Кузнецы Корректоры 2

В тот день он не смог вернуться домой, соседка подлянку сделала, спасла его, он ей потом долго не мог простить этого.

- Прошка, у меня схоронись, ищут тебя, как укрывателя, найдут, сразу пришлепнут, как лягуху, только и славы будет, что была ваша семья. В подпол лезь, ночью решим, что делать, - бабка Нюра цеплялась за него, как за последнюю надежду, хотя, на что он ей сдался? Сроду вредная бабка никому слова доброго не сказала, называли ее ведьмой и плевались вслед, а вот поди ж ты! Караулила Прошку, чтобы спасти. Он рвался туда, к хате, отомстить хотел.

- Дурень, ты, дурень! Чем мстить будешь? Лопатой? Кувалдой? Поднять не успеешь, стрельнут в тебя и все. Слушай меня, парень, нужен ты еще здесь, Боженька жизнями просто так не разбрасывается.

Это она зря сказала, ведь так выходило, что и Марья, и Ривка, и ее родители Боженьке не так уж и важны? Так подумал Прохор и громко проклял Господа Бога, а также все его ведомство, всех ангелов и архангелов, да и Черта в придачу проклял за все его деяния.

- Тихо ты! А еще кузнец! - заворчала старая бабка и отвернулась, слезы вытереть, - не высовывайся, увидят, нам обоим крышка.

- Вам, баб Нюра, какая печаль?

- Сиди уже! Поживу ради тебя еще несколько годков, надо так.

Прожил у нее Прошка неделю, а потом, одной темной ночью, пробрался к своей сожженной хате и попытался найти хоть какой-нибудь след матери или Ривки. Не может человек вот так исчезнуть! Зачем он живет, если его могут стереть с земли, как муравья, как ненужную бумажку сжечь. Он и сам не знал, что именно он хотел найти и зачем. Мать и Ривка были живы в его сердце, в том его самом дальнем уголке, который чудом уцелел в черной дыре, разорвавшей всего его. Он ползал по пепелищу и из его глаз текла вода, слез не было, души не было, ничего не было. Вот именно, что ничего. Были Марья и Ривка и нет их. Есть, но не подойдешь, не обнимешь, матери платок не подаришь, а Ривке куклу не смастеришь. Он запоздало затосковал о том, что не обнял мать перед уходом. Не принято было, Марья знала, что Прошка у нее - чудо, а не сын, что он за нее в огонь и в воду, как и муж любимый. Отец! Прошка чуть не завыл. Уходил, сказал беречь мать и кузницу. Сказал, вернется, по шее даст, если хоть седой волос у матери увидит, если хоть гвоздик пропадет из кузницы. Отец говорил это и обнимал Прошку крепко-крепко, оно и понятно, на фронт уходил, там под пулю попасть, как чихнуть. Война опасна только там, где стреляют друг друга люди с оружием, где все как-то честно. Честно? Что за глупость! Прошка, продолжая ковыряться в пепелище думал, почему отец был так спокоен за них. Да, они все думали, что человек с оружием не выстрелит в безоружного, слабого, в ребенка. Справедливость - вот о чем думал Прошка и понимал: нет ее. Вот прямо здесь и сейчас хоронит он ее в сгоревшей родительской хате.

То ли судьба была безжалостна, то ли огонь унес все следы Марьи и Ривки, но только Прошка так ничего и не нашел и решил бежать от пепелища поскорее. Куда? Куда угодно, только бы не чуять запах горелого, только бы не видеть эту черноту вместо хаты, только бы заполнить дыру, что разорвала его живот.

Живот. Он вспомнил, чтобы уехать и что-то есть, нужны деньги и прокрался в кузницу, где Марья, еще когда отец ушел на фронт, приказала ему спрятать, зарыть в тайном месте, семейные ценности: два золотых обручальных кольца и старинный крестик.

Прохор не любил вспоминать те годы. В голове у него что-то сдвинулось, он стал безразличен к своей жизни и судьбе и, скорее всего, именно это чувство его и спасло от пуль и бомбежек. Оно заставляло его менять поезда, бежать из городов, когда, вроде бы, им еще ничего не угрожало, сторониться людей и наоборот, доверять им. Он колесил по стране несколько лет, не думая возвращаться, но потом увидел сон: отец - измученный и больной, умирает на пепелище, хватается за обугленные бревна и пытается сделать последний, самый мучительный вздох.

Все эти годы они с бабой Нюрой держали связь, она не подвела, жила ради него, никчемного Прошки, не сумевшего уберечь мать и маленькую Ривку. Он писал ей, задерживался в каком-нибудь городе и ждал ее ответа, знал из ее писем, что отец вернулся с войны, что потихоньку отстраивает дом, сам живет в кузнице и почти ни с кем не разговаривает, тоскует по Марье и Прошке. Тогда еще никто не обвинял Прохора в смерти Ривки, тогда не нужен был виновный во всех бедах села и старому, измученному Матвею сочувствовали, его утешали, объясняли, что парень, Прошка то есть, слегка умом подвинулся и убежал, но вернется, обязательно вернется, женится, и еще успеет Матвей внучат понянчить.

В Прошкиных снах, которые стали его мучить еще больше, чем давняя дыра в брюхе, незаживающая и истекающая самой жизнью, отец умирал и просил помощи. Из писем бабы Нюры Прошка знал, что с отцом если не все в порядке, то не так уж и плохо, а, с другой стороны, письма были редкими и что там могло случиться, пока они шли, одному... тут Прошка даже плевался. О том, высшем и всемогущем он не любил думать. Нет его! Нет, иначе как объяснить все, что творил человек, как он позволил своему творению быть настолько жестоким. Таким, что даже звери плакали от этого ужаса. Звери и, возможно, сам Дьявол, которому учиться и учиться у мелких людишек пакости и жестокости.

Не выдержал Прошка и поехал домой.

Уже потом он понял, что его сны всегда были перевертышами. Если видит от что-то хорошее, светлое - жди беды, если же видит смерть и ужас, то добрые вести уже на пороге и вот-вот войдут в дом. Так с отцом и получилось. Был он если не весел, то бодр и Прошке так обрадовался, что тому стало стыдно, сколько он от отца бегал, стыдился своего, как он думал, предательства.

- Эх, паря, думаешь, мне легче бы было, если бы ты рядом с матерью и той девчонкой лег? - сказал ему отец и это был первый и последний раз, когда они говорили о том страшном дне. Отец вообще войну не любил вспоминать. Шрамы, осколок, который не смогли вытащить из руки - этого ему было достаточно, чтобы то страшное время всегда жило в нем и говорить, рассказывать о страхе, таком, когда время меняется, сгущается, почти останавливается и остается только липкий привкус ужаса во рту и покорность судьбе.

- Знаешь, я поверил в судьбу именно в окопах. Смотри, летит снаряд, стрекочет пулемет и куда попадет? Кто случится на пути? Ты понимаешь, что тут ничего или почти ничего от тебя не зависит? Тебе суждено или умереть или жить и никто, слышишь, никто изменить это не может, - так сказал Матвей сыну, немного лукавя. Он слишком хорошо знал, как можно изменить судьбу и почему именно его и пуля миновала, и осколки убили не до смерти, можно сказать, просто оставили напоминание о себе. Так сказал Матвей Прошке в тот самый день, когда он вернулся домой, и вода текла у парня из глаз, не очищая и не облегчая душу.

- Не плачь, значит, судьба была такая, - сказал Прошке отец, скрипнув зубами, сам не веря в свои глупые слова и погнал его в кузницу. Дело надо было делать, времени на слезы и переживания абсолютно не было.

Баба Нюра, как и обещала, дождалась Прошку. Обрадовалась ему, заулыбалась беззубым ртом, ахнула, когда он ей платочек подарил - яркий, красивый.

- Вот в гроб меня в нем и положите, ты проследи, Прошка, знаю я наших баб, себе утащат, а потом скажут, что не нашли, в нем хочу лежать, - говорила она Прошке и гладила дрожащей рукой красивый узор.

- Вот еще, умирать! Чего это вы удумали? Мир на дворе, тут жить и жить, - отвечал ей Прошка всерьез полагая, что такой человек, как баба Нюра сама может решить, когда ей жить, а когда и умирать.

- Все, время вышло. Часовщика своего я так и не встретила, значит, пора. Эх, мечталось мне в юности: вот найду часовых дел мастера, зачарую его и буду жить вечно, но не дает Бог бодливой корове рогов, не дал Он мне встретиться с Часовщиком и время мое на исходе. Знаю, знаю зачем дали мне пожить для тебя, Прошка. Особенный ты, помни об этом всегда, не забывай и никого не слушай! Страшные и тяжелые времена грядут для тебя, трудной будет твоя жизнь, но помни, есть великий план, называется он "Черновик" и все в нем прописано. За тем, чтобы все было как по писанному следят особые люди. Нет, не люди они. Но можно все переписать. как тебе требуется. Ривка смогла, ты тоже сможешь. Только не бойся их, есть, есть на них управа, на все воля... Нет, не Его, Его тоже, но и человек многое может. Забыли мы, ох, забыли про это, вот и...

Баба Нюра вроде бы бредила и Прошка не сильно прислушивался к ее бормотанию. Услышал знакомое имя, насторожился, но кроме того, что Ривка смогла изменить предначертанное, так ничего и не понял. Да и смогла ли?

- Как баба Нюра? - спросил Прошку тем вечером отец.

- Плоха совсем, заговаривается.

- Что говорит? - не успокаивался отец.

- Глупости всякие, я и не вслушивался, - отмахнулся Прошка и не увидел, как помрачнел Матвей.

К приезду Прошки, хата была почти достроена. Матвей был двужильным, жадным до работы, да и помогали ему охотно. Фронтовик, инвалид, герой! Как не помочь! Хата получилась лучше прежней, и несколько вдов и молодых девок уже думали, как хорошо было бы стать хозяйкой в новом доме. Много претенденток было. Война - дама ревнивая, собственница. Молодых и сильных любит, забирает и все ей мало. Была бы баба Нюра в силах, она бы, как и Марья, сказала, что война, как человек с огромным глистом в животе: жует круглыми сутками и все ему мало, все хочется еще. Вот так и война. Она ведь тоже живая, питается жизнями, которые щедро швыряют в ее пасть сильные мира сего. Чужие швыряют, не свои.

Матвей сказал, что кроме Марьи в его доме хозяйке не бывать. Сказал, как отрезал и ни одну свою любовницу в дом не позвал. Пропадал ночами, возвращался утомленный и довольный, но продолжал держать оборону. Вот Прошке невесту присматривал и кто знает, как бы повернулась судьба Прошки, если бы не вернулась на этот свет Ривка.

Первому она явилась как раз Матвею. Тихонько проявилась из огня и жара кузнецы и стала в темном углу.

- Так вот ты какая, бунтарка Ревекка, - поразился Матвей и по глупости и наивности (с кем не бывает такого! живет человек жизнь мудрую, сам умный и опытный, но разок в жизни, дергает нечистая сила за язык и тогда жди беды) рассказал о своем видении своей зазнобе - Ленке Сосенко, а та и рада, разнесла по всей деревне удивительную весть о призраке убитой девчонки, что явилась кузнецу Матвею.

- Ох, не к добру это, - закаркали старые бабки. Баба Нюра, смогла бы она хотя бы из дома выйти, сказала бы клушам заткнуться и не кликать беду, но старая бабка лежала в своей хате и, судя по некому нездешнему уже виду и пустым глазам, готовилась к смерти. Прошка бегал к ней утром и вечером, кормил с ложечки, поил отварами из трав, которые висели тут же, в старой хате, неловко переворачивал и мыл, сам поражаясь, каким не брезгливым он стал и как полюбил свою спасительницу. Поначалу он даже ее ненавидел за свое спасение, хотел лечь вместе с матерью и Ривкой, потом одумался, поумнел слегка и был просто благодарен, а сейчас полюбил и чувствовал: родная душа умирает.

Баба Нюра в полузабытье все бормотала что-то странное о роли кузнецов в человеческой жизни, мол они стоят на границе жизни и смерти, они опалены огнем и дружат с ним, поэтому видят намного больше, чем кто-либо другой. Она шептала, что Ривка нарушила план и поэтому ее и настигла такая кара, а чтобы никому не повадно было, забрали и Марью, да только это даже на руку бунтарям, это значит, что тот самый главный план как хочешь, так и меняй и что свобода воли - вот она, бери и не жалуйся, что тебе ее не подали на блюдце. Шептала что-то о корректорах, которые и есть самые настоящие слуги дьявола, стремятся все делать, как написано и ставят палки в колеса всем на этом и том свете.

Прошка слушал весь этот бред, и снова вода капала из глаз. Легче от этого не становилось и он решил, что расскажет обо все отцу. Тем более, что о кузнецах баба Нюра часто вспоминала и шептала, что на них вся надежда, что только их ножи, косы и всякие железяки могут хоть немного сдержать тех самых корректоров и не дать этим отродьям причесать весь мир под одну строгую гребенку.

Прошка пересказывал бабкины слова отцу, а тот качал головой и мрачнел. Хотел что-то сказать и сдерживался.

- Рано еще, Ривка, рано ему все знать, - говорил Матвей призраку, явившемуся ему во второй раз. Девочка пристально смотрела на кузнеца, а потом приложила прозрачную руку к своему сердцу, там, где оно когда-то билось.

- Молодой он, жизни не знает, не поймет, дров может наломать, - настаивал Матвей, а Ривка качала головой и что-то шептала.

- Нет, пусть еще год, другой поживет, ничего не ведая, а там...

Матвей сердито повернулся к призраку спиной.

Никто и подумать не мог, что Матвея и бабу Нюру схоронят в один день, что два осколка хранил в своем теле кузнец, и один изловчился и все-таки достал до его сердца. Вот тогда и вспомнили в деревне, что показалась Ривка Матвею и пошли сплетни, что и к бабке Нюре она являлась, вроде бы бабка об этом говорила кому-то. Это уже была брехня, но в сплетни легко и заманчиво верить, поэтому и назначили Ривку ответственной за две смерти. Вроде бы она и забрала их, чуть ли не силой.

А потом явилась Ривка школьному учителю и вскоре он умер от непонятной инфекции. Призрак стали побаиваться и даже тайком бегали к батюшке с просьбой сделать хоть что-нибудь, чтобы мстительное привидение перестало забирать жизни. Предпринял ли он хоть что-нибудь, никто не знал, а если и молился, то не помогло это и Ривка показала себя малой Ульке.

- Ривка, Ривка, - забежала Улька в хату и быстро залезла на печь. Девчонке не поверили, не могла она помнить Ривку, решили, придумала, захотела героем стать. Каким там героем! Через пару дней пожелтела Улька, как осенний лист и слегла. К счастью не забрала ее с собой Ривка, болела Уля долго, но выжила, хоть и стала хилой и слабой.

Вот тогда и было решено найти виновного в мести призрака. Единогласно решили, что именно Прошка виноват во всем. Начали придумывать, что он защищал свою шкуру и именно поэтому выдал Ривку, не подумав, что его мать прикипит сердцем к девчонке и примет смерть вместе с ней. Никто уже и не вспомнил, что и за Прошкой охотились и что только бегство спасло его от пули, да и хату их спалили. Ничего этого не стали вспоминать и решили, что теперь призрак лютует именно из-за того, что предатель Прошка до сих пор живет в деревне. Прохор оправдывался, объяснялся, клялся могилой отца, чем еще больше разъярил односельчан. Его несколько раз били, не до смерти (кузнец все-таки в деревне нужен был), для урока, чтобы искупил вину. Как им это представлялось? Посмотрит убитая девчонка на выбитые Прошкины зубы и синяки и смилостивится? Никто не знал и не хотел задумываться. Главное - был найден виновник всех бед, ему теперь и ответ держать надо было.

Прошка совсем было засобирался уезжать, как и ему явилась Ривка.

Продолжение следует