Прилагательные в изобилии. Пора домой

Пузатые, развязные и почиканные временем, возрастные мужики в одних только своих поганых, длинных трусах, стоят прямо посередине большого супермаркета и о чём-то беседуют (не рискну приблизиться и на пять метров, чтобы не услышать малейшего звука этой беседы). Но вот, наконец, они берут по баклажке пива и направляются к кассе, чтобы миновав её, пропасть навсегда, за раздвижными дверями, где бушует крематорским пламенем, южный полдень двадцать первого века.
По солнечным пятнам набережной, ступают крепкие как буйволы,  бронзовые, безпричинно и беспардонно матерные,  татуированные идиотскими картинками, тридцатилетние мужики, вкупе со своими сучкообразными, мелкими, вертлявыми бабёнками, похожими на своих самцов как две капли воды. Они, такие же как и они плотные, ногастые, с мощными задами, клеймлёные синей краской, отъевшиеся на материнском капитале, да и в дальнейшем, серьезно расчитывающие на него, в аспекте кредитов и мерседесов.
Двуполые мезальянсы, не удержимые в своей бъющей наотмаш, спонтанной и бесцельной энергии, в своих татуировках, в своем тупом самодовольстве, и в своих бесконечно пульсирующих монтонным ритмом ДжиБиЭлах, прикованных к их  запястьям, мощно текут мне навстречу.
Белоголовые ребятишки поспешают за ними в облаке словестных родительских форм, среди которых, слова "жопа" и "****ь", являются самыми безобидными. Они бесцеремонно и  повсеместно вылетают из помойных их ртов, прямо в уши встречной толпе, состоящей из подобных же организмов, ну а оттуда, немедленно, отскакивают  обратно, растекаясь пятнами по белым ребятишкиным волосам и загорелым шеям...
Зачем же торговцы и корыстолюбивые уличные клоуны, выкручивают на полную мощность свои пульсирующие огнями  колонки? Перегруженный звук сливается в оглушительную и невнятную, агрессивную волну.
Ты идешь как слепой, сквозь этот мерзкий визг и низкочастотные периоды. Но даже если пальцы, до середины засунуть в уши и достав до мозга подкрутить там свой слуховой центр, то и тогда сквозь вибрирующую вату, в самую середину  головы, пробивается тяжелый, однообразный и  бесконечный в своей бессмысленности ритм, в сопровождении какого то  невнятного и усталого, нарочито презрительного бормотания. Оно  ступеньками вываливается от каждой торговой точки, нападает отовсюду сразу и спасения от него нет. Почему оно так популярно у этих людей? Татуировки популярны, кораблики на икрах, вензеля на бицепцах и бормотание это ужасное в сопровождении тяжёлого, буквально, кузнечно-прессового ритма. Что это несет им? Явно же не мелодию и эмоцию, не волну и чайку, а лишь химическую усталость, взнузданную шлепками по низкой (во всех смыслах) частоте.
Представляется, что негритянские губы, у того кто бормочет эту аккустическую дрянь, намеренно расслабленны и едва поспевают за нехитрым смысловым содержанием. Так что, ни язык не возможно опознать, ни уж тем более, смысл. Этот, вселарьковый, многоголосый бормотун всех презирает и от всего смертельно устал. И это своё состояние, он бесконечно транслирует на завороженную ритмом публику. Да еще и зарабатывает на этом ...

Пойду-ка я навсегда с этой  набережной.

"Вот именно", бормочет динамик среди пивных бутылок и толкает меня в спину горячей волной. "Отвали, падаль", отчётливо говорят мутные, бычьи глаза напротив.

Ситикоко наезжает на ногу, мы вместе, летим по брусчатке и искры сыпятся из глаз...

Возле кафе "Южное сияние", поёт покойник Кобзон, а я потираю ушибленное плечо. Коктебельский коньяк обжигает горло.
Отчетливо, без удушающих низов, слышно чистое, лживое, конечно, но и завораживающее: "И Ленин такой молодой и юный октябрь впередиии!"

Зато, здесь, совсем не слышно гнусного бормотания с набережной. И есть холодный квас в гранёных стаканах из желтой бочки.

Никогда не предполагал, что отдохну именно здесь.