***

Ива сидела на подоконнике, свесив ноги на шумную узкую улочку Кракова с неспешно текущими по ней туристами, и курила сигару.

Дым щекотал ноздри, высота — нервы. Она сидела так уже час и не понимала, почему не находит в себе силы встать и совершить задуманное. В голове сновали обрывки мыслей. Кажется, Ива слышала, как они со стуком падали на вековую мостовую. Взлететь не удавалось.

Позади фоном звучало кафе. Там тоже, как и за окном, шла своя жизнь. Звон бокалов, легкое постукивание керамических чашек по блюдцам, неровный гомон голосов. За столиком недалеко от окна сидел импозантный седовласый мужчина. Иногда он что-то вбивал в своём ноутбуке, иногда делал зарисовки каких-то схем и матриц. А иногда на бумаге, как будто в противовес его сосредоточенному лицу, появлялась нарисованная им смешная рожица.

Год назад Ива работала тут официанткой. Он и тогда сидел здесь. Поговаривали, что он — богатый наследник графского рода. Раньше это был дом его деда, а в этой комнате располагался кабинет. У наследника на почве “голубокровия” поехала крыша, он приходил сюда работать — как к себе домой. 

***

Вчера Ива ездила кататься на велосипеде по окрестностям. Как она любила такие спонтанные прогулки, когда ловишь своё желание на лету, приручаешь его за утренней чашкой кофе и можешь себе позволить прямо сейчас же ввязаться в эту предложенную самой себе авантюру! Но это лето было тоже изменчивым и непостоянным. Вот и вчера в какой-то момент налетел ветер, нагнал грозовую тучу. А грозы в последнее время были страшные, в соседних странах смыло несколько городов. Ива начала искать, куда бы попроситься переждать грозу в деревне, которая случилась на её пути. Но везде было закрыто, словно здесь и не жил никто. В небе неимоверно грохотало, но ей и так было страшно, а теперь дорогу совсем размыло —  двигаться по ней становилось просто опасно.

И тут неподалеку она увидела старинное поместье. В окнах главного здания горел свет. При иных обстоятельствах Иве не хватило бы смелости постучаться и попроситься в гости, но перспективы оставаться на улице с неочевидными шансами вернуться к шоссе, под молниями, лупившими над головой, отбросили стеснительность. Пришлось довериться судьбе. Ива, задержав дыхание, подняла железное кольцо и громыхнула по воротам.

Ничего не произошло. Очень, очень страшно было громыхнуть ещё раз, но пути назад уже не было — по дороге неслась глиняная река с мусором и ветками. Ива стучала и стучала, но безрезультатно. В голове проносились мысли о бренности бытия, о чёрте, который дёрнул её ехать сегодня на прогулку. Вообще, почему она здесь?.. Вдруг её взгляд случайно остановился на кнопке звонка. “Серьёзно?! Вот так просто?”.

Отпустив кнопку звонка, увидела, как включилась камера. Ива прямо смотрела в глазок, пока её изучали с той стороны. Наконец что-то щёлкнуло в недрах кованых ворот, и калитка приоткрылась. Ива с велосипедом ввалилась во двор и под аккомпанемент грома на ватных ногах доволоклась до двери особняка.

За открытой дверью стоял, по всей видимости, дворецкий. Ива знала, что в таких домах персонал бывает пострашнее хозяев, и опасалась столкнуться с очередным снобом с непроницаемым лицом. Но дворецким оказался приветливый мужчина средних лет. Он протянул приготовленное сухое полотенце и сказал с лёгкой улыбкой:  — Неподходящее время для прогулки, да, пани?
Ива смущённо улыбнулась и кивнула.

Дворецкого звали Матеуш. Невесть откуда взялся еще мальчишка, которого попросили  просушить велосипед и оставить его в гараже. А Иве выделили гостевую комнату, сухую одежду, показали душ и сказали: невозможно отпустить пани в такую погоду обратно на улицу.   

Более-менее восстановив порядок в одежде и душевном состоянии, Ива спустилась в гостиную. Там уже накрывала на стол симпатичная жена дворецкого Катаржина. Как и принято в таких особняках, где один старый род заботится о другом на протяжении столетий, после семейного ужина в гостиной последовал долгий разговор. Ива рассказывала, как оказалась в Польше. Вся ее семья — это мама и брат, но они живут в Украине. Отец был поляком, умер пять лет назад. О своей родине он говорил редко, лишь неохотно упоминал, что там остались нерешенные проблемы. Именно они так и не дали возможности Иве увидеть Польшу вместе с отцом. А ей Польша очень понравилась, она уже третий год живёт в Кракове.

После ужина Матеуш показывал Иве дом. Во время прогулки по открытым залам дворецкий рассказывал о хозяевах поместья. Его скупой рассказ напоминал чтение Википедии, но живое воображение Ивы дорисовывало все недостающее: шляхту, короля Казимира, однажды подарившего роду, владеющему этой деревней, графский титул. И непростые отношения между мужчинами этого рода, протянувшиеся сквозь века…

Везде висели картины. Старинные пейзажи, средневековые улочки, красивые большие корабли, дрейфующие в море. Много, много разных кораблей. Ещё были портреты. Скупой на пересказ исторических фактов,оказавшись в окружении героев прошлых поколений, Матеуш говорил о каждом так, будто знал всех в этом роду лично от начала времён. Потом настал черёд картин в коридорах. Дворецкий как будто освобождал их из сумрака, включая дополнительный свет над каждым портретом.

 — А это пан Станислав с братом. Помните, я рассказывал? Он пропал в море, но мы все думаем, что это было подстроено. А на самом деле пан проигрался в карты и скрылся от уплаты долгов.

Матеуш ещё что-то говорил, а у Ивы пульсировала кровь в висках. Остекленевшим невидящим взглядом она смотрела на картину. Рядом с графом Станиславом стоял её отец. Ещё совсем юный, но Ива помнила эту картину. Вернее, у отца была фотография этого изображения с отрезанной половиной. Без брата. И тут же до Ивы дошло, где она видела мужчину, стоявшего рядом с отцом. Это был тот самый поехавший крышей граф, который всегда сидел в кафе, где она работала год назад.

 — Что с вами, пани?  — испугался перемен в её лице дворецкий.
 — Кажется, это мой отец… — побелевшими губами прошептала Ива.

Потом они снова сидели в гостиной, Ива пила крепкий джин без тоника и безудержно плакала. Перед ней лежала сигара. Это были любимые сигары графа, иногда он угощал Матеуша, и теперь тот, пытаясь как-то отвлечь Иву, предложил сигару ей. Она не могла объяснить, почему плачет. Её чувства не вмещались в слова, а потрясённые услышанным дворецкий с женой просто молчали, не приученные задавать много вопросов. У неё была в телефоне эта фотография отца, они с Матеушем уже сверили её с оригиналом, поэтому слов ни у кого пока не было.

*** 

Теперь, сидя на подоконнике в кафе, Ива пыталась найти в себе силы встать и подойти к графу. Что она ему скажет? “Привет, дядя, я — твоя бедная украинская родственница?” Или. “Я дочь того человека, который нагрел род на пару миллионов злотых и исчез”? Или. “Я тридцать лет жила без понимания своих корней, без родственников, без бабушек и дедушек, знаешь ли ты, дядя, что такое вселенское одиночество?”

Впрочем, у неё была одна заготовка, вселяющая уверенность и придающая ситуации налет кинематографичности. Подойти к нему в кафе, попросить подкурить сигару. Таких сигар в стране больше нет, граф специально заказывал с Кубы именно эти, ручной работы и особой марки. И когда он спросит, откуда у неё эта сигара, Ива расскажет ему вчерашнюю историю про случайный визит в поместье, про разговор с его дворецким, про ее отца, стоящего рядом с графом на старом портрете. Но заготовка не “сыграла”: граф безучастно скользнул взглядом, машинально протянул зажигалку и не заметил ничего особенного ни в сигаре, ни в ее хозяйке. Теперь Ива курила эту чёртову сигару и не знала, что делать.

“Ну о’кей.”  — продолжала она свой внутренний диалог, — “Каков может быть самый плохой вариант, если я просто подойду и выложу правду? Он пошлёт. Будет ли мне обидно? Скорее, нет, я его ещё не обрела, чтобы бояться потерять. А при хорошем исходе? У меня появится родственник граф. Правда, со съехавшей крышей. Тоже так себе приключение, которое неизвестно каким боком может выйти. А вдруг он меня официально признает и я стану... Кем? Графиней, что ли? Бред какой-то. Никто и никогда не признает меня здесь официально. У него же, наверное, дети есть, Им придётся делить наследство еще и со мной. Кому вообще захочется связываться с “понаехавшей”? Я буду для него недоразумением, постыдной тайной… А если без официального признания? Просто разговаривать с ним, дружить? Ведь мне не статус нужен, а семья. Ага, а его дети будут постоянно ожидать от меня подвоха, а я — доказывать, что мне только “поговорить”. Да и вообще, чем это статус знатной аристократки плох и почему это он мне не нужен? Я же настоящая наследница. Вот, страшно дорогие сигары уже умею курить. Что изменится в моей жизни, если я к нему сейчас подойду? Мне придётся принимать решение, что делать с этой свалившейся на голову радостью. Или болью. Да, и курить мне не нравится…”

Ива перекинула ноги с улицы обратно в помещение, положила тлеющую сигару в пепельницу и стремительно вышла из кафе. Какие-то решения она умела принимать достаточно быстро.

***
Ива шла по улице, грохотали и позванивали трамваи, из-под ног с шумом взлетали голуби. Прошло три дня после её ночёвки в имении графа.Напряжение стало понемногу отпускать. Она всё больше радовалась своему решению и тому, что не надо расхлёбывать последствия. А они всегда бывают, когда девочке, выросшей в нищете на развалинах некогда огромной страны, приходит в голову постучаться в ворота, за которыми другой мир. Где большой стол. Залы с портретами и морем на стенах. Где аристократы сходят с ума и проигрываются в карты. А дворецкие хранят их тайны — до первого любопытного случайного гостя.

***
На столе в витиеватых канделябрах горели свечи. За вечерней сигарой граф размышлял вслух, оставляя дворецкого  Матеуша свидетелем своего монолога.

— Почему так? Одному — море и дорога, другому — вечная обязанность сторожить старое поместье? Одному — свобода, другому — служение роду. Как бы я хотел не быть обязанным… Никому, никому не нужны эти традиции. Как бы я хотел однажды не знать, что будет завтра!


***

В сумочке надрывался телефон, она вытащила — четыре пропущенных. И вот снова звонок.
 — Это Ива? Это же вы на днях в кафе “Дом Потоцких” оставили сигару?

Она была готова к этому разговору три дня назад. Сейчас она — свободный человек, который уговорил себя, что ей не нужна эта возможность, что ее жизнь совершенно другая. И тут мир снова переворачивается. И ей не увильнуть.

 — Ива, знаете что? Мне показалось, что она вам понравилась.