Гуру солнечной долины, гл. 3

3. Лагерь и его окрестности
 
Нередко , следя за полётом парящего над горами орла, Кондратюкевич представлял лагерь и его окрестности. В такие мгновения он сам превращался в хищную зоркую птицу. Ветер приятно щекотал окончания перьев, восходящий поток термика возносил всё выше и выше. И, нарезая круги, орёл созерцал гору , долину, складки оврагов , капилляры ручьёв и голубые вены берущих начало высоко в горах рек…

Бдительно хранила свои тайны гора Тахун и её окрестности . По утрам поднимались над заводями горных потоков  и яшмовыми озерами Пицунды  туманы древних адыгских легенд. Гордая черкешенка в княжеском наряде, в  позвякивающих монистах и подвесках скользила над мерлушкой поросших вековыми деревьями склонов. Воин в черкеске  плыл на своём богатырском коне - и косматое облако было его папахой.
   Вьющиеся растения опутывали повисший на склоне клювастый бомбардировщик последней войны. Металлически поблескивающий жук полз по приборной доске , имитируя тонкими антенками усов стрелки безжизненных приборов. Пригревшаяся в сидении пустой кабины, дремала узорчатая змея. Корни самшитового великана проросли сквозь щели приоткрытого фонаря кабины, повсюду зеленели мхи. И вся металлическая конструкция, как бы зависшая на краю кораллового рифа, была погружена в океан буйства растительной жизни. Дикий виноград обвил фюзеляж, и тени ажурных листьев были единственными опознавательными знаками , а  тускло мерцающая под закрылками фиолетовая гроздь "изабеллы" напоминала о том, что – выдавленное из неё вино и выгнанная чача - самое верное для примирения оружие. На крыльях, куда сквозь кружево листвы падал свет, грелись ящерицы, то и дело перебегая с  этого источника тепла на подёрнутый субтропической  плесенью  плоский, испещренный странными, похожими на петроглифы  узорами камень.
   В другом овраге из дверцы лежащей на боку  «Тойоты» пророс куст орешника –и птицы, налетающие полакомится, сотрясая его, приводили в движение всё ещё висящую на зеркальце заднего обзора игрушечную обезьянку. Она прыгала и гримасничала, словно силясь дотянуться своими лилипутскими ручонками до обвитого гибкими травянистыми стеблями  руля. По стёклам сновали деловитые муравьи,  на «полочках»  дворников прилепились слизни. И рукоять переключения  скоростей , и мотор под зевнувшим капотом, всё было оплетено корневищами, повсюду царило живое копошение. Мышь , прогрызшая дыру в коже заднего сидения – свила гнездо для своих мышат и  таскала туда зерна злаков и дерев-и несколько маленьких каштанов уже пробивалось сквозь пружины: поролон жадно впитывал влагу –и тем самым под уже проржавевшей крышей кабины автомобиля образовалось нечто вроде мини оранжереи на гидропонике. Изветшала и растрескалась резина колёс и вездесущие дождевые черви, царствовали в их полостях вместе с гадюками. В раззявленном багажнике давно сгнили два рюкзака, палатка, покрылся плесенью круглый котелок, в котором  однажды свила гнездо птица, но выведя птенцов, больше не вернулась на прежнее место, потому что разбушевавшийся на вершине горы ветер шевелил крышку багажника, как страницу  молитвенника, и скрипучие шарниры пугали желторотиков.   
Под обрывистой скалой  зарастал кустарниками , насквозь проколотый пиками мощных побегов сдувшийся катамаран без вёсел.
 Чуть в стороне под той же скалой увяз среди чинар облезлый байк. Его рога напоминали пасущегося на склоне архара, его фара тускло и мстительно поблескивала на солнце отражателем, его сидение было изодрано когтями бродившего здесь, обнюхивавшего воняющее железо медведя, который, может быть, и оседлал бы бензинового скакуна, но это был не цирковой, наученный крутить педали и  ручку газа медведь, а настоящий дикий зверь, ворующий по ночам у туристов тушёнку.

 На этом самом месте  однажды мохнатый хозяин долины сцепился с грозным барсом. Гигантская кошка и косолапый долго фыркали, ревели и скалились друг на друга, пока кружащий над долиной горный орёл не увидел, как , набарахтавшись, они неспешно разбрелись в разные стороны: им нечего было делить. Здесь было вдоволь и воды в хрустально журчащих по чешуе камней ручьях, и блуждающих по травянистым склонам коз. Бывало, баран отбивался от стада. И потом от него оставался лишь выбеленный дождями круторогий череп. Так что диких хозяев ущелья особо не интересовали ни плещущая в ручье рыба, которую при желании можно было глушить ударом лапы, ни мелкие грызуны. Медведь, правда , любил полакомится ягодами –и то и дело сталкивался с обитателями лагеря дольменопоклонцев, тоже заядлых собирателей ягод и грибов.  Но и эти пропахшие дымом костра волосатики  особенно не беспокоили косолапого. У них не было ружей и автоматов –и поняв это, медведь повадился таскать из схрона съестные припасы. Тогда хиппари  начинали шуметь, бренча на гитарах, стуча в барабаны, чтобы отпугнуть воришку.
Вороны, трясогузки, воробьи , белки, бурундуки постоянно подкарауливали – когда начнётся готовка или закончится завтрак, обед, ужин – и только начинали греметь котелки и тарелки -птицы пикировали, распластав крылья, с веток, зверушки выбегали на открытое место, чтобы схватить брошенный  кусочек, а то и нагло выхватить его прямо из рук.
 И только снежный барс не рисковал приближаться к источнику шумов и чуждых запахов –и как только в солнечной долине начинали шуметь, зверь уходил руслом реки и крутыми тропами в сторону неприступной белизной сверкающих  в вышине ледников.

 Разгорался новый день. И он должен был принести новые хлопоты. Дел у общины было много. Братья и сёстры готовились к получению нового знания.
  Андрон Константинович почувствовал приближающиеся сзади шаги, его шею обвили тёплые, ласковые руки.
-Доброё утро , мой Эрнан Кортес!- пропели флейтовые нотки в голосе Малине.-В это утро я люблю тебя ещё сильнее...

Когда  гуру выходил из палатки в поисках посоха, Малине-Чакра  безмятежно спала свернувшись калачиком под пончо, обмотанной в которое она и явилась в лагерь  пять лет тому назад. Она не помнила-ни откуда она, ни как её зовут - и потому пришлось дать ей вначале одно, потом другое имя.  Малине она стала после того, как вдруг начала воспроизводить в своих рассказах картины взятия конкистадорами Тенотчитлана, прозвищем Чакра её нарёк старый хиппи по прозвищу Нур, когда она рассказала ему, как встречалась в Индии с Махариши* и подпевала играющему на ситаре Дановану**.

В углу палатки , где досматривала свои радужные сны Чакра, были сложены стопками книги, поверх них бугрилась спецназовская сфера. Эта каска  была всё, что нашёл  Андрон Константинович на месте гибели сына. Каска лежала в воронке образованной взрывом фугаса, вокруг были разбросаны жёлтые могильные кости, торчал осколок мраморной плиты с вязью на арабском.
   Кондаратюкевич примчался в Моздок сразу же после уложившего жену в постель скорбного известия.  Стриженный под бобрик штабной генерал, пояснивший, что хоронить нечего, потому как тело не найдено, отнёсся с пониманием, выделил Арсению Константиновичу БТР с водителем- сержантом, дал в сопровождающие майора из числа собровцев-земляков. Этот –то майор по дороге в Грозный и рассказал подробности того, как серебряный светящийся шар унёс младшего Кондратюкевича.
 И вот держа в руках – всё –что осталось напоминанием об Алиме.- Андрон Константинович понимал, какие последствия вызвали его и его коллег-учёных эксперименты с мегалитами.
 
Чакра с жадностью поглощала книги. И когда она добралась до  романа Генри  Хаггарта «Дочь Монтесумы», она увидала, что подобранная Кондратюкевичем каска –шлем конквистадора. Многие вещи в лагере отшельников цивилизации, подобно бритвенному тазику Дон-Кихота, несли своим назначением двусмысленное содержание. И это, конечно, был не морион или кабассет испанца и не сфера спецназовца а обычный туристический котелок которым Андрон и Марина пользовались пока коммуна  не обзавелась большим котлом…
 В оцинкованном тазике со свалки(хиппи пользовались многим из того, что, богатея, точинцы выбрасывали на помойки), в крышке для бака , фантазёрке мерещились, кираса, доспехи и щит. С тех пор кабассет  всегда придавливал разворот страниц с иллюстрацией, на которой была гравюра- Эрнан Кортес в доспехах и с мечом на боку ведёт  переговоры с императором ацтеков Монтесумой в огромной короне из перьев , кондоров , попугаев и колибри, а коварная тлоскланка Малине, в том самом платье, в котором она явилась в лагерь, в перуанском пончо-военном трофее её отца-касика и с рябым пером сапсана в волосах –переводит.
 В разрушенном, похожем на декорацию фильма о взятии Сталинграда Грозном, в цехе молкомбината, где  располагались спецназовцы, Кондратюкевичу рассказали о том, что Алим не покинул Грозного. Что  его светящийся фантом в белых одеждах и тюрбане появляется то в одном, то в другом месте. Его видели  и на площади Минутка, склонившимся над привалившимся к  тракам  понурившего дуло  танка раненым пареньком в шлемофоне. Призрак в белых одеждах  появлялся в  руинах института Нефти и газа, останавливающим ладонью полёт пуль. Раны, к которым  прикасался  сотканный из света Алим, затягивались. Пули и осколки гранат и мин, которым он подставлял ладони , потеряв смертоносную силу , осыпались наземь.
-Доброе утро, Малине! – поцеловал руку подруги Андрон.
- Ты задумчив!
-Да вот пригрезилось-со мной опять проводят профилактическую беседу.
- А! Это тот молоденький капитан ФСБ! Он и меня всю ночь мучал, обещая отдать жрецам на заклание…