Трёшка

Один глаз у неё был зелёным, а другой – оранжевым.


Она пришла сама. К Степаниде все её кошки приходили или  на особый клич, или по своей воле, что случалось реже, но всё же иногда случалось.


Трёшка пришла по своей воле. Вышла ранним утром из леса, подошла к крыльцу, присела возле него и робко помяукала – мол, есть ли тут добрые люди, поесть-попить дадите бедной кошечке?..


Почему Трёшка? А потому что трёхцветная. И чётко так расписанная, как на заказ: мордочка рыжая, загривок и подбрьюшье чёрно-рыжеватые с переходом в палевый, спинка серая, да ещё и с чёрными разводами, называемыми обыкновенно «макрель». Словно рыбки виднелись в серой воде, когда Трёшка передёргивала спинкой и дыбила шерсть. А на боках шёрстка её аж голубым отливала.


И лапы у Трёшки были разноцветные: чёрная, рыжая, серая и полосатая.


Хвостище – смесь всех цветов, да ещё и в полосочку, и с «фонариком» на конце, с белой кисточкой, как у лисы. И трубой стоит, словно Трёшка постоянно готова к атаке.


На самом-то деле, цветов там было поболе трёх, мало-мало четыре или даже всё  пять, но имена Четверёшка или Пятерёшка – длинны слишком, решила Степанида.


Трёшке Степанида обрадовалась. Для работы коты и кошки были ей необходимы, а последний кот как раз недавно полностью своё отработал и  упокоился, сердечный,  пусть и не с миром.


Кошек да котов обучать – дело хитрое. Они должны понимать, что от них требуется, вовремя шипеть из самого тёмного угла избы, вовремя мурлыкать – «разговаривать», вовремя когти выпускать, и тому подобное. Без кошек Степанида не была бы так уверена в силе своего колдовства.


Ведьмой Степанида была наследственной, от матери искусство взяла, а та – от своей матери, и так далее - во тьму веков, как говорится, уходило их колдовское ремесло.


Все соседние деревни давно были Степанидой  «охвачены»,  и из городов к ней тоже частенько клиенты приезжали, даже из самих Москвы и Питера.


Не могут людишки-то сами свои трудности разгребать, пугаются, стращаются да страшатся, нервничают да психуют, оттого и делают ошибки. Ломкий народец, нестойкий - так думала о людях  Степанида. Так что   не обойтись им без её помощи, хоть и грех это.


Грех? А конечно – грех! Колдовать да ведовать, будущее проницать, обряды блюсти тёмные, силу непростую, нечистую,  в людишек слабых вливать – ещё какой грех-то!  Что она в Ад пойдёт, как опочит, Степанида не сомневалась. Но не отказываться же из-за Ада от такого наследственного дара, как ведовство! А уж от такого, как колдовство, так и тем более.


Об одном Степанида жалела – некому ей было этот дар передать, а ведь она тоже не вечная, как и её коты и кошки.


Была у Степаниды дочка, от неизвестного молодца залётного рождённая.  А легла с молодцем Степанида  в ночь на пятницу, на 13-е  число. Как Степанида помнила, в  апреле месяце она молодца того в избу свою впустила.  Ехал парень в город, да заплутал к ночи и выехал прямо к её избе по лесной тропке.


Месяц-то неважен для зачатия  будущей ведьмы, главное, чтобы  от незнакомца забрюхатеть, одну лишь ночку с ним проведя, и только в ночь на пятницу, 13-го, как и положено.


Была дочка, да  сплыла. Уехала в город, от матери отказалась, о передаче ей дара колдовского и слушать не пожелала, своенравница!


- Что это вы, мама, о чём вы таком мне говорите, - заявила строптивица, -  люди в космос давно летают, Интернетом пользуются, целые города строят, жизнью живут настоящей! Поеду в город, выучусь на юриста, буду людям помогать. И не просите, и не уговаривайте, не нужно мне всё это, да и не верю я в колдовство и в прочие бабкины сказки.


И уехала, паршивка, в город в свой.


Ну, что ж, скатертью дорожка. Поглядим ещё, как она в век Интернета и космоса этого себя ощущать-то будет… Людям помогать, ишь ты! Как им поможешь-то, неразумным и  слабым? Вот она, Степанида, и впрямь им помогает, а всё остальное – ложь да крутёж, враньё человеческое, обыкновенное.


Проклинать дочку Степанида всё же не стала, хотя и должны бы была, ежели по ведьминскому тайному Уставу судить-рассудить. Теперь, кому она бы свой дар ни передала, он всё ж послабже получится, чем у неё и у её мамки с бабкой. Печаль-дело, династия, можно сказать, обрушится, придётся посторонней девке тайны свои наследственные раскрывать, когда срок подойдёт.


Ну да ничего. Может, оно и к лучшему, что не полностью, не целиком Степанида передаст свои таланты чужой девке. Да ещё пойди, найди ту девку-то! Умные все стали – силёнок нет, в города рвутся сбечь из родной деревни. Ничегошеньки в жизни, как она есть, не понимают.  Присмотрела было Степанида себе на смену одну деваху, так та, дура, замуж вышла! А для принятия дара будущая ведьма должна быть целой, непорченной мужиком-то! Потом-то хоть облюбись с кем хочешь, это уже на умениях колдовских никак не скажется. Да эти-то, нонешние девки, почитай, чуть не с 12 годков под парней всё норовят заскользнуть, торопятся - не пойми куда и зачем,  не берегут честь свою девичью. Кого тут в преемницы-то выбирать, из этой мелочи развратной, тонконогой, плоскогрудой и без мозгов совсем?..


Однако  дела стоят, пока она о дочери вспоминает да о преемнице кручинится. Клиент скоро подъедет из города, пора печку топить да котёл на огонь ставить.


Да и Трёшку бы хоть чему успеть обучить, пока время есть. А то вон она – нажралась мяса от пуза, оно аж как шарик пушистый  стало, молоком упилась,  сидит на крыльце, вылизывается, хвостище свой трубой растопырила, урчит, кошара грешная.


- Трёшка, - тихо, словно себе под нос, произнесла вслух Степанида. Не позвала, не поманила, просто имя новой кошки выговорила. И палец корявый согнула крючком, спрятав руку за спину,  не показывая кошке, что зовёт её.


Ай, умница-то какая Трёшка оказалась!  Сразу встала на все четыре, спокойно подошла к Степаниде и села напротив неё на попу свою мягкую, аккуратно обернув передние лапки пушистым хвостом. И в глаза Степаниде уставилась своими разными глазищами – один глаз рыжий, как апельсин, другой – зелёный, словно ягода крыжовника. Смотрит, не моргает, словно всё понимает и ждёт от Степаниды чего-то.


- Учить тебя сейчас стану, поняла, кошара? – спросила Степанида.


 Трёшка как-то странно кивнула, чуть поведя голову вбок. Мол, понимаю, жду, давай, учи. Начинай, мол.


- Да ты не от бабки ли Левонтихи такая вся раскрасивая да умная ко мне заявилась? – с подозрением, вдруг спохватившись, спросила Степанида.


Бабка Левонтиха жила через три деревни от деревушки Степаниды и была её, как сейчас говорят, конкуренткой.


Понавыдумали умных слов! «Конкурентка», да тьфу три раза чёрту под хвост! Раньше-то проще называли люди друг  друга – враг, соперница, вот оно то самое и есть! И соперница, и враг Степаниде эта бабка Левонтиха, как ни кинь кости. Добрые дела творит, ишь ты, поди ж ты, что же говоришь ты! Лечит она людишек, понимаешь, травы в полнолуние собирает да отвары бесплатно – нет, люди, подумайте только, бесплатно! – разливает! Будто не знает, что всё одно – грех это! Белая ли ты ведьма, чёрная ли колдунья, в крупный горошек ли  ты аль в мелкую полосочку – Богу и Дьяволу это всё один чёрт! Умеешь будущее прозревать,  людям о нём рассказываешь, силой их своей наливаешь-наделяешь на время  – всё: виновна, лечи ты людей травами, не лечи, всё едино.


Бога Степанида боялась и уважала, Дьявола и уважала, и боялась ещё крепче, потому давно и смирилась с мыслью, что в Ад попадёт за все дела свои на этой землице грешной. Вот там-то они с Левонтихой и встренутся, ага, тамочки-то  Степанида бабке этой, ведьме белой, космы-то все и повыдергает, за то, что та многих её клиентов к себе переманила!


Левонтиха, несмотря на свою показную «белость», вполне могла подослать к Степаниде специально обученную кошку! Из общей вредности.


Но… но тогда кошка-то как раз должна была притвориться, что она ничего не знает и не умеет? Так ведь, ежели умом как следует пораскинуть? Так. Однако, точно – так. Не стала бы кошка Левонтихи так вот себя выдавать-то, не показала бы, что всё понимает, скрыла бы свои природные таланты – ведьму слушаться и даже отвечать ей, головой кивая!


Ну… Ну, значит, просто пришла к Степаниде сама по себе, свободно, по своей кошачьей воле, очень даже способная кошка, вот и всех делов. Может, она от кота колдуна какого-нибудь родилась, коты тоже дар передавать умеют, особенно ежели у ведьмы какой или у колдуна подольше поработать успели и в котёл не попали в конце службы своей.


- Понимаешь, что я тебе говорю? – строго спросила Степанида Трёшку. – Ты не от Левонтихи, честно? Правду мне покажи!


Трёшка медленно опустилась на траву, перекатилась на спинку и подставила Степаниде пушистое беззащитное брюшко. Лапы растопырила, хвост на землю откинула, уши к голове прижала и глаза разноцветные прижмурила. Мол, хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня, а я правду тебе показываю, не от Левонтихи я, сама, мол, я к тебе, ведьма Степанида, из лесу пришла, по своей свободной кошачьей воле.


-  Ну, тогда слушай и запоминай… - и Степанида начала Трёшку учить, как следует подсоблять ведьме-колдунье в её сложном тёмном  тайном ремесле.


Трёшка схватывала всё буквально на лету, и уже через какой-то час выучилась то шипеть при определённых интонациях и жестах Степаниды, то когти выпускать, когда ведьма пальцы в кулак сжимала, и всему прочему.


- Ну, хорош, ступай, под печкой спрячься, - приказала наконец Степанида. – Молодец ты сегодня, Трёшка! Но учти: чуть ты ошибку хоть одну сделаешь, не в нужный  момент зашипишь или клиента слишком уж перепугаешь – вариться тебе в моём котле! Всё поняла, кошара?


Трёшка опять кивнула головой -  как-то странно, по-своему, чуть набок, повернулась, хвост трубой распушила, поставила его восклицательным знаком и пошла в избу, ни разу не оглянувшись на ведьму, которую  сама себе выбрала во владелицы и распорядительницы своей кошачьей судьбой. Толстый распушённый хвост слегка покачивался, беленький  «фонарик» на его кончике будто подмигивал Степаниде – мол, всё будет в полном порядке, не беспокойся, хозяйка!


Степанида фыркнула Трёшке вслед и тоже пошла в избу, чистый фартук переодеть. При её работе фартуки эти в огонь после каждого сеанса летели – сосчитать не сумеешь, сколько она этих тряпок  в угли да золу перевела. Но тут уж не до экономии, всё должно быть по Уставу, по строгим колдовским обрядам.


Только Степанида завязки фартука особым бантиком за спиной сложила и завязала,  как со двора послышался робкий коротенький «би-бик» автомобильного гудка – клиент из города пожаловал.


***


Сеанс прошёл, как обычно. Клиент, толстый озабоченный мужчина лет 50-ти, в городском костюме и при галстуке, в меру потел, в меру волновался, в меру запинался, излагая Степаниде свои проблемы да трудности, обычными человеческими путями неразрешимые. Захотел, значит, клиент на конкурента своего – опять это слово глупое! – порчу чёрную навести, чтобы избавиться от него раз и навсегда. Ишь, придумал, нет,  чтобы просто бизнес свой поумнее вести, порасчётливее да похитрее, да, видать, не дал ему Бог таких способностей, вот он про порчу и надоумился. Ну, Степаниде-то от его придумки только профит с барышом, чтоб не ходить голышом, так что – милости просим, будет вам чёрная порча на врага вашего, уважаемый товарищ-господин бизнесмен.


Степанида уточнила детали: до смерти ли клиент врага своего желает извести, или так, обычной тяжёлой болезни соперника будет  достаточно? Клиент сильно побледнел при слове «смерть» и, запинаясь и промокая вспотевший лоб скомканным влажным носовым платком, промямлил, что тяжёлой болезни будет более чем достаточно, и очень даже это будет хорошо, и больше ничего делать лишнего не надо. Потому  что он, клиент, в Ад не хочет!


Степанида хмыкнула про себя такой наивности взрослого человечка – раз уж ты, мил дружочек,  к ведьме-колдунье за подмогой  обратился, всё одно,  гореть тебе в Аду вечно! Эх, людишки, живут, как пташки неосмысленные, и не понимают, что Зло есть Зло, на какие порции да кусочки ты его ни размалывай, на какие порции ты его ни дели! За любой кусочек Зла, самый крохотный, за соринку-пылинку этого Зла всё одно ответишь - по полной!.. Ну, да это не её дело. Если встретит потом этого клиента в том Аду – тогда и объяснит, а теперь пора Трёшку к работе  подключать, как сейчас говорят.


Степанида кашлянула и потянулась за ковшиком с водой, и тут же из-под печки донеслось громкое шипение, переходящее в злобный утробный вой.


Клиент перепугался – любо-дорого поглядеть! Чуть было брюки свои дорогие костюмные не обмочил от неожиданности. Побледнел, затрясся, как студень, и руки задрожали, и глаза во все стороны разом забегали.


- Не пугайтесь, - ласково сказала Степанида, - это моя помощница знак мне подаёт. Ну, успокойтесь же!


- Как-кой з-нак?.. – заикнулся клиент, обхватывая себя руками и мелко вздрагивая.


- А такой знак, что зелье готовить пора, - любезно объяснила Степанида. -  Для врага вашего, стало быть.


- Я травить конкурента не буду! – окончательно перепугался клиент. – Это подсудное дело, уголовщина это! Не хочу!


Степанида опустила руку, так, чтобы Трёшка видела её из щели, что под печкой, и легонько сжала пальцы в кулак.


Из-под печки вытянулись две разноцветные лапы, рыжая и чёрная, и острые когти медленно, с жутковатым  скрежетом, процарапали по деревянному полу, оставив на серых от старости половицах чёткие глубокие белые следы.


Клиент чуть с табуреточки не свалился, его аж передёрнуло, сердечного!  Степанида прямо залюбовалась на него. Ишь, как его корёжит!


- Травить вам никого не придётся, - ласково зажурчала она, - зелье нужно вам, да, я его сварю, да,  и вас угощу,  да, и сама выпью, да, чтобы будущее прозрить и узнать, да, каким способом извести вашего врага наверняка, да, а вы выпьете – и сразу успокоитесь, да, и поймёте, что всё у вас  хорошо, мил-человек, да, хорошо у вас всё, и будет ещё лучше, да, и всё получится, как вам и надо…


Словесный гипноз, или заговаривание с особыми «даканьями»  – не путать с заговором, это другое, это, так сказать, предметное и конкретное! - как всегда, оказал своё расслабляющее воздействие. Клиент обмяк на табуреточке, веки его чуть опустились, взгляд стал отсутствующим, зрачки расширились, шея и плечи расслабились, и толстое его тело начало тихонько покачиваться… он словно заснул с полуоткрытыми глазами. Собственно, так и было.


- Трёшка! – тихо позвала Степанида. – Иди сюда.


Кошка выбралась из щели под печкой, подошла к Степаниде и уселась напротив неё, как давеча во дворе, аккуратно обернув хвостом разноцветные лапки. И опять Степаниде прямо в лицо уставилась своими разноцветными глазами.


- Хорошо службу сослужила, молодец, можешь молока напиться, - сказала ведьма и указала рукой на миску с молоком, стоявшую на лавке. – Работай и впредь так же хорошо!


Трёшка не сдвинулась с места. Она смотрела ведьме в лицо, не мигая, и вдруг словно бы нахмурилась. Беззвучно разинула пасть, показала острые клыки, захлопнула пасть, встала и шагнула к Степаниде, вздыбив шерсть на загривке.


- Ты чего это? – строго спросила ведьма. – Не голодна, что ли? Ну, поспи тогда! Или мышей полови, что-то их развелось больше, чем мне для зелий надобно.


Трёшка сделала ещё один шажочек вперёд, опять открыла пасть и громко зашипела на Степаниду.


-  Да что с тобой такое, оглашенная ты кошара? – немного встревожившись, спросила Степанида и встала с лавки. – Или ты бешеная? Вроде, не похоже…


Трёшка присела на задние лапы, коротко мявкнула… и, пулей сорвавшись с места, взлетела в воздух и всеми четырьмя лапами вцепилась колдунье в лицо!


Вопли Степаниды, сразу ослепшей от залившей глаза крови, разбудили введённого в транс  клиента. Он вздрогнул, повёл плечами, неуверенно привстал с табуреточки, тупо повёл глазами в одну сторону, в другую…


И увидел  страшную картину: взбесившаяся кошка буквально повисла на лице пожилой женщины в опрятном тёмном платье и чистом фартуке и, злобно завывая,  принялась драть это лицо  всеми четырьмя лапами в мелкие клочья! Из-под её когтей   фонтанчиками брызнула во все стороны ярко-алая кровь, словно росписью запятнавшая половицы… Женщина вопила и пыталась сорвать со своего лица обезумевшую зверюгу, но у неё ничего не получалось.


Мужчина в городском костюме дико заорал во всё горло, вскочил, повалив  табуреточку, спотыкаясь,  мелко, неумело крестясь на ходу, кое-как вывалился  из избы и на заплетающихся ногах рванул к своей машине. Мгновение – и машина на страшной скорости пронеслась по деревенской дороге, оставив за собою лишь взрыхлённый песок и надолго зависшую в воздухе пыль.


А Трёшка продолжала делать своё страшное дело, и пушистый её хвост, раздувшийся до неимоверной толщины, хлестал Степаниду по окровавленным ушам, по щекам, молотил по содрогавшемуся от ужасной боли затылку…


Невнятно что-то выкрикивая, Степанида дико закружилась  по избе в  этом танце боли и смерти. Посшибав с мест стул, кадушку, миски и прочие мелкие предметы, она всё же кое-как нащупала трясущимися руками дверь и, почти ослеплённая, выбралась за порог избы и   свалилась  с низкого крылечка на одну из своих куриц, не вовремя подошедшую к ступеньками в поисках случайного зёрнышка. Крик полураздавленной курицы слился с воплями Степаниды и утробным воем Трёшки в дикую какофонию. Степанида вслепую судорожно дрыгнула ногой, и покалеченная курица отлетела к забору, где через минуту, побив крыльями в пыли, и затихла, то ли мёртвая, то ли – почти.


- Аааа!...  Атштань, Тр-рёш-ка… ат-пу-шт-иии… га-ди-нааа!.. – выла Степанида, захлебываясь собственной кровью, ничего не видя, ощущая всем телом, не только лицевыми мышцами и разодранными глазницами, дикую, режущую боль от кошкиных когтей. – Я… ни-ше-во… не виииииш-шу!.. Ааааа!..


Трёшка в последний раз глубоко рванула когтями окровавленную щёку Степаниды, выдрав кусок мяса, повисшего на лице ведьмы алым лоскутом, оттолкнулась всеми лапами и спрыгнула наконец на землю. Выть Трёшка не перестала, однако, и этот вой вдруг сложился в ушах Степаниды в следующую речь, страннее и ужаснее которой колдунья в жизни своей ещё не слышала:


- Сс-сстепанида-а… ты помниш-шь Ба-арсссика-а? Помниш-шь?..


Барсиком, вот так просто, непритязательно, как  в старые добрые времена, звали последнего кота Степаниды. Отработав на ведьму своё, Барсик в прошлом месяце был заживо сварен в котле, став ингредиентом очередного колдовского зелья ведьмы…


- Бар-шик… - прошептала Степанида, оперевшись на подгибающиеся руки и пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха. Она почти ничего не видела, что неудивительно – один её глаз повис «на ниточке», выдранный Трёшкой из глазницы, веки второго глаза и щека вокруг него были изодраны Трёшкой в кровавую труху, и что-то острое застряло в глазном яблоке, наверное, костистый «чехольчик» кошачьего когтя.


- Баааарс-ссссик! – провыла Трёшка. – Он… был… отцом… моих котят… а ты его СВАРИ-ИИИИИЛА-АААА!..


- Бар-шик… уш-шпел… пере-дать тебе… швой… дар… - пробормотала Степанида.


Руки её подломились, и она упала изувеченным лицом в пыльную траву.


- Ус-ссспел!.. – донеслось до Степаниды. – А тыыыы… не ус-ссспела пере-еееда-ааать ссссвой!.. Всссссё… кооо-ооне-ееец-сссс!..


Это было последним, что ведьма услышала в своей грешной земной жизни. Голова её дёрнулась раз, дёрнулась другой… и Степанида ушла. Совсем.


И попала прямиком туда, где и предполагала оказаться – в Ад. Но это уже другая история.


Трёшка уселась напротив её неподвижной головы, принюхалась… Коротко мяукнула – нет ответа.


Тогда Трёшка радостно взвыла, вскочила Степаниде на затылок, подняла мордочку к небу и запела торжествующую кошачью победную песнь, приплясывая  всеми лапами на трупе поверженного ею врага!


Небо, уже чуть загустевшее – начинался ранний закат, – отразилось в разноцветных глазах Трёшки: рыжем, как апельсин, и зелёном, как спелая ягода крыжовника.


А потом оба глаза Трёшки медленно потемнели… их залила чернота… вот  в этих непроницаемо-чёрных кошачьих глазах  вспыхнули янтарные зрачки, состроились в узкие щели… и Трёшка, подняв пушистый хвост, соскочила с тела колдуньи и, не оборачиваясь,  направилась в сторону густого леса.


Хвост Трёшки  на ходу грациозно покачивался, и светился на его кончике беленький «фонарик», совсем как у лисы…


*************

Иллюстрация моя, нарисовала сама. ))