопрос о её переводе в класс "А", так как она показала отличную учёбу. Но этого не сделали. Она осталась в классе "Б". Вместе с этим классом в 1973 году она покинула школу. Работала на учебно-производственном предприятии (УПП) общества слепых в Тихвине. Несколько раз в 1974 и 1975 годах приезжала в школьные мастерские. Потом я слышал, что она трижды бывала в волоколамской школе восстановления трудоспособности слепых (ШВТС). В 1985 году я узнал. что она полностью утратила слух. А в 1990 году я узнал, что она умерла.
На втором уроке Анастасия Георгиевна устроила для нас экскурсию по школе. На самом деле, это было своеобразное занятие по пространственной ориентировке. Это было самым первым занятием в нашей школе. Но не всех оно охватывало.
Третий урок — на этом уроке нам рассказывали о природе.
На четвёртом уроке нам читали сказки. Таким был наш первый учебный день.
После четвёртого урока пришла наша воспитательница Надежда Николаевна Куренкова. Мы под её руководством вышли из школы на улицу. И тут не могу не коснуться одного момента, во многом определившего нашу жизнь в школе-интернате. Мы ходим строем, "паровозиком", цепляясь за хлястики "домашних" вельветовых курток. Физическое развитие у всех детей разное, подготовка разная. По-разному мы ходим. Если бы мы ходили парами и раздельно, то было бы
больше возможностей для маневрирования (кстати, так было сделано на следующий год в отношении меня). А раз мы ходим строем, то должен соблюдаться общий темп и ритм движения. Но в силу указанных причин это может быть трудно достижимым. И всё-таки требовали, чтобы все ходили быстро. Однако ни одного раза не доводилось слышать этих требований от воспитателей. Складывалось впечатление, что они стихийно формируются у детей. Это наводит на мысль, что во многом эти
требования были преувеличенными.
Я был слабее всех, не понимал, почему я должен был почти бежать бегом. Мне было страшно. Я боялся упасть (иногда так и было). Впрочем, не Надежда Николаевна придумала этот порядок. То, что я не справлялся, явилось следствием моих проблем. Наоборот, как человек, она была очень добра и справедлива. И за это я ей благодарен.
Затем был обед. После обеда — "тихий час". Вот тут-то меня подстерегала новая беда. Тогда я многого не понимал. Можно сказать и так: я не понял, в чём качественное отличие раннего детства от начала школьной жизни. Об этом должен быть специальный разговор. В самом деле, если ребёнок воспитывался дома и никого из сверстников не видел, он будет испытывать затруднения при попытках установить с ними контакт в школьный период. Но почему? Когда ребёнок один и предоставлен самому себе, то он будет играть с самим собой. Но в такой игре он "монополист". Ему не приходится задумываться о том, что надо следовать каким-то правилам. Придя в новый коллектив, он пытается механически использовать сформировавшийся у него способ действия с предметами. Но это вызывает непонимание, а, по сути дела, сопротивление со стороны его сотоварищей, которые уже перешли на более высокую ступень, и они не допускают самобытности одного из членов коллектива, причём это сопротивление реализуется не словесно, а путём физического воздействия, "не словами, а кулаками", как мама говорит Малышу в "Карлсоне" Астрид Линдгрен. Значит, он видит в них не друзей, а
соперников.
Я взял с собой в школу игрушечного медвежонка, который силой моего воображения был превращён мною в собаку, которую звали, разумеется,
Тобс. А ребята, в подавляющем большинстве случаев восьмилетки (тогда считалось, что незрячих детей следует обучать в школе не с семи, а с восьми лет), а потому они считали себя более опытными. Они знали о войне от своих близких, что в ту войну мы воевали с немцами, и возможно, то, что я пришёл в школу со своей игрушкой, их возмущало. Ни у кого своих игрушек не было. Но, я припоминаю, что в классе были игрушки. Например, большая машина, которую я так и не видел, а только слышал, как кто-то её возил.
Вспоминаю, как один из моих одноклассников, Витя Ильин, пытался в классе играть с детским резиновым мячиком, а Надежда Николаевна объясняла ему, что в классе играть с мячиком нельзя, а Витя говорил: "А я хочу" (как оказалось, это был его всегдашний стиль, проявлявшийся у него едва ли не до конца его пребывания в нашей школе).
Но мячики меня не интересовали, если не считать тех случаев, когда я мог держать одной ручкой мячик, а другой стучать по нему. Очевидно, таким способом я получал вибрационные ощущения. Лишь впоследствии, когда я сам стал взрослым, какой-то интерес к этой игрушке у меня появился, да и то лишь потому, что нравились производимые им звуки, а также и тем, что один ребёнок нетрадиционным способом играл с ним: он не подбрасывал мячик, а стучал им подобно тому, как он таким образом манипулировал другими игрушками.
Наверно, некоторые черты моего поведения воспринимались одноклассниками как странные. Да, у меня были странные привычки (в одном американском учебном пособии я так прямо и прочитал о них как о "слепецких" (в обычных ситуациях я никогда не произнёс бы этого слова).
А именно, я по-прежнему кружился на одном месте, что раздражало учителей и воспитателей, а некоторых ребят это забавляло. Я же неверно реагировал на последнее, рассматривая их реакцию как поощрение, тогда как на самом деле, это была, скорее, насмешка. Окончательно я избавился от этой привычки лишь тогда, когда стал работать на компьютере.
Мне нравилось (и по-прежнему нравится) нюхать руки. Если моя рука слегка смочена слюной, и я её поднёс к носу, я ощущаю запах чего-то детского. Если же это происходит в тёплый солнечный день, я ощущаю дополнительный аромат, про который я говорил: "Пахнет солнцем". Эта привычка
сохраняется у меня и сейчас.
Странным могло показаться и моё пение. Да, действительно, я пытался копировать манеру тех певцов, которых я слышал. Так это был романс А. Алябьева "Соловей", начало песни "По диким степям Забайкалья", песня из репертуара Робертино Лоретти "Письмо" и некоторые другие (либо только мелодию, либо пение якобы на иностранном языке). Так однажды я имитировал пение одной песни из репертуара Клаудио Вилла. Набор слов мною не запоминался, поэтому он мог быть произвольным. И вот я спел, а один из учащихся сказал, что я употребил матерное слово. Это было сообщено воспитателю, сказали, что Марков ругается. Воспитатель же не стала разбираться (она вообще не утруждала себя поиском истины, верила любому доносу).
Я был наказан — лишён сопровождения. Можно ли в условиях, когда ребёнок не может ориентироваться самостоятельно, придумать худшее наказание?
Но к чему я пишу всё это? Я думаю, тем самым станет понятной та обстановка, в которой мы жили и начинали свою учёбу. Именно во время "тихого часа" было моё первое испытание.
Я взял с собой в спальню своего медвежонка. А ребята стали у меня его отбирать. Я к такому обращению не привык, а потому плакал. Но, как оказалось, это было только начало.
И вот прошёл "тихий час". Мы пришли в класс. И сейчас Надежда Николаевна показывала нам некоторые предметы школьного обихода: счётные палочки, счёты.
А вскоре ко мне приехали мама и отец. Была большая прогулка.
А в группу прибывали новые ученики. И мы знакомились с ними.
Оказалось, что почти все они издалека. Ведь наша школа фактически была почти что единственной школой подобного типа на Северо-Западе России. Кроме нашей, существует только грязовецкая школа в Вологодской области. Потому сюда приезжали дети не только из Ленинграда и Ленинградской области, но из Карелии, Коми АССР, Архангельской области, Мурманской области, Калинина и Калининской области, Калининграда и Калининградской области.
Вот как выглядит список группы в этот период:
Алексеева Надя — Гдов, Псковская область;
Вавилов Саша — Гатчинский район Ленинградской области;
Дудкин Володя — Ленинград;
Дроздов Алёша — Красное Село, Ленинградская область;
Захаров Серёжа — Бакситогорск, Ленинградская область;
Ильин Витя — Порхов, Псковская область;
Крюкова Галя — Гдов, Псковская область;
Куфаева Жанна — Калинин;
Марков Андрей, автор этих строк — Ленинград;
Михайлова Лариса — Ленинград;
Петров Коля — Остров, Псковская область;
Удалова Нина — Калинин;
Шаров Гена — Ленинград;
Антипова Нина — Редкино, Калининская область;
Волкова Люся — деревня Вахнаран, Калининская область;
Кузьмина Люся — деревня Дерняки, Окуловский район, Новгородская область;
Локтева Лида — деревня Родионцево, Максатихинский район, Калининская область;
Лысова Таня — посёлок Кобралово, Гатчинский район, Ленинградская область;
Малолетко Лида — Эстония;
Матвеев Андрюша — посёлок Морозовка, Всеволожский район, Ленинградская область;
Мацкевич Света — Калинин (сирота при живых родителях);
Рыжикова Оля — Калининская область;
Савельева Галя — Калинин;
Цветков Юра — посёлок Серёжино, Калининская область.
Контингент пёстрый, в подавляющем большинстве из сельской местности. К тому же у многих из них сохранилось остаточное зрение. Они им пользовались и при ориентировке, и при освоении письма. Это создавало неравные условия, вело к появлению духа соревновательности, соперничества, что совершенно не допустимо для специальной школы, где учёт индивидуальных особенностей ребёнка должен рассматриваться в качестве одного из ведущих приоритетов. Однако эти мысли приходят после того, как прошли годы и десятилетия, после того как пройден большой и сложный путь, когда был "ничем", а стал "чем-то". Но как это происходило, что для этого потребовалось, об этом наш рассказ.
Я был единственным в классе тотально слепым от рождения. Кроме меня, был ещё один незрячий. Это Саша Вавилов, но он потерял зрение в четыре года. У него был совсем небольшой период привыкания к жизни в новых условиях. Кроме того, он был весьма любознательным.
Был у нас ещё один ученик, который тоже считался незрячим. Это Гена Шаров. В самом начале он был приходящим, затем его перевели в интернат, а потом он снова стал приходящим. Но у него было светоощущение. Это давало шанс на излечение. И попытки лечения предпринимались, но, похоже, они ни к чему не привели. Он не блестяще учился, но, как оказалось, весьма преуспел в быту, в жизни.
Мне же потребовалось гораздо больше времени хотя бы для того чтобы понять: детство уже закончилось, началась новая жизнь, и надо всецело отдаться этой новой жизни.
Сейчас же у нас была большая прогулка. Потом пошли на ужин. После ужина ещё гуляли. А потом был отбой. Мы отправились в спальни. Мои мама и отец уехали. В первое время они приезжали ко мне каждый день. Потом стали приезжать два раза в неделю, а на субботу и воскресенье брали меня домой. Всё оставшееся время я был в интернате. Вот обо всём этом я и поведу рассказ.
3. Первая неделя
Итак, я остался в интернате. Первым человеком, с которым я познакомился, была ночная няня тётя Тася. Она будила нас ночью, чтобы мы не "делали свои дела" в постель (и такое ещё случалось). Добрейший человек. Два года мы с ней общались. Ни разу не повысила голоса.
Её напарницу звали Александра Ивановна. Видимо, она была помоложе, была более суровым человеком. Но всё равно ни разу не повысила голоса.
Она была матерью одного из учеников второго класса, Пети Заика (это его фамилия), с которым мы тоже общались. Мы с ним не то, чтобы дружили,
но относились друг к другу нормально. После того как в 1972 году он покинул школу, ушла и Александра Ивановна.
И ещё одна женщина всплыла. Назвалась тётя Галя. Судя по голосу, она могла быть студенткой-практиканткой, или молодым воспитателем, или начинающим педагогом. Встретился я с ней лишь один раз. Это произошло при таких тяжёлых обстоятельствах, которые в тот период со мной случались довольно часто. Но после этого случая мы больше не встречались.
А мы далеко не всегда вели себя подобающим образом. Самое страшное нарушение режима на первых порах выражалось в том, что мы после отбоя разговаривали, лёжа в кроватях. Моя кровать стояла недалеко от двери, так как было очевидно, что проблемы с ориентировкой у меня всё-таки возникнут. Но я был и самым заметным. И вот начиная с того момента моя кровать стояла рядом с дверью. И вот к нам зашёл ночной воспитатель. Обращаясь ко мне: "Андрей Марков, надевай ботинки, пошли!" Это прозвучало зловеще. Позже я узнал имя этого человека. Мы же решили, что это директор. А наша воспитательница Надежа Николаевна сказала нам, что это ночной воспитатель. Но мы ещё долгое время называли его ночным директором. Звали его Борис
Иванович. Много позже он стал вести у нас географию.
Я хотел бы сказать о последующем. Утром мы поднялись. Надежда Николаевна пришла к нам на подъём. Мы рассказали ей о том, что к нам приходил "ночной директор". А она нас поправила: "Не директор, а воспитатель". Он следит за тем, чтобы мы были в кроватях, когда нужно спать, и чтобы мы вели себя тихо, подобающим образом. Но это ещё о вчерашнем дне. А сейчас надо начинать день сегодняшний.
На первых порах у меня не было проблем с одеванием (они появятся позже). И вот одевание произошло.
Потом мы пошли в столовую. И вот тут проявились сразу две проблемы. Во-первых, я должен был научиться находить своё место в столовой, а, во-вторых, научиться вставлять табуретку в стол. К слову сказать, ни тому, ни другому я так и не научился. Оглядываясь на эти годы и сопоставляя их с последующим, я понимаю, что иного результата в тех условиях быть не могло. И здесь опять-таки следует ещё раз повторить: наша школа лишь номинально была школой для незрячих, но реально она не была таковой. В самом деле, если бы она была школой для незрячих, то воспитатель обязан был показать ученику, причём неоднократно, где его место, а до тех пор, пока он не убедится в том, что ребёнок освоил этот путь, что без особого труда сможет пройти его, он постоянно должен следить за прохождением этого пути учащимся, корректировать прохождение им этого микромаршрута и прохождения внутри помещения столовой. Но поскольку основной контингент учащихся составляли дети с остаточным зрением (так называемые частично зрячие), постольку воспитатель не считал себя обязанным заниматься такими проблемами, как пространственная ориентировка (я повторяю: я был в числе тех, у кого ориентировка останется проблемой на всю жизнь). В реабилитационном центре для взрослых такого учащегося обычно сажали в столовой за первый стол, ближе к двери, чтобы он мог более свободно ориентироваться на микромаршруте "дверь-мой стол-дверь-выход").
Ничего подобного в моё время в нашей школе не практиковалось. А о том, что делалось, я расскажу в дальнейшем. Примерно три четверти учебного года у нас сохранялись эти столы. В апреле 1964 года они были заменены. В этих новых столах просто не было отверстий, которые были в прежних, а вместо табуреток появились обычные стандартные столовские стулья. В результате отпала необходимость вставлять посадочное место в стол. Но из столовой прежние столы и табуретки перекочевали в щёточную мастерскую, и через пять лет нам снова придётся с ними встретиться. Однако операцию вынимания-вставки этих табуреток в отверстие стола я так и не освоил.
Первый завтрак в школе — это различные виды каш (в том числе, и манная). На завтрак выдавали стакан кофе, конечно, не растворимого, не натурального, а, скорее всего, с цикорием (знатоки говорили: "С мукой"). Некоторые этот кофе отвергали. Мне он нравился.
Уроки заключались в том, что мы уясняли себе, что представляет собой наш первый класс. Мы познакомились с пособиями, которыми мы пользовались при выполнении основных школьных действий. И теперь я могу рассказать о них более подробно.
Итак, для письма используется специальный прибор, представляющий собой металлическую доску, состоящую из строчек и клеточек (мы все называем его просто прибором), специальную перфокарточную бумагу и грифель. Чтобы писать, вначале надо вложить лист бумаги в прибор. Берём лист бумаги и складываем его вдвое. Затем отделяем одну страницу. На приборе есть вертикальный рубчик, который служит ограничителем для листа и четыре шпенька (два снизу, два сверху), с помощью которых лист закрепляется в приборе. После этого страница накладывается на рубчик и шпеньки так, чтобы он ложился ровно. Дальше, придерживая лист бумаги, начинаем медленно закрывать крышку прибора. После того как крышка закрыта, можно лист слегка подровнять. После этого закрепляем лист шпеньками путём нажатия на них руками. Стандартный прибор имеет 18 строчек. В каждой строчке 24 клетки. В каждой клетке шесть точек (это касается литературного Брайля, компьютерный же Брайль может быть восьмиточечным, а некоторые знаки выглядят иначе, чем в обычном бумажном литературном Брайле; конечно, в первом классе, тем более, в то время, о таких тонкостях речи ещё не велось).
Знакомили нас и с другими пособиями, например, разборной азбукой-колодкой, с помощью которой мы изучали буквы. Для тех же целей служит разборная азбука-касса. Но здесь уже из металлических букв можно складывать слова.
В этот период я познакомился с некоторыми своими сотоварищами, например, с Таней Лысовой. Роднило нас то, что она жила в Кобралово, где находилась дача моей бабушки Александры Леонтьевны.
4. Сентябрь-месяц
Только в первые дни мы ещё вели вольную жизнь. В середине первой недели мы стали приобщаться к письму. Странно, но факт: слова
"писать" и "письмо" как-то в моём сознании не связывались между собой. Когда я слышу слово "письмо", мне представлялось нечто, уже ранее написанное на бумаге. А тут я слышал это слово в странных сочетаниях.
Например, Надежда Николаевна говорила: "Делать письмо". На почему-то слово "писать" в ту пору не употреблялось. Было даже неясно, что мы делаем.
Если в самом начале года все вновь прибывшие приходили в наш класс, то в дальнейшем часть их переводилась в класс "Б". Как оказалось, это был класс для детей с нарушением интеллекта. Но об этом мы ещё поговорим.
Из примечательных событий я мог бы указать на следующее: в один из первых дней я был оставлен в спальне из-за того, что не сумел вовремя одеться. И так продолжалось до тех пор, пока не пришла уборщица, которая помогла мне одеться и отвела в столовую. В дальнейшем во время дежурства Галины Ивановны такое стало чуть ли не нормой.
А ещё был школьный вечер. Не знаю, по какому поводу он проходил. Была торжественная часть и концерт. Впервые я услышал преподавателя Анатолия Фёдоровича Соловьёва. Он рассказывал о первой советской конституции. В ней употребили широко известное высказывание (позже я узнал, что оно пришло из Библии): "Не работающий, да не ест". Именно в такой формулировке это положение было внесено в конституцию 1918 года. Возможно, отмечалось 45-летие первой советской конституции.
В концерте выступила наша школьная самодеятельность. Там выступали старшеклассники. Так будет и в дальнейшем.
5. Поездка в Кобралово
Я ещё не рассказывал о бабушкиной даче в Кобралово. Этот участок появился у неё в 1962 году. В отличие от нас, дом уже был готов.
Кобралово находится на юге Ленинградской области, в Гатчинском районе. Здесь росли овощи: помидоры, капуста; ягодные культуры: клубника, смородина.
Впервые я попал в Кобралово в апреле 1963 года. Именно тогда я ездил туда на электричке. В отличие от нашего, этот участок дороги был электрифицирован полностью, так что ехать надо было без пересадки. Вот как выглядело начало железнодорожной дистанции: Ленинград (Витебский вокзал), Боровая, Воздухоплавательный Парк, Купчино, Шушары, Пушкин, Павловск, Антропшино, Кобралово.
Однако идти от станции далеко. Но дорога, в основном, хорошая. Есть следы сельской жизни (неподалёку находится совхоз "Кобралово").
Итак, первый раз мы ездили туда в апреле. Однако запомнилась она двумя эпизодами, происшедшими при возвращении. Пока мы шли на станцию, нас облаяла собака. Лаяла она с надрывом. Иван Матвеевич сказал, что, верно, это очень старая собака. А когда мы подходили к станции, увидели товарный поезд, из которого ощущался весьма неприятный запах. Иван Матвеевич сказал, что это поросячий поезд.
Вторая поездка произошла летом 1963 года. Запомнившимся эпизодом здесь было приготовление необычного блюда, которое называлось "колбаски к чаю". Однако это блюдо больше напоминает пирожное с кремом, так как в него входят печенье, какао, гоголь-моголь и прочие сладости.
А сейчас замечательной была наша встреча с Иваном Матвеевичем. Он показал мне подсолнух. Он также прочитал мне некоторые главы из книги Александра Волкова "Урфин Джюс и его деревянные солдаты".
Мои родители участвовали в разных работах. Примерно в это время возили удобрение. Оказалось, что это был свиной навоз. И как это было ни неприятно, но элементы чего-то детского усматриваются и здесь. А в остальном всё прошло хорошо.
6. Болезни в первой четверти
Я рос слабым болезненным ребёнком. Это особенно сильно проявилось в первые годы моей школьной жизни. Преимущественно мои болезни носили простудный характер. Случались зубные боли, заканчивающиеся тем, что мне удаляли зуб.
Надо сказать, что, на первых порах, болезни в эти годы моей школьной жизни носили оттенки очарования. Это очарование заключалось в том, что раз я болею, значит, я могу слушать радио. Обычно я болел дома. Но даже в период болезни мне напоминали, что я школьник, и что у меня есть обязанности. Поэтому я должен быстрее восстанавливать свои силы.
Я не прекращал слушать радио. Особенно интересными были для меня детские передачи. Но в школе такой возможности не было, поскольку в классе отсутствовало радио. У некоторых учащихся были свои приёмники или наушники, но только не в нашем классе. Радио не было ни у кого. Другое дело дома: по крайней мере, есть радиодинамик.
Но болезнь не давала возможности заниматься по школьной программе. Поэтому мои родители связывались со школой, получали задания, которые я должен был выполнять. И тут приходилось заниматься в условиях, которые не всегда были удобны. В самом деле, писать по Брайлю, полулёжа в кровати, пока ещё не освоил навык в обычных условиях, было неудобно. Впрочем, пройдут годы, и я не без удовольствия буду писать именно в полулежачем положении, совмещая отдых и работу. Я вообще удивлялся, как это я раньше предпочитал писать иначе. Немало интересных разделов своих мемуаров я написал именно в таком положении. Но это ещё будет через много лет. Пока же я ещё не научился писать лёжа. Поэтому надо было поскорее вернуться в школу. Вот такие противоречивые устремления были у меня в то время.
А теперь вернёмся к рассказу о болезнях, имевших место в первой четверти первого учебного года. Первая из них началась буквально на следующий день после нашего возвращения из Кобралово. Был кашель с температурой. На этот раз меня в школу не повезли. Вызвали врача. Врач велела лечиться дня три-четыре. Здесь основным средством лечения был жжёный сахар (жжёнка). Он очень омерзителен на вкус и имеет столь же омерзительный запах. Но хорошо, что при всей своей омерзительности эта жжёнка меня вылечила.
Во время этой болезни я узнал, что мама училась на курсах операторов вычислительных машин, прообразов современных компьютеров. Она вслух читала про нажимные собачки, короче, про разные детали вычислительных машин. Почти через 30 лет ваш покорный слуга будет иметь возможность проходить обучение на курсах программистов. Но теперь это изучалось несколько иначе — времена иные, и техника иная.
А ещё мама общалась по телефону со своими подругами по этим курсам, особенно часто с Лилей.
Я хорошо помню, что предшествовало второй болезни. В тот день в школе было родительское собрание. Отец приехал за мной, но мы не могли ехать домой. Меня привели в класс. И тут я выразил желание писать. Получив лист бумаги, я писал всё, что я мог написать. На одном листе бумаги были и цифры, и слова. Надежда Николаевна посмотрела мои творения и сказала: "Неплохо". Наверно, с того момента у меня появился интерес к письму. Почему это произошло? Наверно, с того времени, когда у меня проявлялся интерес к детскому стуку. Письмо по Брайлю наводило на мысль о том, что этот детский стук при том, что он вызывается нажатием грифелем клетки прибора, в который вложен лист бумаги, приобретает ритмичный характер.
Потом пришли в класс "Б". Здесь проходило занятие хорового кружка. Разучивали песни "Вот какие маки", "Вот у нас какая горка ледяная". Ученик одиннадцатого класса Слава Чапурин вёл эти занятия. У него был очень красивого тембра голос. Он хорошо для непрофессионала играл на фортепиано.
Остался я и на ужин. После ужина мы поехали домой.
На следующий день я занимался, работал с "кассой", получалось плохо. Отец сказал: "Двойка. Бабушка двоечников не любит" (это он намекнул на то, что если я буду плохо заниматься, мы не поедем в Москву). Для меня это было бы самым страшным наказанием.
И вот на следующий день я заболел. Врач определил воспаление лёгких. Лечение было сложным: мне делали уколы, ставили банки.
Уколов я по-прежнему боялся. Мама утешала меня, говорила, что это она делает мне уколы. Похоже, это успокаивало.
Когда мне стало лучше, я продолжил заниматься. С одной стороны, под руководством мамы и отца я узнал новую букву. С другой стороны, соседская девочка Таня познакомила меня с буквами плоского шрифта. Но, видимо, к этому я был не готов. Но меня привлекало движение карандаша по бумаге как ещё одна форма игры. Но я усвоил это действие лишь поверхностно. Я не открывал тетрадь, а двигал карандашом по обложке тетради и думал, что я пишу. И я говорил, что пишу слова: Рома, рама, то есть, те слова, которые я писал в своей повседневной школьной практике.
В этот же период по телевидению была большая передача об итальянском оперном певце Марио Дель Монако. Я слушал её с особым удовольствием.
Постепенно я поправлялся. Возвращался в школу. В заключение разделов, описывающих околошкольную жизнь в этот период, приведу ещё один эпизод, связанный с моим возвращением в школу. На первом же уроке я, как это было характерно для описываемого периода, заплакал без всякого внешнего повода. Анастасия Георгиевна подошла ко мне и спросила: "Что случилось, Андрюша? Ведь грибов-то всё равно не будет". Я вскоре прекратил плакать. Но долгое время ломал себе голову, причём тут грибы. Только много позже, уже учась в старших классах, услышал и прочитал в художественной литературе что-то вроде пословицы, в которой человеческие слёзы сравнивали с дождём, после которого начинают расти грибы. После дождя растут грибы, а после человеческих слёз этого не бывает. Ну откуда мне, семилетнему ребёнку, всё ещё продолжающему развлекаться со своими игрушками, знать о таких иносказаниях! Я всё ещё воспринимал и понимал всё, что мне говорили, буквально. Этим и объяснялось моё непонимание связи между моими слезами и грибами. Но в тот момент замечание Анастасии Георгиевны возымело действие: я перестал плакать.
7. Успеваемость в первой четверти
Учёба — это работа школьника. Но это станет понятным лишь ближе к концу школьной жизни. А в первые годы, как это ни странно, при всей сложности моей жизни, сама учёба напоминает игру. Важно, что к концу первого класса игровой метод уйдёт в прошлое. Началось сознательное освоение учебных дисциплин.
В первые дни, как, наверное, и в большинстве случаев, период постепенности перехода от раннего детства к этой сознательной школьной жизни ощущается особенно полно. Наверно, именно поэтому в самом начале и возникало это ощущение продолжения игры. В то же время, мало-помалу приходило понимание того, что происходит нечто большее, чем первые игровые действия ребёнка.
Но уже в середине первой недели началось освоение письма. Здесь как бы связаны различные школьные курсы. Буквы изучаются в курсе русского языка. Но о русском языке речь ещё предстоит. Начнём рассказ об успеваемости с арифметики.
Первые арифметические занятия начались в первые же дни. Любой ребёнок ещё в раннем детстве научается считать. Я умел считать до 10, а потом и до 100. Но, как оказалось, я имел представление только о прямом счёте. А об обратном счёте я узнал лишь теперь. Поначалу это меня смущало.
Дальше мы получили представление о том, что каждое последующее число больше предыдущего на единицу. Для последующего развития
этого представления отвечали на вопросы типа: "Сколько нужно прибавить к числу 1, чтобы получить 2?" Так появились первые примеры. Однако мне кажется, что слово "пример" относительно математического выражения звучит довольно странно, потому что когда мы говорим "пример", мы предполагаем "пример чего-то". Из алгебры мы узнаем об алгебраических выражениях. Спрашивается, почему бы термин "выражение" ни применить к арифметике? Однако этого не происходит. Почему? По той же самой причине, по которой выражения есть и в грамматике, и в литературе. И получается, что найти адекватное обозначение для числовой последовательности и простейших действий над числами не так уж и просто. Поэтому, видимо, и решили употреблять нейтральный термин — пример.
Но есть в математических дисциплинах задачи. Возможно, создатели методик преподавания математики в школе решили руководствоваться принципом симметрии и пришли к выводу, что помимо задач должны существовать числовые выражения, которые они и назвали примерами. Поэтому при изучении алгебры мы будем говорить об алгебраических выражениях.
Но устный счёт полезен для развития логического мышления, учит анализировать свои действия.
Следующий этап изучения арифметики заключается в том, чтобы научиться писать цифры и числа. Этим мы начали заниматься с середины сентября.
Надо отметить, что по Брайлю цифры пишутся иначе, чем плоским шрифтом. Брайлевское написание цифр соответствует по начертанию десяти буквам латинского алфавита от a до j. Если бы мы их изучали параллельно с буквами, могла бы возникнуть путаница. Великий и мудрый Брайль, создавший нашу систему, придумал знак, который ставится перед цифрой, если она одна и в начале числа, а потому он получил название цифровой. Он изображается точками 3, 4, 56 (даю по принятой сейчас московской системе отсчёта точек в шеститочии). Однако далеко не всегда числа пишутся с цифровым знаком. При выполнении действий в столбик цифровой знак пишется только перед первым числом, а остальные числа пишутся без цифрового знака.
Совершенно особая ситуация в компьютерном Брайле. Там никакого цифрового знака не допускается, поскольку каждый символ должен занимать одно знакоместо. Правда, при создании некоторых программ, например, программы "nvda" экранного доступа для слепых, предусмотрен и цифровой знак при том, что набирается с клавиатуры один символ, обозначающий цифру, а читаются на брайлевском дисплее два символа — цифровой знак и цифра. Но до компьютерного Брайля нам ещё далеко. В своё время мы будем говорить и о нём.
Именно в сентябре-октябре 1963 года мы изучили цифры от 1 до 5. Когда я вернулся в школу после болезни, класс уже дошёл до цифры 9. А затем мы изучили первое число 10.
Я уже говорил о том, что практическое изучение системы Брайля мы начали на уроках русского языка. Здесь как раз и отрабатывались навыки, необходимые для письма: закладка листа бумаги и тетради в прибор, держать грифель, накалывать точки.
Мы также познакомились с колодкой, с помощью которой мы изучали буквы. Разборная азбука-колодка фактически представляет собой одну клеточку прибора в разрезе. Она позволяет изучить пространственное расположение точек.
Очень долгое время я не мог самостоятельно представить себе, где находится самая нижняя правая (левая) точка, самая верхняя правая
(левая) точка и т.д. Сейчас это кажется странным. Оказалось, что слова "право", "лево" не стали характеристиками тактильного образа. Происходило следующее: я мог воспринять количество точек, но мог не воспринять их пространственное расположение. Например, буква у (точки: 1, 3, 6) и буква ш (точки 1, 5, 6). Это произошло как раз накануне моей болезни (уж не этим ли объяснялась сложность, но я-то об этом не знал). Не знала и Анастасия Георгиевна. Она рассердилась и сказала: "У меня, кроме тебя, 12 детей". А они семимильными шагами осваивали материал. Это объяснялось тем, что у большинства из них было остаточное зрение, которым они активно пользовались.
Я же не видел, мои тактильные образы не были сформированы. И, пожалуй, имело место отсутствие представления о том, что я, собственно, делаю.
Вот я сейчас говорю о том, что мы занимались письмом. Но всё это понимается и излагается с высоты прожитых лет. Тогда же мне нужно было не анализировать, а действовать. Но вся беда заключалась в том, что я не мог действовать, потому что, выражаясь современным научным языком, моторная память отсутствовала. Конечно, этих слов ни я, ни мои близкие даже произнести не могли (интересно, что впервые про моторную память я услышал в четвёртом классе). А в то время ни о чём подобном мы и не слышали. Но ясно было одно: надо много заниматься, и только в этом случае будет результат. За первую четверть мы изучили буквы: а, у, м, ш, а под руководством мамы изучил букву р. А после возвращения в школу класс изучил буквы
л, ы, с, н, о.
Чтение — это одно из самых главных занятий любого ребёнка. Он читает учебник, читает художественную литературу. Из книг он почерпнёт знания, которые он не может получить непосредственно.
Путь к чтению непростой. А в моём случае он вообще оказался растянутым во времени.
В первые дни уроки чтения сводились к тому, что-либо Анастасия Георгиевна, либо Галина Ивановна, либо Надежда Николаевна, либо наш фактически третий воспитатель Елена Сергеевна Ковалевская, либо мои родители читали нам сказки. Но при этом у меня даже не возникал вопрос, буду ли я читать сам.
И вот где-то в середине сентября Анастасия Георгиевна дала мне карточку с написанными на ней буквами и сказала: "Читай!". А как я буду читать? Как вообще читают? А я даже не сообразил, что я должен это делать. Сейчас же Анастасия Георгиевна сказала мне, что я должен читать пальцем (пальчиком), точнее, указательным пальцем правой руки, а указательный палец левой руки ищет следующую букву. Это, если можно так выразиться, классический способ чтения. Однако с момента появления технических средств — компьютеров и брайлевских дисплеев — происходит смена способов чтения: читающей оказывается одна левая рука, а правая выполняет подготовительное действие, например, перемещает курсор к месту расположения следующей буквы (так происходит при редактировании), а некоторые так читают и обычные книги даже в школьные годы. Ничего подобного не было у меня.
Ближе к концу сентября у нас появились буквари. Это была первая книга для чтения. Те буквари были новые. Открываешь эту книгу и слышишь треск. Это характерная особенность новой брайлевской книги. А другая её особенность — весьма своеобразный запах. Это не типографская краска. Это клей, чем-то напоминающий казеиновый. Через много лет прочитал отзыв читателя-ветерана: "Брайлевская книга в буквальном смысле дурно пахнет". В первый год обучения я бы этого не сказал. В самом этом запахе было что-то детское, хотя книга была далеко не детская.
В тот день, войдя в класс, Анастасия Георгиевна сказала: "Как хорошо! Буквари".
И вот она раздала эти необычные книги. Мы с удовольствием трогали твёрдый переплёт и листали страницы (почему-то их было много). Даже для того чтобы найти первую страницу, приходилось пролистать много страниц.
Первое, что было написано в букваре, Анастасия Георгиевна прочитала сама: "Букварь для слепых детей". Вот тут бы мне следовало задать вопрос: "А что это такое "слепые дети?". Звучало неприятно, но всё-таки следовало бы спросить. Потом я, конечно, узнал, и стало вдвойне неприятно. Почему я молчу? И почему мне неприятно? Ну, я всё же был человеком застенчивым. А потом обнаружилось, что я стремился сам решить трудные вопросы.
А как я узнал, что такое "слепой"? Витя Ильин, который был моим напарником, мне об этом сообщил, но не напрямую, а с известной издёвкой. У него были очень цепкие, но все в каких-то мелких прыщах, руки. И вот я отказался идти с ним, потому что он слишком крепко держал меня за руку, до боли сжимая и даже выворачивая её. И вот, когда я отказался идти с ним, а пошёл с Надеждой Николаевной, он обозвал меня "шуба слепая" (почему шуба: ведь в ту пору я не был в шубе, она появилась только во второй четверти).
А потом кто-то из детей сказал воспитателю (не нашему): "Я вижу, я не держусь", то есть, говорит, что видит и не нуждается в сопровождении. И тут-то до меня дошло: я не вижу, значит, я слепой. Так что же, за это меня не любят? Это было очень тяжёлым откровением.
Вернёмся к чтению. Мы читали фразы типа: "Мама мыла Лару", "Нина мала; наша Маша умна; мама умна" и т.д. и т.п. Говорить о каких-либо успехах по чтению не приходилось. Их просто не было.
Рисование, несомненно, является одним из наиболее важных, но для меня одним из наиболее сложных предметов школьного курса.
Когда мы говорим о рисовании, то возникает три вопроса: во-первых, как мне распознать то, что нарисовано; во-вторых, как заставить работать воображение в тех случаях, когда прочие чувства ничего не подсказывают; а, в-третьих, какой способ рисования наиболее приемлем для меня? Сразу скажем: два первых вопроса так и остались без ответа. В самом деле, отсутствие осязательного опыта распознавания (а я не уверен, можно ли этому обучить) не даёт возможности для распознавания рисунков. Предмет не "проглядывает" в рисунке, а потому для того, чтобы "увидеть" его, надо иметь хорошо развитое воображение. Но что делать, если такового нет? Отсутствие ясного представления о предмете по рисунку ведёт к отсутствию
положительных эмоциональных впечатлений, значит, сводит на нет познавательную ценность восприятия этого рисунка. А в этом случае никакой познавательной деятельности не происходит. Даже простого механического действия не происходит. Но всё-таки какой-то элемент творчества всё же должен существовать.
О втором вопросе можно поговорить. Формально я знал, что нормальные люди рисуют и пишут карандашом (позже я увидел и ручку). У меня было какое-то представление о том, как зрячий человек ведёт карандашом по бумаге. И это порождает определённое понимание того, что в результате движения карандаша по бумаге что-то меняется. Вот был чистый лист бумаги. И вот появилось нечто, чего я не мог понять, но что (я точно знаю) отличается от чистого листа бумаги. Впрочем, ощущение присутствия чего-то, что является результатом действия человека, усиливается тогда, когда нечто не нарисовано карандашом, а напечатано, скажем, на пишущей машинке. Но даже и в том случае мысленно я представляю себе: раз я это делал, значит, ("Ничто на Земле не проходит бесследно", — слышим мы голос Александра Градского), в результате моего действия явилось нечто иное.
В начальной школе мы рисовали на брайлевских приборах. При этом производились те же действия, что и при письме. Но, помимо этого, мы также раскрашивали рисунки карандашом. И вот после того как я занимался трудной наукой письма, раскрашивание карандашом воспринималось как своего рода отдых. Что же касается тех фигур, которые мы должны рисовать, то мне особенно похвастаться было нечем. Но для себя я уяснил одно: для того, чтобы нарисовать какую-то фигуру, я должен выучить наизусть, какие действия нужно выполнять, то есть, какие точки, какое количество последовательностей точек я должен накалывать. Но пройдёт ещё немало времени, прежде чем я приду к этому способу. Сейчас же каких-либо достижений у меня не было.
В первые годы у нас существовал специфический предмет — коррекция. На этих занятиях мы приобретали навыки самообслуживания. Впоследствии круг проблем расширился. В отдельных случаях дело доходило до исправления орфографических ошибок. К счастью, последним мне заниматься не пришлось. Но самообслуживание — это самое первое и самое сложное дело. В первой четверти мы учились шнуровать ботинки и заправлять кровать. Ни того, ни другого я так и не освоил. В чём же причина такого положения? Можно указать, по крайней мере, три причины.
Во-первых, моя физическая слабость. И всё же я был изнеженным ребёнком, хотя мне казалось, что в целом я был не хуже других. Но на поверку всё оказалось совсем не так. Так при выполнении шнуровки ботинок надо было наклоняться. Когда речь шла о физическом усилии, вот хотя бы о наклонах, я уже тогда испытывал болевые ощущения. И всё же старался (а я, действительно, старался) выполнять эту работу.
Кроме того, обнаружилось, что я испытываю затруднения при продёргивании шнурка в отверстие ботинка. К этому примыкают затруднения, которые появляются во время выполнения операции "шитья" на доске, вдевания нитки в иголку при помощи проволоки или нитковдевателя. И ни одного раза я даже случайно не выполнял этого действия.
Вторая причина заключалась в том, что именно я должен выполнять эту работу. Нет, я никогда не говорил: "Сделайте за меня". Напротив, я старался изо всех сил, демонстрируя деловой вид. Но происходило следующее: я в результате объяснения и практического показа действия, как мне казалось, усваивал лишь первое движение, а дальше рука "отказывалась слушаться". Всё моё "понимание" сосредоточивалось на этом движении, а дальнейшее оказывалось как бы за границами моего понимания. Так постепенно я проникался чувством бессмысленности и бесперспективности освоения работы. Но воспитатели относились к этому по-разному. И тут неясно, какое из двух зол меньше: либо пожалеть "несчастного ребёночка" и выполнить за
него трудную работу, либо отказаться от всяких попыток обучить его выполнению работы, но и игнорировать его как такового. Я думаю, что ни одна из двух крайностей недопустима, потому что в таком случае ребёнок проникается убеждением в том, что он не может выполнять эту работу. Сломать укоренившееся представление крайне сложно, если не сказать, невозможно.
Именно это происходило у меня. Требовали, чтобы действие выполнялось неукоснительно, но ничего не делалось для того, чтобы ученик пришёл бы к пониманию необходимости выполнения этой работы, операций, из которых она состоит, преодолел отрицательное чувство, которое явилось следствием
его неприспособленности, выработал позитивную установку, способствующую успеху его обучения.
О себе я могу сказать, что всего этого не было. Я не сопротивлялся и не понимал, что я, собственно, делаю и для чего. Это особенно относилось к операции "уборка кровати". Что конкретно происходило? Во время выполнения этого действия приходилось работать внаклонку. Когда я наклоняюсь, у меня усиливается головокружение, да и сами предметы кажутся смещёнными. К тому же я очень быстро уставал.
Мне говорили: "Одеяло должно лежать ровно". А что значит "ровно"? Мало того, что должно быть словесное понимание. Рука тоже должна это "понимать". Но рука не "понимала". Или "понимала" приблизительно. Никаких успехов не было. Предпринимались несколько попыток научить меня заправлять кровать. Получалось, как у тех лодырей, которые заявляли Коту: "Учат нас и грамоте, и письму, а не могут выучить ничему". Но причины у нас разные: у лодырей — их лень, а у меня? Впрочем, в семь лет я ещё не мог этого сказать. Сейчас бы я сказал: причина в нарушении моторики рук.
Уроки труда в начальной школе вела Анжелика Каранатовна Константинова. Как преподаватель, она мой злой гений. Более неподходящего кандидата на эту должность трудно себе и представить. Начать с того, что сама она имеет какое-то отношение к изобразительному искусству, к художественному творчеству. Поэтому было более естественным, если бы она вела рисование. Но рисование в начальной школе преподаёт учитель, который ведёт основные предметы школьного курса.
И вот ей, специалисту по изящным искусствам, выпал жребий вести не свойственный её специальности или, по крайней мере, опосредованно связанный с ней, предмет — трудовое обучение. Но, может быть, само по себе, это не такое большое зло? Более важно другое: по своей натуре она не была психологом в том смысле, что выявление индивидуальных особенностей и, тем более, выбор наиболее приемлемой тактики обучения — это ей было не знакомо.
Будучи человеком творческим в своей сфере (при всём том, что мы, незрячие, сами этого ощутить не могли, но мы знали, что она занималась фотографией, в какой-то мере киносъёмкой), в сфере трудового обучения она такого творческого начала не обнаружила.
Я убеждён: лишь тот учитель является квалифицированным, который сумел всей своей деятельностью убедить не слишком понятливого ученика в необходимости изучать преподаваемый им предмет. Если же этого не произошло, то в таком случае квалификация учителя находится на весьма низком уровне. А.К. Константинова действовала прямо противоположно: всеми своими действиями она отталкивала, во всяком случае, меня, от трудового обучения (хотя поведение моё внешне не выражало недовольства), да и черчение, которое она вела у нас начиная с пятого класса, также не вызвало приятия. Фактически никакого участия она не принимала в обучении ученика, который не справлялся с заданием, перекладывая всю работу на плечи родителей, которые в этом случае выступали в качестве посредников между мною и ею. Впрочем, к этому тоже пришли не сразу.
И всё же было нечто положительное в этих уроках. Вспоминаю начало обучения. Анжелика Каранатовна входит в класс, здоровается с нами и торжественно провозглашает: "Первая колонка, встали у дверей!" (Это означает, что надо построиться, и мы пойдём в кабинет труда). Первая колонка — это наш первый ряд. Наша с Витей Ильиным первая парта относилась сюда же. Остальные к нам присоединялись. Идти недалеко. Самостоятельно я не ходил (да это и не практиковалось).
И вот мы входим в кабинет труда. Помещение состояло из двух смежных комнат: одна большая, а другая маленькая. Мы, как правило, занимались в большой.
Мебель такая же, как в столовой — столы и табуретки. Табуретки вставлялись в столы. Причём такие столы были там фактически до конца моего обучения в школе.
Вставлять табуретку в стол я так и не научился. В кабинете постоянно был специфический запах. Да, а чем именно пахло? Очевидно, это был сложный запах, включавший в себя запах пластилина, конторского и столярного клея, различных материалов, которые использовались на занятиях. Всё это вместе взятое напоминало запах валерьянки или не очень свежего творога. Симпатии это не вызывало.
Во время первого урока я был ещё под впечатлением встречи с Романом Михайловичем, жестянщиком, который делал желоба у нас на даче. В связи с этим я любой материал, с которым играл, мысленно "превращал" в жесть. И вот на первом уроке Анжелика Каранатовна дала мне алюминиевую полоску, которую я мог разламывать (механическое действие, которое тоже необходимо для развития рук).
Ещё один не понятный для меня предмет — физкультура. Да, в детстве я знал, что по радио два раза в день, в 11 и 15 часов, передают производственную гимнастику. Привлекал звучный голос преподавателя Гордеева, а также преподавателей Камышевой, Васюковой и др. и музыкальное сопровождение.
И вот в школе физкультура является одним из предметов. Но никакой музыки не было. Занятия в начальной школе вела Нина Михайловна Оржанова,
очень строгая, с почти мужским басовитым голосом. На первых порах она пыталась казаться доброй. Припоминаю один из первых уроков. Не знаю, как уж это получилось: я оказался в спортзале один. Нина Михайловна велела мне подниматься на "шведскую стенку" и спускаться вниз. Других указаний не было. Получилось, что я выполнил это простое упражнение много раз. Вот проходит какое-то время. Нина Михайловна подходит ко мне и видит, что я, в самом начале весело и легко выполнявший действие, сейчас поднимаюсь и спускаюсь менее энергично. Она меня спрашивает: "Ну что, Андрюша, устал?" Я сказал: "Да". А она говорит: "Ну так посиди на стульчике".
Ещё один похожий эпизод произошёл, когда я учился в первом классе (уже на следующий год). Дело было перед одним из праздников. Физкультура была последним перед обедом уроком. Мы не делали никаких упражнений, просто находились в спортзале. Нина Михайловна посадила меня на мат. А в разговоре прибегла к сюсюканью, полагая, что хоть я учусь в первом классе, со мной надо разговаривать как с младенцем (в иных случаях она ничего подобного не делала). Она и имя моё произносила с младенческими интонациями "Андрюся". Наверно, она думала, что таким образом меня веселит. Но в то время мне было совсем не весело, и такое фамильярничанье, скорее, было неприятным. Но, зная её суровый нрав, я в тот момент не решился ей
перечить. Однако в дальнейшем попытался сопротивляться. Но это произошло уже в третьем классе. А то, что происходило на самой физкультуре, мне было совершенно не интересно. Этим и объяснялась моя физическая слабость. Некоторый подход к пониманию значения физкультуры придёт в момент пребывания в школе восстановления трудоспособности слепых (ШВТС) в Волоколамске, во время занятий на тренажёрах.
Самым замечательным было для меня пение. Я ничего не знаю о преподавателе. Её звали Нина Георгиевна Дитятиева. Несомненно, у неё были профессиональные вокальные данные. Она сама могла петь, причём не так, как говорила. Певческий голос у неё был — в этом нет никакого сомнения. Но ребята её всерьёз не принимали. Почему? На этот вопрос трудно дать ответ. Мне было интересно всё, что происходило на этих уроках: и пение гамм и вокализов (распевка), и сами песни, и прослушивание музыки.
8. Музыка в первой четверти
Существуют музыкальные кружки — фортепиано и баян.
С баяном мы встретились буквально на второй день после поступления в школу. Уже вечером, после того как мы готовились ко сну, мы услышали игру на баяне. Очевидно, кто-то из старшеклассников, а, возможно, и ученик четвёртого класса Валера Евсеев заиграл на баяне (запомним эту фамилию, так как мы с ним встретимся в последующие годы нашей школьной жизни и даже в 2000-2005 годах). В частности, я узнал мелодию из кинофильма "Там, где кончается асфальт". Петров, услышав эту игру, изобразив плачущего ребёнка (что было довольно странно слышать от него, так как он был великовозрастным), заголосил: "Играть хочу. Играть хочу на баяне". И его желание осуществилось. Через два года он пришёл в кружок баяна. В нём он находился до конца своего пребывания в школе. Потом поступил в курское музыкальное училище слепых. Дальнейшая его судьба мне не известна.
В середине октября меня пригласили на просмотр к педагогу Владимиру Ивановичу. Он велел мне пропеть несколько музыкальных
последовательностей, которые используются в таких случаях. Всё его удовлетворяло. Но он меня предупредил: "Если у тебя будут "двойки", то заниматься у меня в кружке не будешь". Ещё его огорчало, что я не владею нотной грамотой. Но этим реально можно заниматься лишь тогда, когда освоена система Брайля. К сожалению, в этом году до нотной грамоты так и не дошло. Эти Занятия начнутся только в середине следующего учебного года. Сейчас же Владимир Иванович дал мне задание: определить, сколько нот "до" находится на клавиатуре фортепиано. Это задание под руководством отца я выполнил в тот же день. Оказалось, что на клавиатуре фортепиано семь нот "до". Позже я узнаю, что они соответствуют семи октавам.
В следующую субботу Владимира Ивановича уже не было. Говорили, что он покинул нашу школу. Фактически у меня состоялось лишь одно занятие.
9. Поездка в Москву на осенних каникулах
2 ноября начались каникулы. Этому предшествовал утренник, посвящённый 46-й годовщине Октябрьской революции. Были спеты торжественные песни. Все получили подарки.
После утренника мы встретились с мамой.
5 ноября мы с мамой поехали в Москву (отец поехал позже). За время путешествия было два события. В пути нас сопровождали записи Робертино Лоретти (в то время по радио их передавали довольно часто).
Второе событие: наш поезд отправлялся в 13.50, а в Москву прибывал в 19.25. Более комфортного путешествия ни до, ни после у нас не было.
На Ленинградском вокзале нас встретил дядя Миша. На такси мы отправились домой.
Встреча была сердечной. Бабушка и дедушка спрашивали маня о моих первых успехах. Я обо всём рассказывал.
Но не следует забывать, что я был отстающим учащимся. Я взял с собой свои письменные принадлежности отнюдь не для того, чтобы продемонстрировать их. Пока не было праздника, я занимался. По арифметике под руководством отца я выучил запись чисел от 11 до 20. К слову, в этом году они мне не потребовались.
Но были в эти дни и прогулки. Мы гуляли с дядей Мишей. Дошли до станции Москва-3.
Кульминацией нашего пребывания в Москве был праздник 7 ноября. На этом празднике были: Софья Александровна, Николай Иванович и Вера Ивановна. Софья Александровна подарила мне игрушки, несколько пластинок и пособие для изучения английского языка (плоским шрифтом). И в нём были тексты. Но я
ещё не забыл телевизионные уроки английского языка. И вот мне нравилось листать эту книгу и повторять знакомые слова. И я говорил: "Я читаю книгу на английском языке". Но однажды дедушка прочитал текст из этой книги. Увы, я ничего не понял. Значит, моего словарного запаса для чтения этой книги было недостаточно. Так мне был дан урок: "Не будь слишком самоуверенным. Делай реальные дела, а не фантазируй о том, чего ещё не знаешь". Нет, дедушка этих слов мне не сказал. Он вообще не делал мне никаких замечаний. Но его дела были красноречивей слов. Их значение я пойму позже. А то, что я проделывал сейчас, то есть, пролистывание страниц книги с повторением знакомых слов, можно было бы расценить как продолжение игровой деятельности ребёнка в условиях начала школьной жизни. Что ж, детство ещё продолжается. Плохо это или хорошо? Смотря, с какой стороны об этом судить. В данном случае такое продолжение детства делу не мешало.
Самым замечательным событием во время этой поездки было прослушивание пластинок дяди Миши. Мы слушали записи испанской эстрады. Эти песни с особенно красивыми мелодиями, со своеобразными голосами певцов до сих пор звучат в моей душе: "Испания миа", "Пикинеза", "Масетто Севильяно", "Бон дире Кристэсса" и многие другие.
Слушали мы также записи парагвайского ансамбля "Лос Парагваес".
Включал дядя Миша и те записи Робертино Лоретти. Ведь он и себе купил такие же пластинки, как и мне.
Познакомился я и с творчеством итальянского певца Джино Бекки (баритон).
У дяди Миши появился магнитофон "Гинтарас". На этот магнитофон в дальнейшем будет сделана одна из первых записей моего голоса. Об этом речь впереди.
Время пребывания у бабушки с дедушкой прошло очень быстро. 11 ноября мы уезжали из Москвы. Мне было очень грустно. Опять я возвращаюсь в школу. Оказывается, я её уже возненавидел, хотя вслух никому об этом не говорил (кое-кто и говорил). Но я плакал навзрыд, как маленький ребёнок. Мне не хотелось уезжать. Так продолжалось до 14 лет. В дальнейшем у меня появилось другое увлечение. Конечно, в Москву мы ездили (20 лет мы прожили в Москве). Но слёз по поводу отъезда из Москвы больше не было.
А сейчас мы выехали. Нас провожал дедушка. Путь до вокзала мы проехали на такси. Тётя Паша подошла к вагону. Вручила подарок — духи "Красный мак". На этом и закончилось наше короткое пребывание в Москве.
10. Начало второй четверти
12 ноября я вернулся в школу. Началась вторая четверть учебного года.
В нашей жизни произошли большие изменения. Они касались как организации учебного процесса, так и быта. Об учебном процессе я расскажу в разделе "Успеваемость". Сейчас же речь пойдёт об изменениях в быту.
Напомню, что ещё перед началом учебного года мы получили форму. Но лишь однажды, в день торжественной линейки, мы её надели. Первый учебный день мы носили форму. После окончания уроков форму мы сняли. Можно подумать, что у нас её забрали. И с тех пор мы ходили в домашнем костюме — вельветовые брюки на резнике и куртке.
В конце октября нас приняли в октябрята. Я ничего не рассказывал об этом потому, что вся подготовка проходила без меня (я болел, а само торжественное мероприятие начисто стёрлось из памяти). Но так случилось, что нам доведётся повторить эту церемонию на следующий год, потому что класс "Б", куда я попал, на следующий год прошёл повторное обучение в первом классе, а потому вместе с новым первым "А" классом вновь был принят в октябрята.
А начиная со второй четверти мы на уроки ходили в школьной форме. Для меня по-прежнему проблемой была застёжка крючка на брюках, пуговиц на рубашке и куртке и т.д. Поэтому форму я не носил (пожалели).
Рискованными были для меня в этот период наши обязательные послеобеденные прогулки. Ведь ноябрь — это уже подготовка к зиме. А зимние забавы известны: катание с горки, бег на катке — короче, снег и лёд. Это доставляет маленькому неприспособленному ребёнку (да и взрослому) немало забот. Главная из них: как не упасть, а если уж упал, то достойно выйти из неприятного положения. Но всё же такие падения учащаются. Всё равно заставляют идти на эту прогулку. Надо взбираться на эту ненавистную горку. Садиться в санки и скатываться с неё. Но иного быть не могло. Ведь я ещё не научился писать, так что я не мог заняться мемуарами. В сущности, я остался по своей психологии дошкольником или даже чуть ли не младенцем. Единственной доступной формой деятельности является игровая деятельность манипулятивного типа. Но в таком случае нужны игрушки. Но в школе игрушка стала исчезать из нашего обихода.
Вот и приходилось кататься с горки. Падал я почти всё время. Не могу сказать, что было очень больно, но неприятно. Поэтому я плакал. Последнее моё катание с горки закончилось тем, что Надежда Николаевна привела меня к себе домой (она жила рядом со школой) и напоила чаем. Так благодаря её ласковому тону, домашней обстановке, душистому чаю, который, конечно, отличался от школьного напитка, именуемого чаем, я смог успокоиться и вернуться в школу.
Ещё один случай из этой же серии. Но прежде чем рассказывать о нём, не могу удержаться от небольшого замечания. Вот я только что сказал, что некоторые учащиеся прямо выражали нежелание учиться в школе. Так говорила Нина Антипова (о ней ниже я расскажу более подробно). Конечно, такие высказывания в устах ученицы подготовительного класса могут показаться весьма странными. Но никто не взял на себя труд подумать о том, что могло стоять за этим высказыванием. Вряд ли это было связано с несогласием с правилами самой учёбы (их она ещё знать не могла, как не мог их знать никто из нас). Скорее, это было связано с интернатским бытом, с его ходьбой строем, полным контролем со стороны воспитателя и полной зависимостью от него, тем более, что её считали умственно отсталой и даже сумасшедшей. Но она говорила правду. В каком-то произведении я прочитал, что подлинная правда открывается только сумасшедшим или тем, кого таковым почитают.
А вот вариант наш: мой и Лиды Малолетко. Нам понравилась сама фраза, произнесённая Ниной. Но мы ещё дети, к тому же мы ещё попугаи (или обезьяны, как кому кажется более приемлемым). А вот теперь сама история.
Как-то мы гуляли с Лидой Малолетко. Вернее сказать, не гуляли, а стояли около крыльца. Как и я, она играла кружением на одном месте. И вот мы стали кружиться на одном месте, сопровождая это действие фразой, услышанной от Нины: "Не хочу я в школе учиться". И вот мы так закружились, что я упал и ударился носом об землю. Я заплакал. Галина Ивановна отвела меня в лазарет. Там мне прижгли ранку йодом. Казалось бы, на том инцидент должен быть исчерпан. Но Галина Ивановна потом не раз говорила, обращаясь к разной аудитории: "А Марков-то! Подумать только: носом землю пахал". Ей доставляло видимое удовольствие повторять это.
Но, как видим, мир состоял не только из таких, как Галина Ивановна. Вот я уже говорил про Надежду Николаевну. И спасибо ей за всё.
Нас довольно часто осматривали специалисты. Особенно часто приходила к нам логопед Галина Александровна. Как раз в это время она стала проявлять ко мне интерес. Она решила, что я неправильно выговариваю букву "р". И вот она со мной занималась. Было всего одно занятие, во время которого этот "дефект" был устранён. Ну в самом деле, разве можно устранить дефект речи за один день? В дальнейшем я слышал, как трудно даётся детям правильная речь. Во многих случаях дефект речи устранить так и не удаётся. Лишь у одного мальчика дефект речи был устранён, да и то, для этого потребовался почти весь учебный год регулярных занятий.
У меня же никакого дефекта не было. Возможно, причина интереса ко мне со стороны логопеда была связана с моей слабостью (высказывания о прямой связи между физическим развитием, развитием речи и интеллекта я слышал и позже). А в некоторых случаях выражали удивление, как это так, у незрячего человека вполне нормальный интеллект, а он слаб физически. Это в рамки традиционной теоретико-педагогической конструкции не укладывается. Но почему-то теоретикам в голову не пришло простого и даже элементарного объяснения: если у человека есть какой-то дефект, препятствовавший его нормальной жизнедеятельности, то этот дефект должен быть чем-то компенсирован. В данном случае мы как раз имеем дело именно с такой ситуацией: ребёнок, а в дальнейшем и взрослый, имеет тяжёлый дефект и, как его проявление, физическую слабость, в качестве компенсации и выступает обычный, без отклонений развивающийся интеллект. Но я был доволен: ведь занятие логопедией освободило меня хотя бы один раз от этой ненавистной горки. Так что скажем спасибо за это Галине Александровне.
Ещё про одного специалиста я хотел бы упомянуть. Её звали Галина Ивановна (уже третья). Она сказала, что она врач. Со мной она занималась тем, что исследовала у меня биотоки мозга (впрочем, истинное значение этой процедуры я узнал гораздо позже). Сама же эта процедура заключалась в следующем: меня укладывали на кушетку. Голову смазывали жидкостью с очень приятным запахом. Потом надевали маску. Этим доступная для моего восприятия часть заканчивалась. Что дальше происходило, я не знаю. Но я должен был спокойно лежать и не двигаться.
А вообще с ней было очень приятно общаться. Она сказала, что живёт на улице Коммуны. Через 45 лет, в 2008 году, я попал на улицу Коммуны. И тут я вспомнил Галину Ивановну.
Вот так и складывалась моя жизнь. Можно было бы поговорить о том, как она отразилась на моей учёбе. К этому я сейчас и приступаю.
11. Как я попал в класс "Б"?
В конце ноября произошло событие, которое едва не поставило крест на моей учёбе, а, значит, и на моей полноценной жизни. Сказано слишком загадочно, но, тем не менее, это факт. Дело в том, что меня перевели в класс "Б". Перевели без санкций педсовета, без каких-либо распоряжений сверху. Короче, личная инициатива воспитательницы Галины Ивановны Трифоновой решила мою судьбу.
Этому классу не везло с самого начала. В течение сентября уроки там вела учительница Ольга Алексеевна Лаврова (с ней я встретился у Николая Афанасьевича Ушкова ещё в 1961 году). Впоследствии я слышал о ней не просто лестные, но глубоко положительные отзывы. Её даже сравнивали с проповедником Досифеем из оперы М.П. Мусоргского "Хованщина", настолько ответственно и бережно она заботилась о каждом ребёнке. Я могу судить об этом на основании свидетельств других людей. Сам же я встречался с ней нечасто.
Но то ли состояние здоровья у неё ухудшилось, то ли была ещё причина, но только в середине октября она покинула этот класс и вообще ушла из школы. Детям сказали, что она в отпуске. На самом деле, она ушла на пенсию. В дальнейшем она ещё придёт к нам в качестве инспектора по проверке скорости письма и чтения. Время от времени она работала в порядке подмены в качестве воспитателя и учителя в том же классе "Б".
На освободившееся место пришла Галина Ивановна. И для класса начались настоящие мытарства. Она мнила себя великим педагогом. На самом деле, это был садист. За малейшую ошибку она, в лучшем случае, ставила в угол. Перейдя в её класс, я стал "героем" угла, потому что ошибался на каждом шагу.
. В этом классе учились дети с тяжёлыми нарушениями. Были среди них дети не только с нарушенным зрением, но и с нарушенным интеллектом и даже с психическими нарушениями.
Одна девочка (Галя Савельева) никак не могла освоить ориентировку в классе. А Галина Ивановна посадила её у окна. Вместо того
чтобы лишний раз показать ей путь от парты до двери, она декламировала: "Галя, как всегда, попадает не туда".
А другая девочка — Нина Антипова. Затрудняюсь сказать, сколько ей было лет. Рука её была не по-детски большая, вся в каких-то цыпках. Что она могла делать этой рукой? Я точно знаю, что она не могла даже застегнуть пуговицу.
У неё был целый "букет" дефектов речи. Она заикалась, не умела отличить первого лица от третьего, о себе говорила "она". Да и голос был какой-то глухой, даже похожий на старушечий, но никак не на голос ребёнка. Она картавила. Но понимала, что от неё требуют. Значит, в принципе учить её было можно, но, видимо, индивидуально. И всё же были у неё отклонения в поведении (правда, они не проявлялись на уроке). Она царапалась, кусалась (правда, об этом я узнал от других, потому что меня она не царапала и не кусала, не потому ли, что я её не обижал?). Ко мне у неё был другой "подход". Бывало, возьмёт мою руку в свою и держит. И будет держать до тех пор, пока ни попросишь её: "Антипа, отпусти пальчик!". Без этого она будет держать мою руку в своей сколь угодно долго.
Но с ней не занимались, никто ничему её не обучал. Галина Ивановна давала ей колодку и штифтики. Нина нарочито долго перебирала штифтики, а потом гремела, наподобие детской погремушки или попугайчика. В какой-то момент это ей надоедало, и она начинала стучать руками по парте или сжимать их. Галину Ивановну это раздражало, и она властно говорила: "Антипова, перестань играть руками". На какой-то момент Нина прекращала это действие, а потом возобновляла вновь. В самом деле, что делать, если никто с ней не занимается? Ведь играть — это так интересно даже с руками. Можно постучать руками по парте, можно их сжимать. А ещё можно водить ручками по парте или друг по другу. Медленно, не спеша перебирать ручками — ведь спешить некуда. Примерно так проходили занятия у Нины.
Нина проучилась в школе три четверти. По окончании этого срока она выбыла из школы.
Такая же судьба была у Гали и ещё у одной девочки — Люды Волковой. Тут уже я затрудняюсь указать причину столь печального конца её обучения в нашей школе. Речь её была вполне нормальной. Про учёбу ничего сказать не могу. Зато могу припомнить несколько эпизодов.
Первый эпизод: Люда Волкова была первой из наших учащихся, попавшая в больницу. Но всё, что с этим связано, было окутано тайной. Не ясна была причина, почему она попала в больницу (сама она говорила, что у неё болела голова, но неясно, в тот ли момент, в течение продолжительного времени или постоянно).
В конце октября она вернулась из больницы. Надежда Николаевна объявила, что её привезли на машине (наверно, на "скорой помощи"). Она как-то особенно бодро и звонко сказала: "Здравствуйте, ребята!" За ужином ей дали суп (мне это было в диковинку).
О своём пребывании в больнице она ничего не рассказывала. Не знаю, впрочем, спрашивал ли её об этом кто-либо из ребят. В третьей четверти мы вдвоём сидели за партой. А дальше были отдельные эпизоды. По слухам, она кого-то назвала дурой. А когда-то её в классе стошнило. Вот и всё. Других эпизодов не было. Но и они ничего не проясняют. После трёх четвертей она выбыла из школы.
Всё же я ещё некоторое время как бы дружил с Лидой Малолетко. Она много плакала. Она со мной играла. А игры наши были вербальные, как говорят современные тифлопедагоги. Вот как выглядела одна из наиболее характерных наших игр. Мы изображали семью. Она себя самоё, а я — её отца, приятного молодого человека. Ей надо идти в школу. Но она не хочет. Тогда решили определить её в школу для зрячих или для слабовидящих. Там она встречается с Ольгой Алексеевной (которую изображал опять же я, потому что у неё был довольно низкий, в чём-то близкий к мужскому, голос). Всех действующих лиц, кроме самой Лиды, в этой своеобразной пьесе изображал я. У меня уже тогда была склонность к копированию интонаций голосов других людей. Только об этом никто не знал.
В конце года Лида выбыла из класса. Она заболела "свинкой". По иронии судьбы, я получил от неё эту болезнь. Целый год в школе её не было. Потом она снова попала в первый класс. Я её время от времени встречал. Последний раз я её видел в 1971 году.
О Лиде Локтевой, о том, что связывало меня с ней, я расскажу в дальнейшем.
Отдельно расскажу о судьбе Андрея Матвеева. В этом классе я учился в течение полутора лет. Потом вернулся в обычный класс "А". О том, как это произошло, тоже разговор особый.
12. Успеваемость во второй четверти
Мою успеваемость в этот период следует рассматривать в двух календарных измерениях: с одной стороны, до перехода в класс "Б", с другой стороны, после него.
Как я уже говорил, со второй четверти класс приступил к решению примеров и задач по задачникам, к записи задач. Но это касалось тех, кто в пределах пройденного материала по системе Брайля мог хотя бы сносно читать. Я к их числу не относился. Очень скоро определилась тройка неуспевающих. Это Витя Ильин, Коля Петров и я. Наша "арифметика" заключалась в том, что практически весь урок мы писали один и тот же пример 1+1=2. Никаких изменений не происходило. Сейчас я даже не могу себе представить, что получалось в результате моего письма. Наверное, ничего хорошего. Ведь, наверное, если бы что-то заметное произошло, вряд ли Анастасия Георгиевна, а затем и Галина Ивановна, давали мне одно и то же задание. Такое состояние продолжалось в течение двух недель. Ещё в понедельник 25 ноября я учился в классе "А", а мой переход в класс "Б" произошёл во время подготовки домашнего задания. Вначале я думал, что Галина Ивановна берёт меня в свой класс для контроля за тем, как я выполняю домашнее задание (такая практика у нас существовала всегда: "проблемного" ученика воспитательница брала в свой класс, наблюдая за тем, как он выполняет задание, а в случае необходимости проделывая с ним коррекционную работу). У меня до того ничего подобного не было. А сейчас я взял свою тетрадь, взял прибор, грифель. Когда мы пришли в класс, она всем дала задание: "Пишите цифру 6". Потом она сделала эффектную паузу, после чего сказала, отдельно обращаясь ко мне: "И ты, Марков, делай то же самое". Я робко попытался возразить: "А у нас другое задание". А она в ответ: "Много рассуждаешь. Не рассуждай, делай, что велят". Пришлось подчиниться. Так до меня дошло, что я волевым решением был переведён в класс "Б". Но я ещё не понял, что это шаг назад. И теперь мы подходим к рассказу о том, какими "оригинальными" методами пользовалась Галина Ивановна в процессе обучения этих детей. Не знаю, существовала ли у неё вообще какая-нибудь методика. Но сейчас я бы задал ей ряд вопросов, например, почему такими быстрыми темпами изучались цифры, тогда как к буквам только приступили.
На уроках арифметики решались простейшие примеры на сложение и вычитание в пределах 10. Любопытно, как в классе на уроке производилось решение примера. Вот она диктует пример. После того как она его прочитала, мы ещё не можем его писать. Мы хором повторяем: "В первой клеточке пишем цифровой знак". Далее: "После цифрового знака пишем цифру…" Далее: "Пропускаем клеточку, пишем знак "прибавить" — "отнять" (не плюс, минус). Далее "В следующей клеточке пишем цифровой знак." Далее: "После цифрового знака пишем цифру…". Далее: "Пропускаем клеточку, пишем знак получится" (а не равно). Далее: "В следующей клеточке пишем цифровой знак". Далее: "После цифрового знака пишем цифру…"
Пользовались большими конторскими счётами (они назывались классными), для чего отдельных учеников вызывали к доске. Я не знаю, чем руководствовалась Галина Ивановна. Вряд ли здесь была попытка обучить их считать на счётах (этим вообще мы занимались только в третьем классе). Но я полагаю, что к счётам могли привлечь вибрационные и тактильные впечатления. Мне, во всяком случае, они были интересны. Решались простейшие арифметические задачи (устно). При этом коверкались названия арифметических действий: Галина Ивановна говорила "прибавление" и "отнимание" вместо "сложение" и "вычитание".
Сейчас возникает вопрос, всё ли тогда делалось правильно. Если дети с нарушенным интеллектом, то означает ли это, что можно пользоваться примитивной терминологией при обучении? У меня на сей счёт серьёзные сомнения. Но, конечно, всё это появляется через годы. Тогда же я не справлялся даже с тем, что она давала на своих уроках. Я плохо усваивал цифры (сейчас бы я сказал: не сформировался тактильный образ при том, что когда меня спрашивали, как пишется цифра, я отвечал). Поэтому я неправильно находил страницу букваря. Сейчас я могу сказать: первые страницы букваря были перегружены информацией, которая доступна лишь тем, кто уже научился читать. Поскольку я ещё чётко не усвоил, сколько страниц я должен пролистать, прежде чем найду нужную, у меня процесс поиска нужной страницы растягивался, постольку у меня процесс поиска страницы растягивался. Галина
Ивановна, видя такое положение, столько раз ставила меня в угол, что и сосчитать было невозможно.
На уроках русского языка класс "А" при мне прошёл буквы и, х, к. А после моего перехода класс "Б" только начал изучать буквы. Казалось бы, серьёзных проблем у меня на этом уровне быть не должно. Но на практике случилось так, что я, как будто, тоже только начал учить буквы. Так мы прошли буквы: а, у, м, ш, р, л, ы, с, н.
На уроках чтения класс "А" приступил к списыванию текстов из букваря. Наша троица этого делать не могла. Что мы читали на самом деле, я даже не могу сказать. В букваре было много страниц для тех, кто уже умел читать. А что мы читали сразу после моего перехода в класс "Б", совершенно исчезло из моей памяти. То же самое относится и к текстам, в которых были читаемые нами буквы. Зато хорошо помню, что в середине декабря Галина Ивановна стала читать нам сказку С.Я. Маршака "Двенадцать месяцев". А из этой сказки мне врезался в память один фрагмент, который она назвала "Песня Волка". Его я запомнил так хорошо, что я даже через много лет могу привести:
"Ух, сердит мороз, не щадит мороз.
На ходу ко льду волчий хвост прирос.
У овцы зимой есть овечья шерсть.
У лисы зимой лисья шуба есть.
Спит под Новый год
Весь лесной народ:
Все соседи спят,
Все медведи спят.
Я один не сплю.
Думу думаю,
думу думаю,
про беду мою.
Где найду еду:
На снегу, на льду?
Волку холодно.
Волку голодно".
А ещё учили школьные стишки: "Школьнику на память" и другие. Это было лишь самое начало. Тогда я мог со слуха их запоминать. Само же чтение было почти на нуле.
На уроках рисования учились рисовать рамку. Тут Галина Ивановна, полагая, что я ничего не знаю, делала всё моей рукой. Может быть, с точки зрения практической педагогики, это имело смысл. Но делалось это очень грубо: она хватала мою руку, точно это была не детская рука, а какая-то деревяшка, напоминающая хлам. В то же время, я не понимал, почему отсчёт точек при выполнении последней
линии шёл в обратном порядке: не 4, 5, 6, а 6, 5, 4. Подобное было характерно при выполнении построения графиков в прямоугольной системе координат. Но в первый год обучения в школе до этого было ещё далеко. В целом моя учёба не давала повода говорить о прогрессе. Всё это выглядело весьма печально. Возможно, по этой причине и результат был отрицательный. Надо работать дальше.
13. Музыка во второй четверти
Я уже говорил, что под руководством Владимира Ивановича у меня было всего одно занятие. Но больше в первой четверти никаких занятий не проводилось.
В начале второй четверти пригласили было в качестве учителя музыки Светлану Леопольдовну, которая сопровождала наши уроки танцев. Но у неё мне заниматься не довелось. А в тот самый день, когда Галина Ивановна перевела меня в класс "Б", я попал на первое занятие к новому преподавателю. Его звали Юрий Никитич. Он производил впечатление строгого педагога. Однако я для него не представлял никакого интереса, так как я не владел нотной грамотой. Но, как я уже говорил, нотной грамотой не владел потому, что не владел Брайлем. Занимался он со мной с неохотой. А в качестве задания он велел мне играть гамму до-мажор. Почему-то её я должен был играть двумя пальцами (до сих пор я играл её всеми пятью пальцами). Было ещё одно упражнение, которое я должен был играть. В этом и заключались мои музыкальные занятия.
14. Зимние каникулы
В конце четверти уже чувствовалось, что скоро будут каникулы. Но им предшествовала школьная ёлка. Для этого мероприятия делались костюмы. У каждого был свой костюм. Каждый изображал животное (сороконожка, медведь, либо кого-то другого).
В один из дней, предшествовавших ёлке и каникулам, мне дали в руки медвежий костюм и велели принести его в класс. Меня сопровождал Витя Ильин. Я знал, что он как раз изображал сороконожку (насекомое). И вот я говорил ему: "Витя-сороконожка". А он мне говорил: "Андрей-медведь".
Но медведем я не был. Для меня сделали костюм клоуна. Но костюмами, похоже, всё и закончилось. Никакого сценария ни у кого не было. Но мне костюм понравился. Ёлка для учеников младших классов состоялась утром 28 декабря.
Первым событием, которое предшествовало нашей ёлке, было появление Ольги Алексеевны. Чуть ли не с самого первого дня моего появления в классе "Б" только об этом и говорили. Но и тут Галина Ивановна была верна себе. Разговоры об Ольге Алексеевне увязывались с плохим поведением Лиды Локтевой. Видимо, её влияние на психологическую обстановку в классе было столь велико, что её присутствию на нашей ёлке придавалось большое значение.
В школе мы встречались с ней мало, но её своеобразный, близкий к мужскому, голос, и на меня тоже производил впечатление. И вот когда она появилась в классе, радости нашей не было предела. Но она несколько поумерила наш пыл: "Ну что вы, ребята! Здравствуйте. Вот и пришёл Новый год".
А потом мы все вместе пошли в зал. Войдя в зал, мы услышали мелодию, которую я уже слышал. Её в нашей магнитофонной записи пел Армстронг. Это был "Микки-нож" из "Трёхгрошёвой оперы" Курта Вайля. Сейчас же в школьной записи (наверно, пластинка) играл оркестр. Почему-то решили, что эта мелодия подойдёт и для новогодней ёлки.
А потом началась сама ёлка. На ёлке пели самые обычные песни. Специально выучили песню "В лесу родилась ёлочка". Песня хорошая. Я пел её вместе со всеми. Но мне казалось странным и непонятным, что одновременно надо было ещё совершать какие-то движения.
Мы взяли друг друга за руки и кружились вокруг ёлки. Но я от этого верчения очень быстро утомился. С большим трудом мог двигаться. Я просто слушал музыку. Так Светлана Леопольдовна сыграла польку М.И. Глинки.
Каждый из нас получил подарок. Он был обёрнут в целлофановый пакет. После ёлки мы поехали домой. Был праздник у нас — день рождения мамы. Как он проходил, я, к сожалению, уже не помню. Очень хорошо помню, что в это время у нас находился дедушка.
На следующий день он утром остался со мной. А мама сварила манную кашу. Но её не подогрели. Дедушка положил в кашу масло, а оно никак не впитывалось. Так я ел её и давился ею. Именно поэтому у меня появилось отвращение к манной каше.
В тот же день к вечеру к дедушке пришёл Николай Александрович Шанин. Вместе мы смотрели по телевизору фильм-оперу Руджеро Леонкавалло "Паяцы".
Самым замечательным событием была встреча Нового года. Его мы отмечали у бабушки в Водопроводном переулке. Однако за праздничным столом я не сидел. Когда взрослые сели за стол, меня уложили спать (неясно, где). Но я всё слышал, что они говорили. Чувствовал все запахи еды, которые были очень привлекательны: запах чего-то жареного и чего-то с чесноком.
А 1 января пришёл Владимир Александрович (он был на работе в ночной смене) и ещё один его сослуживец. Его звали Василий Михайлович.
Большую же часть каникул я проводил либо у бабушки, либо дома. Отец брал меня к себе на работу в лабораторию ЛОЦЭМИ.
Туда же приходил его сослуживец Николай Иосифович Макаров. В такие поездки брались мои письменные принадлежности: прибор, тетрадь и грифель. Отец диктовал мне придуманные им фразы, в которых присутствовали предложения со словами из расчёта на известные мне буквы. Например, "У Маркова сухари и молоко", а дальше следовал рассказик о том, как я якобы кормил этими сухарями и молоком воображаемую кошку Мурку. Никакой кошки Мурки у нас не было. Даже сейчас не представляю, как бы я стал её кормить. Но вот отец сочинил такой рассказ для меня. Думаю, что это было хорошим упражнением в письме для меня. Но одновременно я думаю, что этот рассказ представляет собой подход к моему собственному творчеству.
Отец мне показывал приборы, которые были в лаборатории. Я не знаю, как точно называется один из приборов, но знаю, что если я дотронусь рукой до рабочей части включённого прибора, я чувствую тёплый ветерок. Но особенно мне нравился звук стабилизатора, который звучал так же, как и во время нашего пребывания в деревне Горьковское в 1960 году.
Самым замечательным событием этих каникул был поход в капеллу на ёлку вместе с Ольгой Викторовной, Гошей и Таней. На этой ёлке я впервые слышал выступление клоунов. Один из них, приветствуя зрителей, сказал: "Здравствуйте, ребята, вот и всё" (так и сказал). По сюжету ему нужно было мешать проведению праздника. У него были свистульки. И вот он под видом музыкальных произведений издавал беспорядочный свист. Один из своих "номеров" он назвал: "Вальс "Ай-ай-ай"", там якобы была коробка конфет. Но по сюжету он не должен был до них дотрагиваться.
А потом выступали собачки. Они подвывали под отдельные музыкальные фразы, исполнявшиеся на гармошке.
На этой ёлке я тоже получил подарок, но, в отличие от школьного, этот подарок был упакован не в целлофановый, а в обычный бумажный пакет.
Остальное время я наслаждался своими игрушками. Мне подарили заводной самолёт, который благополучно просуществовал у меня до 1969 года. А вообще мои игры уже имели некоторый школьный оттенок.
15. Начало третьей четверти
Третья четверть началась 13 января 1964 года.
Самое первое событие: у нас появилась новая учительница. Её звали Людмила Васильевна Мымрикова. Пришла она к нам из… пятого класса (видимо, тогда в пятом классе ещё в течение какого-то времени был один учитель). Среди её учеников были довольно колоритные личности: Толя Савушкин с голосом, который сошёл бы за голос подростка, похожий на голос Вити Акулова, сына нашей соседки по квартире Ольги Викторовны; Саша Кошкин, впоследствии радиолюбитель, которого, однако, исключили из школы за "тихий саботаж", то есть, игнорирование школьных предметов; Валера Степанов, которого тоже исключили из школы. Она сделала нашу учёбу несколько более благообразной, хотя, по сути дела, всё осталось по-прежнему.
На первых порах моя жизнь протекала без особых проблем. Теперь мы не катались с горки, но был залит каток. Для того, чтобы туда попасть, надо было с нашего этажа выйти через запасной выход. Пройдя через эту дверь, мы попадали на улицу. Там, за дверью, в то время была собака. Я не знаю, была ли это собака завхоза Виктора Ивановича Платонова или чья-то ещё. О каких-то собаках я слышал от Анастасии Георгиевны. Так она говорила про Амура, которого в дальнейшем передали на границу. Что-то было ещё. Словом, здесь какая-то тайна.
Но в тот момент, когда мы выходили на улицу, никаких собак мы
не слышали. И дело не в этом, а в том, что надо было именно двигаться на катке. Это значит, что там было скользко. Значит, есть
риск упасть. Но тут я был начеку. Чтобы не упасть, я стремился двигаться не слишком быстро и не слишком медленно. Но это получалось не всегда, так как я ходил в паре, напарник тянул меня за руку. Мне было страшно, а потому я сопротивлялся. Терял равновесие, а потому всё же нередко падал. Отговориться от прогулки не удавалось, потому что занятие по музыке было в среду в 15.50.
16. Февраль, болезни в третьей четверти
Наступил февраль. У славянских народов он называется "Лютый". Имеется в виду, что это время лютых морозов. Но вопросы гидрометеорологии стали всерьёз интересовать меня начиная с 1972 года.
Первые годы моей школьной жизни именно февраль был временем суровых испытаний. Это, прежде всего, касалось быта.
Я по-прежнему испытывал затруднения при одевании. Не понимаю, почему я носил чулки с лифчиком на резинке. Я не умел застёгивать эту пресловутую резинку.
Все мы тогда носили клетчатые рубашки из непонятного материала (больше подобных рубашек я не видел). Я испытывал затруднения в процессе надевания рубашки. Не умел я и застёгивать пуговицы на рубашке.
Самым ужасным днём была для меня среда. Именно по средам происходило следующее: Галина Ивановна почти всё время была единственным воспитателем на группе. Надежда Николаевна уехала на курорт (так нам объяснили). Временно в группе работала Нина Алексеевна, руководитель драматического кружка. Об этом я узнал уже после завершения её работы у нас. Ох, не могу я строго оставаться в рамках протокола. Вот про Нину Алексеевну мне хочется сказать пару слов.
В день её появления у нас (это была суббота) в обед на третье был чай с лимоном. Это совершенно необычно. Ведь "дежурным" интернатским третьим обеденным блюдом был компот из сухофруктов. И как хотите, но в следующий раз это тоже было в субботу, когда у нас дежурила Нина Алексеевна. И вот в тот день Коля Петров изрёк: "Чтоб я ещё когда-нибудь ел эту кислятину!" Ну что сказать: наверно, он недалёкого ума. А жизнь в семье (напомню, что он из города Остров Псковской области) такова, что представления о том, что такое лимон, он не получил.
по-видимому, охотничья). Было много общего с поведением Тобса. Сергей Иванович его дрессировал и стремился к тому, чтобы он "всю науку выучил". Но, похоже, он этого не очень хотел. Ему хотелось оставаться "ребёнком" и вести "свободный" образ жизни. Однако я не знаю, что это было за произведение. В дальнейшем я о нём ничего не слышал.
Но вернёмся к основным событиям. На подъёме полновластной хозяйкой была Галина Ивановна.
У меня одной из тяжёлых была и остаётся проблема уборки кровати. Почему? По какой причине это происходило? Этот навык не поддавался формированию. Почему-то, Галина Ивановна в тот момент мне это прощала. Можно ли освоить его на специальных занятиях? Не знаю. Но навык этот настолько сложен, даже изнурителен. В дальнейшем я прочитал в пособии А.И. Мещерякова и Р.А. Мареевой о первоначальном обучении слепоглухих детей. Там рекомендуется эту сложную операцию разбить на части и осваивать каждую часть в отдельности. При этом ребёнок выполняет то, что он освоил, самостоятельно, а остальное выполняет взрослый, а ребёнок "смотрит" руками то, что делает взрослый, либо взрослый выполняет это действие руками ребёнка. Но, во-первых, это пособие появилось в 1964 году, (возможно, уже после февраля), так что, скорее всего, Галина Ивановна его ещё не прочитала.
Во-вторых, это пособие предназначено для обучения слепоглухих, а к незрячим, с точки зрения педагогов-традиционалистов, это не имеет отношения.
А что произойдёт, если всё-таки попытаться обучать всей операции сразу? Трудно себе представить, чтобы малотренированный ребёнок с маленькими нежными ручками или даже взрослый, не прошедший эту операцию, был бы в состоянии выдержать такой урок, в ходе которого ему приходится выполнять это действие два-три раза, причём не только убирать, но и разбирать кровать. У меня так и будет во время пребывания в волоколамской школе восстановления трудоспособности слепых. Но даже это к существенным изменениям не привело. Во всяком случае, ни одного даже случайного успеха не было.
Однако сейчас Галина Ивановна допускала, что я не заправляю кровать, но не допускала, что я не умею одеваться. Но она и не пыталась меня научить одеваться. Не допускала она и того, чтобы мне помогали. Но она видела, что я не одет. Время идти на завтрак, а я не готов. Как-то раз она мне сказала: "А, так ты не готов? Ну что ж, я тебе помогать не буду. Пусть какие-нибудь сердобольные тёти тебе помогают". Я плакал. Все ушли в столовую, а я остался в спальне. Вот пришла уборщица. Она помогла мне одеться. Потом отводила меня в столовую. Так я получал свой завтрак. В другие дни всё-таки этого не происходило, особенно по средам.
В одну из таких сред я познакомился с Валентином Зиновьевичем Ивановым, учителем труда, который впоследствии немало сделал для меня. В его мастерской я освоил операцию, которая стала моей первой работой. Но всё это будет потом. Пока же я ещё учусь даже не в первом, а, как я узнал в дальнейшем, в подготовительном классе.
О своей учёбе я расскажу в разделе "Успеваемость".
У меня было слабое здоровье. Я часто простужался. Но всё, что происходило в начале и в конце февраля, выходит за эти рамки. У меня был такой сильный кашель, какой, быть может, бывает у очень пожилого человека. Тогда Галина Ивановна сделала вид, что пожалела меня и даже назвала Андрюшей.
После уроков отец отвёз меня домой. Врач определила у меня бронхит. Было назначено лечение. Мне давали молоко с боржомом. Молоко я не люблю, но солёный вкус и специфический запах боржома привлекал меня к этому малоприятному снадобью, которое мне давали как лекарство.
Болезнь упорно не проходила. Дело дошло до того, что к моменту, когда, как предполагалось, уже надо идти на выписку, я никак не поправлялся.
Моими делами интересовались в школе. Всё та же Галина Ивановна звонила нам и передала задания по арифметике и русскому языку. Пришлось, лёжа в кровати, писать. Это было нелегко. Руки не "слушались". Не всегда я осознавал свои действия. Так однажды я стал писать на разных строчках, вопреки всякой логике и правилам. Поэтому письмо было для меня слишком тяжёлым делом, а потому я не испытывал ни малейшего удовольствия от письма лёжа. Но, как мы увидим в дальнейшем, после того как техника письма была освоена окончательно, а в особенности тогда, когда я стал писать свои мемуары, я испытывал удовольствие от письма лёжа.
По окончании болезни я вернулся в школу. Когда я вернулся после болезни, произошли некоторые перемены. Особенно отчётливо эти перемены виделись в нашей столовой. Если в начале года надо было вставлять табуретку в стол, то теперь и столы поменяли (как я позже узнал, стандартные столовские столы), и табуреток больше не было. Появились стулья. И теперь, когда я выходил из-за стола, я ставил стул под стол. Но я не мог найти своего места. Просто не показали. Я думаю, что в реабилитационном центре для взрослых слепых в городе Волоколамске поступали более разумно: человека, у которого есть трудности в ориентировке, сажали ближе к двери. Но в школе на проспекте Шаумяна об этом никто не думал. И всё же некоторое улучшение я почувствовал.
Следующая болезнь началась с симуляции. Я заявил, что у меня заболел зуб. Своего стоматолога нет. Позже в школу приходили стоматологи из поликлиники. Но это будет в дальнейшем.
Сейчас же надо было идти в свою районную поликлинику. Как раз в это время нашу детскую стоматологическую поликлинику на Первой линии закрыли. И теперь она находилась в Гавани, на улице Шевченко.
Нашего врача звали Роза Яковлевна Розе. Она осмотрела меня и сказала, что у меня стоматит. (А я-то думал, что я симулировал, потому что на самом-то деле зуб не болел). Оказывается, надо делать смазывание. Смазывали тремя лекарственными препаратами: марганцово-кислым калием (марганцовкой), перекисью водорода и синькой. Первый препарат был особенно неприятен, так как имел сладковато-горький привкус и отвратительный запах. Спасибо, что хоть врачи терпеливые и отзывчивые — представляю, каково было перенести мой рёв. Всего два раза ходил я на эту процедуру. На третий день заболел своей простудной болезнью. Поднялась температура, появилась сыпь. Видимо, на дому проводить эту процедуру трудно. Но оказалось, что появилась ещё болезнь. Вызвали "неотложную". Врач высказал предположение, что это краснуха "краснушка", как она сказала). Лечили меня от простуды, пытались делать смазывание: приходила медсестра Раиса Ивановна Тихомирова, которая уже приходила ко мне в октябре 1963 года, когда я болел воспалением лёгких.
По мере выздоровления я начал заниматься. Здесь мне помогал Борис Константинович. Он корректировал моё чтение и письмо.
После 8 марта я вернулся в школу, как оказалось, на один день. После уроков я пошёл к нашему врачу Елене Алексеевне. У неё уже были кое-какие сведения насчёт моей болезни. В осмотре приняла участие и невропатолог Вера Павловна (именно она советовала моим родителям, чтобы я был приходящим). Но в ту пору об этом речи не было. Сейчас они решили, что мне нужно продолжить лечение.
А на следующий день после обеда отец приехал за мной, и мы поехали в стоматологическую поликлинику. Там проделали смазывание и удалили зуб.
В середине марта я вернулся в школу. Но не успел я переступить порог школы, как сообщили, что в школе "свинка". Оказалось, что сия чаша не миновала и меня, но это произошло позже. А сейчас меня вернули домой. И на этом моя третья четверть закончилась.
17. Успеваемость в третьей четверти
Итак, как я уже сказал, некоторое время тому назад, у нас появилась новая учительница. Звали её Людмила Васильевна Мымрикова. Помню её первый урок.
К началу урока пришла Галина Ивановна. Она прочитала Людмиле Васильевне инструкцию о том, как с нами работать, то есть, методику проведения урока. А Людмила Васильевна сказала: "Там видно будет".
Первым делом, из нашего лексикона была изъята дедовская терминология. Математические действия назывались так, как положено. Задачниками мы не пользовались (не будем забывать, что мы ещё находились в начале освоения системы Брайля), а потому все примеры и задачи нам диктовали. Да, они были самые обычные. Наши темы: "+-1", "+-2", "+-3". Выяснилось, что я испытывал затруднения при выполнении действий с несоседними числами. Вот пример 8-3 вызывал у меня затруднения. И я выполнял его как задачу в три действия: 8-1=7 8-2=6 8-3=5. Иначе я не мог. Но все эти трудности обнаружились тогда, когда отец со мной занимался. Это была серьёзная проблема, которая существовала и в последующий период.
На уроках русского языка продолжали изучать буквы. Вторую четверть мы закончили буквой н. Далее прошли буквы: о, и, х, к, п, т, з, д, й. По-прежнему трудно было составлять слова из букв с помощью "кассы". Однажды, уже в тот момент, когда я занимался дома, мне надоело монотонное накалывание точек (видимо, смысл выполняемого действия до меня не доходил), и я стал хаотично накалывать точки на других строчках. В результате получил нагоняй от мамы. После этого подобного рода "экспериментов" я не проводил.
На уроках чтения читал букварь. Но для меня чтение букваря по-прежнему составляло большие трудности. Тем не менее, всё же можно сказать, что оно не сводилось лишь к распознаванию букв. Смысл того, что было написано, постепенно стал проступать. Произошло это в середине февраля, когда я уже болел. И тут я хотел бы помянуть добрым словом нашего соседа по квартире Бориса Константиновича Акулова. О том, что он сам незрячий (ослепший), я тогда не подозревал. Более того, мне представлялось, что любой взрослый человек может читать, как и мы, то есть, по Брайлю. Поэтому я ничуть не удивился, что Борис Константинович взял мой букварь и прочитал на вводной странице: "Букварь для слепых детей" и прочие данные. Помог мне его голос. Как я потом узнал, он занимался в драматическом кружке при доме культуры ВОС имени В.А. Шелгунова. Словом, у него был особый актёрский талант. И вот я начал прислушиваться к тому, как он читает. Вот сейчас, 44 года спустя
точно слышу этот голос (чем-то он напоминал голос известного артиста Игоря Ильинского). Вот он читает: "На заводах машины и в колхозах машины". И вот во мне что-то проявляется. Эти слова уже что-то означают. Я ещё не могу об этом сказать, но я уже чувствую, что это уже не просто набор букв, а за ними что-то стоит.
Потом ещё такое четверостишие:
"На заводе гул гудков,
шум и грохот у станков.
Посмотри, стоит готовый,
для колхоза трактор новый".
Или вот ещё такая фраза: "Мы на фронте защищаем нашу родину в боях". Или читаю рассказ "Куры и утки". Появляется что-то удивительно знакомое. Мне вспоминается, как четыре года тому назад я уже слышал кур в деревне Горьковское. Значит, не всё так безнадёжно. Но пока это лишь намёки. Предстоит большая работа по их развитию. Этому будет посвящено всё последующее время.
18. Поездка в Москву на весенних каникулах
21 марта начались весенние каникулы. В этот день мы выехали в Москву. Это было необычно. Ведь ранее мы ездили в Москву два раза в год — на седьмое ноября и на первое мая. А тут такое необычайное путешествие было замечательным. В те годы я не думал, почему столь ранняя поездка в Москву была предпринята. Я был готов отправиться куда угодно. В Москву? Это замечательно. Наверно, иного я и не понимал. Но пройдут годы, и я изменю своё мнение и даже посмею обвинить своих родителей
в измене. Потом я свыкнусь с новым положением и уже перестану считать Москву своей родиной. И только необходимость могла заставить приехать в Москву. Но всё это будет потом.
А сейчас мы ехали в Москву, и я был готов прыгать от радости. Дорогой мама читала мне детские книжки — "Тили-тили-Коротышка" и сказку "Синяя Борода". А ещё я общался с маленькой девочкой. Она с родителями ехала из Ленинграда в Казань. В Москве у них пересадка. А я рассказывал и разучивал с ней стихотворение Саши Чёрного про маленькую девочку, которая уложила спать игрушки в старый мамин чулок с дыркой, а сама занялась стиркой. А потом она размышляла о том, чем бы ещё заняться:
"К кошке залезть под кровать, забросить за печку заслонку иль мишку подстричь под гребёнку".
Мысли, конечно, на уровне классического дошкольника, как я его себе представлял. Позже я назову этот этап раннего детства этапом игрового самообучения ребёнка, когда ребёнок полностью предоставлен самому себе. Это именно самообучение, а потому более желательное для него, в противоположность организованному обучению, которое проводят взрослые. Только я думал об игровом самообучении применительно к совсем маленьким детям, к младенцам, а тут, скорее всего, речь идёт о ребёнке лет четырёх— пяти лет. Вот таким было моё путешествие.
И вот мы прибыли в Москву. На Ленинградском вокзале нас встретил дядя Миша. На такси мы поехали домой.
Встреча была сердечной. Но всё-таки мне надо было много заниматься.
Занимался я и чтением, и письмом. Но отец отходил от традиционных школьных канонов. Ведь мы совершали прогулки. Я по-своему рассказывал о том, где мы были, и что делали во время этих прогулок. Так мы часто ходили в парк Сокольники. В ту пору, да и позже, я ещё сохранял элементы игровой деятельности. Мне давали палку, а я её возил по земле. Звук, который при этом получался, был похож на звук лыж. И хотя уже снега не было, и мои ноги были обуты в валенки, я всех уверял, что катаюсь на лыжах. И вот об этом я и рассказывал. А потом отец как бы составлял рассказы. Под его диктовку я пытался писать эти рассказы. Конечно, нам обоим было нелегко: ему составить рассказ с учётом усвоенного мною буквенного материала, а мне всё-таки нелегко ещё было усвоить эти буквы, так что я испытывал затруднения.
Мы также посетили магазин игрушек. Игрушки ещё привлекали меня. И вот мне купили очередной автомобиль. Правда, он был пожарный. Но его можно было привязать на верёвку, держать за верёвку и катать. И я катал его по улице, а когда мы возвращались домой, я катал его и дома, по комнате. А ещё я любил закрывать дверь в столовую на ключ. Но тогда меня по-прежнему привлекал шум.
В один из этих дней приходили гости — Николай Иванович, Вера Ивановна и Софья Александровна. Они подарили мне игрушки. Среди них "мотогонщик"— заводная игрушка на колёсах (эту игрушку подарила мне Вера Ивановна). А Софья Александровна подарила мне игрушечного утёнка, который выполнял такие же действия. Всё это мне очень нравилось. А Софья Александровна подарила и пластинки.
Но и эта поездка не обошлась без музыки. Я с удовольствием слушал пластинки дяди Миши. Это были записи Элвиса Пресли (в частности, он пел песню "О моё солнце", но явно с другим текстом и на английском языке. Познакомился я с творчеством американского эстрадного певца Джимми Роджерса. Слушали мы записи кубинской эстрады (песня Эрнесто Ликуоне "Сибоней", песня "Мария-Ляо", "Румба-бланка, "Кончита", "Гавана-Париж"). Слушали мы также записи парагвайского ансамбля "Лос Парагваес".
Мы также слушали записи Беньямино Джильи (песня "Серенада Неаполя"), Джузеппе Ди Стефано ("Гитара романо-римская гитара"). Слушать именно эти пластинки я был готов много раз. Во время нескольких последующих приездов в Москву я их слушал. Я также слушал записи Муслима Магомаева и Зиновия Бабия. Мы также слушали записи болгарского певца Бориса Христова (ария Дона Сильвы из оперы Верди "Эрнани)". Слушал я также болгарскую пластинку, одним из главных произведений была итальянская песня "Голубая канарейка". А ещё дядя Миша дал мне послушать ещё одну пластинку Робертино Лоретти. Её он мне и подарил. Здесь были следующие произведения:
Шуберт, Серенада; "Багряная луна"; уругвайская песня "Голубка"; "Счастье".
Но надо было возвращаться в Ленинград. Как и в прошлый раз, я плакал. Меня утешали, говорили, что скоро я приеду в Москву. Мы приедем в Москву на первое мая.
А сейчас наше пребывание в Москве закончилось. 31 марта мы выехали из Москвы. Утром этого дня я услышал по радио в программе передач, что по телевидению вечером будет фильм "Анафема". Этот фильм уже показывали в феврале. В какой-то мере он интересовал и меня. Там пел протодьякон — певец с очень мощным басом. Интересным было само слово "Анафема". Когда мы приехали в Ленинград, я сказал об этом отцу. А отец сказал, что, скорее всего, этот фильм показывают по московскому телевидению. У нас же в это время показывали хоккейный матч. Уже после приезда в Москву на майские праздники мы с бабушкой и дедушкой вспоминали про этот фильм. Вот только один эпизод: протодьякон говорит, что не будет больше петь, будет работать грузчиком.
19. Начало четвёртой четверти
1 апреля началась четвёртая четверть учебного года. Для меня она оказалась даже короче, чем она должна быть на самом деле. Моё положение было несколько лучше, чем оно было, скажем, в третьей четверти. И Галины Ивановны в первые дни не было. Она ездила в Омск. А когда она вернулась, она даже не повышала на меня голоса. И даже называла меня Андрюшей, что на неё совсем не похоже. Но я ещё не до конца понимал, что со мной происходит. Она же реализовала свою угрозу, которую она высказывала ещё во второй четверти. Она вылила мне за шиворот кефир. Произошло это в последний день. И этот её поступок свидетельствует о том, какой изверг рядился в тогу воспитателя. После этого наши встречи с ней носили эпизодический характер. А перед тем была ещё одна цепь событий. Дело в том, что по-прежнему проблему
представляло удовлетворение естественных подробностей. По непонятной причине эта проблема обострилась именно в начале четвёртой четверти. Каждый день случались "аварии", то есть, проще говоря, "делал в штаны". Пока Галина Ивановна находилась в отъезде, было более-менее спокойно. Но однажды "авария" случилась во время
прогулки. Донесли Галине Ивановне. Она отконвоировала меня в школу, в умывалку, обмыла там, а перед тем отхлестала меня ремнём, заявив, что она мне ещё покажет.
Вот то, что произошло в последний день, и было той последней точкой, которая была поставлена в наших отношениях.
Но начнём рассказ по порядку.
20. Болезнь, день рождения
В середине апреля я заболел. Это была обыкновенная простуда. Но она носила затяжной характер. Лечили меня долго. Мама привозила в школу лимонный сок с сахаром (я её не видел). Как-то раз после уроков Галина Ивановна отправила меня в спальню, где я лежал. Вечером того дня мама забрала меня домой. И до 6 мая я в школе не
появлялся.
Вызвали врача. Врач определила ангину, а для смазывания миндалин в горле мне выписала лимонный сок. Но этого я никак не мог понять: ведь я привык к тому, что этот сок надо пить, а тут смазывать горло. К тому же я пил подслащённый сок с сахаром, а тут мне давали сок без сахара. Мне казалось, что стало ещё больнее. На самом деле, состояние постепенно стало улучшаться. Но я ещё оставался дома.
На этот раз решили, что мне уже не следует возвращаться в школу. Поэтому и день рождения, скорее, был символическим. Меня поздравили. Были подарки. Но теперь это уже были не просто игрушки, а предметы явно с практическим и дидактическим уклоном. Это, прежде всего, набор инструментов для работы на земле: лопата, грабли, тяпка, савок. С этими инструментами мы будем работать на даче.
Ребёнок ещё в дошкольный период начинает заниматься трудовой деятельностью. Я в тот период этим не занимался. А уроки труда показали, что никакого желания заниматься предлагаемыми видами труда у меня не было. Но по-прежнему сохранялся интерес к игровым действиям. Я всё ещё предпочитал стучать предметами и двигать их. Но в в воображении даже такая деятельность приобретала характер вполне осмысленной деятельности, например, ремонт и эксплуатация автомобиля.
Отец подарил мне металлический конструктор. Он сказал, что из этого конструктора можно сделать машинки, и они будут ходить. Конечно, я мечтал о такой машинке, и я воображал себе, как я её буду возить.
Но при ближайшем рассмотрении всё оказалось не так просто. С чем это связано? Оказывается, с самым простым: надо взять винт, надеть ("наживить") шайбу и к чему-то прикрутить его или надеть на винт гайку и закрутить её. Вроде бы, дело не сложное, тем более, что на первых порах даже можно не применять инструменты для закручивания, отвёртку или гаечный ключ, а ограничиться закручиванием вручную, поскольку резьба на винте нарезана точно. Но даже этот простейший и элементарнейший
вариант этой операции выполнялся мною со скрипом. Ведь в дальнейшем мне доведётся иметь дело с более тяжёлой закруткой, и тут уж без отвёртки не обойтись. Но об этом речь впереди. Но я и тут утомлялся. Не было навыка закручивания.
Однажды отец сделал мне сверлильный станок. (Однако он ничего не сверлил, а потому, скорее, это был макет). Его можно было только крутить. Это мне нравилось. Но дальше этого дело не пошло. Пройдёт немало времени, прежде чем выяснится, к чему у меня, действительно, проявился интерес. И это дело сыграло в моей жизни видную роль. Будет ещё немало попыток привить мне традиционные навыки, но все они оказались неудачными. Так и происходило. Возможно, если бы проводились более глубокие исследования, возможно, удалось бы докопаться до причин такого положения и найти приемлемый способ обучения. Но ничего этого не делалось. Дефектологам нужен был немедленный результат, психологов интересовало совсем другое, а педагоги работали по программам, по которым на освоение того или иного навыка отводилось определённое количество часов, если же этого не происходит, тебя будут считать необучаемым.
А сейчас мы праздновали мой день рождения.
21. Поездка в Москву на первое мая
По традиции 29 апреля мы выехали в Москву.
Наше путешествие прошло без приключений. На Ленинградском вокзале нас встретил дядя Миша. На такси мы поехали на проспект Мира. Встреча была сердечной. Мне говорили ободряющие слова.
Бабушка говорила, чтобы я учился. "Да, тебе сейчас трудно. Но ты учись. Преодолеешь, и всё будет хорошо".
Но, знать, не всё было так хорошо. Ведь я и сейчас должен был заниматься. На этот раз отец сочинил мне текст о Москве. Из всего этого текста мне запомнилась одна фраза: "Москва — это самый большой город Советского Союза". Мог ли я такое написать? И что из этого получилось? Видимо, получалось плохо. Конец был ужасен. Отец сердился. А бабушка? Она меня утешала. Она, по существу, говорила то, что много лет спустя я прочитаю у древнегреческого философа Фалеса: со временем всё получится.
Дорогими для меня воспоминаниями были магнитофонные записи моего голоса. Дело в том, что отец написал по Брайлю как бы от моего имени поздравление бабушке с днём 8 марта. Не знаю, было ли оно отправлено по почте, или же мы привезли его во время предыдущей мартовской поездки. Тогда я прочитал его в присутствии всех гостей. Читал я по слогам. Что-то получилось. И вот отец записал мой голос на магнитофон "Гинтарас", который был у дяди Миши. А ещё он записал моё пение — я спел под физгармонию одну из песен, которую мы учили в школе на уроках пения.
1 мая приходили гости: Николай Иванович, Вера Ивановна и Софья Александровна. Софья Александровна подарила мне пластинки и игрушки. Из пластинок это были: "Ухти-Тухти", "Кот-хвастун", "Необыкновенная история об отце, мальчике и пальчике", "Путешествие с корабликом", "Старик Хоттабыч". А ещё Софья Александровна подарила мне две книги — "Озорные сказки" чешского писателя Йозефа Лады и "Сказки" братьев Гримм. Эти сказки мне прочитают, и их герои войдут и в мои игры, да и в мою жизнь тоже.
Конечно, мы с дядей Мишей слушали пластинки. Вспоминаю, что была болгарская пластинка (была здесь и итальянская песня "Голубая канарейка").
Слушали мы также запись болгарского певца Бориса Христова. Он пел арию Дона Сильвы из оперы Верди "Эрнани".
Слушали мы также понравившиеся мне записи Беньямино Джильи и Джузеппе Ди Стефано. Отец, увидевший фотографию этого певца, высказал неодобрение: "Что это, ручки в брючки".
И ещё мы слушали записи Элвиса Пресли и Джимми Роджерса. Дядя Миша подарил мне пластинку — первый концерт П.И. Чайковского для фортепиано с оркестром (Ван Клиберн и оркестр под управлением Константина Иванова).
Наше пребывание в Москве было коротким. А ведь я думал, что это такие же каникулы, как и в марте. На самом деле, это был перерыв всего в три дня. И вот только сейчас я об этом узнал. Но всё-таки мы уезжали. Дедушка нас провожал. На такси мы доехали до Ленинградского вокзала.
Путешествие прошло без приключений.
22. Последние дни
Итак, 4 мая мы вернулись из Москвы. 5 мая я в школу не пошёл. Мы слушали пластинку, которую мне подарил дядя Миша. Если в Москве мы ограничились только "Голубой канарейкой" (это было в стиле дяди Миши: он демонстрировал вполне определённую композицию), то теперь мы прослушали всю пластинку. Это сборная пластинка. На ней были записаны как зарубежная, так и национальная болгарская эстрадная музыка. Всё это было достаточно интересно.
На следующий день отец отвёз меня в школу. Но было похоже, что на сей раз моё пребывание в школе будет непродолжительным.
Вначале всё было тихо. Были уроки, прогулки, подготовка домашних заданий, ужин и отбой.
7 мая отец приехал ко мне, и меня даже сняли с урока. Но я не помню, чтобы раньше когда-либо было что-либо подобное. Мы всегда встречались уже во время подготовки домашнего задания, а тут такое. Отец отвёл меня в лазарет. Там мне измерили температуру. Она оказалась высокой. Но никаких симптомов я не почувствовал. Мне посоветовали лежать. И вот всё время после обеда и до ужина я лежал. У остальных "тихого часа" не было. Всё это меня очень удивило. Да, но ведь я не выполнил домашнего задания. На следующий день Надежда Николаевна доложила Людмиле Васильевне, почему я не выполнил задания. Людмила Васильевна отнеслась к этому спокойно. День прошёл без каких-либо приключений. И ничто не предвещало осложнений.
И вот наступило 9 мая. Тогда в праздничный день мы занимались. Людмила Васильевна устроила нам контрольную работу по русскому языку. Я в этой работе сделал много ошибок. В результате получил 2, а Людмила Васильевна заявила, что она меня не переведёт… в первый класс. Ведь долгое время говорили, что на следующий год мы перейдём в соседнюю классную комнату. Мы почему-то думали, что в таком случае из подготовительного класса "Б" станем первым "А". И вот что же получается: я остаюсь в классе "Б"? Лишь на следующий год стало ясно, что речь шла лишь о смене помещения. Мы остаёмся классом "Б". Никто в класс "А" не перешёл. Наш класс остался вспомогательным классом. А заявление Людмилы Васильевны могло иметь для меня трагические последствия: ведь она объявила меня необучаемым, так как я не освоил систему Брайля. Дело в том, что тогда действовала инструкция, согласно которой, если ребёнок в течение года не освоил базового навыка, в том числе, письма и чтения, он считается необучаемым. Определённая логика в таком представлении есть. Однако нельзя не видеть и того, что оно страдает абстрактностью, не учитывает индивидуальные особенности ребёнка, а, значит, не оставляет надежды на его преуспевание в какой-либо сфере цивилизованного человеческого бытия. Позже у меня появилась фантазия, а что могло бы произойти, если бы это, действительно, было так. И получается, что в этом случае появляется совершенно новый мир, отличающийся от традиционного представления о цивилизации. Это мир ребёнка, в котором участвует он сам, его тело и, в лучшем случае, минимальный набор предметов из человеческой цивилизации, например, игрушек, которые ребёнок использует в соответствии со своими представлениями. Мы покажем, что при необходимой организации обучения результат получается иной, нежели представление о необучаемости ребёнка. Но успех достигается путём максимально возможных усилий интеллекта и касается лишь отдельных сфер, либо навыки основываются на чётком и достаточно простом алгоритме выполнения действий. Там же, где требуются значительные физические усилия, навыки более трудно поддаются усвоению, либо вовсе не усваиваются. И только то, что заместитель директора Лидия Осиповна Вележанинова не подписала документ о моей умственной неполноценности, и позволило мне закончить школу.
Но надо рассказать о последних событиях этого года, поскольку они высвечивают всю сложность моего положения в тот период.
Итак, после третьего урока мы пошли на полдник. А на этот раз у нас был кефир. Опять этот ненавистный кефир. Но я не стал его пить. Я никаких иных действий не производил. А Галина Ивановна подошла ко мне и без всяких разговоров вылила мне этот кефир за шиворот. Она грозилась чуть ли не весь год. И вот сделала это. Для чего? С какой целью? И есть ли здесь вообще какая-либо педагогическая цель? Что же, она полагает, что таким способом можно приучить ребёнка к еде? Меня, во всяком случае, ни к чему не приучило. Но я я смог убедиться, каким недобрым человеком она была.
На следующем уроке Людмила Васильевна читала нам о Дне Победы — всё-таки это был праздник. Но для меня он был испорчен, и повинна в этом была она. Я плакал. Людмила Васильевна подходила ко мне, утешала. Но, кажется, уже ничто не могло помочь.
Потом мне объявили, что я ухожу домой. И это был конец моего первого учебного года. В чём причина такого досрочного ухода из школы, я уже сказал. Я на деле испытал это через несколько дней.
А сейчас заканчивается мой первый год обучения в школе. Надо говорить о том, как я буду учиться дальше. Ведь Людмила Васильевна после той злополучной контрольной бросила фразу: "Ну, я его не переведу". Но это означало бы моё исключение из школы. Но этого не произошло. А Галина Ивановна Котлова навсегда исчезла из моей жизни. Правда, мы иногда всё же встречались. Так уже на следующий год она вздумала жаловаться моей новой учительнице, как со мной тяжело, а учительница довольно резко ответила ей: "Я сама знаю, что надо делать".
Заключительным аккордом моего первого учебного года было посещение библиотеки. Здесь я познакомился с библиотекарем Марией Ивановной Ушаковой. Она дала мне две книги — букварь и первую книгу "Родной речи", чтобы я научился читать. Больше я её не увидел. Говорили, что она ушла на пенсию.
И на этом мой учебный год закончился. Нам остаётся фактически последний раздел.
23. Успеваемость в четвёртой четверти
Казалось бы, в тот период в учебном плане не произошло ничего выдающегося. На уроках арифметики мы прошли темы: "+-5, +-6, +-7, +-8". Один любопытный штрих: как-то раз мы решали примеры. Я по-прежнему писал медленно. И вот случилось так, что я фактически весь урок писал дин пример. Но так медленно я никогда не писал. Класс решил несколько примеров, а я никак не мог записать первый пример. К тому же я вдруг забыл, что надо переходить на следующую сточку и следующий пример пытался писать на той же строке и, конечно, "наехал" на предыдущий текст. Получил 2. Ничего иного не происходило.
На уроках русского языка прошли буквы: д, й, т, з, ж, э, ь, б, п. Писали многочисленные диктанты. Мои типичные ошибки — переколы и недоколы. В последний день своей учёбы я получил 2. Людмила Васильевна заявила, что не переведёт меня в первый класс. С её точки зрения, на моей учёбе вообще следует поставить крест. Но
будущее покажет, что такой вывод был преждевременным.
На уроках чтения продолжали читать букварь. Здесь были первые рассказы и стихи. Вот образчик текстов, которые мы читали в этот период:
"У Захара куры. Хорь напал на кур. "Дима, дай капкан. Нужно поймать хорька"". Ближе к началу мая занялись делом, которое класс "А" проделывал ещё во второй четверти — списывали тексты из букваря. Но я ещё не был к этому готов. К тому же оказалось, что осязание на обеих руках было развито неравномерно. Для того чтобы производить списывание, надо уметь читать левой рукой. При этом чёткости восприятия не было, буквы путались. Значит, летом предстоит активно работать, чтобы преодолеть этот недостаток.
Так и закончился мой первый учебный год. Он показал, что я ещё не готов по-настоящему к началу школьного обучения. По сути дела, я ещё сохранял черты дошкольного периода. Можно ли приписать их какому-либо нарушению психики? Медицина здесь ничего определённого не говорит. Психолога у нас фактически не было (отдельные исследования начнутся только со следующего года).
Очень серьёзно стояла проблема формирования пространственных представлений. Влияние этой проблемы сказывалось и на пространственной ориентировке, на освоение навыков самообслуживания, и на обучение письму и чтению по системе Брайля. Наши тифлопедагоги говорят, что все предшествующие навыки незрячий ребёнок должен получить в дошкольный период, в домашних условиях. Но негде было прочитать, не у кого спросить, а молодых тифлопедагогов интересовало явно не то. Вот и приходилось продвигаться ощупью, совершать ошибки. И то, что и в этих условиях произошло нечто иное, чем учёба во вспомогательном классе, требует продолжения начатого рассказа. Этому мы и посвятим последующие главы.
Часть первая. Детство и школьные годы 5
© Copyright: Андрей Андреевич Марков, 2021
Свидетельство о публикации №221081901204
Свидетельство о публикации №221081901204
Рецензии