Дом заходящего солнца

Лето 1972 года было на всей европейской части России небывало жарким и засушливым, в некоторых районах областей центра России не выпало практически ни капли осадков. А уличные термометры показывали непривычные для средней полосы цифры: +40 и выше. Зато вся страна готовилась праздновать великую дату: 50-ю годовщину образования Союза Советских Социалистических Республик. А посему, 22 июля автоматическая станция «Венера-8» осуществила мягкую посадку на поверхность Венеры. И это была очередная победа СССР в сфере освоения космоса. На голубую планету были доставлены вымпелы с изображением Государственного герба Советского Союза и барельефом В. И. Ленина. Но в мае этого же года девятнадцатилетний Ромас Каланта облился бензином и, с криком: «Свободу Литве!», поджёг себя. Он вспыхнул, как спичка, горел, крутился и ждал, когда его наконец-то потушат. Потушили. Доставили в больницу, где он вскоре и скончался. Но перед смертью он всё так же кричал: «Свободу Литве!». Власти, конечно же, всполошились, и пытались срочно замять инцидент. Начались проверки и дознания, нашли записку погибшего: «Никого не вините в моей смерти. Я знал, что рано или поздно я должен буду это сделать. Я ненавижу социалистический строй». И слухи об этом облетели Каунас быстрее молнии. Опасаясь гражданских волнений в городе, и под давлением КГБ Каланту похоронили тайно и на несколько часов раньше намеченного срока. Узнав об этом, толпа начала бушевать. Разночинный люд стал наезжать на ментов и уничтожать советскую символику, тут же взвились национальные триколоры, зазвучали гимны и песни времён независимости и «Лесных братьев». Начальству ничего не оставалось делать, как вводить в город усиленные наряды милиции и солдат. Практически за день основные очаги общественного сопротивления были подавлены. Всего было арестовано 402 человека: из них 33 привлекли к административной ответственности, на восьмерых завели уголовные дела. Некоторых из протестующих избили, обрили наголо и выпустили за несколько десятков километров от города. После этого инцидента спецслужбы организовали поголовную фильтрацию всех альтернативных тусовок в литовской республике. А  хиппаря и диссидента Каланту объявили душевнобольным.

Спустя месяцы об этом всё ещё думали:
- Да-а уж, - протянул тогда Костыль. - У прибалтов появились хиппи-националисты, теперь туда долго не сунемся.
- Точняк, - согласился Шмидт. – Теперь опять гэбня начнёт шерстить Систему по всему Союзу.
- Чухонцы тупоголовые! – выругался Свист. – Мало им психушек и тюрем, так они ещё туже решили нам петлю на шее стянуть. Дебилы! В натуре дебилы!
- Может, он обдолбанный был? – предположил Костыль.
- А какая разница? - махнул рукой Шмидт.
Понятное дело, что после такого Москву стали зачищать от сомнительных элементов накануне визита президента США Ричарда Никсона. Перед 22 маем 1972 года одних хиппарей отправили в психушки, других посадили за хранение наркотиков. Кого-то внезапно отчислили из МГУ или уволили с завода, лишив брони от армии.
- Ты не достоин звания комсомольца! - кричал в военкомате дежурный офицер. – Что за причёска?! Посмотри, на кого ты похож! Это чёрт знает что! Не девка, не парень, а оно!
И в сердцах рвал справку об отсрочке призыва в армию. А через каких-то пару дней новоиспечённый лысый призывник уже летел к месту службы на китайскую границу, причём в той же команде было полно таких же бывших волосатиков. А тех, кто не дорос ещё до воинского долга, милиционеры просто таскали за волосы и рвали клеша. Пугали. Кому-то какую-то наркоту подкидывали, и тем самым сажали на короткий поводок.

Власть относилась к хиппи с явным предубеждением, и это казалось странным: о политике дети цветов даже не думали, а их экстравагантность вполне укладывалась в борьбу за мир во всём мире - основной принцип внешней политики СССР. Тем не менее, никому они не нравились своей непохожестью на всех. Тогда как на самом деле, советские хиппи просто были любителями весело пожить и послушать заморскую музыку. Но кто из простолюдинов об этом знал? Ведь с виду всё выглядело иначе. Хоть они никому и не мешали, но сидели в парках и скверах, пили портвейн, несли всякую ахинею, пели под гитару что-то нерусское, и сплошь все были в одежде разной степени обтрёпанности и длинноволосыми. Как добропорядочные советские граждане и власть, должны были их воспринимать? Только как бездельников и тунеядцев. А их становилось всё больше и больше, и к концу 1960-х у нас появилось слишком много так называемых хиппи. На трассах и в городах, в поездах и на черноморских курортах, всюду слонялись таборы одичалых бездельников с рюкзаками. Они катались по стране, как перекати-поле, и встречались с себе подобными. Целые толпы неприлично выглядевших, и неопрятно  одетых людей, только и делали, что бродяжничали, пьянствовали, слушали битлов, экспериментировали с какими-то таблетками, и вместо психоделических видений получали только рвоту или понос. Ну, явно же, что эти хиппи вели несоветский образ жизни, и нигде не работали, так откуда же они брали деньги на свою весёлую жизнь? Тут точно не обходилось без чего-то криминального. Тот же Шмидт, или Давид Рубенштейн, занимался тем, что два раза в неделю ездил в какую-нибудь область и возвращался оттуда с полным багажником икон. Продавал их, и перепродавал различным коллекционерам, и в особенности иностранцам. На этом поприще он не раз пересекался с советскими знаменитостями, например с Савелием Крамаровым. Актёр тоже регулярно объезжал отдаленные деревеньки и урочища Ленинградской, Псковской, Новгородской областей. Он выманивал у местных жителей уникальные древние иконы за бесценок, частенько просто надувая простых мужиков и баб Псковщины и Вологодчины. Более того‚ далеко не все добытые таким путем иконы шли в его коллекцию, некоторые из них контрабандным путем он, как и Шмидт, переправлял за границу.

Во все времена урки считали, что мухлевать с иконами - западло. За такое и «опускали». А потому заниматься такой деятельностью было вдвойне опасно. Если Крамарова при задержании посадили на несколько дней в КПЗ, а затем его вытащили влиятельные друзья, то Шмидту грозила более суровая нервотрёпка. Со сдачей всех подельников и коммерсантов. Ни родители, высокопоставленные врачи-гомеопаты, ни бабушка – любимая артистка Тухачевского, и отмотавшая двадцать лет лагерей, не смогли бы выручить молодого контрабандиста слишком просто, как Крамарова. Популярный человек и для милиционеров - популярный, а Давид Рубенштейн, всё-таки был евреем. Но всё же этим бизнесом, могли заниматься только люди со связями. Давид и получил своё прозвище в честь сыновей лейтенанта Шмидта, из Ильфа и Петрова. Он был такой же плут и мошенник, как Паниковский, и с носом как у Зиновия Гердта, но зато был хиппи. А значит, своим в доску парнем. Ибо часто так бывало, что многие из столичных и провинциальных хиппанов были детьми непростых родителей и жили в центре, так что вечерами тусовка всегда перебиралась к кому-нибудь из них на флэт, где сразу врубали музыку.

Мишка Горбоносов, он же Костыль, тоже был не простой хиппи из Херсона. Его папаша был тамошним ответственным партийным работником, курировал большое хозяйство. И, по словам Костыля, его с пеленок кормили советскими идеями, да так, что ему уже было плохо от них. От этого внутри него поселилось что-то протестное, он чувствовал, что в жизни есть что-то другое, и не обязательно это политика. Искал новые идеи. И нашёл. В Вильнюсе, где он оказался вместе с отцом на каникулах, Костыль познакомился с местными волосатыми. Сломал ногу, и хиппари доставили его в больницу. Так и подружился, получив соответствующее прозвище: Костыль-нога. «Нога», правда, со временем отпала. Именно благодаря этим хиппи и The Beatles у него изменилась жизнь. С тех самых пор Костыль и начал ездить автостопом то во Львов, то в Литву, то в Россию. Теперь всё хочет на Алтай податься, может, в следующем году и отправится.

Они сидели возле шоссе и голосовали, но охотников подобрать волосатых бродяг, было мало. Три дня назад они встретились в эстонском лагере хиппи, где собралось множество народу из разных мест СССР. Там они уже было начали наслаждаться жизнью и свободой, как вдруг ночью их всех арестовала эстонская милиция. Затолкали их троих в «козла» и отвезли в тюрьму Кохтла-Ярве. А что там делать с ними - не знали. В основном стыдили:
- Ну как же ты, рабочий парень, с «этими» связался? – говорили они Костылю.
Но почему нельзя было «связываться», объяснить не могли. Эти подневольные люди в погонах вообще не понимали, кто такие хиппи и о чём с ними надо разговаривать. Тем более не понимали, за что на них устроили облаву. Единственное что можно было им предъявить – это тунеядство и несоветское поведение. Но делать нечего, приказ есть приказ. Помурыжили и выкинули в пять утра на шоссе:
- Сейчас приедет за вами милиция РСФСР, - сказали они, и стали ждать коллег.
И действительно, спустя десять минут, те приехали. Поглядели и говорят: «У нас своих таких до фига! Куда нам ещё?!». Развернулись и уехали. Опять эстонским ментам делать стало нечего. Вывезли снова в Эстонию на железнодорожную станцию и рукой махнули: «Поезжайте куда-нибудь туда, южнее, в Латвию, но только не к нам». При этом у всех документы переписали. И до свидания! Остались Костыль, Шмидт и Свист, одни и чёрт знает где. Вдруг Шмидт вспомнил:
- Я знаю одно подходящее место в Латвии, Витрупе, это Лимбажский район, там есть кемпинг, если даже с вертолетов будут искать, мы с палатками там затеряемся среди деревьев.
Сказано – сделано. Поехали туда на электричках, в которых местные контролеры уже знали про хиппи, и никого из них не трогали. Теперь вот, добирались автостопом.

Спустя час, их подобрал «ЗИЛ». Залезли в кузов и помчались вперёд, в ещё одно тайное место хиппарей. Удивительным образом все как-то узнавали, куда ехать, и когда – была у хиппов своя собственная связь. Из уст в уста все всё знали. Главное было найти своих, а уж там и напоят, и накормят, и спать уложат. У каждого бродяги была при себе толстенная записная книжка с адресами. Попадая в чужой город, находилась искомая страница с именем и номером телефона, и шли туда. Достаточно было просто сказать, что ты от того-то из Москвы или Киева, и тебя пускали на ночлег. Даже ментам была непонятна эта система сообщения. Хиппи в мгновение ока узнавали всё, что нужно знать про каждый город, и чего опасаться. Потому что в каждом городе, в котором существовала Система, было место, в котором они собирались, и каждому оно было известно.

В Витрупе разбили лагерь, и тут огромное количество людей приехало со всего СССР. Стали знакомиться, общаться, и как всегда спорить про музыку, религию, и про всё остальное. Как ни странно - не пили. Но наркотиками баловались – это да. Из-за этого какой-то умник предложил на совете лагеря тем, кто «торчит», ворует у местных крестьян мак, переселиться на другую сторону речки. В результате чего появилось два лагеря, бред, да и только. Всё равно при первом же шухере, милиция будет вязать всех, и по обе стороны реки. Но кто-то надеялся провести черту и отгородиться. Свихнутые на буддизме и православии, спасались, таким образом, от соблазнов своего же собрата-хиппаря. Система по своей сути не была однородной, она включала в себя всех нонконформистов и диссидентов разных сортов. Хоть это и была не только элита, но всегда сохранялось преимущество именно за интеллигентствующей публикой. А всё потому, что у элитарной группы хиппарей, всегда был доступ к вещам из-за границы, меньше страха и больше информации. Даже Солнце, в миру Юрий Бураков, был сыном полковника КГБ и занимался валютными махинациями. Да и по большому счёту, все великосветские хиппи были культурно связаны с диссидентской средой через собственные семьи и родственные связи. Поэтому многие были недовольны коммунистическим режимом и его идеологией, тогда как другие, простоволосые хиппи, не думали об этом вообще, они просто хотели жить вне политизированного строя. Они считали, что шаг от социализации при социализме к хиппизму был не так уж велик. Что в экономическом плане Советский Союз был неплохим местом для хиппи. Что если бы не менты и КГБ, жизнь была бы по кайфу. Но им отвечали, что все коммунистические ценности проданы: коллективизм, солидарность, борьба за мир – что все это пустые слова в официальной культуре. Вот так, мало-помалу, стали появляться идейные хиппи, вроде Ромаса Каланты из Каунаса.

Вечером жгли пионерский костёр и любовались закатом. До этого девчонки и мальчишки искупались, и некоторые ходили по лагерю голышом, не стесняясь. Свист смотрел на всё это с тоской и разочарованием, а вокруг радовались и веселились, словно дети. За последнее время, он всё чаще стал замечать, что среди хиппи ничего не менялось, и всё их движение ни к чему толковому не вело. Система  давала лишь призрачное ощущение причастности к чему-то большему, но она ничего не предлагала сверх того, чем ты есть на самом деле. Дети из приличных семей скоро станут приличными людьми. Дети из рабочих – опять будут рабочими. Весь этот хиппизм, казался ему какой-то детской республикой, где таким праздношатающимся бунтом свергнут диктат правительств, родителей, учителей и вообще взрослых. Но в конечном итоге, всё вернётся на круги своя.
- Когда я увидел обложку «Эбби Роуд», на следующий день я снял ботинки и пошел по Ленинграду босиком. Это был мой вызов, моя попытка самоутверждения, - счастливо заявил кто-то.
- А мы однажды, - сказала какая-то деваха с большими сиськами, - устроили спонтанную акцию, после которой гудела вся Москва.
- Какую? – спросили любопытствующие.
-  Это была такая фенька, - отвечала сисястая. - Тогда девушки выбросили все бюстгальтеры. Это было совершенно потрясающе, потому что во всех ВУЗах шла проверка – есть на тебе бюстгальтер или нет. Преподаватель не начинал лекцию, пока не просматривал все пространство, ха-ха-ха! Милиция хватала, и говорила какой-нибудь девочке: «Мы тебя укатаем по статье за проституцию». На что мы отвечали: «Гинеколог подтвердит мою девственность», - ведь все мы были из продвинутых семей, знали, как говорить, - «а вы закрылись со мной в кабинете, значит хотите ко мне приставать». Тут с милиционером случался шок, он открывал дверь, и кричал: «Нет, заберите ее, уведите!», - ха-ха-ха!
- Ха-ха, класс! – хлопал в ладоши кто-то из хиппов.
- Здорово придумали, - хлопал ещё кто-то.
- А в чём был смысл этой акции? – спросил Свист. Все затихли.
- Мы пропагандировали свободу во всем: поведении, одежде, взглядах, - ответила сисястая. – Мы выразили своё несогласие с существующим положением вещей. Несогласие с и их моралью, и ханжеством. Почему я должна стесняться своих сисек?
- Не стесняйся, Маша! – выкрикнул кто-то. – Тыкай ими всем в морды!
- Ха-ха-ха!
- Хи-хи-хи!
Сисястая Маша встала и затрясла грудью, все зааплодировали. Народ на это зрелище стал подваливать. Громкое улюлюканье, и возгласы одобрения обратили на себя должное внимание. Ещё несколько девушек разделись и стали танцевать перед костром. Когда все немного успокоились, какой-то один из присутствующих гуру, обратился к Свисту:
- А что тебе не понравилось, брат мой?
- Глупость, - коротко ответил Свист.
- Поясни, - попросил гуру.
- Такой бунт лифчиков в ВУЗе, - начал Свист, - просто девичья дурость. В отсутствии бюстгальтера нет ни политического жеста, ни протеста, а только лишь глупая провокация. Важно понимать, будет ли это уместно конкретно в каждом случае, или нет. Вот и всё.
- Разве естественность и свобода от условностей общества, то есть снятие социальных табу, не фундамент нашей идеологии? – сказал гуру. - Мы же не монахи, не аскеты какие-нибудь, наш идеал - естественный человек. И всё, что мы можем сказать - поступай естественно! Ешь, но не обжирайся!
- Вот именно. Ешь, но не обжирайся! – согласился Свист. – Знай меру.
- А я этим летом окончательно осознала, как легко и круто ходить без бюстгальтера, - сказала сисястая Маша. - Конечно, из-за моего размера груди мне не всегда комфортно без него, сталкиваюсь с повышенным вниманием со стороны мужчин, но мое самочувствие после того, как я отказалась от бюстгальтеров, значительно улучшилось. Мне кажется, когда ты перестаешь скрывать и комплексовать, то начинаешь ощущать себя лучше и на физическом, и на моральном уровне. И я меньше сутулюсь по этим же причинам. В целом я еще сильнее полюбила свое тело и свою грудь.
Все снова зааплодировали.
- Вот в знак протеста, - продолжила Маша, - многие молодые люди пытаются ходить босиком, их хватает милиция, так почему же ходить без бюстгальтера – это девичья дурость?
Все опять зааплодировали.
- Свист! – крикнул Костыль. – А клёш, длинные волосы, тоже дурость?!
- У-у-у-у! – захлопала и завыла толпа.
- А вы пробовали в знак протеста походить с голой жопой? – просто ответил Свист.
- Ну, это перебор! – сказал кто-то.
- Или дурость? – спросил Свист.
- Что ты этим хочешь сказать, Свист? – спросил гуру. – Что всё движение хиппи дурость?
- Почти, - ответил Свист, и все ахнули. - Хиппи - это не движение. Это скорее сидение или лежание. Задайтесь вопросом: А что есть этот хиппи? Что он вообще такое? Ну, лежит он такой симпатичный, слушает The Doors или The Beatles, и гниет, обрастает цветочками, и всё ему по барабану. Навтыкал в себя индуизм, даосизм, дзэн-буддизм, и стал медитировать, а всё остальное, типа вечной стройки коммунизма, да пошло оно на фиг. Великий отказ от всего. Вот и вся его идеология, точнее, отсутствие идеологии. Конечно, многим нравится такое отсутствие соревнования, нежелание никого победить. Но такую роскошь, как правило, могут себе позволить только дети высокопоставленной партийно-дипломатической элиты. И это, с их точки зрения, вроде бы даже очень правильно, однако простой хиппец так долго не пролежит. Жрать-то всё равно хочется. И что делает наш брат-хиппи? Идёт и занимается «аскерством», выпрашивая деньги у прохожих. Хотя прекрасно знает, что попрошайничество преследуется по закону. Но ведь каков соблазн, всего за пару часов аскерства можно собрать до пары десятков рублей! И гуляй дальше. Ведь ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету. И не зря «дети цветов» оказались у нас неугодны, потому что они хоть и кучкуются коммунами, но ничего коммунистического не делают. Не сеют, и не пашут, но деньги у граждан, на свою свободу, выпрашивают. Хиппизм, согласитесь, у нас, в СССР, выглядит довольно-таки паразитарной субкультурой. Мы не едем на БАМ, не спешим на целину, нет, мы катимся на халяву, в Крым или Таллин. За морем, шмотками, и за пластинками Pink Floyd или Led Zeppelin. Там, в Америке, дети богатых родителей уходят в путешествия на десять-пятнадцать лет. Естественно же, что родители нанимают агентов, чтобы найти своих беспутных овец, и вернуть в семью. Естественно, что и у них возникла ненависть к хипповости. Ведь разрушилась принятая система ценностей, произошёл отход от семьи. Любимые детишки пропадают в угаре и беспутстве, наркомании и венерических заболеваниях, а кто будет растить хлеб, если некому? Так чего же удивляться, что хиппи и у нас, и у них, не очень-то жалуют? Понятное дело, что хиппизм больше сводит в могилу, нежели правит мозги. Где теперь Дженис Джоплин, Брайан Джонс, Джимми Хендрикс и Джим Моррисон? Даже The Beatles распались и растворились в коммерции. Потому что всё стало продаваться и покупаться. Вся атрибутика хиппи стала товаром и коммерциализировалась. И даже сама жизнь хиппи, стала модным брендом, и ничего более. Именно поэтому культура хиппи пришлась по вкусу многим нашим советским девушкам и юношам, которые сейчас в массе своей недовольны коммунистическим строем. Ведь их заставляют учиться и работать, а они хотят свободно тусоваться и слушать иностранную музыку. Ну, разве это не бред сумасшедшего? Разве способна выжить такая Система бездельников, где всё достигается потом и кровью?
- О, ещё один пролетарий выискался, - сказал некто по кличке Хомяк, и вслед за этим раздался смешок.
- Знаешь, Свист, - сказал Костыль. – После первого июня наша Система разделилась на тех, кто ещё хочет просто тусоваться, и на тех, кто, как ты, стал рефлексировать о том, зачем вы вообще вступили в Систему и в чём состоит суть хиппизма как такового. А я думаю, что хиппи - это образ жизни, а не только рок-музыка, наркотики и цветастая одежда.
- По-моему я точно обрисовал этот образ, – сказал Свист. – Пустое фанфаронство и прозябание.
- Мы провели демонстрацию, - крикнул Хомяк. – Мы были против вьетнамской войны. И мы обошлись немалыми жертвами! Из пятисот задержанных примерно половина отправилась служить на китайскую границу. Около сотни увезли в дурку. Несколько десятков по разным обвинениям посадили. Двое погибли в армии. Двое - в психушке. Двое повесились. А выжившие все без исключения оказались на улице с волчьими билетами!
- Ха-ха-ха! – засмеялся Свист. – Чушь! Какой а чёрту Вьетнам?! Ха-ха! Вам просто тупо захотелось протестных развлечений, потусить в модных прикидах с друзьями перед американским посольством. Вы пикетировали не с претензией к Никсону, а с задней мыслью, что коммунистический строй пора кончать. Но вы молодцы, вас заметили, ха-ха-ха! Однако ваш секрет в том, что большинство наших хиппи имеют к Вьетнаму, и политике в общем, весьма опосредованное отношение. Потому что обычный советский хиппи – это элементарный человек в футляре. Премудрый пескарь, который сидит в норе и прячется от суровой правды жизни. Он живёт в собственном, иллюзорном мире, где всё по кайфу и ****ато. По сути, все наши хиппари - это горстка асоциальных индивидуалистов, сплочённых на тяге к удовольствиям и веселухе. Западные хиппи хотя бы брыкались против буржуазных и капиталистических устоев, где человек стоит ровно столько, сколько у него денег в кармане. Но наша Система требует только свободы от долга перед Родиной и людьми. Мы не хотим служить в армии, не хотим горбатиться у станков, не хотим быть винтиками, не хотим вносить свою лепту в общее дело, зато желаем потреблять все блага общества, только потому, что мы якобы личности. Пупы, ****ь, мироздания.
- А почему нам нельзя просто жить и наслаждаться, как в «Бременских музыкантах»? – сказала сисястая Маша. – Разве человек не создан для счастья? Система нам всё-таки даёт эту свободу. Мы едем, куда хотим, живём, где хотим, делаем, что хотим. И никому не мешаем. Что в этом плохого?
- Любая идеализация хиппи звучит преступно по отношению к тем, кого Система откровенно погубила, - отвечал Свист. - Один выбросился из окна, другой умер в дурке, третий погиб от передоза. Может, твоя следующая очередь, Маша?
- С чего бы вдруг? – удивилась Маша. – Я лучше буду заниматься любовью, а не войной.
- Точняк! – крикнул кто-то.
- Верно! – подхватил другой.
- Лучше ползать в грязи, чем в политике! – возгласил ещё один.
- Вот об этом я и говорю с самого начала, - обратился Свист к гуру. – Такие лозунги лишают движение хиппи активности и боевого духа. Сводят на нет весь наш вклад в революционные перемены общества. И эта засевшие в головы идеи ухода от общества, стали не просто отговоркой. Ведь многие так и делают, уходят в себя, в наркотики, в галлюциногенный мир. И таким образом многие хиппари просто опустились под предлогом того, что они ведут себя как настоящие хиппи. Это начало конца. Наша Система уже лежит на спине и дрыгает лапками.
- Почему ты так думаешь? – спросил гуру. – Если подумать правильно, то хиппи в России были и раньше. Да, пацифизм уходил в подполье, иной раз и вовсе исчезал, но он снова возрождался. Лозунги за мир и против насилия опять начинали звучать из уст различных членов официальных общественных организаций. Если посмотреть назад, то мы увидим, что первым хиппи был Лев Толстой, который утверждал, что никакая война не может быть оправдана, поскольку она воплощает в себе лишь зло и желание причинить боль ближнему.
- Да, но кто были толстовцы, и кто мы? – ответил Свист. – Толстовцы, стремились к тотальному изменению общественного уклада с помощью мирного преображения человека, его идеалов и ценностей, повседневной жизни, а также отношений между людьми. Они помогали голодающим, работали с беспризорниками, оказывали поддержку людям, преследуемым за религиозные убеждения. А что мы сделали? Демонстрацию?
- Да, - ответил гуру. – Именно с этого и начинается их хиппизм. С протеста. С голоса совести.
- Не идеализируйте, - ответил Свист. – Все, кто когда-либо боролся за свободу, в конечном итоге, проиграли. Если посмотреть на верхушку политической и культурной элиты мира, там редкий человек не жаждал свободы и справедливости когда-то. И теперь против них тоже кто-то протестует. Значит, вся борьба за свободу и справедливость останавливается тогда, когда человек, наконец, достигает личного благополучия. Если у тебя всё хорошо, то остальное становится не важным. И это сущность любого индивидуалиста. Ибо достигший нирваны обретает покой, так у вас, буддистов, кажется, говорят? Но Будда, достигший просветления, не оставил людей, а сорок пять лет учил их уму-разуму, только всё без толку. Потому что мир, построенный на принципах частной собственности и индивидуализме, просто из алчности обречён на войны и несправедливость. Я всегда думал над тем, как возникло движение американских хиппи? Что происходило в головах американских подростков? Наверное, в детстве им тоже родители читали хорошие сказки, но лишь ребенок подрастал, его тут же спускали с небес: всё, детство закончилось, тебе нужно научиться жить в грязном обществе, становиться жизнестойким. Сказки и книжки в сторону, встань по ту сторону добра и зла. Это бизнес, и ничего личного. Если у тебя есть совестливость - ты ничего не достигнешь. И в силу этих обстоятельств, из ребёнка как из подушки начинают вышибать все сказки и добрые книжки, всё христианство, поучая, что это недостаток! Голос совести, какая-то религиозная мораль - помехи на пути к успеху. В сущности человека ломают, и делают из него беспринципного бизнесмена. Вот, где у них вызревает протест. Когда дочь или сын говорят: я не хочу жить в вашем лживом мире. Я ухожу на поиск своей сказочной страны счастья. Вот где начинается их хиппизм! Вот отсюда и философия, основанная на пацифизме и всеобщей любви. Но у нас, в СССР, где дети с детства воспитываются последовательно, и без ломки понятий о добре и зле, откуда столько ненависти к Советскому Союзу? Где же у нашего хиппи пресловутый пацифизм и всеобщая любовь, когда дело касается коммунистического строя? И заметь, большинство недовольных, это детки высокопоставленных семейств. Они бредят ГУЛАГами и Солженицынами, ненавидят Сталина и 1937 год, готовы сами начать репрессии во имя очередной и мелкобуржуазной революции. И любви в них нет ни на йоту. Дети, мать их, цветов. Их Махатма Ганди и непротивление злу, всё чушь собачья! Если они сейчас не угробят сами себя наркотой, то в будущем они будут гробить других. Потому что их хиппизм отвалится, как пережиток бурной молодости, а родители уже купили им билетики на хорошие места в жизни. Погуляли, и будет, сынки. Вот и весь сказ.
- Свист, ты чего разошёлся? – спросил Шмидт. – Кто его знает, как оно будет. Может, всё устаканится, и будет тебе счастье.
- Почему ты так говоришь? – спросил Костыль. – Наша Система ведь не Америка.
- А что же, по-твоему? – спросил Свист.
- Это мы, - ответил Костыль.
- Кто тебе это наплёл, дружище? – сказал Свист. - Элитарные хиппи? Стасик Намин? Андрюшенька Макаревич? Хиппи-культура неотделима от западной музыки и порождена ею. Рок-н-ролл - это капиталистические США, где всё покупается и продаётся. И даже пацифизм и любовь.
- И Англия, - согласился Шмидт. - The Rolling Stones из Англии.
- Один хрен, - сказал Свист. – Тот, кто платит, тот девушку и танцует. Заплати Мику Джаггеру, он и не такое спляшет.
- У нас тоже по заказу Гостелерадио делают, - сказал Хомяк.
- А я думаю так, - сказал Костыль. - Или ты хиппи, или ты не хиппи вовсе.
- Да хиппи ты, хиппи, – Свист махнул рукой и почему-то ушёл прочь.

Наступило длительное молчание. Каждый думал о своём и все над словами Свиста. Даже гуру ничего не сказал. Кто-то не соглашался, кто-то искал компромисс, а кто-то вообще посчитал Свиста чокнутым. Только худющий хипарь по кличке Трубочист, открыл свой блокнот и печатными буквами записал: «Свист».
- А кто этот Свист? Откуда он? – спросила Маша.
- Хрен его знает, - откликнулся Шмидт. – Вроде из Саратова. Мы с ним в Эстонии познакомились. Свист и Свист, а имя не помним.
- Васька он, - сказал Костыль. – Васька Свист, из… забыл. Но точно не из Саратова.
- Любопытный субъект, - улыбнулась Маша. – Даже ничего. Миленький.
- Ладно, братья и сёстры, - оживился вдруг гуру. – Я спать.
И он ушёл. За ним поподнимались все, и стали расходиться. Трубочист покосился по сторонам и исчез в темноте. Пробираясь сквозь кусты, он затаился возле палатки Свиста и прислушался. Всё было тихо. Трубочист снова достал свой блокнот, и с удовольствием прочитал его название: «Список тех, кому не следует жить на этой земле». Погладил его тонкими пальцами и раскрыл. Нашёл слово «Свист» и медленно его зачеркнул. Улыбнулся и снова исчез в темноте. Где-то через два часа, он появился на этом же месте, но уже с канистрой бензина. Облил им палатку, затем просунулся внутрь и осторожно, чтобы не разбудить спящего, стал поливать его горючей жидкостью. Свист спал крепко и ничего не почувствовал. Трубочист оттащил канистру и вернулся к палатке. Чиркнул спичкой, посмотрел на свою жертву в последний раз, вышел и бросил огонь на палатку. Свист вспыхнул мгновенно, но всё ещё спал.
- Покойся с миром, брат, – сказал Трубочист, и убежал.