Записки зоолога Ч 2

   
    Ч 1 - http://proza.ru/2021/08/20/681 
               
   Продолжение воспоминаний моего товарища студеческих  лет П. Л. Бородина.            

 На земле Ермака
           В лаборатории экологии охотничье-промысловых зверей ВНИИОЗ им. проф. Б.М.Житкова (г.Киров), в которой я оказался,  часть сотрудников вышла на пенсию, а их тематику поделили между оставшимися. Как новоприбывшему мне поручили изучение горностая и не где-нибудь, а на севере Тюменской области в бассейне реки Оби.
           Ушел на пенсию специалист досконально знавший этот вид в том регионе, имевший опыт полевых работ и общения с местными жителями хантами и манси. Я же только несколько раз видел этих зверьков в моем родном Мордовском заповеднике.

       Запомнилось как играли два молодых зверька близ озера Тучерки. Они то стремительно нападали друг на друга и кувыркались, то бегали наперегонки при этом держали хвостики вертикально и смешно подергивались черные их кончики. Ну, конечно, я знал кое-что о биологии этого вида. На этом в общем и кончались мои познания о горностае. Короче, я его не чувствовал, как чувствовал «своих» барсука с лисой и еноткой.    Под словом чувствовал я имел в виду, что понимаю поведение этих зверей по различным признакам.

     Например, почему именно тот или иной зверь оказался в данном месте, приходил ли в гости, т.к. имел родственные связи с приютившей его семьей. Почему в конце зимы выбрасывал песок из некоторых нор или отнорков жилых городков и пр.
  Но вернемся к горностаю. Естественно, я влез в литературу по этому виду и описанию края.
             Но первое мое знакомство с севером Тюменской области началось не в связи с горностаем. В конце 1980 годов все больше стали говорить о слиянии госпромхозов и коопзверопромхозов, т.к. последние  более не давали желаемого эффекта.  А ВНИИОЗ относился к Центросоюзу – могучей кооперативной сети, поэтому меня как новобранца заслали на сбор данных Березовского КЗПХ по предварительно  выданной программе.

          В Кирове я сел в поезд Москва-Новосибирск,  рано утром сошел в Тюмени, добрался да аэропорта Рощино  из которого улетел с ленинградским рейсом до Березово. Не помню уж тип самолета, но его посадили в поселке Красный яр из-за нелетной погоды в конечной точке маршрута
.
          В маленьком зале ожидания  все многочисленные  ссаженные с нашего рейса пассажиры провели двое или трое суток. Ожидание запомнилось жидким кофе, который хочешь не хочешь, но приходилось пить, а также сохранением места на лавке. Дело в том, что мест для сидения в зале хватало далеко не всем. Много людей стояли и внимательно следили за тем, когда кто-то из сидящих пойдет в сортир или покурить, чтобы плюхнуться на его место.

     Наконец нас, вылетающих в Березово, погрузили в большой грузовой  вертолет Ми (не помню индекс) и доставили по назначению. Это был мой первый полет на вертолете, не скажу чтобы приятный, т.к. я сидел на куче груза посередине и в иллюминатор видел урывками бесконечные открытые заболоченные пространства с водоемами разного размера, острова и массивы лесов.

             Маленький, помнится деревянный,  аэровокзал в Березово не произвел на меня большого впечатления. Запомнился только  поднятый над землей длинный деревянный трап к  небольшой площади, с которой начинался выход в город и стоявший на постаменте на ней вертолет Ми 1 или Ми 2. Табличка указывала, что это памятник помощнику покорителей Сибири. Он показался мне очень маленьким.

            Не помню,  уж ходили ли в Березово автобусы, т.к. запомнились пешие маршруты из гостиницы в столовую и различные организации, в которые я был направлен. Дома в городе были преимущественно одноэтажные сельского типа, а потому каждая улица больше представляла собой сельское поселение, чем городское. В этом меня убеждали стаи свободно бегающих по улицам собак. В основном белой масти, огромные, длинношерстные. Они или шастали по улицам с неизвестной мне целью, или дрались между собой. Непонятно, что у них было на уме – «как сфинксы с древнею загадкой», поэтому я каждый раз внутренне собирался, когда проходил мимо них.

            Поселился я в гостинице в общей комнате на четыре человека. За время моего недельного пребывания постояльцы сменялись несколько раз. Некоторые приглашали выпить и не уговаривали, если я отказывался, некоторые после знакомства не обращали на меня внимания, т.к. были поглощены обсуждением, как принято теперь говорить,  своих «бизнес проектов».

      Тогда мне это казалось мало понятым, чем-то не совсем законным. Например, где кто из них удачно половил рыбу, закоптил и куда отвез продать. Обсуждали, что следует придержать продажу до какого-то случая самого легендарного местного рыбного деликатеса сосьвинской так называемой селедки.

В ее характеристике пишут, что «На самом деле сосьвинская селедка вовсе и не сельдь. Она относится к семейству сиговых, подсемейству лососевых, и ее ближайшие родственники - омуль, нельма и ряпушка. Настоящее название этой рыбы - тугун, а сосьвинской она стала благодаря своему месту обитания. Дело в том, что тугун - это эндемик, то есть вид, который живет на одном, ограниченном месте и не уплывает далеко от места своего рождения. В данном случае это реки Сибири. Но в небольшом притоке Оби, в Северной Сосьве, недалеко от поселка Березово в Ханты-Мансийском автономном округе водится самая многочисленная и самая вкусная сосьвинская селедка».

               Отойдем от рыбной темы. Что я заметил общее в этих людях? Какой-то сибирский шарм, который выражался в свободе мыслей, легкости в общении и в устройстве своих дел. По прошествии нескольких дней и я проникся этим духом. Пришла уверенность в том, что попроси я сто рублей на дорогу домой, дадут даже без обещания отдать! Какое отличие от жизни в европейской России!

    Меню столовой Березова содержало много рыбных блюд, самым дешевым был пыжьян. Была и оленина.
              Это фон, на котором мне приходилось собирать материалы о хозяйственной деятельности Березовского КЗПХ. Скажу сразу, что меня ждали, т.к. было послано соответствующее уведомление из Центросоюза. По зову сердца я начал работу с отдела охоты КЗПХ, в котором получил сведения о добыче разных видов охотничье-промысловых зверей и птиц, средствах, затраченных на заготовки и полученных за реализацию продукции, т.е. о себестоимости  ее. И о больном вопросе - «лимитах» на добычу соболя в связи с общеизвестными «качелями»: когда соболя бывает много, лимиты на добычу бывают недостаточными и КЗПХ теряет прибыль,  а когда соболя мало, лимиты сильно (необоснованно) урезают, что тоже сказывается на прибыли.

    Охотовед просил меня донести эту проблему до главного соболятника ВНИИОЗ и страны Г.И.Монахова. Он пригласил меня к себе на ужин, Вспомнили общих знакомых по ВНИИОЗу, выпили по маленькой. Узнав, что я никогда не ел желтой рыбы – муксуна, подарил на прощанье пару рыбин.

            Посещения других подразделений КЗПХ не оставили подобных воспоминаний, т.к. проходили в бухгалтерии, в которой мне уже выдавали обсчитанные документы или спешно заканчивали их. В завершение бухгалтер посоветовал мне купить на складе чего-нибудь для дома по символической цене. Для этого меня отвезли на этот склад, находившийся за пределами Березова.
      Мне запомнился огромный ангар, заполненный тушами северных оленей, ящиками с соленой и вяленой рыбой, пластиковыми емкостями с ягодами и грибами, и еще чем-то. Зная, что моя жена  очень любит вяленную рыбу, а тут крупные язи и пелядь, я, пользуясь случаем, набил и тех и других целый рюкзак.  Да, да!  Тот самый абалаковский со шнуровкой  - мой спутник  в киргизском путешествии. Оказалось, что в него вошло шестнадцать  или восемнадцать килограмм.  Прибавил к ним пару муксунов, подаренных охотоведом.

          Находясь в Березово, естественно, я искал историческую достопримечательность - могилу А.Д.Меньшикова, сподвижника царя Петра 1 и Петра 2, а Екатериной он был сослан в острог Березов с семьей, где и  был похоронен.
«После смерти Петра I Меньшиков способствовал воцарению Екатерины I, стал фактическим правителем России: «первый сенатор», «первый член Верховного тайного совета», при Петре Втором — генералиссимус морских и сухопутных войск. 8 сентября 1727 года подвергся опале, лишён имущества, званий и наград.  4 апреля 1728, был сослан с семьёй в Сибирь, где через полтора года умер».
           Но выяснилось, что его могила давным-давно была  смыта сильно меандрировавшей рекой Северной Сосьвой, в результате чего не осталось и следа от памятного места. 
               
            Вторая моя поездка в те места оказалась более продолжительной и богатой впечатлениями, т.к.  была  связана с полевыми работами.  На этот раз я выехал из Кирова в начале декабря.  Вез с собой лыжи  и спецодежду в виде ватных штанов и теплого нательного белья. Сам был одет в теплый овчинный кожух. Без приключений доехал на поезде Москва-Новосибирск до Тюмени и далее ленинградским рейсом до Березова с дозаправкой в ХантАх (так местные зовут Ханты-Мансийск).
 
              Знакомый охотовед КЗПХ определил меня на постой к своему подчиненному молодому парню якуту, кончавшему Кировский СХИ. Он жил на окраине Березова рядом с магазином.

     По утрам мы расходились, я в пойму  Северной Сосьвы, где тропил горностаев и прицеливался к возможности разработать методику их учета.  Там увидел как ханты ловят белых куропаток, следы стаек которых встречались довольно часто. Судя по набродам они кормились почками ивы и семенами торчащих из-под снега сорняков. Способ копировал лов рыбы вентерями. В отдельных местах, вероятно излюбленных куропатками,   ставились вентерьки высотой до полуметра  с длинными  десяти – пятнадцати метровыми  крыльями такой же высоты. Близ Березова я встречал их часто, но попавшихся птиц не трогал, чем, как выяснилось, уберегся от определенных неприятностей. На притоке Сосьвы видел стоявшие подо льдом сети, которые регулярно проверялись рыбаками.

                А горностаевые угодья здесь были шикарными! Большие территории были заняты лугами с заболоченными низинами и  массивами ивовых кустов. И следов горностая было много.  Я выбрал места, на которых разметил площадки для наблюдений за численностью этого вида. И ежедневно проходил периметры и середины их. А по вечерам на досуге размышлял,  как в оценке численности мне устранить влияние подснежных перемещений, которые уменьшают число регистрируемых следов на площадках и не бывает понятно, какое число зверьков их оставило. Мне это живо напомнило ситуации с троплением зайцев-беляков в моем Мордовском заповеднике тем, что когда в густой низкий еловый подрост обнаруживались два входных следа, но в подросте они оказывались засыпанными опавшим с елок снегом. А на выходе из таких куртин следы расходились. И какой из них принадлежал «моему» зайцу оставалось непонятным. В итоге я выхаживал по следу с утра до темна и не мог найти лежку. Признаюсь, даже плакал от безысходности!

    В Березове я прекратил накручивать маршруты и стал обдумывать,  как выйти из этой ситуации.               
      В магазине, который находился рядом, я покупал то сгущенку, то хлеб, то рыбные консервы. Следует сказать, что в нем был разнообразный ассортимент консервов из пресноводных рыб. Банки с надписями «Язь в томатном соусе», в том же соусе «Щука», «Сом» и другие по недорогой цене стояли в огромном количестве. Лежали замороженные и засоленные язи, пыжьяны, щуки. Их не раскупали, видимо не пользовались спросом. И вот однажды  в этом магазине я натолкнулся на толпу, которая заполнила магазин полностью и находилась в возбужденном состоянии. Я с трудом протиснулся к прилавку и обалдел от увиденного. Шла бойкая торговля ….мороженной морской рыбой – этаким разнообразием по сравнению с приевшейся пресноводной.

           Между тем мне оставалось побывать еще и в пойме Оби, чтобы  примериться к тамошнему горностаю. Для этого следовало перебраться через общую пойму Сосьвы и Оби с многочисленными рукавами  притоками этих рек в  отделение Березовского КЗПХ в село Полноват. Между Березовым и Полноватом сообщение осуществлялось самолетом - кукурузником, который летел между этими пунктами около получаса.

 Не откладывая, я отправился в аэропорт и стал грузиться с лыжами и большим своим рюкзаком в аннушку. Сделал усилие, чтобы подняться в салон и почувствовал, что что-то в моей одежде затрещало. Сел на место и стал обследовать ее скрытые детали. И к ужасу своему обнаружил, что у меня распоролись по швам обе штанины брюк от ширинки до колен.  Я затравлено огляделся – видел ли кто эту картину? Если и видели, то не подавали вида. В полете я рассматривал  крупные пространства поймы, испещренные большими и малыми водоемами, изолированными и соединяющимися в системы и заросли ивняков. Но думал о том, что мне делать по прилету в Полноват.

               А прилетевши, я с аэродрома отправился на попутке в село, а в нем сразу же зашел в универмаг – двухэтажный деревянный дом, стоявший в центре села. Купил катушку черных ниток и упаковку швейных игл. Контора отделения КЗПХ находилась напротив и я зашел в нее как в единственное место, где я мог остановиться, чтобы перевести дух и укрыться от любопытных глаз. Оказалось, что здесь мне было суждено провести три дня, т.к. промысловики, которые имели дело с прежним горностаеведом  В. Кукарцевым, выехали на промысел соболя.

                В конторской бухгалтерии мне презентовали кипятильник, чтобы вскипятить чай, продукты я покупал в местном магазине. Но с самого начала я, дождавшись окончания рабочего дня, стал зашивать брюки. Как водится через край, потом выяснилось, что зашил так крепко, что потребовалось много труда, чтобы распороть швы уже дома. Для того, чтобы ночевать в директорском кабинете мне приходилось сдвинуть имевшиеся в наличии оба стола. Не скажу, чтобы ночевки доставляли удовольствие, но другого варианта не было. Я очень обрадовался, когда в контору зашел вернувшийся с промысла  охотник, которого мне рекомендовал В. Кукарцев, по фамилии Гришкин.

                И сразу моя жизнь наполнилась новым содержанием. Договорились, что он завезет меня в одну из своих избушек в пойме Оби и  заберет через неделю. И мне, не теряя времени следует отправиться на склад отделения, чтобы набрать продуктов на эту неделю. Закупил тушонку, сгущенку, чай, хлеб. Помогало Центросоюзовское удостоверение. В магазине купил рис, пшенку и две бутылки водки, одной из которых хотел отблагодарить Гришкина, а вторую оставить себе на всякий случай.
 
    Вечером того же дня я оказался в избушке, в которую меня  Гришкин завез на Буране. От водки он отказался категорически. Избушка была спрятана среди ивовых кустов на берегу небольшого озера. Под крышей избушки был большой запас дров и пешня, которая предназначалась  для того, чтобы подновлять прорубь, имелась керосиновая лампа. В общем, было все для жизни и работы.

                На следующий день и в  последующие два я занимался тем же самым, что и под Березово – размечал площадки для наблюдений за горностаем и подсчитывал свежие следы на маршрутах. А на третий ударил сильный  мороз. И когда я вышел из избушки, то очутился к какой-то новой реальности. Вокруг была белесая мгла, которая окутывала и отдельные деревья и кусты и сокращала видимость до десяти-пятнадцати метров. На всех предметах образовался иней, который сливался с белесым небом. Несмотря на морозную мглу,  я решил обойти свои площадки, чтобы не терять день. К первой площадке я шел по натоптанной лыжне, мороз проникал к телу через толстые ватные брюки и овчинный кожух, сопли в носу превращались в ледышки. Я думал разогреться на ходу, но это никак не удавалось. И я, дурень если не сказать хуже,  решил пройтись по снежной целине, чтобы согреться и свернул с лыжни. Но скоро до меня дошло, что могу заблудиться в этом снежном безмолвии и пропасть от мороза.

                Развернулся и по своей лыжне вышел к моим «трамвайным путям» и счел за благо вернуться по ним к избе. Она уже выстыла и затопив печку, сделал себе «волчий коктейль» (по примеру Фарли Моуэта), но из подручных средств. От отца слышал, что быстро согревает пол стакана крепкого свежезаваренного чая, в который добавлен тот же объем водки. Действительно, вскоре я вспотел.  Ночью вышел, чтобы отметить порошу, но увидел равнодушно наблюдавшие за мной яркие звезды. Подумалось, что так же они смотрели, если бы я заблудился и без сил бродил в окрестностях избушки. Еще три дня я сидел в избе, т.к. мороз не спадал и непрерывно топил печку.

                На четвертый день приехал Гришкин и отвез меня в Полноват. Я переночевал в знакомом конторском кабинете. На следующий день он же отвез меня к самолету на аэродром. Мы тепло попрощались и я улетел в Березово, а оттуда в Тюмень.

    Но на этом мои сибирские приключения не закончились. В аэропорту была дикая давка, т.к. через неделю наступали Новогодние праздники. Я почесал репу и отправился на железнодорожный вокзал. А как увидел его, то понял, что грядут большие трудности. Мне показалось, что это вокзал времен Гражданской войны, и внутри он соответствовал тому времени. С лыжами и набитым рюкзаком я вошел в кассовый зал и понял, что предчувствия меня не обманули. Небольшая комната с решеткой над отверстием кассы была набита желающими уехать. Я протолкнулся к единственному свободному углу, сложил вещи и стал присматриваться к поведению толпы. И нашел тактику, которая могла обеспечить мне приобретение билета.

          Я начал ввинчиваться в осаждающую толпу, но меня пару раз выталкивали и тогда появлялась возможность оглядеть вещи. В следующий раз я пристроился за тремя нехилыми мужиками, которые начали проделывать тот же маневр, а чтобы он оказался удачным я вовсю напирал на них сзади. Когда кто-то из счастливчиков покупал билет и вылезал из кучи тел, на его место пытались попасть многие, но моя бравая тройка преуспевала в этом лучше других. В лицо мне и им летели нелицеприятные эпитеты, но я двигался к  заветному отверстию…,  но лишь последним из нашего объединения. Лишь бы ухватиться за решетку!
    И вот она решетка в обеих руках, а один их проталкиваемых мной парней покупает билеты! Купил и пытается открутиться от кассы, но не тут-то было, я крепко удерживаю его брыкания. Говорю ему  – Слушай парень, если ты мне не купишь билет до Кирова, то я тебя не выпущу. И сзади голос – И мне, и мне тоже билет! Парень у кассы медлит, толпа начинает его материть за задержку. И он покупает билеты! Вылезаем, расплачиваюсь с ним и побираюсь к своим вещам, которые, слава Богу, не стырили. В общем, налицо чисто русская привычка лезть напролом, а не дожидаться в очереди.
 
               Подошел Уренгойский поезд, я влез в вагон и купе, в котором оказался в единственном числе, как оказалось,  до самого Кирова. Завалился спать и проснулся только на подъезде к Свердловску. По пути от него истомился ожиданием прибытия в Киров.
   Вот так закончился второе  мое посещение Сибири - земли Ермака.