Проклятье старой усадьбы

 Проклятие старой усадьбы
— Нужно приобрести несколько акров земли и сосредоточиться на них. Культивировать фрукты, выращивать клубнику и виноград. Всего несколько грядок: свёкла, укроп, петрушка, морковь. Не в наших силах беспокоиться о человечестве. Важно обрести душевный покой. Какая разница, что происходит в Нью-Йорке или Пекине? — убеждал Александр друзей по бизнесу, цитируя некоторые места из Вольтера и себя любимого. Друзья ухмылялись понимая, что он блефует. Слишком молод. Слишком амбициозен. Скорее выпендривается, чем говорит всерьёз. И были, пожалуй, правы.
Коллеги по бизнесу, те, что поматёрей, заработав достаточно, вдруг решили податься в политику. Но были и те, что уже готовы были «сосредоточится» на земле.
— Живите, как Вольтер! И всё вам будет… — больше для них наверное, бравируя, без устали пел в уши Александр.
Александр любил Вольтера. Ничего не понимал в его философии, да и разобраться некогда было, но фраза «возделывайте свой сад» всегда была на устах, как возможность послать кого-то культурно. Его восхищал Вольтер своей органичностью и противоречивостью: быть антисемитом и членом масонской ложи, критиковать церковь и атеизм одновременно? Быть писателем, философом и ростовщиком — как это? Жить в деревне и влиять на прогрессивные умы общества! Немыслимые сочетания! Так ему, по крайней мере, казалось. Пусть кое-кто с этим и поспорит.
К тому времени, когда Александром завладело навязчивое желание, купить землю, отстроить семейную усадьбу в подражание Вольтеру и приезжать туда хотя бы на выходные «подышать свободой» он уже неплохо раскрутился. Ему невероятно везло: чуйка на деньги срабатывала каждый раз безотказно. Денежки лились рекой. Простой деревенский парень с чувством внутреннего достоинства, ещё не потерявший честь и совесть, гордился своими успехами. Гордился женой, дочкой. Не собирался останавливаться на достигнутом и дальше ползти в гору.
Жена поддержала его: отстроить такой себе мини-Версаль с лабиринтом стриженных кустов, с розами и гортензиями в обрамлении фруктовых деревьев, с дубовой рощицей, с ясенями и клёнами — всё как в лучших домах Европы, ей как дизайнеру, было любопытно и по вкусу. Дочка мечтала о собственном маленьком пони и милом детском домике в саду. Ко всему прочему, Александр планировал устроить ещё и поле для гольфа: несколько не по-Вольтеровски, но гольф, как он слышал, «неплохая штука» для деловых отношений.
Всего в пятидесяти километрах от Москвы Александр нашёл именно то, что искал. Правда, старый особняк, стоявший у въезда в великолепное поместье, смотрелся ужасно. Чувствовалось, его много раз перестраивали и, первоначальный архитектурный замысел уже давно не читался. Строение выглядело как нелепое нагромождение построек разных времён.
— Глупость Гриншо, — кхыкнул Александр. Название детектива Агаты Кристи всегда всплывало в памяти в подобных ситуациях. О чем детектив уже и вспомнить невозможно, а как в качестве метафоры название оказалось очень-таки долгоживущим.
Зато участок был как раз такой, каким его себе Александр представлял. Целых девять гектаров земли, где-то даже облагороженных.
Как выяснил Александр, раз за разом пытая риэлтора, участок с домом уже много раз менял своих хозяев. Прежние владельцы начинали обустраивать землю по своему вкусу, но когда дело доходило до дома, какие-то обстоятельства всё время мешали закончить реконструкцию. В итоге никто не обосновался здесь окончательно. Что делать на земле без дома?
— Участок отличный, и такой цены вы больше нигде не найдете, Александр Сергеевич. Я, как человек сведущий, вам это с полной ответственностью заявляю. Покупайте, не пожалеете...— убеждал его энергичный, пронырливый риелтор.
— Хорошо, окей! Мне подходит эта земля. Хочу здесь построить своё родовое поместье. Решено! Едем подписывать бумаги! — Александр потёр руки, втягивая носом аромат полевых трав с еле заметными нотками коровьего навоза. Вдалеке за склонами разноцветных полей неумело прятались красные крыши домов, мелькающие среди елей. А недалеко от них в поле мирно паслись пёстрые коровы. Старый пастух курил цигарку и посматривал в их сторону. Александр прямо-таки кожей чувствовал его сверлящий взгляд.
— Привет, Трофимыч! Как твои больные колени? — крикнул риелтор и помахал рукой.
— Носют пока! — отозвался старик. — Как продал домишко-то?
— Да, Трофимыч. Будут у вас с бурёнками соседи!
— Да, о доме, — снова вступил в разговор Александр. — Я заметил, что в плане участка это строение не указано? Несмотря на то, что квадрат дома вычерчен... И документов на дом нет.
— Дом. Разве ж это дом? Много раз его хотели снести. Делали перепланировку, и ни разу он не был достроен. Поэтому никто из бывших хозяев так и не внёс его на план участка. Это и логично...
— Ага...
Александр подписал бумаги. А вечером объявил жене Наташе и дочери Маришке, что в следующее воскресенье они едут осматривать поместье.
Волнение нарастало. Не терпелось поскорее оказаться в своём будущем родовом поместье... Каждый день у жены и дочки возникали новые восторженные идеи по обустройству земли. Виртуальные корзинки онлайн-магазинов тоже пополнялись: садовые гномы, гамаки, растения для пруда. Голландские лилии, канадские розы, хоста блю, хоста черри, хоста розовая симфония… Маришка прибегала к отцу то с фото пони, то с фото милого пса: корги или сеттера, или кокер спаниеля, — порода и цвет питомцев менялись в зависимости от настроения.
Пока ещё вместо старого дома построят новый, пройдет «миллион лет», поэтому на семейном совете решили купить готовый типовой домик. Продавец обещал собрать его за один день. Чтоб не тесниться, Александр купил сразу три с намерением объединить их под общей крышей. Заказали и дизайн участка.
В субботу семья поехала за покупками. Жена с дочкой выбирали детский домик и загончик для пони в каталоге строймаркета, а Александр в это время присматривал для себя хорошую мощную газонокосилку. Один из партнёров по бизнесу говорил, — что когда косит газон у дома, то словно находится в состоянии медитации. Что эта простая работа помогает ему сконцентрироваться и даже принять верное бизнес-решение. И этому человеку Александр верил, что ни инвестиции то удачные. Теперь и у него будет что покосить, и он без конца выспрашивал у консультанта все плюсы и минусы разных моделей газонокосилок.
Ещё он купил машину для гольфа — не только ради понтов. Поля для гольфа пока не было, конечно, но огромный участок так вот просто пешком не обойти.
До своего поместья семья добралась только к трём часам следующего дня. На участке уже трудились рабочие. Они косили траву, устанавливали винтовые сваи под домики. Дизайнеры ходили с планами участка, проводили топографическую фотосъёмку. Александр, Наталья и Маришка словно попали на съёмочную площадку — суета и гул царили повсюду.
Наталья сразу включилась в работу. Она хотела сама участвовать в планировании своего сада. Александр наблюдал за рабочими, переезжая от одного участка к другому на машине для гольфа, и наслаждался. Маленькая Маришка, три дня назад ей исполнилось шесть лет, осваивалась в своём новеньком детском домике. Его доставили следом. С пони пока решили повременить: ещё не был нанят персонал. Нужен был сторож, конюх, садовник… А лучше три в одном: всех и сразу оплачивать накладно будет. Нанять сторожа-конюха решили из местных, немножко попозже.
Ярко светило солнце. Редкие белоснежные облачка пробегали по небу и скрывались за горизонтом. И только над домом весь день висела чёрная туча, отбрасывая тень на окна и стены «старого калеки». Александр удивленно хмыкнул: «надо же» и поехал дальше.
Ближе к вечеру Наталья устала от суеты, и они с Маришкой сели за столик на площадке перед старым домом выпить чаю с пирожными.
Чуть приоткрытая входная дверь поскрипывала на сквозняке. Казалось, она готова была вот-вот сорваться с петель, если ветер подует чуть сильнее.
— Как она ещё держится? Непонятно… — улыбнулась Наталья.
На фоне разрушившихся поздних пристроек чётко вырисовывались стены старинного дома, и Наталья решила обследовать его изнутри. Она была уверена, что он достаточно крепок и спроектирован на века, как и все постройки прошлых столетий. Раньше и цемент был как цемент, и кирпич совсем другой — никто не гнался за количеством в надежде продать на «миллион» — клиенты, всё купцы да богатые промышленники народ серьезный, не забалуешь.
— Вряд ли это Старов или Быковский, но всё же, дом очень даже неплох, — сказала она, вставая со стула. Маришка последовала за ней. Наталья вначале не хотела брать дочку, но потом передумала: не оставлять же её одну. Крепко взяла девочку за руку и смело направилась к крыльцу.
— Наташа, вы куда? — крикнул обеспокоенный муж.
— Не бойся, мы на разведку! Я взрослая девочка, буду аккуратной! — отозвалась Наталья и приоткрыла тяжёлую скрипучую дверь.
В доме гуляли сквозняки и пахло сыростью. В местах, где половицы отсутствовали, зияла чернота глубокого подполья, выстой в человеческий рост, а то и выше. Межкомнатные двери провисли, и скрип доносился то с одной стороны, то с другой. Но у Натальи старые дома не вызывали страха. Она таких повидала не один.
Последний хозяин, судя по всему, делал ремонт лет пять назад. До сих пор у стен стояли покрытые слоем пыли и обсыпавшейся штукатурки банки с краской, стремянки и ящики с гвоздями, тронутыми ржавчиной. Глядя сквозь проём, ведущий в одну из поздних пристроек, они заметили несколько листов полуразрушенного гипсокартона.
— Такое впечатление, что рабочие вышли покурить и уже не вернулись, — удивилась Наталья и рассмеялась, глядя на дочку, — странный комментарий был бы дочке непонятен, а так Наталья дала ей понять, насколько комично выглядит ситуация.
Остов дома и правда оказался прочным, но площадь дома была явно маловата. Тесные комнатки не могли удовлетворить современные запросы.
«Правильно что Саша решил снести этот дом, а не ремонтировать», — подумала Наталья и почувствовала, как потянуло сквозняком. Пронзительно заскрипела и громко хлопнула входная дверь. Наталья инстинктивно крепче сжала маленькую ручку дочери. Осторожничая, они вошли в гостиную с угловым камином. Мебели почти не было: два венских стула — и те выглядели почерневшими, обугленными, что ли. Как, впрочем, и камин, и всё вокруг — жалкое зрелище. И тут… В доме резко потемнело. В камине вспыхнул огонь, затрепетал на сквозняке и тут же погас. Наталья вскинула голову и посмотрела на небо сквозь рваные дыры в крыше: «Не гроза ли?» Маришка испуганно взвизгнула — полоса обоев сорвалась со стены и полетела прямо на них. Наталья с дочкой закричали, путаясь в грубой, затвердевшей от клея и пыли бумаге…

Александр уже успел проводить последних рабочих, когда внезапно услышал крик Маришки и Наташи из старого дома. Также внезапно голоса смолкли, и наступила тишина.
Он побежал к дому: мало ли что!
Входные двери, как ни странно, оказались плотно заперты.
— Наташа! Маришка! Вы в доме?! Наташа! Что случилось? Маришка! — кричал он, пытаясь выломать входную дверь. Ничего не получалось. Окна первого этажа располагались высоковато, и Александр стал обходить дом в поисках щели или проёма в стене. И нашёл такой очень скоро. Кирпичная стена накренилась от основания, в двух местах лопнула, но всё же ещё стояла. Александр всунул в расщелину валявшуюся рядом доску и по доске втиснулся в полуразрушенную пристройку. По завалам из кирпича и стройматериалов он, наконец, проник в старинную часть особняка.
— Похолодало-то как! — поежился он, сжав на груди тонкую хлопковую рубашку. — Наташа? Маришка! Где вы, милые?! Маришка!
На крик отзывались только хрипло хохочущие на сквозняке двери, трепещущие куски рваных обоев, слышался скрежет старых дубовых половиц.
— Наташа! Маришка!
Александр обошёл развалины, заглядывая в каждую щель, и звал, звал, звал... Только всё безрезультатно. Несколько раз он падал, оступившись в куче хлама, и теперь на ноге болталась рваная штанина, а из царапины, самой глубокой, сочилась тёмная кровь. По лицу, покрытому белой пылью, тянулись две дорожки соленой влаги. Он остановился и громко выдохнул. Крик отчаяния вырвался из груди и эхом прокатился по дому.
Александр направился к входной двери, плечом с разгона вышиб её и вывалился на крыльцо, не прекращая громко звать жену и дочь. Дверь за спиной заскрипела, ударилась о стену дома и снова с грохотом захлопнулась. Он повернулся, выругался и стал дергать за ручку. Время будто проваливалось сквозь щели в полу, как и силы в тщетной, бессмысленной борьбе с дверью. Дверь не поддавалась.
— Что, чёрт возьми, здесь происходит?! — крикнул он, обращаясь к ржавой старинной ручке и эхо вихрем унесло крик в наступающий на дом туман.
Солнце садилось. На старый дом опускались кроваво-красные сумерки. Ещё сильнее похолодало. В воздухе сгущался липкий неприятный туман. Из тумана выступали плотные тени призраков. Александр заметил среди них женщин, детей, стариков. В сюртуках и равных обносках, ватниках и собольих шубах, в лёгких ночных сорочках с чепцами на головах и в затасканных передниках домашней прислуги. Он сдавленно крикнул и бросился в сторону ворот, спотыкаясь, опрокидывая на ходу чайный столик, фарфоровые чашки с блюдцами, стулья, на которых недавно сидели его жена и дочка. Чашки звякнули, разбиваясь. Какой-то осколок попал Александру под руку, и он оттолкнул его наотмашь. Не замечая колкой боли от пореза, подбежал к машине. Заперта. Ключи? Он вывернул карманы: ключей не было. Где-то замычала корова.
— Трофимыч? — вспомнил Александр и ринулся в поле, туда, где старик ещё час назад пас скотину. Услышав отдаленное мычание и шорохи сухостоя, побежал в их сторону. Нагнав пастуха, Александр, запыхавшись, стал трясти его за плечи.
— Маришка, дочка… Что мне делать!? Они пропали в этих чёртовых развалинах… Помоги мне, старик!
Старик поднял на него морщинистое лицо:
— Э-э-э нет, к Захарке я не ногой.
— Что?.. Что за Захарка!? Дедуля? Дочка моя, жена там… Помоги! Что же делать-то?! — заметался Александр, схватившись за голову. В такой глуши ждать помощи от спасателей пришлось бы долго.
— Нельзя было тебе эту землю покупать, милок. Нельзя! — присел на пень старик и закурил, заправляя за пазуху что-то похожее на толстую цепочку.
— Что ты говоришь?! Я не пойму ни слова, — в раздрае прошептал Александр, пытаясь набрать какой-то номер на телефоне. Пальцы не слушались, регулярно промахивались, но он набирал снова. Ни один набранный номер не отвечал. Абонент был не доступен…
— Чёрт!
— Всё здесь Захарке принадлежит ноне, — после паузы продолжил старик. — И дом его. Деревня то наша почти опустела. Хорошо, если треть домов ещё сохранилось, да и те дачниками перекуплены. Всех распугал призрак Заморовской усадьбы.
— Что ты несёшь, старик?! — Александр не знал, что делать: ехать за помощью или продолжать искать свою семью на старых развалинах.
— Расскажу я тебе историю дома ентого, а ты решай уж, подмогу звать или ещё чего…

***
Помещик Заморов ещё юношей был неприглядным с виду, прыщавым и неказистым. Уродом — так, не стесняясь, говорили промеж себя крепостные крестьяне. А дело было именно тогда, в далёком девятнадцатом веке.  Несмотря на богатые владения, полученные в наследство от батюшки, никто из желанных ему барышень, даже под угрозой лишения приданного, не хотел выходить за него замуж. Оттого и женился Заморов поздно. Его женой стала сиротка. Аннушка, дочь разорившегося соседа. Девушка редкой красоты была выдана за помещика насильно дедом своим и бабкой в возрасте пятнадцати лет. Одно радовало сиротку: слыл помещик милостивым и добродушным. Дворовым и крепостным жилось у него неплохо. Был у крепостных и домашний скот, и добротные избы, коли лодыря не гоняли… Многие зарабатывали хорошие деньги, работая по найму, порой за двести с лишним верст от усадьбы. А подкопив деньжат, выкупали себя из крепости.
Заморовской женой сиротка пробыла недолго, и в этом видели деревенские руку божью, а не крест — у всякого, кто встречал помещика, рука так и тянулась перекреститься. Хоть и говорила Параска, девка его дворовая, усмехаясь в косу, что ночью все мыши серы, да знание-то куда деть? Так вот, родила Аннушка помещику дочь и скончалась уже через две недели после родов. Тоненькая она была, какие ей роды? Какое там материнство? Боялись даже, что задушит ребёнка в родах — бёдра узкие ещё жирка не накопила девонька. Но разродилась бедовенькая, и на том спасибо, господи.
Заморов в дочке своей души не чаял. Девчушка — чудо, какая хорошенькая получилась! Как и не от него вовсе. Всё у неё было: пони с попонами, куклы фарфоровые, наряды и целая армия нянек да мамок!
Но росла барская дочка капризной и упрямой. К четырнадцати годам с ней так и вообще сладу не стало. Не в мать! Точно не в мать! В скромности и благородстве не была замечена. На гувернанток зря тратился Заморов — не помогло.
Правду говорят, что у семи нянек дитя без глазу. Так получилось и с Настей, помещичьей дочкой…
В пятницу одна из нянек, старуха Прасковья, заболела и слегла с температурой. Другая, Параска, после обеда уехала с помещиком в город на рынок по хозяйству закупиться. Серафима, ещё одна нянька, осталась дома мужу помогать принимать роды у кобылы. Мария четвертая крутила втайне роман с кузнецом Бориской и в тот момент, как её надобно стало, тихо посапывала на сеновале. Всё к одному! К Авдотье, деревенской повитухе, кормилице Настиной, с другого конца деревни примчалась тётка Дуня — у дочери её воды отошли ещё с утреца, а она до сих пор не разродилась. Ребёночек, видно, лежал неправильно, попой вперёд, и Авдотьина помощница, что осталась при роженице, ни в какую не могла его из утробы той выудить.
Глянула Авдотья на Заморовскую дочку и призадумалась: «Как быть? Остаться с великовозрастной детиной или бросить её да бежать через всю деревню с Дуней? Сколько можно держать подле девки «семь» нянек?»
Но коли барин приказал…
Сейчас помещик Заморов не боялся, что дитя съест мухомор или утопнет в ванночке, а боялся, что в город сбежит к тётке и будет по балам таскаться. Да деньги будет отцовские на наряды транжирить. А коли соблазнится ею офицеришка какой, пойдёт девка и вовсе по рукам... Мозгов-то нет! Вот и держал рядом женщин для пригляда.
Но Настёне палец в рот не клади, если не в городе, так здесь — везде найдёт, чем развлечься, когда в каком-то месте зудит. Накинула платок на плечи, подбоченилась, показывая, что с Авдотьей на тот конец деревни пойдёт. Слыхала Настёна от конюха, что там на лугу Захарка — батрачок, коров на выпасе стережёт, подменяя бухого пастуха. Когда Захарка, тот на неё смотрит, на барыню свою, все девчонки от зависти киснут. Хотя, конечно, они ей, помещичьей дочке, неровня, но все равно приятно.
Захар что ни день под окном у барыни торчал. То цветов полевых нарвёт, то яблок в подоле рубахи принесёт... Бездельник. Нравился Насте этот преданный пёс. Когда нужно бричку мог подогнать в тайне от помещика, когда письмецо на почтовую станцию снести, тоску-печаль шутками своими развеять. Потакал ей, так или иначе, хоть и влетало ему потом от барина. Но так жарко становилось простому парнишке от намеков Настиных, внушающих слабую, но надежду на то, что может она его выбрать среди всех. Пусть говорила ему кухарка и няньки, и конюх Гаврила, что не ровня он, что барыня мозги ему, дурню, пудрит. А вдруг! Кто в чудеса не верит, с тем ничего чудесного и не случается.
Когда прибежали к дому роженицы, Авдотья сразу ушла в избу и в заботах моментально забыла о своей подопечной. Настёна во дворе осталась. Посмотрела на конёк дома, щурясь от яркого солнца — с петухом резным — значит, тот самый. Дуня Захаркиной тёткой была. Не велика честь помнить о Захаркиных родственниках, о подсолнухах вдоль оградки, вьюнке голубом и розовом, увившем крыльцо, но вдруг да пригодится когда… Улыбнувшись своим мыслям, взяла со стены серп, висящий на гвозде, отсекла один подсолнух и вышла с ним за калитку, высматривать Захара. Симпатичный подлиза где-то совсем недалеко играл на дудочке, слышно было, и Настя пошла через поле, по краю которого бесстыдно цвела высокая крапива.
Набрала букет ромашек, села неподалёку, плетёт венок и подпевает ангельским голоском, наблюдая, как Захар, сам себя, не помня от счастья, глядит на неё во все глаза, выводя на дудке причудливую, порой немного хромую, сбивчивую мелодию. Так они и играли бы в переглядки, но тут на поляну из леса вышла стайка девушек от мала до велика с корзинами. А среди них Алёна, считавшая себя невестой паренька. Хоть и мечтал он о помещичьей дочке, указали на место. Хоть сохни, хоть сдохни. Посватали ему Алёну и дело в шляпе.
Увидела Алёна Настю, и взыграла в ней ревность. Все помещичью дочку побаивались, но не Алёна. Она из свободных была. Сиротка. Из города, после смерти родителей привёз её в деревню родной дядька. Девушка имела приданое: небольшой домишко в городе. Его пока сдавали в наём отставному гусару. И Захарка, хоть и батрак, человек свободный — лучше партии не придумаешь. Дядька так порешил, Алёнкин. А что? Захарку он знал, а это всё надежнее, чем незнамо кому девку отдавать! Она и не против была. Захарке на Алёне жениться — тоже выгода большая. А где выгоду поймать, лучше его никто не кумекал, хоть горечь и снедала…
Так вот, одна девица встала против другой, подбоченясь, и давай они парнишку делить! А что вы думаете? Именно в таком возрасте любовь она и просыпается. Горячая ни на шутку! Может в ней больше от игривости юношеской, от соперничества, от чувства собственности, а не от сердца, но страсти закипели промеж девок сильные.
— Что это ты, Настасья, моему жениху здесь глазки строишь? — поставив руки на бёдра, начала Алёна свой суровый наезд…
— В этом болоте все Захары, Славки да Иваны — мои! — гордо задрав нос, ответила ей Настасья.
— Может, по бумажке и твои, а сердце простого парня ни за какие деньги не купить! Любовь не продаётся! — не сдавалась Алёна. – Тебе кавалера силком пригонят, жди, как весеннего бычка. Аки, папочке твоему мамку пригнали! Только всё зазря! Не видать тебе настоящей любви!
Захару было лестно, что за него две самые красивые девки бьются, и он молчал: ждал, чем дело закончится.
— Что ты про женихов вообще знаешь, деревенщина. В городе-то хоть раз была? У меня на балах — кавалерам отбоя нет!
— Была. Что там в городе в этом особенного? А ты плясать только, поди, и горазда. Ручки испачкать боишься. А то вон Захар чернику любит, вот я ему целую корзинку и набрала! Мой он! — И Алёна развернулась, чтобы пойти к жениху…
Захарка в бабьи разборки не лез. Алёну ему родители просватали, хоть он и вздыхал о Насте и её богатом приданом. Знал, что отец её уже глубокий старик, поздно дитя народил, и вскоре останется Настя тут хозяйкой. Понимал, что не светило ему барскую дочку в жены взять — а ведь мечтать-то никто не запрещал! Смотрел Захар на девушек и только диву давался, сколько дерзости в этих малолетках, которые без него его же и просватали. Но коли была обещана черника, он отказываться не собирался и уже протянул вперёд руки, встречая скорее корзинку, чем Алёнку, но…
Настя вдруг резко сорвалась с места и вперёд него вырвала из рук Алёны обещанный подарок:
— Ты думаешь, не смогу корзину черники собрать? Ха! — она подняла корзинку выше головы и демонстративно высыпала всю ягоду на траву. Захарка ошалел и только успевал ладони подставлять, но не много ему из этого ягодного водопада перепало — всё трава-мурава густая схамкала.
А Настя развернулась и решительным шагом зашагала к лесу под колкие выкрики Алёнки и подружек, хихикавших за её спиной.
Солнце стояло высоко. День только перешагнул за полдень и до вечера было ещё ой как далеко. Но никто и не догадывался, как быстротечно время.
Кипя от возмущения, Настасья шла вперед и вперёд, всё дальше и дальше, негодуя на дерзкую Алёнку. Ей было совсем не до ягод. Она хлестала тонким прутом густую зелень листвы, срывая своё недовольство на нежной лесной поросли, и ломала ветки, загораживающие путь, пока вдруг не остановилась.
Одна в лесу она не была ни разу и довольно быстро сообразила, что заблудилась. Три часа она кружила по лесу и истерически кричала. Так сильно, что вскоре сорвала голос.

В тяжелых родах Авдотья задержалась до самого «допоздна». А вспомнив про Настасью, бросилась искать её. Нигде, ни в деревне, ни в самой усадьбе, девчонки не было. Стала расспрашивать и узнала, что пошла помещичья дочка одна одинёшенька в лес по ягоды!
После неуверенных попыток Авдотьи самой найти девочку в лесу, она сообщила о пропаже Заморову, а тот в панике поднял на ноги всё село. До сумерек оставался час, и все как один, кроме лежачих, больных и беременных, отправились в лес на поиски Настасьи. Помещик Заморов как будто был не в себе. Голосил, но услышать друг друга ему с дочерью не суждено было. В ночь зажгли факелы. Никто не смел расходиться, пока не найдётся любимая и единственная дочка помещика. А он уже ругался, брызгая слюной, грозил плетьми всем нерадивым нянькам и обещал вольную тому, кто первым найдет его «сокровище».
Ночь до самого рассвета, а потом до вечера безрезультатно искали Настасью в густом лесу, тянувшемся вплоть до самых болот и дальше. Девчонки и след простыл. Убитый горем Заморов обещал уже не только вольную… Уставшим до смерти крестьянам он обещал землю — половину всех своих земель. Только бы дочка нашлась живой да здоровой!

Помещик сидел на поляне, залитой уходящим в закат солнцем, и выл, словно дикий зверь, то и дело хватаясь за сердце. Мало кто ещё продолжал поиски, люди устали, изнывали от голода и валились с ног от усталости. Пошли вторые сутки.
— Всё отдам! Всё! И Настасью отдам в жены. Только ищите. Ищите её… — не сдавался он.
Слабо верилось, что барин слово сдержит. Да и найти Настасью надежда таяла с каждой минутой. Только самые сильные мужики, жаждущие получить вольную и обещанную барином землю, упрямо бродили в смешанном лесу меж редких сосен, гнилых поваленных стволов старого березняка и идущего ему на смену молодого осинового подлеска.
Когда все готовы были повернуть вспять, глядя на огненное колесо, скатившееся за горизонт, издалека донесся молодой голос — уставший, но весёлый: — Нашёл! Здесь! Живаааа!
Чуть ли не на карачках бросился помещик на голос. Настасья, обессиленная, но живая и целёхонькая, сидела у ствола старой березы, прижав колени к груди. Она сильно дрожала, волосы растрепались, из катились слёзы, но всё равно зло и отчаянно размахивала Настасья хлёстким прутом по сторонам, не давая к себе приблизится, капризно искривляя губы в обиде.
Нашёл её батрачок наш. Тот, что стал причиной раздора. Он отклонил в сторону прут, поднял девушку на руки и понёс к отцу под градом ударов юной особы. Она словно ума лишилась от этого происшествия: говорила невесть что и била всех, даже папашу. Насколько сил хватало!
Заморов слово сдержал, но обещанные «полцарства» ждать пришлось долго. Для этого нужно было оформить соответствующие бумаги. Помещик выдал Захару расписку с обязательством выполнить обещание и успокоился.
Как только Настасья пришла в себя, Заморов поехал в город к адвокатам, бумаги выправлять, да так и не вернулся. Хватил его в городе удар. Сестра его двоюродная, тётка Настасьина, Софья Гавриловна, ещё постаралась, накрутила мужика. Бабы, одним словом. Дьявольское племя! И так сказались на его здоровье последние события, а тут с добром расставаться — стресс и того похлеще.
После похорон Захар направился к Анастасии Заморовой за обещанной папашей платой. Два часа у ворот проторчал, но его даже во двор не впустили. С того самого дня, как вернулась из лесу растрепанная и полуживая, невзлюбила Захара помещичья дочка так, что видеть и слышать о нём не хотела. Из дома носу не выказывала. Получил Захарка из рук управляющего бумагу, из которой стало ясно: отрядил старый помещик Захару землю на заимке далеко в лесу и, что странно, пожаловал ему помещичий дом.
Только потом Захар понял, в чём подвох был — Настасья запретила ему даже ногой ступать на свою землю. Под страхом суда.
Ни раз и ни два пытался Захар продать дом, но никто не хотел брать его, стоящий на чужой земле. Не было в этом никакого смысла. Так и не смог он ничего сделать. Распирало мужика от злости так, что он забыл про выгоду на Алёне жениться. Жил на заимке и, периодически, напившись, заявлялся в деревню пожаловаться деревенским на несправедливость… Однажды, спустя пять или даже более лет, после хорошей порции самогона, Захарка тайно проник в помещичий дом, поднял всех на ноги и стал буянить, размахивая бутылью с огненной водой. Случайно опрокинул горемыка керосиновую лампу, и дом вспыхнул.
В пожаре погиб один только зачинщик. Спасаясь от огня и сумасшедшего пьянчуги, прислуга заперла его на горящей половине дома. Барыня тогда и вовсе отсутствовала, переехала в Троицкое, принадлежащее тётке её, Софье Гавриловне. На тот момент крепостное право отменили, и Настасья, продав имение за ненадобностью, окончательно там и поселилась, к ужасу бывших поместных крестьян. Очень уж напоминала она им Салтычиху. Свежи были преданья…
Тогда-то и началась вся эта кутерьма: в Заморовской усадьбе надолго никто не задерживался, и вновь отстроенный, выправленный дом приносил своим хозяевам одни лишь несчастья. О нём пошла дурная слава.
— Многие сгинули в развалинах Захарова дома. Особенно в стародавние времена. Со слов деда и его деда. Не давала никому покоя эта земля. Да толк с неё получить никто так и не смог, — заканчивал свой рассказ Трофимыч.

Солнце село. И если б не туман да светлые ночи, остался бы Александр в полной темноте. Трофимыча давно уже след простыл. Разогнал коров по дворам, видно, и домой пошёл чаёвничать. Перематывать вновь и вновь в старой кудлатой голове клубочек истории вековой давности.
— Обманула барыня. Близок локоть, да не укусишь… Кому нужен дом на чужой земле… Кому нужен?.. — крутилось в голове у Александра. — Кому нужен дом? Да мне ж он нужен! Я хочу дом этот купить! — крикнул Александр, словно молнией пораженный. Вот оно, решение: купить дом у Захарки и дело с концом! — А кто продаст-то? У кого… Кто мне дом этот злосчастный продаст?.. Остались ли в деревне у Захара родственники? Наверняка, остались. Кто-то же эту историю до сих пор помнит, коли передают её из уст в уста, из поколения в поколение. Да ещё и в таких подробностях! Трофимыч упоминал деда… Трофимыч… Не Трофимыч ли это?!
Александр встал, разминая на ходу затёкшие ноги, и побежал в деревню. Где искать Трофимыча, он даже не представлял. Но коль ни так много домов осталось в деревне — обойдёт он их все!
И тут шарахнулся: призрак Настасьи появился словно из ниоткуда. Встала прямо перед ним, молодая, красивая, как в юности, и смеётся, заставляя сердце колотиться в груди.  А потом развернулась и пошла по дороге, махая прутом да оглядываясь на Александра.
— Дорогу показывает? Не обманет ли…
Барыня несколько раз то пропадала, то снова появлялась, указывая, куда свернуть. Столбом путеводным стоя на деревенских перекрестках. Прямо сердце замирало. Трудно привыкнуть к таким попутчикам.
Пару раз думал Александр, что пропадает. Из тумана, чёрных лохматых кустов бросались на него грузные тени. Злые собаки к удаче больше лаяли, чем кусали. Повсюду мерещились коварные призраки.  Из подворотни, в тесном тупике, куда Александр завернул второпях, выскочил на него кто-то и крепко схватил его за горло…
Они боролись несколько минут. Александр повалил на спину грузного, словно мешок, мужика и понял, что тот пьян в зюзю. Мужик что-то бормотал невнятное, лёжа на земле, но Александр уже поднялся и побежал дальше, отряхивая песок с дорогих брюк. Настасья уже ждала его, указывая в туман, и смеялась.
Он последовал за коварной помещицей и вскоре оказался на окраине деревни. Куда дальше? Домов-то и не осталось вовсе. Только в одном горел тусклый свет: в доме с петухом резным на коньке. Вдоль забора теснилась молодая поросль подсолнухов, крылечко затянул неприхотливый вьюнок… 
— До боли знакомая картина, Трофимыч, — прошептал Александр, снял с калитки петельку-затвор и зашёл во двор. Окна дома позволяли заглянуть внутрь: при тусклом свете маленького телевизора Трофимыч ел, сидя за столом, и иногда поглядывал на экран. — Трофимыч, — постучал он в окно, и Трофимыч тут же поднял голову, секунду вглядывался, а после, сообразив, кто это, указал рукой в сторону входной двери: «заходи».
— Я понял. Мне срочно нужно купить Захаров дом. Или моя дочь и жена погибнут!
— Сам придумал или подсказал кто?..— ухмыльнулся старик.
— Умоляю! Трофимыч, продай мне этот чёртов дом! Знаю, ты наверняка родственник Захару. Даже, наверное, единственный. Не знаю. Ты можешь продать мне дом?
— Продать дом? А что, может и сработает.
— Сколько попросишь? Отдам тебе всё, что есть.
— За пятак.
— Пять миллионов?
— Рублей. Пять рублей.
— Проси больше. Когда ещё случай представится!
— Счастье за деньги не купишь. Хочешь спасти дочку и жену? Пять рублей. Именно столько просил за дом Захарка.
Александр стал шарить в портмоне — ничего. И тут… Получил крепкий удар в грудь — это Настасья ткнула его пальцем, да так, что он забыл про всё на свете, и инстинктивно схватился рукой за грудь. В кармане пиджака лежало что-то твердое… Пятак, подаренный мэром на школьном выпускном вечере — кочует из пиджака в пиджак на удачу.
— Что с тобой? — Трофимыч в удивлении приподнял кустистые брови.
— Что-что… Не поверишь, Трофимыч…
— Я и не поверю!
— Не знаю, кто она. Но именно она привела меня к твоему дому. Если скажу, Настасья, поверишь?
— Ещё как поверю. Перед смертью она вернулась в родной дом и ночь провела в нём одна-одинёшенька. Такова была её воля! Уж не знаю, срок пришёл, или она после встречи с Захаром преставилась… Но поутру её мёртвой нашли. Похоронили неподалёку на местном кладбище, в родовом Заморовском склепе.
Трофимыч полез в старинный буфет с надстройкой, служивший ему секретером, и вынул оттуда большой, обтянутый красным бархатом альбом для фотографий.
— Вот, гляди! Она?
— Ну, вроде да… — сравнивая фото и призрачную даму, ответил Александр. — Хмурится. Не нравится ей, что я её оцениваю. Эта моложе и красивше.
— Она, значит. Это последнее фото. А вот Захар на фоне дома. Хорохорится. Ещё мечтает, что вынесут ему бумаги на блюдечке с голубой каёмочкой. Фотографии-то у меня есть. Нашёл как-то в доме. Пара другая Захаркиных тоже есть. В тот год фотограф по деревням путешествовал, русские типы выискивал. Много их выискал, типов. Неудавшиеся фотографии крестьянам отдавал, а те, что получше, потом демонстрировал в музеях и на выставках.
Трофимыч показывал пожелтевшие от времени фотографии разных лет, а потом открыл альбом с обратной стороны и достал из большого коричневого конверта старинную грамоту.
— Вот она, грамота на дом, — Трофимыч нажал на рычажок поверх ручки и написал на грамоте: «продано Звонарёву А. С. за пять рублей» и чуть ниже оставил размашистый росчерк — как косой прошёлся.

В усадьбе всё так же клубился туман, и двери старого дома были крепко накрепко закрыты. Александр поднялся на крыльцо и огляделся: никого. Или сработал план или призраки просто затаились в тумане.
Он развернулся и снова приложил кулаки к двери.
— Захар, открывай! Я купил у тебя дом! Это мой дом! Теперь ты здесь не хозяин!
Чуть поодаль, опершись двумя руками о столбик старого забора, стояла и смотрела на него Настасья. «Не смешно ей. А вдруг…» — подумал было Александр, и снова собрался поднять руку, чтобы постучать в дверь. Дверь громко скрипнула, распахнулась и мужчину обдало сквозняком, оставившим в горле едкий привкус пыли и гари. Бумага из его рук вырвалась и мягко спланировала на полуразрушенный пол крыльца. Из дома тянуло холодом. Внезапно возникшим порывом сквозняка, вынесло на крыльцо разные обрывки и лёгкий мусор. Дом словно выдохнул. Александр быстро наклонился, чтобы поднять грамоту, но что-то заставило его вернуться в вертикальное положение: он обнаружил на крыльце Настасью и отшатнулся, встретившись глазами с темнотой — другой призрак стоял напротив неё. С почерневшими впадинами глаз, лохматый, обрыдлый — «Захарка что ли?» Он возвышался по ту сторону двери, и какая-то неведомая сила мешала переступить ему через порог.
Трофимыч, стоящий недалече, подошёл и бережно поднял грамоту.
— Что? Не сработало, стало быть. Есть тут одна заковырочка. Мелким почерком написано здесь, что только рука об руку с Настей, женой своей, может Захарка ходить по земле Заморовского поместья.
— Коли пришла, Настасья… Значит, не зря. Исполни уж повеленье батино… Из-за неё, приписки этой, ты на Захара злость затаила? Так? Выходи за него… — дрожащим голосом сказал Александр, скорее на удачу и почувствовал, что в точку попал. — Б… Берёшь ты в жены, Захар, Настасью Заморову? — уже желая поскорее покончить с этим безумием затараторил он. Захарка кивнул. — А ты, Настасья, согласна ли стать женой Захаровой?..
Настасья вдруг взметнулась белым облаком, облетела вихрем Заморовскую усадьбу, встала перед Александром и заговорила. Что она говорила не вышепчешь. Читать по губам он не умел. И тут Настасья его перекрестила…
— Говорит, что не могу я их…
— Я могу, — неожиданно предложил Трофимыч. — Я сан принял, мечтал церковку нашу восстановить. Да не получилось. Это только в телевизоре всё складно. На благословление и причастие ходят ко мне, коли край.
— Согласна ли ты Настасья стать женой Захара?
— Согласна, — прочел по губам Александр и кивнул Трофимычу.
Александр показал место, где благословить нужно. Но Трофимыч уже и сам различил, где души неуспокоенной место. Вытянул крест поповский, из горловины своей растянутой кофтёрки и перекрестил.
— Объявляю вас мужем и женой!
Образ Захара враз просветлел, и Александр словно заново увидел всю эту Заморовскую историю в красках. Молодые взялись за руки и вышли в поле. На восток, где уже занимался слабый рассвет.
Дверь особняка стояла распахнутой. Резкий звук отрезвил Александра — накренившаяся стена дома с грохотом рухнула.
— Только не это…
Сразу всплыли в памяти разные «концовки», где всё рушится, не оставляя камня на камне и Александр побежал в дом.
Он бегал из комнаты в комнату, пока на полу у камина не нашёл своих девочек. Огонь в камине слабо горел, бросая на них тёплые оранжевые тени, язычки подрагивали, затухали, снова вспыхивали, но в какой-то момент погасли совсем. Александр подхватил на руки Маришку, посадил её себе на колени и стал трясти за плечо жену. Наталья очнулась и удивленно посмотрела на мужа.
Через час они уже въезжали в город. Погода обещала быть отличной. Александр непременно собирался вернуться в усадьбу. С экскаватором…