Кузнецы Корректоры 3

За свою недолгую жизнь Ривка встречалась со Смертью трижды. Первый раз случился в их прежней жизни, там, где была у Ривки своя кровать, где каждое утро мама варила ей какао, учила играть на пианино и ругала за неопрятный вид, где Ривка ходила в музыкальную школу, несмотря на то, что ей было только шесть лет, но все вокруг твердили, что она - вундеркинд и ей положено прилежно учиться, а не бегать по двору и играть в догонялки. В той прежней жизни, которая как-то быстро забылась, словно и не было ее, папа восхищался Ривкиными музыкальными пальчиками и слухом и просил ее выписать ему абонемент на все, абсолютно все концерты непревзойденной пианистки Ревекки Лемберг, Ривка смущалась и краснела, а папа однажды натер ее ладошки обычной свеклой и приложил их к белой бумаге, сказав, что это и будет тот самый пропуск на все ее аншлаги. В той прежней жизни была большая коммунальная квартира, где нельзя было бегать по коридору и играть гаммы после семи вечера, но можно было пойти в гости и к тете Шуре, работавшей кондитером, она часто угощала пирожными и печеньем, и к дяде Вите, у которого была большая библиотека и только Ривке он разрешал подниматься по специальной лесенке и рассматривать старые, умные книги, была там и баба Ира, жившая в комнате около ванной, она ругалась на Ривку, за то что она долго занимает "удобства". Так баба Ира именовала коммунальную ванную комнату и кухню. В кухне Ривка ей тоже мешала, как и все остальные жильцы.

Именно баба Ира и принесла то первое письмо, в котором таилась Смерть. Вредная бабка хотела, как лучше, караулила почтальона и если письмо было обычным, не казенной похоронкой, она говорила, что сама его вручит и лично, радостно и гордо несла послание адресату. Часто бабу Иру поили чаем за добрые вести или даже угощали сухарями.

Конверт, адресованный матери Ривки, надписанный незнакомым почерком, был на вид самым обыкновенным письмом и никто, абсолютно никто не знал, что внутри Смерть спокойно ждала своего выхода. Выпорхнула она из распечатанного конверта в виде белого листка бумаги, на котором были отпечатки Ривкиных ладошек, а потом, убивая всякую надежду, появился и второй листок, с описанием смерти Ривкиного папы. Ривка, вцепившись в материну юбку не плакала, она вспоминала, как папа, взяв этот "абонемент" с собой на войну, сказал, что не успеют Ривкины ручки вырасти, как он уже вернется и они все вместе пойдут в консерваторию слушать прекрасную и светлую музыку, например, "Времена года", Вивальди.

- Вот увидите, уже через пару месяцев я буду дома, - так сказал папа Ривке и ее маме и ушел.

Мама держала в руках письмо и тоненько выла, словно хитрую мелодию выводила. Баба Ира хлюпала носом и вытирала глаза рукой, совсем как невоспитанная девочка, а все остальные обитатели их коммунальной квартиры прятали глаза, и Ривке казалось, они очень рады, что это письмо пришло не им.

Ривка письму не поверила. Ее "абонемент" могли украсть, папа мог его потерять и, вполне возможно, скоро придет второе письмо, которое напишет сам папа и, смеясь, попросит у Ривки еще один абонемент. Она подумала, что и сама сможет намазать свеклой руки и сделать отпечатки. Надо бы только подгадать момент, когда кто-нибудь из соседей или мама захотят приготовить полезный овощ. Ривка совсем не расстроилась и попыталась рассказать маме, что папа на самом деле - жив и что это шутка, розыгрыш, просто очень грустный и жестокий. Мама обнимала Ривку, и вода лилась из ее глаз не переставая, как будто бы у мамы в голове была только вода и ничего больше.

В тот день Ривка еще не знала, что ее первая встреча с костлявой уже состоялась, что дама с косой пока только примеривается к ней, точит свой инструмент и терпеливо ждет, когда можно будет пустить его в ход.

Вторая встреча произошла в тот жаркий день, когда у первой телеге в их обозе то ли колесо открутилось, то ли даже лошадь пала, истощенная и измученная дорогой. Лошади падали, а люди шли дальше, они оказались выносливее животных. В тот день, когда обоз остановился на дороге, что петляла по душистым лугам, Ривкина мама - уставшая, изможденная почти упала на дорогу, привалилась спиной к колесу телеги и строго-настрого приказала Ривке никуда не убегать.

- Я сейчас отдохну немножко, пока там телегу чинят, а ты посиди рядом или цветочки понюхай, хорошо? - мама говорила с трудом. Ей, как и всем остальным, приходилось несладко. На телеге ехали вещи и дети, а взрослые шли пешком, Ривке мама сказала, что лошадка не выдержит лишнего веса. Ривка хотела было поспорить и сказать, что мама очень маленькая и худая, и что лошадь ее вес даже не заметит, но мама приложила палец к ее губам и прошептала:

- Ничего, я выдержу, а ты сиди смирно.

Ни мама, ни Ривка не хотели уезжать из дома. Им не верилось, что война подступает к такому красивому и большому Ленинграду, им казалось, она где-то далеко, там, где воюет (Ривка считала, что до сих пор воюет и спорила с мамой) или погиб Ривкин папа и что до Ленинграда она точно не доберется.

- Уезжайте, пока есть возможность, - строго посоветовала Ривкиной маме какая-то ее давняя знакомая. Они случайно встретили ее на улице. Знакомая была обвешана чемоданами и узлами и спешила на вокзал. Почему Ривкина мама послушалась? Она и сама не могла сказать. Наверное, ей просто нужно было, чтобы кто-то строго указал ей, что именно ей надо делать дальше. Они уезжали в спешке, мама взяла только два небольших чемодана с летними и осенними вещами, глупо надеясь вернуться домой уже зимой.

Куда они бежали? Никто не знал, даже они сами. На одной из станций они прибились к этому каравану из телег и медленно двинулись куда-то в тыл. Ривка думала, что это название города и каждый раз, когда они проезжали деревню или поселок, спрашивала, не Тыл ли это? Не приехали ли они?

- Нет, надо дальше, - отвечала мама, которая уже вошла в некий дорожный ритм, приспособилась к нему. Научилась выменивать вещи на еду, надежно прятать деньги и несколько колец, устраиваться на ночлег в сараях и под телегами и, что самое главное, она научилась уверенности. Она почему-то решила, что когда она придет туда, где ей суждено жить, она сразу это поймет и в ее душе теплилась крохотная надежда, зернышко глупого чувства, посеянное дочерью. Надежда, что ее муж жив, и что действительно произошла какая-то ошибка.

В тот день, когда Смерть, сверившись со списком уже занесла косу над своими жертвами, Ривка вдруг увидела, как выцветает мир. Не весь, небольшая его часть. Мама вроде бы побледнела и ее одежда - пыльная и грязная начала терять краски. Все узлы и чемоданы, сама телега, лошадь, усталая и безвольная, дядя Гриша, что правил лошадью, дети, уснувшие среди вещей - все они стали терять цвет. Ривке стало жутко, она глянула на свои руки. Она их прекрасно чувствовала, дернула заусениц на пальце так, что показалась капелька крови, но и кровь, и ее пальцы становились какими-то неживыми, блеклыми, тусклыми. Таким мир бывает, когда смотришь на него сквозь грязные окна. Ривка глянула на луг. Он все также переливался яркими красками, там гудели довольные пчелы и шмели, и трава зеленела, как ей и положено было делать. Ривка, оглянувшись на дремавшую маму, медленно пошла к этой яркости луга, медленно и осторожно, чувствуя, что вроде бы невидимая сила держит ее около мамы и телеги, около этого выцветающего мира. Она дернулась и почувствовала, что ее отпустили, Ривка побежала туда, к цветам и шмелям, где мир такой, какой он есть. Пусть война, пусть они бегут, но мир ярок и душист. Ривка бежала до тех пор, пока ее руки не стали нормального цвета, она сковырнула корочку на пальце и кровь показалась из ранки настоящая - алая, яркая. Ривка засмеялась и подумала, что и маму надо перетащить в этот настоящий мир! Вот сейчас она побежит, разбудит ее, все объяснит, и они убегут вместе! Они...

Самолет появился неожиданно, грозно зарычал, загудел и заплевался страхом и смертью. Ривка упала в высокую траву, уткнулась носом в землю и запела "Ave Maria" - песню, которой ее научила ее преподавательница по сольфеджио, сказав, что петь ее надо тогда, когда страшно и больно. Ривка закрыла уши руками и пела-кричала в сухую землю:

;ve, Mar;a, gr;tia pl;na; D;minus t;cum...

Слов она не понимала и только надеялась на то, что Надежда Александровна, мучившая ее трудными музыкальными диктантами, окажется права, и эта песня спасет ей жизнь.

Самолет улетел, плюнув напоследок огнем и издевательски помахав крыльями. Ривка перевернулась на спину и уставилась в яркое и чистое небо, под которым никогда не могло произойти все это.

Она побрела к телегам и когда увидела, что там, где сидя дремала мама, где клевал носом дядя Гриша, где тряс гривой Орлик, где спали на телеге измученные дорогой и жаждой дети, когда она увидела, что теперь на этом месте откуда-то взялась огромная дыра, которая дымилась и словно кричала о боли, только тогда Ривка вдруг осознала: папу убили, маму убили, а она сама чудом избежала Смерти. Ривка медленно пошла вперед, туда, где стояла телега то ли с оторванным колесом, то ли с умершей лошадью, она взялась ручкой за край телеги и просто стала ждать, когда их караван тронется в путь.

- Шок у ребенка, не приставайте к ней, - объяснила Ривкино молчание и безразличие какая-то девушка. А никто и не собирался нянчиться с чужим ребенком. Своих бы спасти. Ривку кормили, стирали ее заношенные одежки, но боялись впустить к себе в душу. Душа ведь не резиновая, одна потеря, другая, все не выдержит, а если еще к девчонке привяжешься, а ее убьют, то будет снова боль и рана. Нет уж! Пусть все идет, как идет, и Ривка пусть идет потихоньку, авось найдется добрый человек, приютит, полюбит как родную. Девчонка тихая, спокойная, красивая. Был бы мир, вот тогда бы...

Так думали измученные люди и шли дальше.

Ривка после того памятного дня стала видеть мир по-другому. Как именно, она бы не смогла описать. Но появилось у нее некое тайное видение, стала она сторониться людей злых и жестоких, пару раз, когда уже совсем ее хотели оставить у добрых людей, как эти самые люди сами себя называли, она сбегала, напуганная нехорошим блеском их глаз и четкими, неестественно черными тенями, что крались вслед за доброжелателями. Тихой зверюшкой, призраком шла она, цепляясь за подводу и почти не разговаривала. О чем можно говорить в этом мире, где нет папы и мамы, нет пианино и какао по утрам, где во рту постоянный привкус страха и неизвестности, и где куски мира с жуткой периодичностью начинают выцветать. Ривка не знала, что с ней будет, не понимала, что ей делать дальше и когда Марья протянула к ней руки и сказала:

- Пойдем, поживешь у нас, - она сначала охотно подчинилась и только потом присмотрелась к незнакомой женщине, не увидела ничего пугающего, страшного, даже почувствовала запах свежего хлеба, которым, вроде бы пахла незнакомка и заплакала. Нет, слез все также не было, но вода из глаз все лилась и лилась, и Ривка всерьез задумалась, откуда же она берется? Неужели это выпитая вода или компот или даже вкусный суп, которым ее накормила тетя Маша, так она велела себя называть и добавила, что звать ее, Ривку, теперь буду Раюшка и что она ей двоюродная племянница.

- Поняла, Раиса?

Ривка не поняла, зачем ее красивое и древнее имя нужно менять, но тетя Маша хотела помочь, Ривка это видела, тени за Марьей плыли птицами и были не черными, а даже слегка голубоватыми, так виделось Ривке.

- Поняла, - ответила Ривка и с удовольствием принюхалась к чистому полотенцу, выданному ей и длинной рубахе, в которую ее обрядила тетя Маша.

Ривка обживалась в уютной хате, бродила по селу, с удовольствием наблюдая за свежими, яркими красками и даже начала думать, что скоро все действительно закончится и она сможет уговорить тетю Машу и веселого Прошку вернуться вместе с ней в Ленинград, где так все интересно, где есть кондитерские и кафе, консерватории и музеи, парки и большой, пугающе просторный, прекрасный Невский проспект.

Все изменилось однажды вечером, когда в селе зазвучала незнакомая речь и страх, неизвестность и ужас были настолько осязаемыми, что воздух почти задеревенел и дышать стало трудно, почти невозможно.

Ривку не выпускали даже во двор, она тихо сидела в хате, мастерила кукол из соломы, а потом, вспомнив, как давно она не упражнялась, "играла" гаммы на столе, старательно держа спину ровно, как и полагалось будущей гениальной пианистке. Она думала, что если сидеть тихонько, как мышка, то все понемногу наладится, незнакомая речь перестанет рвать уши своей резкостью и непривычностью, вернутся собаки, куры и свиньи и ей будет позволено сбегать в лес вместе с Прошкой, чтобы собрать побольше грибов.

Мир выцвел в одно мгновение, когда она как раз "доиграла" гамму до мажор. Ривка задохнулась от ужаса, увидев, как и она сама, и тетя Маша, которая гремела чугунками и что-то бормотала про грибы и сливки, которых никто в глаза не видел уже очень давно, враз выцвели, цветом стали, как тоскливое осеннее небо.

- Скорее, - Ривка потянула Марью за руку, - бежим!

- Куда, дурочка! Что с тобой? Нельзя тебе на улицу, если кто увидит...

Она не успела договорить, дверь в хату распахнулась. Так Ривка встретилась со Смертью в третий раз.

Уже после всего, когда Ривка поняла, что должна была перейти границу еще в тот самый день, когда то ли колесо сломалось, то ли лошадь пала и мир начал стремительно терять краски, она также уяснила, что этот, другой мир тем и отличается от привычного, в нем очень мало цвета, да и жителей мало. Все вновь прибывшие быстро разбредались. Кто на небо, кто в преисподнюю, кто занимался какими-то странными делами, сновал с узлами и коробками, кто возмущался неправомерными действиями Корректоров, которые завернули просьбу о передаче в этот мир новейшего граммофона и набора пластинок, кто клял нерасторопных Почтальонов, перепутавших посылки. Ривке показался странным этот мир, в котором, как она надеялась, ее должны были сразу же найти родители. Марья, помахав ей на прощание рукой, быстро улетела куда-то вверх, крикнув, что если есть на то воля Книги, они еще встретятся. Ривка же ей крикнула вслед, что она жизнь положит на то, чтобы они обязательно встретились и тут же сама рассмеялась. Жизнь положит! Чью? Своей у нее уже нет. Она побродила по новому миру, встретила свою преподавательницу по сольфеджио Надежду Александровну и рассказала ей, как песня спасла ей жизнь. Ей, Ривке, так кажется.

- Конечно спасла! Это же молитва! - Надежда Александровна была не рада Ривке, сказала, рано ей еще, но вот так жизнь повернулась, что теперь здесь столько ее учеников, почти вся музыкальная школа, хоть оркестр организуй!

- Хм, оркестр, - задумалась Надежда Александровна и быстро куда-то улетела, а Ривке снова стало скучно и решила она вернуться назад, посмотреть, кто и почему ее выдал и, возможно, помочь Прошке, которого она уже успела полюбить.

Продолжение следует