4. Караван. Надежда. Тиран

Автор:  Надежда


Странный шум. Отблески. Муж поднялся, взглянул, сказал: «Пять пожарных машин, но вроде ничего не горит», — забрался под одеяло и заснул.

Нет, не шутка же? Все самой надо проверять. Выглядываю. Точно, пожарные и люди вокруг. Бегу на кухню — с другой стороны посмотреть. Столбенею. Не пойму от страха или от любопытства. Похоже, так гипнотизирует стихия огня. Зеркальные окна в здании, что напротив, отражают заснеженный двор, дом.  И над всем этим, настоящим пламенем, с нереально ровными языками, горит наша крыша.

Пожар.

— Быстро вставай, хватай документы. Я бабушку разбужу. Бегом на улицу.

На босу ногу сапоги, шубу на голое тело, пачку сигарет и паспорт в карман и в комнату к ней будить:
— Ольга Герасимовна, пожар, просыпайтесь.
— Нет никакого пожара, — уверенная в своей правоте, ворчит, вцепилась в подушку, — сплю, никуда не пойду.

Со мной сильно не поспоришь. Заворачиваю ее в пальто, обувь в пакет, заставляю мужа схватить ее на руки. Благо он двухметровый, огромный, а она сухонькая. Открываем дверь. В подъезде потоп. Вода бежит по лестницам, душем бьет из пожарных рукавов. Интересно, думаю, это так и должно быть, что в шлангах столько дыр. Пожарный бежит вверх. Успеваю спросить его, почему никого не будят. Он кричит, что стучали, а мы не проснулись. Дурдом, думаю. Бежим вниз, намокая под бьющими струями. Вода в сапогах. Пожар. Стучу по пути в двери соседей.

Мокрые стоим в снегу во дворе. Может и не надо было бежать? Крыша горит, но вниз огонь не спускается. Обратно в дом пожарные не пускают. Говорят, что могли бы не выходить. Вообще не пойму их логики.

— Зачем меня разбудили, — продолжает ворчать Ольга Герасимовна, — и еще этот прожектор прямо в глаза. Что они тут высвечивают? Война им что ли?

— Это телевидение, — говорю.
— Как телевидение? —   вмиг преображается, — ой, ну надо же, и прямо на меня, прямо на меня.

Поправляет свой песцовый воротник, который от воды больше похож на драную кошку. Но надо ж себя так держать – осанка, поворот головы. Девяносто лет. Какая женщина.

***


Мы уже несколько месяцев с мужем живем у Ольги Герасимовны. Она ему как бы бабушка, мать двоюродного дяди. Конец 90-х, внезапно свалившаяся нищета и проблемы с бандитами забросили нас в Москву. И мы согласились жить с ней. Человек она пожилой. Сын волнуется. Но ни его жена, ни кто-либо другой с ней не могут ужиться. Она всех тиранит. А нас нет.

Муж у меня спокойный, как танк – его не протиранишь. А мы с ней, по каким-то неясным причинам, симпатичны друг другу. Никому не интересно, чем занимаюсь у себя на кафедре, какие пишу статьи, какие конференции провожу. А ей интересно. Она мной гордится. Слышу, иногда звонит своим подружкам, хвастается как я в очередном журнале замечательно смотрюсь на фото и на какие важные темы пишу. И, если честно, у меня столько проблем, что Ольга Герасимовна не самая большая из них. Пока она жива, можем жить у нее, не надо снимать жилье. А это при неожиданном безденежье не самый плохой вариант.

Я восхищаюсь ею. Скоро девяносто один, а она все делает сама. Готовит себе, гладит белье, даже пол в своей комнате моет. И, главное, она – женщина. Я у нее учусь.

После пожара к нам пришли швондеры. Правда, даже смешно, прямо как из Собачьего сердца. В кожанках. Прошлись по квартире, рассматривая протечки после тушения. Позавидовали хорошо сохранившейся лепнине, большой прихожей, огромной ванной комнате в шестнадцать квадратных метров, еще и с окном на улицу. Восхитились качеством и ухоженностью доисторической сантехники и ушли. А она говорит:

— Ходят, ходят. Толку никакого. Три мужика и две женщины, — потом помолчала, подумала и продолжает, — а один мужик красивый такой.
—  Ольга Герасимовна, какой? — спрашиваю.
— Что значит какой, – кричит сердито, — как это можно красивого мужика не заметить.

Действительно, думаю, улыбаясь. Замоталась на своих трех работах. Даже мысли нет на каких-то людей, как на мужиков смотреть. Интересно, кому из нас девяносто?

***

Все ее считают тираном. Я замечаю какие-то намеки. Но мне кажутся они безобидными.

Сын ее приходит раз в неделю. Она с ним очень строга:

— Боренька, вилкой не размахивай за столом. Сядь ровненько.

И шестидесятилетний профессор, превращается в послушного мальчика. Мне забавно, конечно. Солидный человек, в два раза старше меня, сидит, сложив ручки. Лишь изредка поправляет салфеточку, которую мама за воротник нацепила, чтоб галстук не испачкать.

Раза два в месяц приезжают подружки. Двойняшки Любовь и Надежда. Слышу иногда, что она как-то жестковато с ними разговаривает, но никогда не вникаю, чем они там, в ее комнате, занимаются. Недавно узнала, что они ее на двадцать лет моложе. А так и не скажешь. Думала, почти ровесницы.

Доктор участковый иногда навещает. Выходит, из ее комнаты, пот платочком вытирает со лба. Каждый раз одно и то же говорит: «Какой Ольга Герасимовна тяжелый человек, как же вы с ней живете».

Бывают, конечно, странности. Любит она плесневелые соленые огурцы и ржавую селедку. На праздники обязательно на стол выставляет. Если кто-то скажет, что испорчены, она заставит съесть или до слез доведет. Я обычно просто говорю:

— Мне сегодня не хочется огурчиков.

И она не настаивает, только обязательно свою любимую фразу скажет: «Если хочешь жить долго, кушай все подряд». И повторит: «Все подряд». И пальцем так строго, назидательно по столу постучит.

***

Однажды, ее все подряд, дало сбой. Случилось прободение кишечника. А ей уже девяносто один. Врачи скорой потихоньку в прихожей сына ее уговаривают подписать отказ от операции. Говорят, не переживет такую сложную. Он уже руку, дрожащую, над документами занес. Я прошу его тихо, почти шепотом: «Пожалуйста, я же знаю ее характер. Говорила с ней, пока скорая ехала.  Она сказала, если операция нужна, обязательно делать». И она услышала из комнаты. Где только силы взялись. Крикнула строго:

— Боренька, подписывай операцию. Быстро.

Хорошо, что он послушный.

Через день после операции мне позвонили из клиники. Сказали, что уже всех замучила наша бабушка и хочет видеть только меня.

Захожу в палату, а она ворчит:

— Ты у меня важная такая. Никого в это время не пускают в больницу.

— У меня пропуск Минздрава.  Я уже и с лечащим врачом поговорила. Жалуется на вас. Командуете, указываете, что делать, как лечить, – улыбаюсь.

— Эти сволочи говорят, чтобы я шесть дней лежала. Видите ли, не положено ходить. Думают, я дура. У меня ж спайки образуются. Я и не встану потом, — и строго так, — нечего стоять. Помоги сесть.

Усаживаю ее на кровати. А она первым делом:

— Как я выгляжу?
— Хорошо, для больницы.
— Еле заставила эту санитарку неповоротливую постельное мне сменить и причесать. Швабру в руках держать не умеет. Если ей не укажешь, ни подоконник, ни тумбочку не протрет. За всем следить надо, — вдохнула глубоко, — все, готова. Давай мне две руки.

Цепко хватается. Делает несколько шагов. В бледно голубых глазах блестками радость. Получилось.

— Постою, — говорит, — потом до холодильника дойдем и обратно. Завтра приедешь, пойдем по коридору ходить. Я еще проверю, как они в коридоре моют.

***

Однажды увидела я, как она издевается над подругами.
Надежда приехала к ней одна, сестра-двойняшка приболела. Жара.
Дверь в ее комнату сквозняком открылась. Вижу, сидит моя Ольга Герасимовна как на троне, ноги в таз опустила, а Надежда сидит на коленях на полу. Вся красная. Трясущимися руками ногти ей на ногах стрижет. Господи, она ж не встанет с пола с ее то грузностью.

— Ольга Герасимовна, — говорю, — зачем же вы издеваетесь над подругой? Можно мастера вызвать или меня в крайнем случае попросить, если так срочно. А она как рявкнет на меня:

—Дверь закрой, не твое дело!

Я даже рассмеялась внутренне. Ничего себе, прямо по-настоящему на меня кричит. Впервые за столько времени.

— А ты пойди чайник поставь, посиди там на кухне, а то и правда красная вся, как рак – это уже Надежде.


— Зачем же Вы так позволяете с собой обращаться? – спрашиваю Надежду.
— Все хорошо, все нормально. Она ведь не всегда такой была. Сердится сейчас, что не все сама может делать. А мы для нее все что угодно сделаем. Пол заставит лизать – вылижем.

Заметив мое недоумение, продолжает:

— Она нас в войну спасла. Мама с папой и сестренка наша старшая, Верочка, погибли под бомбежкой. Мы с Любонькой выжили.

Надежда присела на стул, щеку рукой подперла и будто провалилась в воспоминания:

 — А страх то какой. Прожекторы шарят по небу. Сирены гудят. Самолеты летят. Вой такой. Пожарища. Она нас продрогших, голодных в подворотне нашла. Мы карточки потеряли или украл кто — а это смерть. Могла мимо пройти. Все так делали. К себе забрала. А ведь у нее у самой ребенок маленький. Муж, вот, офицером был. На ее паек до конца войны и прожили. А муж не вернулся, погиб в сорок пятом.

Задумалась. Протерла лицо салфеткой и продолжила:

— Нас то потом и в институтах она выучила и замуж отдала. Дети, внуки у нас. У Любоньки правнучка уже годовалая. А она так замуж больше не выходила. На завод работать пошла. Сто мужиков в подчинении. Любого выбрать могла. Красивая она была очень. Да что завод, за ней такие мужчины ухаживали.  Мы девчонками видели, как плакал один генерал, когда она отказала.

— Надежда, где ты там? Чайник уже давно вскипел, — кричит Ольга Герасимовна.

— Бегу, бегу, — отвечает Надежда, а мне на ходу говорит, — не осуждайте нас, мы все для нее сделаем. И все равно никогда не расплатимся. Ни нас, ни детей, ни внуков – ничего бы этого не было.

— Бегу, бегу, Оленька.

***

Так вот оно что.

Ведь я только теперь поняла, почему, она Бореньку своего так сильно отругала, узнав, что это он не разрешил нам дочку в эту квартиру забрать. Сначала он ей соврал, что я сама не хочу забирать сюда, вроде как прячу ее от бандитов. А как узнала, что это не так, Бореньку вызвала. Отчитала как нерадивого. Заставила его тут же в школу позвонить, добиться, чтоб место для ребенка дали.

Она спасает нас. Мы ведь тоже случайно выжили в бандитской войне. С карточек все потеряли. С карточек. Надо же. Никогда такой аналогии не проводила. Снова карточки нужны для выживания.

И пианино разрешила в доме поставить. Ждет. Приедет наша дочка, сыграет ей что-нибудь. А может и я сыграю. Так хочется вернуться к нормальной жизни. Вернемся. Но не скоро, не скоро. Все съедают долги. Главное выжили. И спасибо, тирану нашему, Ольге Герасимовне.


© Copyright: Мария Шпинель, 2021
Свидетельство о публикации №221080600301

http://proza.ru/comments.html?2021/08/06/301