Моя любовь

1.
Помнится, нас, семилетних ребятишек, построили попарно “за ручки” и повели в огромное серое, построенное из кирпича, школьное здание.  Бок о бок со мной оказалась симпатичная девочка.  Девочка мне очень приглянулась: она постоянно растягивала в улыбке свои пунцовые  губки, вертясь во все стороны, видимо искренне получая удовольствие от происходящего вокруг. А ещё у неё было милое кругленькое личико с большими  глазками, обрамлёнными густыми ресницами, и золотистые кудряшки.  В эту куколку не влюбиться было невозможно. Я сразу понял, что влюбился и, что это - моя Любовь.  Но ещё я понял, что в эту девочку влюбляться будут все.

К сожалению, наши отношения вскорости прекратились: однажды в класс пришли тётеньки в белых халатах, внимательно осмотрели первоклашек и, выяснив, что я опасно болен, отправили на лечение, где провел в полной изоляции несколько месяцев.

Зимой, по излечении, я снова вернулся в этот же класс и теперь всегда мог видеть свою Любовь вблизи, тем более, что классная руководительница, видимо уловив нашу взаимную симпатию, спустя некоторое время посадила нас за одной партой.  Впрочем, моё счастье длилось не долго: я был бедовый, учился на тройки и отличался неусидчивостью.  Меня очень быстро отсадили от неё, отличницы.

То, что эта девочка будет нравиться многим другим мальчишкам, я убедился очень скоро.  Однажды, когда переобувался в раздевалке, ко мне подошел одноклассник и начал грубо, настойчиво требовать, чтобы я больше никогда не вступал с моей Любовью ни в какие дружеские отношения.  Честно говоря, я и сам-то вел себя всегда по отношению к своей Любви достаточно сдержанно, не говоря уж о том, чтобы напрямую признаваться в своих чувствах…  Как бы там ни было, он первый ударил меня и всё тут же превратилось в крепкую потасовку, из которой победителем вышел я.  Хорошо помню, что никакого удовлетворения от случившегося  не получил.  Более того, на всю жизнь во мне сформировалось чувство глубокого неприятия, - скорее, даже отвращения, - к подобным способам выяснения отношений между представителями сильного пола из-за женщин.  Для меня достойные личности - это не альфа-самцы, подчиняющие своей воле остальное стадо, а представители человеческого коллектива, состоящие из мужчин и женщин, в котором каждый имеет как право на предложение, так и право выбора. Такое же право я всегда оставлял и за своей девочкой.  А потому неизменно страдал.  Ведь я видел, что она находилась в рамках своего постоянного выбора: я ей нравился, но и она многим, не менее достойным мальчикам тоже нравилась.  Я просто ждал.

Впервые мы прикоснулись друг к другу, когда, будучи во втором классе, оба попали летом в пионерлагерь “Буревестник” на  Азовском море. В тот вечер “на воздухе” показывали кино.  Мало того, что всех нас мучили кусачие комары, так ещё  с моря дул пронзительный прохладный ветер, а потому взрослые, как могли, старались создать для малышни более-менее комфортные условия, заставляя одеваться в утеплённую одежду, чтобы не простудиться, во-первых, и, во-вторых, чтобы комары доставали нас как можно меньше.  Но это мало помогало.  Кусали комары нещадно!  И вот тут кто-то придумал принести под навес, где демонстрировалось кино, плотные верблюжьи одеяла. Помню, как сверху опустилось верблюжье одеяло и мы с Любовью оказались рядышком, почувствовав себя в безопасности, тепло и крепко прижавшись друг к дружке.  Вот именно тогда я впервые в жизни по-настоящему познакомился с  тем, что у поэтов называется “сердечным жаром”, “помутнением рассудка”, “дрожью в членах” и с тому подобными ощущениями.

Спустя три года, в этом же пионерлагере, как-то вечером я сидел у себя в комнате на койке и читал книжку Конан Дойла  “Затерянный мир”.  Неожиданно моя Любовь вошла с обрывком ученической тетрадки в руке, быстро осмотрелась вокруг и, ничего не говоря, присев к тумбочке, что-то написала на этом листке.  Потом, положив написанное поверх подушки, торопливо ушла.  Записка мною тут же была прочитана.  “Никому не говори, что я тебя люблю”.  В тот момент я нисколько не удивился её содержанию, т.к давно уже чувствовал, что нравлюсь ей.  Но почему же не бросился вдогонку?  Я этого не сделал, т.к. не был уверен, что она решилась на свой единственный выбор.  Единственный выбор не только на этот вечер, но и на всю оставшуюся жизнь. Да, именно так.  Перечитывая записку, я всякий раз, болезненно напрягая память, вспоминал, как её после уроков провожал то один, то другой ухажёр; как очень часто на переменах она благосклонно разговаривала в рекреации то с одним, то с другим поклонником; как не раз я слышал мерзкие сплетни по её адресу… И, конечно, моё жалкое мальчишеское самолюбие было несколько приятно удовлетворено.  Но последнее длилось не долго.  Я отдавал себе отчёт в том, что люблю её по-настоящему.  А потому тут же принял такое решение: завтра утром, когда весь наш пионерский отряд выведут на физзарядку, если она оглянётся (а она всегда стояла впереди, выполняя упражнения) и внимательно на меня посмотрит, то я улыбнусь и обязательно после завтрака подойду к ней, и тоже во всём признаюсь.  Но моя Любовь не оглянулась ни разу.  Более того, вскорости я увидел её, с кем-то рядом прогуливающейся по территории лагеря.

А ещё через год наша семья переехала на новое место жительства в другом районе города, где мне предстояло закончить своё обучение в новой школе.  Так прервалась непосредственная связь с моей детской Любовью.  Продолжая её любить, никогда о ней не забывая, я всегда вспоминал её по разным поводам.  Но время шло. Иногда, случайно, до меня доходили слухи о ней, и тогда что-то болезненно-горькое проникало в мою одинокую душу, начиная иссушать её.  Чтобы это не произошло окончательно, чтобы не очерствели мои воспоминания о своей Любви, я писал стихи (к сожалению, не сохранившиеся, кроме одного) и всегда идеализировал её.   Но с каждым годом я стал думать о ней  всё реже и реже.  А однажды даже перестал идеализировать.

Спустя годы -
всё та же боль.
Воспоминанья -
на раны соль.

2.
В следующий раз я увидел свою Любовь, когда устроился на работу в местный театр в качестве монтировщика декораций.  Тогда шел “прогон” какой-то оперетты.  Не совсем трезвый бригадир слегка толкнул меня в спину и попросил зайти в зрительный зал, чтобы убедиться насколько равномерно смотрятся оба раздвинутых крыла главного занавеса.  Зайдя в зал, я сразу увидел на сцене мою Любовь.  Право, впоследствии, всё, на что я был способен, - смотреть на неё, наслаждаясь видом ангельского лица и звуком божественного голоса.  Если бы кто-то спросил: “Так ангельского или божественного?”, - не задумываясь, ответил бы без обиняков, ещё откровеннее и выразительнее поглупев: “Обеими!”  Хотите верьте, хотите нет, но я почти не помню большинства сыгранных ею спектаклей.  Не говоря уж о самом содержании пьес.  А она участвовала в их большом количестве, в конце-концов получив звание Заслуженной артистки республики!

Но пока что наше сближение только начиналось.  В то лето театр был приглашён на гастроли в Прибалтику: Таллин, Рига…  Это было чудесное время, потому что мы жили в период расцвета нашей ранней юности, на пике высшей точки политического развития страны. 

Как-то вечером, возвращаясь после прогулки по городу, проходя по внутреннему дворику Рижского русского театра, я неожиданно услышал, будто прозвучавший с небес голос: “А мне?!”  Подняв голову, увидел примостившуюся на подоконнике второго этажа этого здания мою Любовь.  Я сразу всё понял. Ведь в руке у меня было мороженное, которое с удовольствием уже доедал.  Утвердительно покачав головой, я развернулся и направился к ближайшему киоску за покупкой.  Даже цену помню: 15 копеек.  Это была порция сливочного мороженого на палочке в бумажной обёртке.   Дождавшись моего возвращения, она быстро сбежала вниз по лестнице, приняла с благодарностью мой подарок и, будучи занятой своей работой, тут же исчезла в переходах старинного театра...

В этом же городе, мы ещё раз случайно встретились в автобусе.  Только спустя много лет я осознал, что это была весьма знаменательная встреча.  Но об этом будет отдельный рассказ несколько позже.  А пока, повторяю, я увидел её в рижском автобусе.  В профиль.  Рыжевато-золотистые волосы были забраны толстой русской косой, которая тяжело лежала на приоткрытом левом девичьем плече.  Я стоял и молча разглядывал свою Любовь.  Она повернула голову влево и тоже увидела меня.  Слегка улыбнулась, легким кивком головы предложив обоим выйти на текущей остановке.  И вышла.  Я же этого не смог сделать.  Я, просто, одеревенел.  Я не мог представить себя, идущим рядом с таким чудом человеческой природы по улице.

Гастроли в Прибалтике закончились и вся труппа в начале августа вернулась к своим пенатам.  Начался обязательный, для тогдашнего советского времени, период разъездных спектаклей “по городам и весям”.  Принимала в этом активное участие и моя Любовь.  Таким образом, неизбежность нашего более близкого непосредственного общения стала очевидна.  Да и судьба не преминула пойти навстречу.  Дело в том, что мама, с которой я жил в одной квартире, к этому времени давно уже была в разводе с отцом.  В середине вышеуказанного месяца она решила на несколько недель съездить в Крым со своим сердечным другом. Отдохнуть.  Впервые в жизни я был предоставлен себе без всякого материнского пригляда.  Любовь же прожила в этой квартире, как мне кажется и поныне, целую вечность…

А потом пришло время расставания. Чего искренне не хотел.  Да и она меня не торопила.  Она давала возможность принять решение самостоятельно, с наименьшими душевными потерями для восемнадцатилетнего восторженного юноши.  Знала, что рано или поздно мною будет принято именно “взрослое” решение: одному предстояло взрослеть и учиться, а другой - профессионально расти.  Поэтому вначале я расстался с работой в театре.  Если хотите - НА театре.  А потом долго ещё встречал свою Любовь по дороге, провожая в общежитие, где она некоторое время проживала.    

Однажды, спустя два года, мы с друзьями прогуливались, будучи подшофе, по центральной улице, где неподалёку располагался тот театр.  В какой-то момент, я узнал её (да и мог ли не узнать?!) издалека: она шла под руку с каким-то мужчиной, видимо коллегой-актёром.  В какой-то момент он обнял её, поцеловал в губы и, что-то сказав, направился в нашу сторону, где неподалёку находилась булочная.  Моя Любовь через несколько минут исчезла за служебной дверью театра, а её спутник, зайдя в хлебный магазин, встал в конце очереди.  Я тоже зашел в этот магазин  и, остановившись вблизи, стал беспардонно рассматривать этого человека.  Мужчина заметил мой пристальный взгляд и вопросительно приподнял брови. Выдержав некоторую паузу, я, подойдя к нему, произнёс:

“Передайте привет, (...)” - “От кого? Что вы имеете ввиду?” - последовал вопрос. - “Она поймёт”, - ответил я и вышел на улицу. 

Я знал, что всегда легко был запоминаем: длинные волосы, высокий рост, косина в левом глазу...   

А вскорости я уехал из того города, где жила моя Любовь.  Жить рядом с ней, встречаться то случайно, а то и намеренно (например, приобретя билет в театр, чтобы, якобы, “приобщиться к прекрасному”...), - это уже было выше моих сил.

Через некоторое время я стал студентом вечернего отделения исторического факультета.  Поступив в университет, погрузился в чтение академической литературы.  Это не избавило меня от мысли о своей Любви, но зато жизнь приобрела достаточно осмысленный, упорядоченно-рациональный характер: работа - учёба - привычное внутреннее ощущение о том, что моя Любовь существует.  Все 6 лет учёбы в университете провел, по сути дела, в аудиториях, слушая лекции, или в читальных залах “Научной библиотеки”.  Чтобы отвлечься (развеять голову, как принято говорить), устав от чтения, иногда брал очередную кипу журнала “Театр” и просматривал заголовки журналистских материалов, посвященных хронике театральной жизни страны.  Несколько раз натыкался и на краткие заметки о том театре, где тогда работала (служила!) моя Любовь и где когда-то работал я.  И даже в каком-то номере увидел небольшую фотографию с её лицом, подписанной дорогой мне фамилией.  Первой мыслью было - вырезать, и только глубокое уважение к этому учебному заведению, удержало меня от варварского поступка.  Впрочем, впоследствии, жалел, что не поступил иначе.  “Не убыло бы макулатуры…” - резануло мыслью как-то...  О, когда-то и не на такое я был готов!

Тем же летом со мной произошло несчастье.  Я попал в аварию и очень серьёзно повредил большой палец правой руки.  Травма была настолько серьёзной, что профессор, который проводил операцию и потом осуществлял сопровождение моего лечения, в какой-то момент, увидев, что рана постоянно гноится и не заживает, обвинил пациента в том, что он прибегает к лечению мочой.  “Если увижу гной на следующей перевязке, - отрежу твой палец нахер”,  - в сердцах прорычал профессор, наказав мне явиться в очередной раз в хирургический кабинет через 4 дня.

Я понимаю того врача, профессора...  Жаркое июльское лето. Неопрятно одетый юноша (я никогда не отличался умением и желанием красиво и модно одеваться, да и денег таких у меня не было), плохо выбритый (попробуйте побриться с такой травмой!),  несвежие “патлы” на голове (“Пока не заживёт рана - никакого душа!”).  И этот запах лекарств, которые мне прикладывали!..

Перехожу к самому главному.  Спустя 4 дня, как и было велено, я сел в автобус (до сих пор помню его номер - 18) и поехал в травмпункт. Прекрасно отдавая себе отчёт в том, чем от меня пахнет, я постарался забиться на заднюю площадку автобуса, чтобы не создавать этого пахнущего неудобства другим пассажирам.  Вначале обратил внимание на забавную группку молодых парней и девушек, читавших втихую то ли молитвы, то ли какие-то религиозные гимны.  В советское время увидеть такое, согласитесь, было большой редкостью.  Потом они вышли, стало просторнее и я начал рассматривать людей, стоявших на средней площадке.  И тут увидел ЕЁ.  Произошло то, что случилось со мной в рижском автобусе.  Помните?!  Я увидел девушку очень похожую на мою Любовь!  Только эта была немного постарше чем та, которую я увидел тогда в Риге.  Эта была, повторяю, и она и не она.  Она стояла в профиль, смотрела на несущиеся за окном городские виды и чему-то улыбалась.  “Она?  Но где ей взяться здесь? Нас разделяет тысяча километров...  Быть этого не может! Подойти? Да нет, просто, очень похожа…  Всё-таки, подойти?  А эта вонища от раны?..”  Всё время, пока не доехал до нужной мне остановки, я, высматривая девушку за спинами других пассажиров, старался принять решение: “Она или не она,  вот в чём вопрос.”  И я решил, что это не она.

Прошло ещё несколько лет.  Периодически я приезжал в тот город, где жила моя Любовь.  Там же продолжала жить и моя мама, и именно поэтому я не мог не наведываться туда, будучи в отпуске.  Как-то, разбирая в своей комнате записи прошлых лет, я наткнулся на телефонный номер, который сразу узнал.  Это был номер проходной театра.

 “Что она?  Как она?” - подумал я и рука непроизвольно потянулась к диску телефона.  “Добрый день!  Будьте добры, я бы хотел поговорить с (…)” - “А её нет.  Здесь неподалёку её муж.  Если хотите, могу разыскать его.” - “Спасибо большое. Но я бы хотел поговорить с ней лично.” - “Хорошо.  Записывайте домашний телефон.” 

Вот так быстро и просто я узнал, что она замужем.  А ещё получил номер её домашнего телефона.  “А, была не была!” - подумал я и тут же позвонил по этому телефону.

 “Алло!” - “Здравствуйте!” - “Здравствуйте!” - “Ты меня узнаёшь?”

 Краткая пауза.

 “Нет”. - “Это я, (…).” - “Господи, это ты?!  Ты где?” - “Ну, там же…  Я вчера приехал к маме в гости и, узнав номер твоего телефона, решил позвонить…” - “Здорово!  Приезжай ко мне.  Я проживаю по адресу (…)”.

Наскоро “соорудив” небольшой подарок из несколько дефицитных по тем временам книг, я поспешил по указанному ею адресу.

Дверь открыла взрослая молодая женщина, одетая по-домашнему.  Её густые волосы были прибраны лишь настолько, чтобы хозяйку нельзя было обвинить в наличии беспорядка на голове.  Одета она была в обычном дневном халате, на ногах - мягкие и тёплые, опять же, само собой, домашние тапочки.  А ещё я не мог не обратить внимание на хорошо заметный темноватый пушок над её верхней губой. 

“Рада тебя видеть!  Проходи,(...)” - сказала она, назвав меня так, как называла в прошлом, так как меня никто никогда не называл ни до, ни после.  “Сейчас…  Дух переведу,” - ответил я, сразу не снимая обуви, а пристально вглядываясь в её лицо, облокотившись на стену в прихожей.  Она тоже внимательно посмотрела мне в глаза и, повернувшись, легким движением руки пригласила пройти в залу.  Я торопливо разулся и проследовал вслед.  Проходя, огибая стол, услышал: “Тут наступать не надо…”.  Опустив глаза, увидел широкий оренбургский платок, расстеленный для просушки на полу.  “Извини…” - “Ничего.  Проходи-проходи”.  И я попал в широкую, светлую кухню, за столом которой сидела худощавая женщина, на вид лет 38-ми…  “Это моя соседка”, - представила мне соседку моя Любовь.  “Очень приятно”, - улыбнулся я этой соседке и тут же вручил своей Любви привезённый подарок.  “Сейчас не вскрывай, пожалуйста, этот пакет.  Потом…” - “Хорошо, как скажешь”.

Мы присели за стол и начался ни к чему не обязывающий натянутый разговор.  В присутствии соседки.  Мне показалось, что моя Любовь, пока ждала этого визита, чего-то испугалась.  Видимо, подумав, испугалась прихода в её дом взрослого человека, которого она не видела уже много, много лет…  Из всего нашего разговора запомнилась только одна её фраза, оброненная на мой ответ при её вопросе: “А ты где сейчас живёшь?”  Я назвал свой город.  “Он уютный.  Там есть драмтеатр… Забыла его название…”  Тогда я не обратил внимание - “он уютный…”  Всё вспомнил и понял много позже!

Вскорости пришёл её муж.  Этот человек был мне хорошо знаком по работе в театре и я его узнал.  Музыкальный руководитель. Он меня - нет.  И слава богу.

Как завершился этот мой визит на квартиру к своей Любви - в деталях всё плохо помню.  Да и нет смысла о чем-то вспоминать.  Спустя неделю,  за несколько часов до отъезда из города я позвонил.  Трубку взял муж.

“... Извините,  хотел бы ещё раз переговорить с (…).  В последний”. - “Передаю трубку”.

 “Здравствуй!  Извини, что опять беспокою.  Я сегодня уезжаю, а потому решил попрощаться.  Знаешь, до сих пор думаю: что это было? Зачем была ты, в этом халате?  Зачем была эта соседка?  Оренбургский платок на полу, на который я случайно наступил…  Твой муж, вернувшийся с работы к моему приходу...  Да и, вообще, зачем было меня приглашать?  Не отвечай, не надо!   Господи, я же не для того позвонил, чтобы причинить тебе боль.  Знаешь, я бы хотел,чтобы ты знала: я любил тебя, люблю и буду любить.  На прощанье хотел бы поцеловать тебя.  Сейчас вспоминаю твою руку и целую её.  Твои податливые губы и твой беспокойный язычок, -  всё это я целую.  Целую и ещё раз целую...  Я знаю, что ты давно уже позабыла меня.  Но, ведь, вспомнила же: когда я позвонил, то ты назвала меня (...).  Третьего дня ты сказала, что по осени в гости к вам заезжал мой одноклассник, с которым хорошо знаком твой муж.  “Он переехал жить в Германию, - сказала ты, - и он там…”  Я прервал тебя: “Вы обо мне вспомнили?”  Ты, не сумев подавить чувство неловкости, уставившись глазами в стол, застланный клеёнкой, и отрицательно покачав головой, заставила себя ответить честно: “Нет”.  Вспоминай меня, пожалуйста, хоть иногда! Ведь, я же любил тебя, люблю и буду любить всегда, и ты когда-то была взаимна…Не отвечай.  Я не хочу, чтобы тебе было больно,  тем более, чтобы ты продолжала ощущать чувство неловкости за всё то, что сейчас по моей вине происходит.  Я кладу трубку.  Прощай!”

У зеркала.

Ты перед зеркалом.
Тебе под 60.
Лицо твоё, конечно же, в морщинах.
И, кажется, с ухмылкою глядят
на отраженье все твои мужчины.

Куда деваться - ты уже в летах.
Сидишь у зеркала, судьбу свою кляня.
Но, вдруг, мелькнёт улыбка на устах.
О чем подумала?
Не вспомнила ль меня?

3.
Я уже не думал, что опять когда-нибудь встречу свою Любовь.  Но то, как мы снова встретились, - эта информация сегодня находится под запретом.  Она не разрешила об этом кому-либо рассказывать.  А, поскольку, она - моя Любовь, я её требование принял безоговорочно.   

Она - моя жена.  И о том, как мы встретились, есть наше семейное предание.  При случае, для удобства мы им и пользуемся. У Грибоедова находим: “Свежо предание, а верится с трудом”.  Поэтому никого не хочу утомлять тем, что “верится с трудом”, а сразу перехожу к самому главному, т.е. к тому, без чего, благодаря моей Любви, не случилось бы. 

Это была тёплая-претёплая осень.  Мы только-только встретились.  Я считаю, что если люди общаются по-любви, то спрашивать друг друга “ты меня любишь?”, -  нет смысла.  Даже, если хотите, оскорбительно.  Об этом, просто, говорят.  И я сказал.

Осенняя любовь меня околдовала,
осенняя любовь негаданно пришла.
Осенняя любовь, кружась, на землю пала,
мелодию дождя выводит дробь стекла.

А в памяти живёт, осенняя надежда,
и летний жар сердец в душе запечатлен…
Зимы черёд настал, чтоб в белые одежды
облечь мою любовь - осенний дивный сон.

Кружение листвы в падении свободном
вновь по-весеннему мою волнует кровь.
И да хранит меня в безвременьи холодном
осенней женщины осенняя любовь! 

До того дня, когда было написано это стихотворение, я уже несколько лет не писал стихи.  А рифмоплётствовать-то начал ещё с детства!  И вот, что ещё с детства подметил, начав заниматься сим ремеслом: если хочешь написать какое-нибудь худо-бедно толковое стихотворение, то, коли солжёшь, - написать ничего не получится.  Хоть тресни!  Во всяком случае, это касается меня.  Везде.  Всегда.  Повсюда.  Безусловно.

Итак, полюбив, вернулся к рифмоплётству.  Прежде всего, я вспомнил, что какая-то “личная” жизнь у меня раньше было.

“Не возвращайтесь к былым возлюбленным…” (А. Вознесенский)

 Цветы, что я тебе принес,
ты ставишь в вазу,
и не сразу
находишь место. Морщишь нос
при этом, как бы, вся в смущении…
А я сгораю в нетерпении.
(В твоей совдеповской квартире,
где кухня лишь 2х4,
а в целом площадь 22,
пришел на помощь подоконник, -
там есть «местечко», как всегда).
- «Я - твой поэт и твой любовник!»
Неловко гладишь по щеке,
дрожит сосудик на виске:
- Теперь я замужем, и ты…
мы оба понимаем сами…
Стремглав по лестнице сбегаю,
но оглянуться заставляю
себя на улице: цветы
в твоем окне и рядом - ты
перебираешь их руками…

 Любовь окрыляет, вестимо!  Работая в школе, преподавая детям, я старался привнести и здесь малую толику поэтической составляющей… А ещё я никогда не был чужд политике.  Вот, что читал на одном из мероприятий ребёнок 8 класса:

 Нам следует помнить, конечно, всегда
(и спорить здесь не о чём – баста!),
когда приходила нежданно беда, -
спасала нас армия часто.
 
Один из царей наших верно сказал:
лишь две у России опоры:
морской и пехотный армейский закал.
Какие здесь могут быть споры?
 
«Служить – не служить» - не вопрос, пацаны.
В глаза ветеранам взгляните -
в них память Великой Победной Весны! -
неужто, «косить» захотите?
 
И вам никогда от себя не уйти –
иного пути не ищите!
По совести, нету иного пути -
от совести не «закосите»!

Не будучи чужд к красотам природы, я понимаю, что следующее стихотворение появилось лишь благодаря Любви:

Танка.

Становится враз
солнце столь торопливо -
вечер приходит.
Ночь не страшна, знаю я, -
буду разбужен тобой.

И это без Любви было бы невозможно:

Рядом с самкой по асфальту
прыгал воробей -
словно маленькому альту
был подобен. Ей
доставалась его песня -
он был нынче Бог!
Соловей в кустах – хоть тресни! -
перепеть не мог!

Однажды я смертельно заболел.  И только благодаря Любви выжил.

Перевод стихотворения Элизабет Фрай
“Do not stand at my grave and weep…”

Не плачьте ж над могилою моей, -
меня там нет, уснув навек. Над ней
я — тысяча несущихся ветров,
я — россыпь бриллиантовых снегов.
Я — солнца луч, дарующий зерно,
я — тёплый дождь осенний. И давно
ль ты, пробуждённый утром в тишине,
следил за мною, птицей, в вышине...
Я есть лишь звёзд в ночи далёкий свет.
В могиле нет меня. И смерти нет.

Жизнь начинается с Любви.  Любовью она должна и заканчиваться.

У меня много стихов.  Поэзия ли это?  “Не отвечай, не надо!   Господи, я же не для того позвонил, чтобы причинить тебе боль...”  Помните?
Сколь долго продлится моя жизнь - не знаю.  Да это и не важно.  Важно главное - чтобы всё начиналось и заканчивалось Любовью.

2021 г.