Трое шаманов

Когда под вечер в очередной раз отец поругался с матерью, и выходя хлопнул дверью так, что чуть не зашаталась их утлая каменная хижина, мальчишка побежал его догонять.
Обычно отец отсылал сына назад, но теперь почему- то резко остановился, долго недвижно молчал, глядя на море, не отвлекаясь на дёргающего полы его одежды сына, а потом, даже не поглядев вниз, бросил:

-Хорошо, тебе уже двенадцать, иди за мной.

Они в молчании спустились до берега, но если раньше, отец уходил вдоль прибоя на многие часы хода, так, что его не могли найти, то теперь он отворил створки лодочного сарая, и стал разводить небольшой костерок в сложенном из прибрежных камней крошечном очаге.
На все вопросы сына он ответил лишь раз:

- Молчи, иначе выгоню прочь!


Когда прогорели тонкие хворостинки, а сумерки в проеме распахнутых ворот уже проглотили багряную ленту заката над успокоившимся после обычного осенью шторма морем, на угли был поставлен крошечный каменный котелок, размером с большую чашку, и пока закипала вода, они так же сидели молча в еле освещенном сарае.
Когда кипяток был готов, отец поднялся, и где- то под потолком достал из ему одному ведомого тайника небольшой мешочек из тюленьей кожи.
Развязав его, он достал три шарика, связанных из травы осоки, каждый из них был не больше фаланги пальца, за то имел сплетённую косичку.
За эти косички, словно мышей- еврашек за хвосты, он опустил их в кипяток, и держа, над слабобулькающим кипятком снова уселся неподвижно
За створом открытых ворот стемнело полностью.
Шарики слабо бултыхались в котелке, на побережье полностью исчез ветер, даже треска углей и дыхания стало неслышно, тишина стала для мальчишки, впервые участвующим в таинстве всем.
Всем миром.

Но вдруг, как нечто святотатствующее, невозможное, не должное существовать!

 Послышались звуки  человеческие шагов, морская галька поскрипывала под подошвами кожаных торбаса идущего.
С жировой каменной лампой в руках в створ ворот вошел человек- дядя мальчика.

- Ого, решил, наконец сына с собой взять! С вами хочу!

- У меня шкурки кончились.

- Не поверю, что родному брату пожалеешь. Наверняка есть запас. Следующим летом верну.

- Вернёшь.

Передав брату хвосты от шариков, он поднялся, вновь достал мешочек тюленьей кожи, «цок»нув губами достал ещё два плетёных из травы шарика, и убрав мешочек на место поставил на угли ещё одну чашку с водой, а когда та закипела, опустил травяные шарики и в неё, так же держа за хвостики, и изредка их помешивал, поводя кистью слева- направо, по ходу движения луны в небе.

В них, шариках, была высушенная, и мелко нарезанная кожа старой лягушки Томо.

Они выпили отвар, дядя свою чашку, а отец с сыном разделили свою.

Когда всё стало готово, угли прогорели полностью, и теперь не только тишина, но и тьма были всем, что осталось для этих троих во всём мире.
Дядя нарушил это, спросив:

-Какую песню будем петь, печали, или радости?

-Радости- подумав ответил хозяин-  Для печали поводов и так достаточно, но не сегодня.
Начинай.

Оба старших затянули песню без слов, и такое ощущение, что даже без звуков, ибо тишина более не нарушалась, однако у мальчишки на сердце становилось всё светлее и светлее…

Нет!!!

Светлее становилось на самом деле!

Он видел, всё яснее и яснее,  своих дядю и отца, потом проступили стены лодочного сарая, а потом и камни берега за воротами, гладь моря, дальние острова, а потом он увидел дорожку, что  шла от Луны  прямо по тёмному небу, потом по чуть взрябленной воде и к камням берега, по ним, и к ногам  отца с дядей.

Теперь, когда он прошелся взором по лучу от Луны до людей, то свет стал ещё ярче, его отец и дядя сидели так же неподвижно, но теперь он видел сквозь очертания их скелеты…

Фигуры людей оставались неподвижны, а вот их скелеты поднялись, подошли к началу дорожки, взялись за руки… и рассыпались, так, что кости их перемешались в одну большую кучу.
Потом кости стали переплетаться, удлиняться, сплетаться, и вот получилась длинная и узкая пирога.

-Бери весло, садись и греби.

Он не знал, идёт ли он сам, или только его костяк, но мальчик взял весло, сел в пирогу, и погрёб прямо по дорожке.

Свет становился всё, нет, не сильнее, а охватывающее, и когда он к нему привык, то увидел, что он гребёт по лучу, а далеко внизу под ним остаются и берег, и море, и скалы островов, но смотреть туда не хотелось, смотреть хотелось только вперёд, ведь они уже подплывали к Луне!

Он видел гору, одну из многих, но самую высокую, её склоны, ущелья, реки, и вот уже понял, что они плывут по одной из этих рек, причём вверх по течению, а это и есть та дорожка, по которой они начали плаванье, а устье её лежит на их родном побережье.

Теперь весь мир был отрогами Лунной горы, и её реки изливались на весь мир, теперь и Земля, и Луна были одним миром, ущельями и отрогами одной Великой горы, он, обернувшись, мог видеть это всё сразу.

Весь Мир одновременно и сразу!

Но оборачиваться приходилось через силу, ибо впереди всё было ещё более светлым и чарующим!
Наконец они пристали в разливе Лунной реки у поляны леса.
Такого леса не найти нигде, кроме как в Мире Лунных Грёз!
Это были густые заросли, но ни одно из деревьев не мешало другому, все они, а были они из света, но не того, что слепит, а того, что дарит покой, а из их листвы доносились радостно- тревожные голоса…


Отец и дядя вновь стали сами собой, как, он даже не заметил, но вот под шелест ветвей, похожий на чудесную музыку, к ним вышли хозяева этого леса…

Были они подобны обликом Луне и Солнцу, и нет более слов, что бы описать их на языке людей…


Утром, когда пасмурное, усталое  северное солнце всё же осветило стойбище, успокоенные и просветлённые шаманы возвращались домой.

Теперь уже ТРОЕ шаманов.