Разоблачённая Изида Т. 1 гл. 8

НЕКОТОРЫЕ ТАЙНЫ ПРИРОДЫ

 «Не думай, что творю я чудеса посредством
 Стигийских ангелов, что вызваны из ада;
 Презренный теми, кто попытку предпринял
 Див мрачных ада и афритов подчинить.
 Посредством познаванья сокровенных сил
 Всех минералов, клеточек природы
 И трав в завесе самой густой сени,
 И звёзд над горными хребтами, городами». - ТАССО , Песнь XIV, XLII.

 «Тот ненавистен мне, как врата ненавистного ада,
 Кто на душе сокрывает одно, говорит же другое». - Поуп .
 «Если человек перестает существовать, когда исчезает в могиле, вы, вероятно, вынуждены подтвердить, что он является единственным существом, до которого природа или провидение снизошло, чтобы обмануть, даровав способности, для которых нет доступной сферы применения».  - БУЛЬВЕР-ЛИТТОН «Странная история».

 В предисловии к последнему сочинению Ричарда А. Проктора по астрономии, озаглавленному «Наше место среди бесконечностей» содержатся следующие необычные слова: «…именно неведение относительно места Земли среди бесконечностей побудило древних считать, что небесные тела оказывают благоприятное или неблагоприятное воздействие на судьбы людей и народов, а также посвятить все дни, разделив их на периоды из семи дней, семи планетам их астрологической системы».
 Г-н Проктор делает два разных утверждения в этом предложении: 1. Что древние не знали о месте Земли среди бесконечностей;  и 2. что они считали, будто небесные тела оказывают благоприятное или неблагоприятное воздействие на судьбы людей и народов.   Мы вполне уверены, что есть по крайней мере веские основания полагать, что древние были знакомы с движением, расположением и взаимными отношениями небесных тел.  Свидетельства Плутарха, профессора Дрейпера и Джоуитта достаточно ясно изложены.  Но нам бы хотелось спросить г-на Проктора, как могло случиться (если древние астрономы были настолько невежественны в отношении закона о рождении и смерти миров), что такое обилие информации, подтверждённое самыми последними открытиями науки, содержится в отрывочных фрагментах, которые рука времени сберегла от древних знаний для нас, хотя эта информация и изложена на непонятном языке?  Начиная с десятой страницы данного сочинения, г-н Проктор описывает в общих чертах теорию формирования нашей земли и последовательных изменений, через которые она прошла, пока не стала пригодной для жизни человека. В ярких красках он изображает постепенное срастание космического вещества в газообразные сферы, окруженные «жидкой непостоянной оболочкой»,  конденсацию обоих, окончательное затвердевание внешней коры, медленное охлаждение этой массы, химические реакции, как следствие воздействия сильного тепла на первичную земную материю, формирование почв и их распространение, изменение состава атмосферы, появление растительности и животного мира, и, наконец, появление человека.
 Теперь давайте обратимся к самым древним письменам, оставленным нам халдеями, к герметической «Книге Чисел»  , и посмотрим, что можно найти на аллегорическом языке Гермеса, Кадма или Тота, трижды великого Трисмегиста.  «В начале времён у великого невидимого святые руки были полны небесной материей, которую он разбрасывал по всей бесконечности; и вот, она превратилась в огненные и глиняные шарики, и они рассыпались, как подвижный металл  , на многие  шарики меньшего размера и начали свое непрерывное вращение; и вот, некоторые из них, которые были огненными шариками, стали глиняными шариками, а глиняные шарики стали огненными шариками, и огненные шарики ожидали своего времени, чтобы стать глиняными шариками, а те завидовали им и ждали своего времени, чтобы стать шариками чистого божественного огня».
 Может ли кто-нибудь просить более чёткого определения космических изменений, которые так элегантно излагает г-н Проктор?
 Здесь мы имеем распределение материи по всему пространству;  затем её концентрацию в сферической форме;  отделение меньших сфер от больших;  осевое вращение;  постепенное изменение состояния небесных тел от раскалённых до тел, имеющих консистенцию земли;  и, наконец, полная потеря тепла, которая отмечает их вход в стадию планетарной смерти.  Материалисты понимают, что превращение глиняных шариков в огненные шарики указывает на такое явление, как внезапная вспышка звезды в Кассиопее в 1572 году нашей эры и в созвездии Змееносец в 1604 году, что было отмечено Кеплером.  Но разве халдеи не показывают в этом выражении более глубокую философию, чем в наши дни?  Означает ли это превращение в шарики «чистого божественного огня» непрерывное планетарное существование, соответствующее духовной жизни человека, за пределами ужасной тайны смерти?  Если миры, как говорят нам астрономы, имеют свои периоды эмбриона, младенчества, юности, зрелости, упадка и смерти, не могут ли они, как человек, продолжать своё существование в сублимированной, эфирной или духовной форме?  Маги утверждают то же.  Они говорят нам, что плодовитая мать-земля подчиняется тем же законам, как и каждый из её детей. В назначенное ей время она производит все созданные вещи и в полноте своих дней её забирают в гробницу миров.  Её грубое, материальное тело медленно расстаётся со своими атомами по неумолимому закону, который требует их нового сочетания в других комбинациях.  Её собственный совершенный живительный дух подчиняется вечному влечению, которое притягивает его к тому центральному духовному солнцу, из которого он изначально возник и о котором мы имеем смутное представление под именем БОГА.
 «И небо было видно в семи кругах, и планеты появились со всеми их знаками в форме звёзд, и звёзды были разделены и пронумерованы вместе с правителями, бывшими в них, и орбиты их вращения были связаны с воздухом, и следовали по кругу через посредство божественного ДУХА». 
 Мы призываем любого указать хоть один отрывок в трудах Гермеса доказывающий его виновность в главном абсурде Римской церкви, которая предположила, согласно геоцентрической теории астрономии, что небесные тела были созданы для нашего пользования и удовольствия и  что единственному сыну Божию стоило много времени и усилий, чтобы сойти на эту космическую пылинку и умереть в искуплении за наши грехи!  Г-н Проктор рассказывает нам о жидкой непостоянной оболочке из непроницаемого вещества, заключающей в себе «вязкий пластичный океан», внутри которого «вращается ещё одна внутренняя твёрдая сфера».  Мы, со своей стороны, обращаемся к «Magia Adamica»  Евгения Филалета, опубликованной в 1650 году, и на странице 12 находим цитату из Трисмегиста в следующих выражениях: «Гермес утверждает, что вначале земля была трясиной или что-то вроде колышущегося желе, ничем иным, как водой, застывшей в результате инкубации и тепла божественного духа; cum adhuc (говорит он) Terra tremula esset, Lucente sole compacta est» .
В той же работе Филалет, говоря странным, символическим языком, изрекает: «Земля невидима..., по моей душе это так, и более того, глаз человека никогда не видел землю и её нельзя увидеть без особого умения.  Сделать этот элемент невидимым – величайший секрет магии…а что касается того нечистого, плотного тела, по которому мы ходим, то это компост, а не земля, но в нём есть земля… Одним словом, все элементы видимы, кроме одного, а именно земли, и когда ты достигнешь такого совершенства, чтобы знать, почему Бог поместил землю в «abscondito» ,   у тебя будет прекрасный образ, благодаря которому ты узнаешь Самого Бога, и каким образом Он видим и невидим». 
За много лет до того, как появились наши учёные XIX века, мудрецы Востока обращались к невидимому Божеству с такими словами: «…ради всемогущей руки Твоей, создавшей мир из бесформенной материи». 
 В этих словах содержится гораздо больше, чем мы хотели бы объяснить, но мы скажем, что стоит искать тайну; возможно, в этой бесформенной материи, доадамической земле, содержится «энергия», с которой господа Тиндаль и Гексли были бы рады познакомиться.
Но при переходе от универсалий к частностям, от древней теории эволюции планет к эволюции жизни растений и животных, в отличие от теории особого творения, чем г-н Проктор назовёт следующие слова Гермеса, как не предчувствием современной теории эволюции видов?  «Когда Бог наполнил Свои могучие руки тем, что есть в природе и тем, что окружает природу, а затем снова сжал их, он сказал: «Прими от меня, святая земля! Этому предназначено быть матерью всего, чтобы у тебя не было ни в чём недостатка; и некоторое время спустя, открыв такие руки, которые подобает иметь Богу, он бросил вниз всё, что было необходимо для созидания вещей».  Здесь мы имеем первозданную материю, пронизанную «обетованием и потенциальной силой всех будущих форм жизни», и земля объявляется предопределенной матерью всего, что должно отныне произойти из её лона.
 Более определёнными являются выражения Марка Антонина в его беседе с самим собой.  «Природа вселенной ничему так не радуется, как изменению всех вещей и представлению их в другой форме. Согласно своим причудам она играет в одну игру, а потом начинает другую. Материя предстаёт перед ней как кусок воска, и она делает из него всякие формы и фигуры. Вот, она делает птицу, а затем – из птицы зверя, а вот –  цветок, а затем лягушку, и она довольна своими магическими действиями, как люди своими фантазиями». 
 Прежде чем кто-либо из наших современных учителей задумался об эволюции, древние учили нас через Гермеса, что ничто не может быть внезапным в природе, и  что она никогда не развивается скачками и рывками, что во всех её творениях присутствует неторопливая гармония, и нет ничего внезапного – даже насильственной смерти.
 Медленное развитие предсуществующих форм было учением розенкрейцеров-иллюминатов. Tres Matres показали Гермесу таинственный ход своей работы, прежде чем они снизошли, чтобы открыться средневековым алхимикам.  Итак, на герметическом диалекте, эти три матери являются символом света, тепла и электричества или магнетизма, причем две последние являются такими же обратимыми, как и все силы или агенты, которым отведено место в современном «соотношении сил».  Синезий упоминает о каменных книгах, которые он нашел в храме Мемфиса, на них было выгравировано следующее предложение: «Одна природа наслаждается другой, одна природа побеждает другую, одна природа отвергает другую, но все они едины».
 Врождённая неугомонность материи воплощена в высказывании Гермеса: «Действие есть жизнь Пта»;  Орфей называет природу [;;;;;;;;;;; ;;;;;], как «мать, делающую многое», или гениальную, ловкую, изобретательную мать. Г-н Проктор говорит: «Всё, что находится на земле и внутри неё, все растительные формы и все животные формы, наши тела, наш мозг, образованы из материалов, извлеченных из тех глубин пространства, которое окружает нас со всех сторон».  Герметисты и более поздние розенкрейцеры утверждали, что всё видимое и невидимое было создано в результате состязания света с тьмой и что каждая частица материи содержит в себе искру божественной сущности (или света, духа), которая благодаря своей тенденции освобождаться от пут и возвращаться к центральному источнику породила движение в частицах, и от движения родились формы.  Цитируя Роберта Фладда  , Харгрейв Дженнингс говорит: «Так, все минералы в этой искре жизни имеют в зачаточном состоянии возможность стать растением или произрастающим организмом; так, все растения имеют в зачаточном состоянии ощущения, которые могут (в веках) дать им возможность совершенствоваться и превращаться в движущиеся новые  существа, менее или более высокого уровня, благороднее или неприятнее по своим функциям, поэтому все растения и вся растительность могут переходить (по боковым дорогам) на более безупречные как бы магистрали для независимого и более совершенного продвижения, позволяя их первоначальной искре света распространяться и трепетать с более высокими вибрациями и более живой силой, побуждая к более конкретной, осознанной цели, вызванной влиянием планет, направляемых невидимыми духами (или работниками) великого первоначального архитектора». 
 Свет, впервые упомянутый в Книге Бытия, называется каббалистами Сефирой или божественным разумом, матерью всех сефирот, а сокрытая мудрость – отцом. Свет есть первенец и первая эманация Высшего, и свет есть жизнь согласно Евангелию.  Оба являются электричеством – жизненным принципом, anima mundi, пронизывающим всю вселенную, электрическим жизнедателем всего сущего.  Свет – это великий маг, подобный Протею, и под действием божественной воли архитектора его разнообразные всемогущие волны породили все формы, а также все живые существа.  Из его набухшего электрического лона возникают материя и дух.  В его лучах лежат начала всех физических и химических действий и всех космических и духовных явлений:  он оживляет и приводит в беспорядок; он даёт жизнь и производит смерть;  из его изначальной точки постепенно возникли мириады миров, видимых и невидимых небесных тел.  Именно в луче этой Первоматери, одной из трёх, Бог, согласно Платону, «зажёг огонь, называемый теперь солнцем» , которое не является причиной света или тепла, а просто  фокусом, или, как бы сказать, линзой, посредством которой лучи первичного света материализуются и концентрируются на нашей солнечной системе, производя все соотношения сил.
Этого достаточно для первого из двух предположений г-на Проктора;  теперь обратимся ко второму.
Упомянутое нами сочинение состоит из двенадцати эссе, последнее из которых озаглавлено «Мысли об астрологии».  Автор относится к этому вопросу с гораздо б;льшим вниманием, чем обычно люди его класса, из чего очевидно, что он уделил ему пристальное внимание.  На самом деле он заходит так далеко, что говорит: «Если мы правильно рассмотрим этот вопрос, то должны признать... что из всех заблуждений, в которые впали люди в своём желании проникнуть в будущее, астрология является наиболее заслуживающей внимания, и можно даже сказать, самой разумной». 
 Он признаёт, что «небесные тела, действительно, управляют судьбами людей и народов самым безошибочным образом; ясно, что без управляющего и благотворного влияния главного среди этих небесных тел – солнца – все живые существа на земле должны были погибнуть».    Он также признаёт влияние Луны и не видит ничего странного в древних рассуждениях согласно аналогии, что, если два из этих небесных тел оказывают сильное влияние на землю, то «...естественно полагать, что другие движущиеся тела, известные древним, тоже обладают особыми силами».   Действительно, профессор не видит ничего необоснованного в их предположении о том, что влияние медленно движущихся планет «может быть даже более сильным, чем влияние самого Солнца».  Г-н Проктор считает, что система астрологии «формировалась постепенно и, возможно, предположительно».  Влияние некоторых планет, вероятно, было установлено наблюдениями за событиями жизни того или иного царя или вождя, в результате чего астрологи стали приписывать особое значение тем планетарным аспектам, которые были отмечены во время его рождения.  Другие аспекты, возможно, были изобретены, но впоследствии нашли всеобщее признание, потому что были подтверждены любопытными совпадениями.
 Остроумная шутка может звучать очень мило, даже в научном трактате, и слово «совпадение» может относиться ко всему тому, что мы не хотим принимать.  Но софизм – это не трюизм и ещё меньше математическое доказательство, которое само по себе должно служить маяком по крайней мере для астрономов.  Астрология является такой же непогрешимой наукой, как и сама астрономия, но при условии, что её толкователи должны быть в равной степени непогрешимыми;  и именно это условие, sine qua non , очень трудно соблюсти, и оно всегда было камнем преткновения для обоих из них.  Астрология – это точная астрономия, а психология – точная физиология.  В астрологии и психологии нужно выйти за пределы видимого мира материи и войти в область трансцендентного духа. Это – старая борьба между школами Платона и Аристотеля, и не в нашем веке скептицизма саддукеев первая возьмёт верх над второй.  Г-н Проктор со своим профессионализмом подобен немилосердному человеку из Нагорной проповеди, который всегда готов привлечь внимание людей к сучку в глазу у своего презираемого ближнего и не заметить бревна в своем собственном глазу. Если бы мы стали фиксировать неудачи и нелепые ошибки у астрономов, то боимся, что их оказалось бы намного больше, чем у астрологов.  Нынешние события полностью оправдывают Нострадамуса, которого так много высмеивали наши скептики.  В старинной книге пророчеств, опубликованной в пятнадцатом веке (издание 1453 года), мы читаем следующее, среди других астрологических предсказаний: 
 «Через два по двести лет медведь
 Полумесяц атакует;
 Раз петух и бык в союзе,
 То медведь не одолеет.
 Через два по десять лет опять -
 Знает пусть ислам, боится -
 Крест стоит, а полумесяц убывает,
 Растворится и исчезнет».

 Как раз через «два по двести лет» со дня этого пророчества у нас началась Крымская война, во время которой альянс галльского петуха и английского быка помешал политическим замыслам русского медведя.  В 1856 году война была закончена, и Турция, или полумесяц, едва избежала уничтожения.  В нынешнем (1876) году произошли самые неожиданные события политического характера, а с момента провозглашения мира прошло уже два по десять лет.  Кажется, что всё говорит об исполнении старинного пророчества;  будущее покажет, действительно ли мусульманский полумесяц, который, кажется на самом деле, убывает, безвозвратно «будет убывать, растворится и исчезнет» в результате нынешних беспорядков.
 Объясняя неортодоксальные факты, с которыми г-н Проктор, по-видимому, столкнулся в своём стремлении к знаниям, он не раз в своей работе вынужден прибегать к этим «любопытным совпадениям».  Одно из самых любопытных из них он изложил в сноске (стр. 301) следующим образом: «Я не буду здесь останавливаться на любопытном совпадении (если, действительно, халдейские астрологи не обнаружили кольцо Сатурна), что они  изображали бога, соответственно внутри кольца или троичным... Весьма посредственное знание оптики (действительно, такое, как мы можем справедливо предполагать по оптическим инструментам, найденным среди реликвий Ассирии), возможно, привело к открытию колец Сатурна и лун Юпитера… Бел, ассирийский Юпитер, – добавляет он, – иногда изображался с четырьмя крыльями, увенчанными звёздами.  Но возможно, это просто совпадение».
 Одним словом, теория совпадений г-на Проктора, в конце концов, больше наводит мысль на чудеса, чем сами факты.  На совпадения у наших друзей скептиков, по-видимому, огромный аппетит.  В предыдущей главе мы привели достаточно свидетельств, чтобы показать, что древние использовали такие же хорошие оптические инструменты, как и сейчас. Разве были инструменты, которыми обладал Навуходоносор такого уж среднего уровня, а знания его астрономов такими уж ничтожными, если, согласно глиняным табличкам, расшифрованным Ролинсоном , у Бирс-Нимруда или храма Борсиппа было семь ярусов, символизирующих концентрические  круги семи сфер и все они были построены из глиняных плиток и разных металлов согласно цвету правящей планеты, олицетворяющей сферу?  Является ли опять же совпадением то, что они присваивали каждой планете цвет, который подтвердили наши последние открытия, сделанные с помощью телескопа?   Или опять же являются ли совпадением показанные Платоном в «Тимее» знания о неразрушимости  материи, сохранении энергии и соотношении сил?  «Последнее слово современной философии, – говорит Джоуитт, – это последовательность и развитие, но для Платона это было началом и основой науки».
 Основной элемент древнейших религий был, по сути, сабеизмом;  и мы утверждаем, что их мифы и аллегории, если их правильно и тщательно истолковывать, будут соответствовать самым точным астрономическим представлениям нашего времени.  Ещё мы должны сказать, что вряд ли существует научный закон (будь то физическая астрономия или физическая география), который нельзя было бы легко найти в гениальных комбинациях их мифов. Они аллегорически изображали как самые важные, так и самые незначительные причины движения небесных тел;  природа каждого явления была персонифицирована; и тот, кто хорошо знаком с новейшими принципами физики и химии, может найти в мифических биографиях олимпийских богов и богинь их причины, взаимосвязь и соотношения, воплощённые в поведении и действиях непостоянных божеств.  Атмосферное электричество в его нейтральном и латентном состояниях обычно олицетворяется полубогами и богинями, чья арена действий больше ограничена землей и которые в своих редких полетах в более высокие божественные области проявляют свой электрический характер всегда в строгой пропорции с  увеличением расстояния от поверхности земли; оружие Геркулеса и Тора никогда не было таким смертельным, чем в то время, когда боги взлетали под облака.  Мы должны помнить, что до того времени, когда олимпийский Юпитер был антропоморфизирован гением Фидия   во всемогущего Бога, Maximus, Бога богов, и, таким образом, оставлен для поклонения толпе в самой ранней и трудной для понимания науке, символогии, он олицетворял и объяснял все космические силы.  Мифы были менее метафизическими и сложными, но более красноречивыми в смысле выражения натурфилософии.  Зевс, мужской элемент творения с Хтонией-Вестой (землёй) и Метис (водой), первой из океанид (женских принципов) рассматривался, согласно Порфирию и Проклу, как ;;; ;; ;;;  ,  главное живое существо.  В орфическом богословии, самом древнем из всех, метафизически говоря, он представлял и potentia , и actus , нераскрытую причину и Демиурга или активного творца, как эманацию невидимой энергии.  В последнем демиургическом качестве вместе с его супругами мы находим в нём все самые могущественные силы космической эволюции – химическое сродство, атмосферное электричество, притяжение и отталкивание.
Только рассматривая его изображения с такими физическими качествами, мы обнаруживаем, насколько древние были хорошо знакомы со всеми доктринами физической науки в их современной интерпретации.  Позже, в пифагорейских рассуждениях, Зевс стал метафизической троицей;  монада, развивающаяся из своего невидимого Я – активная причина, следствие и разумная воля, всё это образует тетрактис.  Ещё позже мы обнаруживаем, что ранние неоплатоники, оставив первичную монаду в стороне на основании её полной непостижимости человеческим умом размышляли лишь о демиургической триаде этого божества как видимой и понятной по своим последствиям;  отсюда и дальнейший метафизический взгляд Плотина, Порфирия, Прокла и других философов на Зевса-отца, Зевса Посейдона или динамис  , сына и силы, а также духа или ноус.  Эта триада была также принята в целом школой Иринея   во втором веке;  причём наиболее существенным различием между доктринами неоплатоников и христиан является просто насильственное объединение христианами непостижимой монады с её реализованной творческой троицей.
 В астрономическом аспекте Зевс-Дионис берет свое начало в зодиаке, солнечном году древних.  В Ливии он принял форму овна и идентичен египетскому Амону, родившему Осириса, бога тельцов.  Осирис также является олицетворением эманации Отца-Солнца и самого Солнца в Тельце.  Родитель-Солнце – это Солнце в Овне.  В качестве последнего, Юпитер, является в облике овна, тогда как в качестве Юпитера-Диониса или Юпитера-Осириса, он является в облике быка.  Это животное известно как символ творческой силы;  более того, каббала объясняет через одного из её главных толкователей, Шимона бен Йохай,   происхождение этого странного поклонения быкам и коровам.  Ни Дарвин, ни Гексли (основатели учения об эволюции и её необходимого дополнения – преобразования видов) не имеют ничего против рациональности этого символа, кроме, возможно, естественного чувства беспокойства, обнаружив, что древние опередили их даже в этом исключительно современном открытии.  В другом месте мы дадим учение каббалистов, которому учил Шимон бен Йохай.
 Нетрудно доказать, что с незапамятных времен Сатурн или Кронос, чье кольцо, скорее всего, было обнаружено халдейскими астрологами и чья символика не является «совпадением», считался отцом Зевса, прежде чем последний сам стал отцом всех богов, будучи высшим божеством. Он был Белом или Ваалом халдеев, и первоначально понятие о нём распространили среди них аккадцы.  Роулинсон настаивает на том, что последние пришли из Армении;  но если это так, то как мы можем объяснить тот факт, что Бел – всего лишь вавилонское олицетворение индусского Шивы, или Бала, бога огня, всемогущего творящего и в то же время уничтожающего божества, во многих смыслах выше самого Брахмы?
 «Зевс, – говорится в орфическом гимне, есть первый и последний, голова и конечности; от него произошло всё сущее. Он есть человек и бессмертная нимфа (мужской и женский элемент); душа всех вещей, и главный двигатель в огне, он – солнце и луна, источник океана, демиург вселенной, одна сила, один Бог, могущественный создатель и правитель космоса. Всё – огонь, вода,  земля, эфир, ночь, небеса, Метис  , изначальная ваятельница (София гностиков и Сефира каббалистов), прекрасный Эрос, Купидон, – всё это входит в огромный размах его славного тела!» 
 Этот короткий хвалебный гимн содержит в себе основу любого мифопоэтического понятия. Воображение древних оказалось таким же безграничным, как и видимые проявления самого божества, которые дали им темы для их аллегорий.  Тем не менее, последние, какими бы богатыми они ни казались, никогда не отходили от двух основных идей, которые могут постоянно встречаться параллельно в их священных образах: строгое соблюдение физического, а также нравственного и духовного аспекта естественного закона.  Их метафизические исследования никогда не вступали в противоречие с научными истинами, и их религии можно поистине назвать психофизиологическими убеждениями жрецов и учёных, которые строили их на преданиях младенческого мира, таких, какими их получили неискушённые умы первобытных рас, а также на своих собственных экспериментальных знаниях, убелённых сединами мудрости всех прошедших веков.
В качестве солнца, какой лучший образ можно найти для Юпитера, излучающего золотые лучи, чем олицетворение этого излучения Дианой – светящейся девственницей Артемидой, чье прежнее имя было Диктинна , буквально испускающая лучи, от слова дикейн ?  Луна не светится, но сияет лишь отраженным светом солнца; отсюда образы её дочери, богини луны, и её самой, Луны, Астарты или Дианы. Как критская Диктинна, она носит венок из волшебного растения диктамнон  или диктамнус, вечнозеленого кустарника, соприкосновение с которым, как говорят, развивает сомнамбулизм, но, в конце концов, излечивает от него.  А как Илифия  или Юнона Пронуба , она является богиней, которая помогает в родах;  она – божество Эскулапа, и использование венка из диктамнона в сочетании с фазами луны еще раз указывает на глубокую наблюдательность древних.  Это растение известно в ботанике как обладающее сильными успокоительными свойствами; оно растет в изобилии на Крите, на горе Дикте;  с другой стороны, луна, согласно лучшим авторитетным источникам по  животному магнетизму, воздействует на соки и систему ганглий или на нервные клетки, то есть на место, откуда исходят все нервные волокна, играющие столь заметную роль при гипнозе.  Во время родов критских женщин покрывали этими растениями, и его корни прописывали как лучшее средство для снятия острой боли и уменьшения раздражительности, столь опасной в этот период. Более того, их помещали внутри храма, посвящённого этой богине, и по возможности под прямыми лучами блистательной дочери Юпитера – ясной и теплой луны Востока.
 У индийских брахманов и буддистов имеются сложные теории о влиянии солнца и луны (мужского и женского элементов), которые содержат отрицательные и положительные принципы, антонимы магнитной полярности.  «Влияние луны на женщин хорошо известно», пишут все древние авторы о магнетизме;  и Эннемозер, и Дюпоте, подтверждают теории индийских провидцев в каждом конкретном случае.
 Явное почитание буддистами сапфира (который также посвящался Луне в любой другой стране), может быть основано на чём-то более точном с научной точки зрения, чем просто на безосновательном суеверии.  Они приписывали ему священную магическую силу, которую любой изучающий психологический месмеризм с готовностью поймёт, потому что его отполированная тёмно-синяя поверхность вызывает необычайные сомнамбулические феномены.  Различное влияние спектральных цветов на рост растений, и особенно влияние этого «синего луча», было признано лишь недавно.  Академики спорили о различной силе тепла спектральных лучей до тех пор, пока ряд экспериментальных демонстраций генерала Плезонтона не доказал, что под синими лучами, наиболее электрическими из всех, рост животных и растений увеличивается до сказочных размеров.  Так, исследования Аморетти электрической полярности драгоценных камней показывают, что алмаз, гранат, аметист имеют отрицательный заряд, в то время как сапфир – положительный.   Таким образом, мы можем показать, что последние научные эксперименты только подтверждают то, что было известно индийским мудрецам до того, как была основана какая-либо из современных академий.  В древней индийской легенде говорится, что Брахма-Праджапати, влюбившись в свою дочь Ушас (небо, иногда заря), принял форму оленя (ришья ), а Ушас – самки оленя (рохи ), и, таким образом, совершили первый грех.   Видя это святотатство, богов охватил такой ужас, что, объединив свои самые страшные тела (каждый бог имел столько тел, сколько хотел), они произвели Бхутавана (духа зла), который  был создан ими с целью уничтожения воплощения первого греха, совершенного самим Брахмой.  Увидев это, Брахма-Хираньягарбха   стал горько каяться и повторять мантры, или молитвы очищения, и, горюя, уронил на землю слезу самую горячую, которая когда-либо падала из его глаз,  и из неё образовался первый сапфир.
 Эта наполовину священная, наполовину народная легенда показывает, что индусы знали, какой из спектральных цветов был наделён наибольшими электрическими качествами;  кроме того, особое воздействие сапфира было так же хорошо известно, как и воздействие всех других минералов.  Орфей учит как можно воздействовать на целую аудиторию с помощью магнита;  Пифагор уделяет особое внимание цвету и природе драгоценных камней;  в то время как Аполлоний Тианский передаёт своим ученикам тайные достоинства каждого камня и ежедневно меняет перстни с драгоценными камнями, нося определённый камень для каждого дня месяца в соответствии с законами астрологии.  Буддисты утверждают, что сапфир приносит душевное спокойствие, невозмутимость и прогоняет всякие злые мысли, устанавливая здоровую циркуляцию в человеке.  То же самое делает и аккумуляторная батарея с хорошо направленным электрическим током, согласно нашим электрикам.  «Сапфир, – говорят буддисты, – открывает запертые двери и жилища (для духа человека), он вызывает желание молиться и даёт умиротворения больше, чем любой другой драгоценный камень, но тот, кто будет его носить, должен вести  чистую и праведную жизнь». 
Диана-Луна – дочь Зевса от Прозерпины, которая представляет Землю в её активном труде, и, согласно Гесиоду, как Диана Илифия-Луцина, она является дочерью Юноны.  Но Юнона, поглощённая Кроносом или Сатурном и воскрешённая к жизни океанидой Метис, также известна как Земля.  Сатурн, как эволюция времени, поглощает землю во время одного из древних исторических катаклизмов и только когда Метис (воды), отступив в свои многочисленные русла, освобождает континент, тогда, как говорят, Юнона возвращается к своей первой форме.  Эта идея содержится в 9-м и 10-м стихах первой главы Книги Бытия.  В частых супружеских ссорах между Юноной и Юпитером Диана всегда изображается как отвернувшаяся от своей матери и улыбающаяся отцу, хотя она упрекает его за его многочисленные шалости.  Говорят, что фессалийские чародеи во время таких затмений были вынуждены привлекать её внимание к земле силой своих чар и заклинаний, а вавилонские астрологи и маги никогда не прекращали своих заклинаний, пока не добивались примирения раздражённой  пары, после чего Юнона «лучезарно улыбалась блистательной богине» Диане, которая, обвив своё чело полумесяцем, возвращалась на свое место охоты в горах.
 Нам кажется, что этот миф иллюстрирует различные фазы луны.  Мы, жители Земли, всегда видим лишь половину нашего светящегося спутника, который, таким образом, поворачивается спиной к своей матери Юноне.  Солнце, луна и земля постоянно меняют своё положение по отношению друг к другу.  С новолунием постоянно меняется погода и иногда ветер и бури могут наводить на мысль о ссоре между солнцем и землей, особенно когда первое скрыто грохочущими грозовыми облаками. Кроме того, новая луна невидима, так как её темная сторона обращена к нам. Только после примирения между солнцем и землёй яркий месяц становится видимым со стороны, ближайшей к солнцу, и на этот раз луна освещается не солнечным светом, полученным непосредственно, но отражённым от земли на луну,  и потом от неё свет отражается обратно к нам. Поэтому говорили, что халдейские астрологи и маги Фессалии, которые, вероятно, так же точно, как Бабинэ, наблюдали и точно определяли направление движения небесных тел, заставляют своими чарами луну спускаться на землю, то есть, показывать свой полумесяц, что она могла сделать только после получения «лучезарной улыбки» своей матери-земли, одарявшей ею после примирения с супругом.  Диана-Луна, украсив голову полумесяцем, возвращается на охоту в свои горы.
 Что касается сомнений по поводу достоверности знаний древних на основании их «суеверных выводов относительно природных явлений», то это соответствует тому, как если бы через пятьсот лет наши потомки считали учеников профессора Бальфура Стюарта  древними невеждами, а самого его поверхностным философом. Если современная наука в лице этого джентльмена может снизойти до проведения опытов, чтобы определить связь появления пятен на поверхности солнца с болезнью картофеля, и обнаруживает, что это действительно так, и, кроме того, что «на землю очень серьёзно влияет всё, происходящее на солнце»  , то почему древних астрологов нужно выставлять либо глупцами, либо отъявленными жуликами?  Существует такая же связь между естественной и прогностической (или хорарной) астрологией, как между физиологией и психологией, между физическим и нравственным.  Если в последующие столетия эти науки были превращены в шарлатанство некоторыми самозванцами, делающими деньги, разве справедливо распространять обвинение на тех великих людей прошлого, которые своими настойчивыми исследованиями и святой жизнью даровали Халдее и Вавилонии бессмертные имена?  Несомненно, те люди (как сейчас стало известно), кто вёл точные астрономические наблюдения с вершины обсерватории «окружённого облаками Бела», начиная с периода «в пределах 100 лет после потопа», как и профессор Дрэйпер, вряд ли могут считаться самозванцами.  Если их метод запечатления великих астрономических истин в умах широких масс отличался от «системы образования» нашего нынешнего столетия и некоторым кажется нелепым, то вопрос всё ещё остается без ответа: какая из этих двух систем лучшая?  У них наука шла рука об руку с религией и идея Бога была неотделима от идеи его творений. И хотя в нынешнем столетии нет ни одного человека на десять тысяч людей, который знал бы (если он вообще знает что-нибудь об этом факте), что планета Уран находится за Сатурном и делает оборот вокруг Солнца за восемьдесят четыре года;  и что Сатурн следует за Юпитером, и ему требуется двадцать девять с половиной лет, чтобы совершить один полный оборот по своей орбите, в то время, как Юпитер совершает оборот за двенадцать лет, невежественные широкие массы Вавилона и Греции, запечатлели в своих умах, что Уран является отцом Сатурна, а Сатурн – Юпитера, и, кроме того, считали их со всеми их спутниками божествами, мы можем сделать из этого вывод, что, поскольку европейцы открыли Уран только в 1781 году, следует обратить внимание на странное совпадение в вышеупомянутых мифах.
 Нам остаётся только открыть самую обычную книгу по астрологии «Мифы о двенадцати домах» и сравнить описания, данные в ней, с самыми современными открытиями науки о природе планет и элементов любой звезды, чтобы понять, что без всякого спектроскопа древние были прекрасно знакомы со всем этим. Если этот факт снова не рассматривать как «совпадение», мы сможем в некой мере узнать о степени солнечного тепла, света и природы планет, просто изучая их символические образы олимпийских богов и двенадцати знаков зодиака, каждому из которых в астрологии приписывается определённое качество. Если богини нашей собственной планеты ни в чём особенно не отличаются от других богов и богинь, но все они имеют одинаковую физическую природу, не означает ли это, что стражи, которые вели наблюдение с вершины башни Бела днём и ночью, общаясь с эвгемеризованными  божествами, отмечали, прежде нас самих, физическое единство вселенной и тот факт, что планеты над нами состоят из тех же химических элементов, что и наша собственная планета?  Солнце в Овне или Юпитер изображен в астрологии как мужской, суточный, кардинальный, равноденственный, восточный знак, жаркий и сухой, и идеально соответствует характеру, присущему непостоянному «Отцу богов».  Когда злой Зевс Акрей  высекает из своего огненного пояса молнии, которые он сбрасывает с небес, он раздирает облака и спускается как Юпитер Плювий  в потоках дождя.  Он – величайший и высший из богов, и его движения так же быстры, как и сама молния.  Известно, что планета Юпитер вращается вокруг своей оси так быстро, что скорость перемещения на экваторе составляет 450 миль в минуту. Считается, что огромный избыток центробежной силы на экваторе привёл к тому, что планета стала чрезвычайно сплюснутой на полюсах, и на Крите бог, олицетворявший Юпитера, изображался без ушей.  Диск планеты Юпитер пересечён тёмными поясами, различными по ширине и они, по-видимому, связаны с его вращением вокруг своей оси и вызваны возмущениями в его атмосфере.  Лицо отца Зевса, пишет Гесиод, покрылось пятнами от ярости, когда он увидел готовых восстать титанов.
 Особенно в книге г-на Проктора астрономы, по-видимому, обречены провидением сталкиваться со всевозможными любопытными «совпадениями», поскольку он приводит много случаев из «множества» и даже из «тысяч фактов».  К этому списку мы можем добавить армию египтологов и археологов, которые в последнее время были избранными любимчиками капризного Его Величества Случая, который, кроме того, обычно выбирает «зажиточных арабов» и других восточных джентльменов, чтобы играть роль доброго гения для учёных-ориенталистов при всяких затруднениях. Профессор Эберс является одним из таких недавних любимчиков.  Общеизвестно, что когда Шампольону нужны были важные звенья, он натыкался на них самыми различными и неожиданными путями.
 Вольтер, величайший из «атеистов» восемнадцатого века, говорил, что если бы не было Бога, люди должны были бы его придумать. Ещё один «материалист», Вольней , нигде в своих многочисленных трудах не отрицает существования Бога.  Напротив, он несколько раз прямо заявляет, что вселенная является делом «Премудрого», и убеждён, что существует Высший Посредник, вселенский и тот же самый Мастер, называемый именем Бога.   Вольтер становится  к концу своей жизни последователем Пифагора, и в заключение пишет: «Я потратил сорок лет своего странствия… в поисках философского камня, называемого истиной.  Я советовался со всеми адептами античности, Эпикуром и Августином, Платоном и Мальбраншем , и до сих пор остаюсь в неведении… Всё, что я смог получить, сравнив и объединив системы Платона, учителей Александра, Пифагора и системы Востока, таково: «случай» - это слово, лишенное смысла.  Мир устроен согласно математическим законам». 
 Здесь уместно предположить, что камнем преткновения для г-на Проктора является то, на чём спотыкаются все учёные-материалисты, чьи взгляды он только повторяет;  он путает физические и духовные действия природы.  Сама его теория вероятного индуктивного рассуждения древних относительно тонкого воздействия более отдалённых планет по сравнению с известными и мощными воздействиями солнца и луны на нашу землю, показывает направление его ума.  Поскольку наука утверждает, что солнце даёт нам физическое тепло и свет, а луна влияет на приливы и отливы, он полагает, что древние должны были считать, что и другие небесные тела оказывают такое же влияние на нас физически, а косвенно – на наши судьбы.   И здесь мы должны позволить себе отступление.
 Как древние относились к небесным телам, очень трудно определить тому, кто не знаком с эзотерическим объяснением их учений.  Хотя филология и сравнительное богословие начали трудоёмкую работу по анализу, они всё же достигли скудных результатов.  Аллегорическая форма речи часто вводила наших комментаторов в заблуждение настолько, что они смешивали причины со следствиями, и наоборот.  В непонятном явлении корреляции сил даже нашим величайшим учёным было бы очень трудно объяснить, какая из этих сил является причиной, а какая – следствием, поскольку каждая из них может изменяться и быть обеими по очереди.  Так, если мы спросим физиков: «Свет ли производит тепло или тепло производит свет?», то нам, по всей вероятности, ответят, что именно свет даёт тепло.  Отлично; но каким образом?  Создал ли великий Мастер сначала свет, или Он сначала соорудил солнце, которое, как говорят, является единственным источником света и, следовательно, тепла?  Эти вопросы могут показаться на первый взгляд невежественными;  но, возможно, если мы глубоко обдумаем их, они примут другой облик.  В Книге Бытия «Господь» сначала создаёт свет, и проходят три дня и три ночи, как утверждается, прежде чем Он создаёт солнце, луну и звёзды.  Такое грубое нарушение точных наук доставило много радости материалистам.  И они наверняка могли бы смеяться сколько угодно, если бы их учение о том, что свет и тепло мы получаем от солнца, было неоспоримым.  До недавнего времени ничто не нарушало эту теорию, которая из-за отсутствия лучшей, по выражению одного проповедника, «единолично царствует в империи гипотез». Древние поклонники солнца считали, что великий дух – это бог природы, тождественный природе, а солнце – божество, в котором обитает Владыка жизни. Гама – это солнце, согласно индийскому богословию, а «солнце является источником душ и всякой жизни».   Агни, «божественный огонь», божество индусов, – это солнце,   поскольку огонь и солнце – одно и то же. Ормазд – это свет, бог-солнце или жизнедатель. В индийской философии «души исходят из души мира и возвращаются к ней как искры к огню» . Но в другом месте сказано, что «солнце – душа всего сущего;  всё изошло из него и вернётся к нему» , что показывает, что солнце здесь подразумевается, как аллегория, и это относится к центральному невидимому солнцу, БОГУ, чьим первым проявлением была Сефира, эманация Эйн Соф, одним словом, Света.
 «И я видел, и вот, бурный ветер шёл от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, – говорит Иезекииль (1:4, 26 и т. д.), – ... и подобие престола... и как бы подобие человека вверху на нём... и ниже я видел как бы некий огонь, и сияние вокруг него».  А Даниил говорит о «древних днях», каббалистическом Эйн Соф, престолом которого было «пламя огня, колеса Его – пылающий огонь... Огненная река выходила и проходила пред Ним».    Подобно языческому Сатурну, у которого был огненный дворец на седьмом небе, у иудейского Иеговы был «огненный дворец над седьмыми небесами».
 Если бы ограниченный объём настоящего сочинения позволил, то мы могли бы без труда показать, что никто из древних, включая поклонников солнца, не рассматривал наше видимое солнце иначе, чем как символ своего метафизического невидимого центрального бога-солнца. Более того они не верили в то, чему учит нас наша современная наука, а именно, что свет и тепло исходят от нашего солнца и что именно эта планета даёт жизнь всей нашей видимой природе.  «Его сияние не меркнет, – говорит Ригведа, – интенсивно сияющие, всепроникающие, непрестанные, неугасающие лучи Агни не перестают нести свет ни ночью, ни днём».  Это, очевидно, относится к духовному центральному солнцу, чьи лучи являются всепроникающим, непрекращающимся, вечным и безграничным жизнедателем.  ОНО есть точка, центр (который повсюду) круга (который нигде), эфирный, духовный огонь, душа и дух всепроникающего таинственного эфира, отчаяние и загадка материалистов, которые когда-нибудь обнаружат что то, что заставляет бесчисленные космические силы проявляться в вечной корреляции, является всего лишь божественным электричеством или, скорее, гальванизмом, и то, что солнце – всего лишь один из множества магнитов, рассеянных по космосу, рефлектор – как называет его генерал Плезонтон.  У солнца не больше тепла, чем у луны или космического скопления сверкающих звёзд.  Нет гравитации, как её понимал Ньютон , а есть только магнитное притяжение и отталкивание;  и что именно благодаря магнетизму планет солнечной системы их движение по соответствующим орбитам регулируется ещё более мощным магнетизмом солнца, а не их весом или гравитацией.  Этому и многому другому они могут научиться,  но до тех пор мы должны довольствоваться тем, что над нами просто смеются, а не сжигают заживо как нечестивцев или не заключают в дома для умалишённых.
 Законы Ману – это учения Платона, Филона, Зороастра, Пифагора и каббалы.  Эзотеризм любой религии может быть решён с помощью последней.  Каббалистическое учение об аллегорических Отце и Сыне, или [;;;;;] и [;;;;;] совпадает с основами буддизма.  Моисей не мог открыть широким массам ни великих тайн религиозных рассуждений, ни космогонии вселенной;  всё это опирается на индийскую иллюзию, умную маскировку, скрывающую Sanctum Sanctorum , и которая ввела в заблуждение многих комментаторов богословия. 
Каббалистическая ересь получает неожиданную поддержку в неортодоксальных теориях генерала Плезонтона.  Согласно его взглядам (которые он подкрепляет гораздо более безупречными фактами, чем ортодоксальные учёные), пространство между солнцем и землёй должно быть заполнено физической средой, которая, насколько мы можем судить по её описанию, отвечает нашему каббалистическому  астральному свету.  Прохождение света через неё должно создавать огромное трение.  Трение генерирует электричество, и именно это электричество и его соответствующий магнетизм формируют те огромные силы природы, которые производят на нашей планете, в ней и вокруг неё различные изменения, с которыми мы повсюду сталкиваемся.  Он доказывает, что земля не может получать тепло напрямую от солнца, поскольку тепло поднимается вверх.  Он говорит, что сила, действующая на тепло, является отталкивающей, и, поскольку она связана с положительным электричеством, она притягивается к всегда связанным с холодом верхним слоям атмосферы  с их противоположным отрицательным зарядом. Он укрепляет свои позиции указывая на то, что покрытая снегом земля не подвержена влиянию солнечных лучей и является самой тёплой там, где самый глубокий снег.  Этим он объясняет теорию о том, что излучение из недр земли заряженного положительно тепла, встречаясь на поверхности земли с лежащим на ней снегом, заряженным отрицательно, производит тепло.
 Таким образом, он показывает, что не солнцу мы обязаны светом и теплом,  этот свет есть творение sui generis , которое возникло в тот момент, когда божество пожелало и повелело: «Да будет свет», и что именно этот независимый физический агент производит тепло за счёт трения благодаря своей огромной постоянной скорости.  Одним словом, это – первая каббалистическая эманация, с которой нас знакомит генерал Плезонтон, та Сефира или божественное понимание (женское начало), которое в единстве с Эйн Соф, или божественной мудростью (мужским началом), производит всё видимое и невидимое.  Он смеётся над современной теорией накала солнца и его газообразной субстанции.  Он говорит, что отражение от фотосферы солнца, проходя через планетарные и звёздные пространства, должно было создать огромное количество электричества и магнетизма.  Электричество, благодаря объединению противоположных полярностей, выделяет тепло и придает магнетизм всем способным его получать субстанциям.  Солнце, планеты, звёзды и туманности – всё это магниты и т. д.
 Если этот мужественный джентльмен докажет свою правоту, то у будущих поколений будет мало желания смеяться над Парацельсом и его звёздным или астральным светом, а также над его учением о магнетическом влиянии, оказываемом звёздами и планетами на все живые существа, растения или минералы нашего глобуса.  Более того, если гипотеза Плезонтона будет доказана, то исключительная слава профессора Тиндаля, скорее всего, померкнет. Согласно общепринятому мнению, генерал наносит ужасный удар по учёному физику за приписывание солнцу теплового эффекта, который он испытал во время путешествия по Альпам, просто благодаря своему собственному жизненному электричеству. 
 Распространение таких революционных идей в науке побуждает нас спросить представителей науки, могут ли они объяснить, почему приливы и отливы следуют за луной в её круговом движении? Дело в том, что они не могут доказать даже такой известный феномен, как этот, который не содержит загадок даже для неофитов в области алхимии и магии. Мы также хотели бы узнать, способны ли они в равной степени объяснить нам, почему лунные лучи настолько ядовиты и даже смертельны для некоторых организмов;  почему в некоторых частях Африки и Индии человек, спящий под лунным светом, часто сходит с ума;  почему кризис при некоторых заболеваниях совпадает с лунными фазами;  почему сомнамбулы больше подвержены её влиянию;  и почему садоводы, фермеры и лесоводы так цепляются за идею, что луна оказывает большое влияние на растительность? Некоторые виды мимозы поочередно открывают и закрывают свои лепестки, когда полная луна выходит из облаков или скрывается за ними. А у индусов из Траванкора есть популярная, но очень мудрая пословица, которая гласит: «Мягкие слова лучше грубых; море притягивает холодная луна, а не жаркое солнце». Возможно, какой-то человек или многие люди, пустившие эту пословицу по миру, знали о причине такого притяжения вод луной больше, чем мы.  Итак, если наука не может объяснить причину этого физического влияния, то, что она может знать о нравственном и оккультном влиянии, которое могут оказывать небесные тела на людей и их судьбу;  и почему она противоречит тому, что ей не удаётся доказать как лживое? Если определённые аспекты Луны оказывают ощутимое влияние, столь знакомое людям по опыту на протяжении всех времён, то разве мы делаем насилие над логикой, предполагая возможность того, что некая комбинация звёздных сил также может быть более или менее эффективной?
 Если читатель вспомнит то, что говорят учёные авторы «Невидимой вселенной» относительно положительного воздействия, оказываемого на вселенский эфир столь малой причиной как эволюция мысли в одном человеческом мозге, то разве не покажется разумным, что потрясающие импульсы, передаваемые этой всеобщей среде благодаря широкому диапазону бесчисленного множества  сверкающих небесных тел, которые несутся сквозь «межзвёздные глубины», должны в значительной степени влиять на нас и на землю, на которой мы живём?  Если астрономы не могут объяснить нам оккультный закон, благодаря которому дрейфующие частицы космической материи объединяются в миры, а затем занимают свои места в величественной процессии, непрерывно движущейся вокруг какой-то центральной точки притяжения, как кто-то может взять на себя ответственность и сказать, какие мистические силы  могут или не могут проноситься сквозь пространство и влиять на жизненные процессы на этой и других планетах?  Почти ничего не известно о законах магнетизма и других неощутимых агентах;  почти ничего о их воздействии на наши тела и умы;  даже то, что известно и, кроме того, прекрасно доказано, приписывается случайности и любопытным совпадениям.  Но мы знаем благодаря этим совпадениям  , что «бывают периоды, когда определённые болезни, пристрастие к чему-либо, удачи или неудачи человечества более часты, чем в другие периоды». Бывают времена эпидемий в нравственной или физической области. В одной эпохе «дух религиозного противоречия вызывает самые жестокие страсти, которым подвержена человеческая природа, провоцируя взаимные преследования, кровопролитие и войны; в другой – эпидемия сопротивления установленной власти распространяется на половину мира (как в  1848 году) быстро и одновременно, как наиболее опасное заболевание тела».
 Опять же, коллективный характер психических явлений иллюстрирует аномальное психологическое состояние, которое поражая тысячи и тысячи людей и господствуя над ними, лишает их всего, кроме автоматического действия, и порождает популярное мнение об одержимости демонами, мнение в некотором смысле оправданное сатанинской страстью, эмоциями и действиями, сопровождающими такое состояние.  В какой-то период обычной тенденцией является уединение и созерцание, отсюда, бесчисленные приверженцы монашества и отшельничества;  в другое время, эта страсть направлена на действия, имеющие в качестве предполагаемой цели какую-то утопическую схему, одинаково неосуществимую и бесполезную, отсюда, бесчисленное количество людей, оставивших своих родных, дом и свою страну в поисках земли с камнями из золота, или ради кровопролитной войны за обладание бесполезными городами и непроходимыми пустынями». 
Автор, чью цитату мы привели выше, пишет, что «семена порока и преступности, по-видимому, сеются под поверхностью общества, они всходят и приносят плоды с ужасающей быстротой и парализующей преемственностью».
 От таких поразительных явлений наука теряет дар речи;  она даже не пытается строить догадки об их причине, что естественно, поскольку она ещё не научилась смотреть дальше этого шарика ила , на котором мы живём, и его тяжёлой атмосферы, она не видит скрытых сил, которые влияют на нас изо дня в день и даже каждую минуту.  Но древние, кому г-н Проктор приписывает «невежество», в полной мере осознавали тот факт, что взаимосвязь между планетными телами столь же совершенна, как и между кровяными тельцами, которые плавают в общем флюиде;  и что на каждого действует совокупное влияние всех остальных, в то же время и он влияет на всё остальное человечество.  Как планеты различаются по размеру, расстоянию и активности, так различаются и их импульсы, сообщаемые эфиру или астральному свету, а также магнетические и другие тонкие силы, излучаемые ими в определенных аспектах небес.  Музыка – это сочетание и модуляция звуков, а звук – это следствие вибраций эфира.  Итак, если импульсы, передаваемые в эфир разными планетами, можно сравнить с тонами, задаваемыми разными нотами, воспроизводимыми музыкальным инструментом, нетрудно представить, что пифагорейская «музыка сфер» – это нечто большее, чем просто фантазия, и что определённые аспекты планет могут повлечь за собой нарушения в эфире нашей планеты, а другие – покой и гармонию. Отдельные виды музыки приводят нас в бешенство, зато некоторые другие облагораживают душу возвышенными устремлениями.  В общем, едва ли существует такое человеческое творение, которое не реагировало бы на определённые колебания атмосферы.  То же самое с цветом;  некоторые цвета возбуждают нас, некоторые успокаивают и радуют.  Монахиня одевается в чёрное, символизируя этим уныние и сокрушенность, вызванную чувством первородного греха;  невеста одевается в белое;  красный цвет возбуждает гнев у некоторых животных. Если мы и животные подвержены воздействию вибраций, оказываемому на нас в очень незначительных масштабах, почему мы, в массе, не можем быть подвержены влиянию, действующему в широком масштабе, как следствие совокупного влияния звёзд?
 «Мы знаем, – говорит д-р Элам, – что некоторые патологические состояния имеют тенденцию становиться эпидемией под влиянием причин, которые ещё не исследованы... Мы видим, насколько сильна тенденция перерастания однажды обнародованного мнения в форму эпидемии – и никакое мнение, никакое заблуждение не является слишком абсурдным, чтобы принять массовый характер. Мы также можем с удивлением наблюдать, что одни и те же идеи воспроизводятся и появляются вновь в последующих эпохах... нет ни одного самого ужасного преступления, которое не получило бы распространения: убийство, детоубийство, самоубийство, отравление или любая другая дьявольская идея человека… Причина быстрого распространения эпидемий в этот конкретный период остается загадкой!»
 Эти несколько строк содержат неоспоримый психологический факт, описанный пером мастера, и в то же время являющийся наполовину признанием в полном невежестве: «Причины ещё не исследованы».  Почему бы не быть честным и сразу не добавить: «невозможно исследовать их современными научными методами»?
 Упомянув эпидемию поджогов, д-р Элам приводит из «Annales d'Hygiene Publique»  следующие случаи: «Девушку лет семнадцати арестовали по подозрению... она призналась, что дважды поджигала жилища инстинктивно, в результате непреодолимого желания... Парень лет восемнадцати совершал действия подобного рода много раз. Он не был одержим какой-либо страстью, но вспышки пламени вызвали в нём очень приятные эмоции».
 Кто не замечал в колонках ежедневной прессы подобные случаи?  Они постоянно попадаются нам на глаза.  В случае убийства любого рода и других преступлений дьявольского характера, такое действие объясняется в девяти случаях из десяти самими правонарушителями непреодолимыми навязчивыми идеями.  «Что-то постоянно нашёптывалось мне на ухо... Кто-то непрерывно толкал или подталкивал меня».  Таковы слишком частые признания преступников. Врачи связывают их с галлюцинациями расстроенного мозга и называют импульс к убийству временным безумием.  Но хорошо ли все психологи понимают это самое безумие?  Была ли когда-либо обоснована его причина гипотезой, способной противостоять вызову бескомпромиссного следователя?  Пусть противоречивые сочинения наших современных психиатров говорят сами за себя.
 Платон признает, что человек есть игрушка фактора необходимости, которой он становится, появляясь в этом мире материи;  на него влияют внешние причины, и эти причины являются даймониями, как даймоний Сократа. Счастлив человек физически чистый, потому что, если его внешняя душа (тело) чиста, она укрепит второе (астральное) тело или душу, называемую им высшей смертной душой, которая, хотя и может ошибаться из-за своих собственных  мотивов, всегда будет на стороне разума против животных наклонностей тела.  Вожделения человека возникают из-за его тленного физического тела, как и другие болезни;  но хотя Платон иногда рассматривает преступления как невольные, поскольку они возникают как телесные заболевания вследствие внешних причин, он чётко разграничивает эти причины.  Фатализм, который он признаёт за человечеством, не исключает возможности избежать эти причины, потому что хотя боль, страх, гнев и другие чувства и даются людям по необходимости, «в случае их преодоления, они будут жить праведно, но если они будут ими побеждены, то будут жить неправедно».   
Двойственный человек, т. е. тот, из кого ушёл божественный бессмертный дух, оставив только животную форму и астральное тело (высшую смертную душу Платона), предоставлен единственно своим инстинктам, поскольку он побеждён всеми пороками, унаследованными от материи;  поэтому он становится послушным орудием в руках невидимок – существ сублимированной материи, парящих в нашей атмосфере и всегда готовых вдохновлять тех, кого заслуженно покинул их бессмертный советник, божественный дух, которого Платон называл «гением».   Согласно этому великому философу и посвящённому, тот, «кто жил праведно в назначенное время, вернется в обитель своей звезды, и там его ждёт благословенное и достойное существование. Но если ему не удаётся достичь этого, то в следующем рождении, он станет женщиной – будет беспомощным и слабым, как женщина;   если же он не перестанет быть злым, он превратится в какое-нибудь животное, которое будет напоминать его по злым манерам, и не прекратятся его скорби и превращения, пока  он не будет следовать изначальному принципу тождественности и подобия внутри себя и с помощью разума не преодолеет более поздние секреции беспокойных и неразумных элементов (элементарных демонов), состоящих из огня и воздуха, воды и земли, и не вернётся к форме своей первой и лучшей натуры».
 Но д-р Элам думает иначе.  На странице 194 своей книги «Проблемы врача» он говорит, что причина быстрого распространения эпидемий некоторых болезней, которые он наблюдал, «остаётся загадкой»;  но что касается поджогов, то он отмечает, что «во всём этом мы не находим ничего загадочного», хотя эта эпидемия довольно распространена. Странное противоречие! Де Квинси  в своей статье под названием «Убийство, считающееся одним из изобразительных искусств» описывает эпидемию политических убийств между 1588 и 1635 годами в результате которой погибло от рук убийц семь самых выдающихся личностей того времени и ни он, ни любой другой комментатор не смогли объяснить таинственную причину такой мании убийств.
 Если мы будем настаивать на том, чтобы эти джентльмены дали нам объяснение, которое, как мнимые философы, они обязаны дать нам, то они нам ответят, что такие эпидемии гораздо более научно приписать «возбуждению умов» «...времени политических волнений (1830)», «...подражанию и порыву», «...легко возбудимым и праздным мальчишкам» и «истеричным девицам», чем искать нелепые подтверждения в суеверных преданиях и гипотетическом астральном свете.  Нам кажется, что если бы из-за какой-то фатальной неизбежности истерия полностью исчезла из человеческой жизни, то медицинское братство было бы совершенно не в состоянии объяснить большой класс явлений, которые теперь удобно классифицируются под заголовком «обычные симптомы некоторых патологических состояний нервных центров».  Истерия до сих пор была якорем для скептических патологов.  Начинает ли вдруг чумазая крестьянка бегло говорить на разных иностранных языках, до сих пор незнакомых ей, и писать стихи – «истерия»!  Поднимается ли медиум на воздух на глазах у десятка свидетелей и выходит из одного окна на третьем этаже, а возвращается через другое  окно – «нарушение нервных центров, сопровождаемое коллективной истерической галлюцинацией».    Пойманного  в комнате во время манифестации скотч-терьера невидимая рука швырнула через всю комнату, и он в своём сальто-мортале разбивает вдребезги люстру, висевшую под потолком на высоте восемнадцати футов, и падает замертво   – «собачья галлюцинация!»
 «У истинной науки нет мнений», – говорит д-р Фенвик в «Странной истории» Бульвера-Литтона;  «истинная наука знает только три состояния ума: отрицание, убежденность и огромный промежуток между ними, что не является мнением, но лишь приостановлением суждения». Возможно, такова была истинная наука во времена д-ра Фенвика.  Но истинная наука нашего времени поступает иначе – она либо прямо отрицает без какого-либо предварительного исследования, либо находится между отрицанием и осуждением, и, используя словарь, изобретает новые греко-латинские наименования для несуществующих видов истерии!
 Как часто сильные ясновидящие и адепты месмеризма описывали эпидемии и физические (хотя и невидимые для других) проявления, которые наука приписывает эпилепсии, гематологическим, нервным и прочим расстройствам соматического происхождения, поскольку они с помощью ясновидения видели их в астральном свете. Они утверждают, что «электрические волны» находились в сильном возмущении, и что они обнаруживали прямую связь между этим эфирным нарушением и психической или физической эпидемией, которая бушевала после этого.  Но наука не прислушивалась к ним и продолжала свой энциклопедический труд по разработке новых названий для старых вещей.
 «История, – говорит король французских месмеристов Дюпоте, – слишком хорошо хранит печальные записи о колдовстве. Эти факты были слишком реальны и слишком легко приспособились к ужасным злоупотреблениям этого искусства, чудовищным злоупотреблениям!... Но как я узнал об этом искусстве? Где я научился ему? В своих мыслях? Нет, только сама природа открыла мне эту тайну. Но как? Представив перед моими глазами неоспоримые факты колдовства и магии, не дожидаясь моих поисков... Что такое, в конце концов, сомнамбулический сон? Результат магической силы. А что именно обуславливает эти притяжения, эти внезапные импульсы, эти свирепствующие эпидемии, бешенство, антипатии, кризисы, эти конвульсии, которые вы можете сделать продолжительными? ... что их обуславливает, если не тот самый принцип, который мы применяем, или агент, так хорошо известный древним?  То, что вы называете нервным флюидом или магнетизмом,  древние люди называли оккультной силой или потенциальной силой души, силой внушения, МАГИЕЙ!
 Магия основана на существовании смешанного мира, расположенного вне нас, а не внутри нас, и с которым мы можем вступать в общение, используя определённые искусства и практики... Существующая в природе стихия, неизвестная большинству людей, захватывает человека, иссушает и ломает его, как страшный ураган ломает камыш; она раскидывает людей на большие расстояния, она поражает их в тысячу мест одновременно, а они не видят невидимого врага и не способны защитить себя… всё это можно продемонстрировать.  Но чтобы эта стихия могла выбирать себе друзей и любимчиков, подчиняться их мыслям, отвечать человеческому голосу и понимать значение прослеживаемых признаков, вот, этого люди не могут осознать, это их разум отвергает и это то, что я видел;  и я заявляю здесь самым решительным образом, что для меня это факт и истина, доказанные раз и навсегда. 
 Если бы я стал углубляться в детали, можно было бы легко понять, что существуют вокруг нас, как и в нас самих, таинственные существа, обладающие силой и формой, которые входят и выходят по своему желанию, несмотря на плотно закрытые двери».   Далее,  великий месмеризатор учит нас, что способность управлять этим флюидом является «физическим свойством, как результат строения нашего организма... флюид проходит через все тела... всё может быть проводником магических действий и, в свою очередь, сохранять способность оказывать воздействие».  Эта теория является общей для всех философов-герметистов.  Способность этого флюида такова, «что никакие химические или физические силы не способны его уничтожить... Существует лишь очень слабая аналогия между неощущаемыми флюидами, известными физикам, и этим животным магнетическим флюидом». 
Если мы теперь обратимся к средневековью, то обнаружим, среди прочего, что Корнелий Агриппа говорит нам абсолютно то же самое: «Постоянно меняющаяся вселенская сила, «душа мира», может оплодотворять что угодно, передавая свои собственные небесные свойства.  Расположенные в соответствии с формулой, предлагаемой наукой, такие предметы получают дар сообщать нам свою силу. Их достаточно поносить на себе чтобы почувствовать их немедленное воздействие на душу, а также на тело... Человеческая душа, имея ту же сущность, что и всё творение, обладает удивительной силой. Тот, кто владеет этой тайной, способен подняться в науке и познании настолько высоко, насколько позволит ему его воображение, но он может сделать это только при условии тесного единения с этой вселенской силой... Истина и даже будущее может затем всегда предстоять перед глазам души, и этот факт много раз был подтверждён событиями, происходившими так, как они были увидены и описаны ранее: время  и пространство исчезает  перед орлиным глазом бессмертной души… её сила становится безграничной… она может проноситься сквозь пространство и окутывать своим присутствием человека, независимо от расстояния; она может погружаться или проникать в него, и заставлять его слышать голос человека, которому она принадлежит, как если бы этот человек был в комнате». 
 Если нет желания искать доказательства или извлекать информацию из средневековой герметичной философии, мы можем углубиться в античность и выбрать из огромного числа философов дохристианского века того, кого меньше всего можно обвинить в суеверии и легковерии, а именно Цицерона.  Рассказывая о тех, кого он называет богами, и которые являются человеческими или атмосферными духами, он говорит: «Мы знаем, что из всех живых существ человек сформирован лучше всех, и, поскольку боги принадлежат к этому числу, они должны иметь человеческую форму... Я не хочу сказать, что боги имеют тело и кровь, но я говорю, что они кажутся таковыми, как будто у них есть тела, содержащие кровь...». Эпикур, для которого невидимые вещи  были такими же осязаемыми, как если бы он мог дотронуться до них, учит нас, что боги обычно невидимы, но что они постижимы умом и не являются телами, обладающими определённой твёрдостью... но мы можем узнавать их по мимолетным образам, поскольку в бесконечном пространстве достаточно атомов, чтобы создавать такие образы; они создаются перед нами... и помогают нам осознавать, что это за счастливые, бессмертные существа».
 «Когда посвящённый, – говорит Леви в свою очередь, – стал вполне lucide , он передаёт и направляет по желанию магнетические вибрации в массе астрального света… Превращённый в человеческий свет в момент зачатия, он (этот свет) становится первой оболочкой души;  в сочетании с тончайшими флюидами он образует эфирное тело или сидерический фантом, который полностью высвобождается только в момент смерти».   Проецировать такое эфирное тело на любое расстояние, делать его более объективным и осязаемым, конденсируя над его флюидической формой волны родительской сущности – это великая тайна мага-адепта.
 Теургическая магия является последним проявлением оккультной психологической науки.  Академики отвергают её как галлюцинацию больного мозга, или клеймят её, как позорное шарлатанство.  Мы самым решительным образом отрицаем их право выражать свое мнение по вопросу, который они никогда не исследовали.  При своём нынешнем уровне знаний они имеют не больше прав судить о магии и спиритуализме, чем житель острова Фиджи высказать своё мнение о трудах Фарадея или Агассиса.  Всё, что они могут сделать в один прекрасный день,– так это исправить ошибки прошлых дней.  Почти три тысячи лет назад, до Пифагора, древние философы утверждали, что свет имеет вес, и, следовательно, он материален, и что свет является силой.  Корпускулярная теория, из-за некоторых неудач в объяснении её Ньютоном, была осмеяна, а волновая теория, которая объявила свет невесомым, была принята.  И теперь мир потрясён г-ном Круксом, взвесившим свет с помощью своего радиометра!  Пифагорейцы считали, что ни солнце, ни звёзды не были источниками света и тепла, и первое является всего лишь посредником;  но современные школы учат обратному.
 То же самое можно сказать и в отношении ньютоновского закона гравитации.  Следуя строго пифагорейскому учению, Платон считал, что гравитация – это не просто закон магнитного притяжения меньших тел к более крупным телам, но магнитное отталкивание подобных тел и притяжение разнородных.  «Вещи, сведённые вместе», говорит он, «вопреки природе, естественно, воюют между собой и отталкивают друг друга».    Это не может означать, что отталкивание возникает из-за разнородных свойств тел, а просто, когда естественным образом антагонистические тела сведены вместе, они отталкивают друг друга. Исследования Барта и Швайггера практически не оставляют нам сомнений в том, что древние были хорошо знакомы с взаимным притяжением железа и магнита, а также с положительными и отрицательными свойствами электричества, каким бы именем они ни называли его.  Взаимная магнитная связь планетных сфер, которые все являются магнитами, была у них общепризнанным фактом, и аэролиты не только назывались ими магнитными камнями, но и использовались в мистериях в тех же целях, в которых мы теперь применяем магнит.  Поэтому в 1872 году, когда профессор А.М.Майер из Технологического института Стивенса заявил Йельскому научному клубу, что земля является  большим магнитом и что «при любом внезапном волнении на поверхности солнца магнетизм земли претерпевает серьёзное нарушение равновесия, вызывающее сильное дрожание магнитных стрелок в наших обсерваториях и порождающее грандиозные вспышки полярных сияний, чьи светящиеся языки пламени танцуют в такт вибрациям магнитной стрелки,  » он только на хорошем английском языке повторил то, чему учили на хорошем дорическом языке неисчислимые века до того, как первый христианский философ увидел свет.
 Чудеса, совершаемые жрецами теургической магии, настолько достоверны и свидетельства очевидцев (если человеческое свидетельство вообще чего-то стоит) настолько ошеломляющи, что надо было бы признать, что языческие теурги далеко превзошли христиан в чудесах, однако благочестивый сэр Дэвид Брюстер признаёт за первыми только величайшее знание физики и всего, что имеет отношение к натурфилософии.  Наука оказалась перед весьма неразрешаемой дилеммой.  Она должна либо признать, что древние физики превосходили знаниями своих современных представителей, либо то, что в природе существует нечто за пределами физической науки, и этот дух обладает такими силами, которые и не снились нашим философам.
 «Ошибка, которую мы совершаем в какой-то развиваемой нами отрасли науки, – говорит Бульвер-Литтон, – часто видна только в свете совершенно другой отрасли, развиваемой кем-то другим».
 Ничто нельзя легче объяснить, чем самые высокие возможности магии. С помощью сияющего света вселенского магнетического океана, электрические волны которого связывают весь космос воедино и в своем непрерывном движении пронизывают каждый атом и молекулу безграничного творения, ученики месмеризма (какими бы неполными ни были их различные эксперименты) интуитивно воспринимают альфу и омегу великой тайны.  Только изучение этого агента, являющегося божественным дыханием, может раскрыть секреты психологии и физиологии, космических и духовных явлений.
 «Магия, – говорит Пселл, – составляла заключительную часть жреческой науки. Она исследовала природу, силы и свойства всего подлунного мира: элементов и их частей, животных, всевозможных растений и их плодов, камней и трав.  Одним словом, она исследовала сущность и силу всего. Отсюда, следовательно, и её воздействие. И она создавала изваяния (намагниченные), которые приносили здоровье, а также всевозможные фигурки и предметы (талисманы), которые могли в равной степени быть инструментами болезни и здоровья.  Нередко в магии появляется небесный огонь, и тогда изваяния смеются, а светильники внезапно загораются». 
 Если современное открытие Гальвани может привести в движение конечности мёртвой лягушки и заставить лицо мёртвого человека выражать, посредством искажения черт его лица, самые разнообразные эмоции, от радости до дьявольской ярости, отчаяния и ужаса, то языческие жрецы (если только положиться на совокупные свидетельства заслуживающих самого большого доверия людей древности) совершали ещё большие чудеса, заставляя каменные и металлические изваяния потеть и смеяться.  Небесный, чистый огонь языческого алтаря был электричеством, извлеченным из астрального света.  Таким образом, изваяния, если они должным образом подготовлены, могут без какого-либо обвинения в суеверии иметь свойство наделять здоровьем или болезнями при прикосновении к ним, как любой современный гальванический пояс или аккумулятор с избыточным зарядом.
Схоласты-скептики, а также невежественные материалисты в течение последних двух столетий весьма забавлялись нелепостями, приписываемыми Пифагору его биографом Ямвлихом.  Говорят, что самосский философ уговорил медведицу отказаться от употребления в пищу человеческого мяса, а также заставлял белого орла спускаться к нему из-под облаков и усмирял его, нежно поглаживая его рукой и разговаривая с ним.  В другой раз Пифагор на самом деле убедил быка отказаться от употребления в пищу бобов, просто прошептав что-то на ухо животному!   О, невежество и суеверие наших предков, какими смешными они выглядят в глазах наших просвещенных поколений!  Позвольте нам, однако, проанализировать эту нелепость.  Каждый день мы видим неграмотных людей, владельцев бродячих зверинцев, приручающих и покоряющих самых свирепых зверей просто силой своей несгибаемой воли.  Более того, в настоящий момент в Европе несколько молодых и физически слабых девушек в возрасте до двадцати лет бесстрашно делают то же самое.  Все либо видели, либо слышали о, казалось бы, магической силе некоторых гипнотизеров и психологов.  Они могут подчинять себе пациентов в течение любого времени.  Месмерист Регаццони, поразивший Францию и Лондон, совершал гораздо более необычные подвиги, чем те, что выше приписываются Пифагору.  Почему же тогда обвинять древних биографов таких людей, как Пифагор и Аполлоний Тианский, в умышленном искажении или абсурдном суеверии?  Когда мы понимаем, что большинство из тех, кто так скептически относится к магическим силам, которыми обладали древние философы, кто смеётся над древними теогониями и заблуждениями мифологии, и, тем не менее, безоговорочно верит в боговдохновенность своей Библии, едва ли осмеливаясь даже сомневаться в чудовищном абсурде, что Иисус Навин остановил движение солнца, мы можем только сказать «аминь» на справедливый упрек Годфри Хиггинса: «Когда я вижу, – пишет он, – учёных, буквально понимающих Книгу Бытия, которую древние, со всеми их недостатками, обладавшие глубоким разумом, воспринимали лишь как аллегорию, я испытываю соблазн усомниться в реальности развития человеческого разума». 
 Томас Тейлор является одним из немногих комментаторов древнегреческих и латинских авторов, который отдавал должное древним за их эволюцию разума. В его переводе книги «Жизнь Пифагора» Ямвлиха мы находим следующее замечание: «Поскольку Пифагор, как сообщает нам Ямвлих, был посвящён во все мистерии Библа и Тира, в священнодействия сирийцев и в мистерии  финикийцев, а также тот факт, что он провёл двадцать лет и два года в храмовых святилищах в Египте, был связан с магами в Вавилоне и наставлен ими в их освященных веками знаниях, то совсем не удивительно его искусство магии, или теургии, и, следовательно, возможность делать такое, что превосходит обычные человеческие способности и кажется простым людям совершенно невероятным». 
 В их глазах вселенский эфир не был просто чем-то необитаемым и пронизывал всё небесное пространство; у них это был бескрайний океан, населённый, как знакомые нам моря, чудовищными и мелкими существами, в каждой молекуле которых были зародыши жизни.  Подобно тому, как разными видами рыб кишат наши океаны и более мелкие водоёмы, и каждый вид имеет свою среду обитания в каком-то месте, к которому он на удивление приспособлен, и некоторые из них дружелюбны, а некоторые враждебны человеку, некоторые приятны на вид, а некоторые ужасны, некоторые ищут убежища в тихих укромных уголках гавани, не имеющей выхода к морю, а некоторые преодолевают огромные водные просторы, они считали, что различные виды элементальных духов населяют разные части великого эфирного океана и хорошо адаптированы к их соответствующим условиям.  Если мы будем иметь в виду только тот факт, что стремительное движение планет в космосе должно создавать такие же абсолютные возмущения в этой пластичной и разряжённой среде, как пушечный выстрел в воздухе или пароход в воде, то и в космическом масштабе мы сможем понять, что одни планетарные аспекты (если наши предпосылки правильны) могут производить гораздо более сильные волнения и вызывать гораздо более сильные потоки в заданном направлении, чем другие.  С учётом тех же самых предпосылок мы можем также понять, почему из-за таких различных аспектов звёзд толпы дружественных или враждебных «элементалов» могут вливаться в нашу атмосферу или какую-то её особую часть и делать своё присутствие заметным из-за создаваемых эффектов.
 Согласно древним доктринам, бездушные стихийные духи развивались благодаря непрерывному движению, присущему астральному свету.  Свет – это сила, а последняя создается волей. Поскольку эта воля исходит от разума, который не может ошибаться, поскольку в нём нет ничего от материальных органов человеческой мысли, и, будучи сверхтонкой чистой эманацией наивысшей божественности («Отец» Платона), она исходит от начала времён, в соответствии с неизменными законами, чтобы создавать элементарный материал, необходимый для последующих поколений тех, кого мы называем человеческими расами.  У всех этих рас, независимо, принадлежат ли они к этой планете или к какой-либо другой из мириад планет в космосе, их земные тела эволюционировали в матрице из тел определенного класса этих элементальных существ, прекративших существование в невидимых мирах.  В древней философии не было недостающего звена, которое нужно было бы восполнить тем, что Тиндаль называет «развитым воображением»;  нет пробела, который нужно было бы заполнить целыми томами материалистических рассуждений, ставших необходимыми из-за абсурдной попытки решить уравнение с одним набором величин; наши «невежественные» предки прослеживали закон эволюции по всей вселенной.  Как при постепенном переходе от звёздного облачка к развитию физического тела человека этот закон остаётся в силе, так и от вселенского эфира до воплощённого человеческого духа древние прослеживали одну непрерывную серию сущностей.  Эволюция шла из мира духа в мир плотной материи,  и через него снова к источнику всех вещей.  «Происхождение видов» было для них нисхождением от духа, первичного источника всего, к «деградации материи».  В этой совершенной цепи эволюции элементальные духовные существа занимали такое же особое место на полпути между её началом и концом, как и недостающее звено г-на Дарвина между обезьяной и человеком.
 Ни один литератор никогда не давал более правдивого или более поэтического описания этих существ, чем сэр Э. Бульвер-Литтон, автор «Занони».  Итак, он говорит: «вещь не есть материя», но «идея радости и света», его слова звучат скорее как верный отголосок памяти, чем обильный поток простого воображения.
«Человек высокомерен пропорционально своему невежеству. – заставляет автор сказать мудрого Меджнура Глиндону, – В течение нескольких веков он видел в бесчисленных мирах, сверкающих в космосе подобно пузырькам в безбрежном океане, лишь крошечные свечки... которые Провидению было угодно зажечь только для того, чтобы сделать ночь более приятной для человека... Астрономия исправила эту иллюзию человеческого тщеславия и теперь он неохотно признаётся, что звёзды – это миры, большие и более славные, чем его собственный мир... Повсюду в этом огромном замысле наука выносит новую жизнь на свет… Итак, рассуждая согласно очевидной аналогии, что и листик, и капля воды не менее, чем вон та звезда есть обитаемый и дышащий мир, то есть, что и сам человек есть мир для других жизней, и  миллионы и мириады их живут в реках его крови и населяют храмину человека, как человек населяет землю, то здравого смысла (если бы он был у наших схоластов) было бы достаточно, чтобы учить, что окружающая нас бесконечность, которую вы называете пространством,  (безграничное, неощутимое, что отделяет землю от луны и звёзд) также наполнена соответствующей ей жизнью.  Разве не является очевидным абсурдом предположение, что жизнь, кишащая на каждом листочке, отсутствует в необъятном пространстве!  Закон великой системы запрещает бесполезную трату даже атома;  он не знает такого места, где бы не дышала какая-то жизнь… Итак, можете ли вы представить, что пространство, которое само бесконечно, является лишь пустынным, безжизненным пространством, менее полезным для единого плана всемирного бытия… чем населённый существами листик, чем кишащая жизнями капля?  Микроскоп показывает вам этих существ на листке;  но еще не изобрели оптическую трубу, которая бы показала более благородных и одаренных существ, которые парят в безграничных воздушных просторах.  И всё же между этими последними и человеком существует таинственное и ужасное сродство…  Но прежде чем проникнуть сквозь этот барьер душу, с помощью которой вы слушаете, нужно обострить через пылкое рвение и очистить от всех земных желаний… После такой подготовки можно прибегнуть за помощью к науке;  само зрение можно сделать более острым, нервы – более чуткими, дух – более живым и материальным, а саму стихию – воздух, пространство – можно сделать, благодаря некоторым секретам высшей химии более ощутимой и чистой.  И это тоже не магия, как доверчивые люди называют это;  как я часто говорил ранее, магии (науки, которая нарушает природу) не существует;  это всего лишь наука, с помощью которой можно управлять природой. Итак, в космосе есть миллионы существ, не буквально духовных, поскольку у всех них, подобно невидимым невооружённым глазом инфузориям, есть определенные материальные формы, хотя материя настолько деликатна, воздушна и тонка, что она подобно плёнке или паутинке окутывает дух… Тем не менее, по правде говоря, эти виды очень отличаются друг от друга… некоторые из них превосходят мудростью, некоторые ужасными злодеяниями;  некоторые враждебны к людям, как демоны, другие нежны, как посланники между землёй и небом… Среди обитателей порога тоже есть один, превосходящий злобой и ненавистью всё своё племя;  тот, чьи глаза могли парализовать даже самых смелых и чья сила преобладает над духом точно пропорционально страху перед ним». 
 Таков недостаточно полный набросок элементальных существ, лишённых божественного духа, данный тем, кого многие люди, имеющие здравый смысл, считали знающим больше, чем он был готов признать перед лицом недоверчивой публики.
В следующей главе мы попытаемся объяснить некоторые из эзотерических рассуждений посвящённых в святилищах о том, кем был, есть и может быть человек.  Доктрины, которые они преподавали во время мистерий (источник, из которого возникли Ветхий и частично Новый Завет), принадлежали к самым передовым понятиям нравственности и религиозных откровений.  В то время как буквальное значение было оставлено фанатизму неразумных низших слоев общества, высшие слои, большинство из которых состояли из посвящённых, продолжали свои исследования в торжественной тишине храмов и поклонялись единому Богу Небес.
 Рассуждения Платона в диалоге «Пир» о сотворении первых людей и обзор космогонии в диалоге «Тимей» должны восприниматься аллегорически, если мы их вообще можем воспринять.  Именно это скрытое пифагорейское значение в диалогах «Тимей», «Кратил» и «Парменид», а также в нескольких других трилогах и диалогах неоплатоники отважились объяснить, насколько позволял им теургический обет соблюдения тайны.  Пифагорейское учение о том, что Бог – это вселенский разум, пронизывающий всё сущее, и догма о бессмертии души являются основными чертами этих, как кажется,  несоответствующих учений.  Благочестие Платона и великое почитание, которое он испытывал к МИСТЕРИЯМ, являются достаточной гарантией того, чтобы он не позволил своей неосторожности взять верх над глубоким чувством ответственности, которое испытывает каждый адепт.  «Постоянно совершенствуясь в высших МИСТЕРИЯХ, человек только в них становится поистине совершенным», – говорит он в «Федре».
 Он не старался скрыть своё недовольство тем, что мистерии стали менее таинственными, чем раньше.  Вместо того чтобы осквернять их, делая их доступными для множества людей, он ревниво охранял их от всех, кроме самых искренних и достойных своих учеников.    Вся нить его диалога указывает на то, что под термином боги он подразумевает класс существ, гораздо ниже по иерархии, чем божества, и на одну ступень выше, чем люди.  Даже Иосиф Флавий понимал и признавал этот факт, несмотря на свойственные его народу предрассудки.  В своих знаменитых нападках на Апиона этот историк говорит:  «Однако те из греков, которые философствовали в соответствии с истиной, ни в чём не проявляли невежественность... и при этом замечали они и пугающую поверхностность мифических аллегорий, за что они справедливо их презирали… Будучи задет этим, Платон говорит, что нет необходимости принимать кого-либо из других поэтов в «государство», и он вежливо отвергает Гомера после того, как он его покрывал (время?) славой и возливал на него елей, чтобы он, в самом деле, не разрушил своими мифами ортодоксальную веру, почитающую одного Бога».
 Те, кто умеют различать истинный дух философии Платона, вряд ли будут удовлетворены её оценкой, которую Джоуитт даёт своим читателям.  Он говорит нам, что влияние, оказанное диалогом «Тимей» на потомство, отчасти связано с неправильным пониманием неоплатониками учения его автора.  Джоуитт хотел бы, чтобы мы поверили в то, что сокрытые значения, которые встречаем в этом диалоге, «совершенно не соответствуют духу Платона».  Это эквивалентно предположению, что Джоуитт понимает, чем на самом деле был этот дух, в то время как его критика по этой конкретной теме скорее указывает на то, что он не проник в неё вообще. Если христиане по-видимому, как он говорит нам, находят в его сочинении свою троицу, а именно: слово, церковь и сотворение мира в еврейском понимании, то потому, что всё это есть там, и, следовательно естественно они должны были это найти.  Внешнее здание – то же самое;  но дух, который оживлял мёртвую букву учения философа, исчез, и мы будем тщетно искать его в сухих догмах христианского богословия.  Сфинкс сейчас всё тот же, как и за четыре века до христианской эры;  но Эдипа больше нет.  Он убит, потому что он дал миру то, что недостаточно зрелый мир мог принять.  Он был воплощением истины, и он должен был умереть, как и любая великая истина, прежде чем, она воскреснет из своего собственного пепла, как древний Феникс.  Все переводчики сочинений Платона отмечали странное сходство между философией эзотериков и христианскими доктринами, и каждый из них пытался толковать её в соответствии со своими собственными религиозными чувствами.  Поэтому Кори в своих «Древних фрагментах» пытается доказать, что это всего лишь внешнее сходство, и делает всё возможное, чтобы принизить пифагорейскую монаду в глазах публики и возвести на её руинах позднее антропоморфное божество.  Тейлор, отстаивая монаду, поступает так же бесцеремонно с Богом Моисея. Целлер  смело смеётся над претензиями отцов Церкви, которые, несмотря на историю и её хронологию, и на то, хотят ли люди иметь её, настаивают на том, что Платон и его школа лишили христианство его главных черт.  На наше счастье так же, как на несчастье римской церкви, такая хитрая ловкость рук, к которой прибегнул Евсевий, довольно трудна в наше столетие. Во времена епископа Кесарийского было легче извратить хронологию «ради синхронизма», чем сейчас, и пока история существует, никто не может запретить людям знать, что Платон жил за 600 лет до того, как Ириней задумал создать новое учение на руинах более древней Академии Платона.
 Это учение о том, что Бог является вселенским разумом, пронизывающим всё сущее, лежит в основе всех древних философий.  Буддистские принципы, которые можно лучше всего понять, изучая пифагорейскую философию (её точное отражение) основаны на этом источнике, а также на брахманической религии и раннем христианстве.  Очистительный процесс переселения душ (метемпсихоз) хотя и значительно антропоморфизированный в более поздний период, должен рассматриваться только как дополнительная доктрина, искажённая богословской софистикой с целью более крепкого удержания верующих посредством распространённого суеверия.  Ни Гаутама Будда, ни Пифагор не собирались буквально учить этой чисто метафизической аллегории.  С эзотерической точки зрения это объясняется в «тайне» Кумбума   и относится к чисто духовным странствиям человеческой души.  Но только не в мёртвой букве буддийской священной литературы учёные могут надеяться найти истинное решение её метафизических тонкостей.  Последние утомляют мышление непостижимой глубиной своих логических рассуждений,  и ученик никогда не бывает дальше от истины, чем в тот момент, когда он считает, что почти достиг цели.  Овладеть любой доктриной трудной буддийской системы можно только в строгом соответствии с методом Пифагора и Платона – от общего к частному.  Ключ к этому лежит в утончённых и мистических принципах духовного потока божественной жизни.  «Тот, кто не знаком с моим законом, – говорит Будда, – и умирает в этом состоянии, должен возвращаться на землю, пока не станет совершенным саманера . Чтобы достичь этой цели, он должен разрушить внутри себя троицу майи».   Он должен погасить свои страсти, соединить и отождествить себя с законом (учением тайной доктрины), и постичь религию полного уничтожения».
 Здесь уничтожение относится только к материи, как к видимому, так и к невидимому телу, поскольку астральная душа (перисприт ) всё ещё материя, хотя и очищенная.  В той же книге говорится, что Фо (Будда) хотел сказать, что «первичная субстанция вечна и неизменна. Её высшим проявлением является чистый светящийся эфир, безграничное бесконечное пространство, не пустота, возникающая из-за отсутствия форм, а, напротив, основание всех форм, предшествующее им. Но само присутствие форм означает, что оно является творением майи, а все её творения – ничто перед несотворённым существом, ДУХОМ, в чьём глубоком и священном покое всякое движение должно прекратиться навсегда».
Таким образом в буддийской философии полное уничтожение означает только рассеяние материи в какой бы то ни было форме или подобии формы,  потому что всё, что имеет форму, было создано и, следовательно, должно рано или поздно погибнуть, то есть изменить эту форму;  следовательно, как нечто временное, хотя и кажущееся постоянным, это всего лишь иллюзия, майя; поскольку, как вечность не имеет ни начала, ни конца, более или менее продолжительное существование некоторой конкретной формы бывает подобно мгновенной вспышке молнии.  Прежде чем мы успеем осознать, что видели её, она исчезла навсегда;  следовательно, даже наши астральные тела, чистый эфир, являются всего лишь иллюзиями материи, пока они сохраняют свои земные очертания.  Последние изменяются, как говорят буддисты, в зависимости от достоинств или недостатков человека при его жизни, и это есть метемпсихоз.  Когда духовная сущность высвобождается навсегда из каждой частицы материи, тогда только она входит в вечную и неизменную Нирвану.  Она существует в духе, в ничто; как форма, образ или подобие она полностью уничтожается и, следовательно, больше не умирает, потому что только дух не является майей, но единственной РЕАЛЬНОСТЬЮ в иллюзорной вселенной постоянно преходящих форм.
 Именно на этой буддийской доктрине пифагорейцы основали главные принципы своей философии.  «Может ли тот дух, который даёт жизнь и движение, и приобщён к природе света, быть сведён к не-сущности? -  спрашивают они.  «Может ли тот восприимчивый дух в животных, который развивает память, одну из мыслительных способностей, умереть и стать ничем?»  А Булстрод Уайтлок  в своей умелой защите Пифагора, излагая эту доктрину, добавляет: «Если вы скажете, что они (животные) выдыхают свой дух в воздух и там исчезают, вот это-то я и оспариваю. Воздух, действительно, является подходящим местом, чтобы принять их, так как, по словам Диогена Лаэртского  он полон разных душ;  а согласно Эпикуру – полон атомов, начал всего сущего;  поскольку даже то место, где мы ходим, а птицы летают, имеет так много от духовной природы, что оно невидимо и следовательно вполне может быть приемником форм, поскольку формы всех тел так же невидимы;  мы можем только видеть и слышать их проявления;  сам воздух слишком утончён и не подвержен влиянию времени.  Каков же тогда эфир в высших областях, и каковы воздействия или формы, которые нисходят оттуда?» Духи существ, по мнению пифагорейцев, являются эманациями наиболее очищенной части эфира, эманациями, ДЫХАНИЕМ, но не формами.  Эфир нетленен, все философы сходятся в этом, а то, что нетленно, настолько далеко от полного уничтожения, когда оно избавляется от формы, что претендует на БЕССМЕРТИЕ. «Но что же это такое, что не имеет ни тела, ни формы, невесомое, невидимое и неделимое; то, что существует, но всё же не существует?» – спрашивают буддисты. Ответ: «Это – нирвана». Это есть НИЧТО, не область, а скорее состояние. Когда нирвана достигнута, человек освобождается от следствий «четырех истин», поскольку следствие может быть вызвано только определенной причиной, но все причины уничтожаются в этом состоянии.
 Эти «четыре истины» являются основой всего буддийского учения о нирване.  Они, как говорится в книге «Праджняпарамита»,  таковы:  1. Существование боли.  2. Порождение боли.  3. Уничтожение боли.  4. Путь к уничтожению боли.  Каков источник боли? – Существование.  Существуют рождение, старение и смерть; поскольку там, где есть форма, есть причина боли и страдания.  Один дух не имеет формы, и поэтому нельзя сказать, что он существует.  Всякий раз, когда человек (эфирный, внутренний человек) достигает той точки, когда он становится совершенно духовным и, следовательно, бесформенным, он достигает состояния совершенного блаженства.  ЧЕЛОВЕК как объективное существо уничтожается, но духовное существо с его субъективной жизнью будет жить вечно, потому что дух нетленен и бессмертен.
 Именно благодаря духу учений Будды и Пифагора мы можем так легко распознать идентичность их учений.  Всепроникающая, всемирная душа, Анима Мунди, – это Нирвана;  а Будда, как обобщённое имя, является антропоморфизированной монадой Пифагора.  Во время пребывания в нирване, конечном блаженстве, Будда является безмолвной монадой, обитающей во тьме и тиши;  он является также бесформенным Брахманом, возвышенным, но непостижимым божеством, которое невидимо пронизывает всю вселенную. Всякий раз, когда он проявляется, желая произвести свой отпечаток на человечестве в форме, доступной для нашего ума, называем ли мы это аватаром, или царем Мессией, или превращением божественного Духа, Логоса, Христа, это – всё одно и то же.  В каждом случае это «Отец», который в Сыне, и Сын в «Отце».  Бессмертный дух осеняет смертного человека.  Он входит в него и пронизывает всё его существо, делает из него бога, который нисходит в свою земную скинию.  Любой человек может стать Буддой, говорится в учении.  И так на протяжении бесконечного ряда веков мы время от времени встречаем людей, которые более или менее преуспевают в соединении себя «с Богом», как говорят, со своим собственным духом, как мы должны переводить.  Буддисты называют таких людей архатами.  Архат – следующий после Будды, и никто не может сравниться с ним ни в полученной им по вдохновению науке, ни в чудодейственных способностях.  Некоторые факиры хорошо демонстрируют эту теорию на практике, как доказал Жаколио.
 Даже так называемые сказочные повествования о некоторых буддийских книгах, лишенные аллегорического значения, оказываются тайными доктринами, которым учил Пифагор.  В палийских книгах, называемых «Джатаки» , приведено 550 воплощений или перевоплощений Будды.  В них рассказывается о том, как он являлся во всех формах животной жизни и оживлял всякое живое существо на земле, от бесконечно малого насекомого до птицы, зверя и, наконец, человека, микрокосмического образа бога на земле. Нужно ли это понимать буквально, предназначено ли это как описание действительных преобразований и существования одного и того же индивидуального бессмертного, божественного духа, который, в свою очередь, оживлял все виды живых существ?  Не следует ли нам вместе с буддийскими метафизиками понимать, что, хотя индивидуальные человеческие духи бесчисленны, в совокупности они едины, поскольку любой человеческий дух есть искра единого всепроникающего света, как любая капля воды, взятая из океана, образно говоря, может иметь индивидуальное существование и при этом оставаться единой с остальными каплями, образующими этот океан, и что этот божественный дух оживляет и цветок, и кусок гранита на склоне горы, и льва, и человека?  Египетские иерофанты, подобно брахманам, буддистам Востока и некоторым греческим философам, изначально утверждали, что тот же самый дух, который оживляет частицу пыли, оставаясь в ней в латентном состоянии, оживляет человека, проявляя себя в нём в состоянии высшей активности.  Учение о постепенном повторном слиянии человеческой души с сущностью изначального родительского духа в своё время было универсальным.  Но эта доктрина никогда не подразумевала полного уничтожения высшего духовного эго – только рассеивание внешних форм человека, после его земной смерти, а также во время его пребывания на земле.  Кто лучше подходит для того, чтобы сообщать нам тайны загробной жизни, столь ошибочно считаемые непроницаемыми, чем те люди, которым благодаря самодисциплине, чистой жизни и высоким устремлениям удалось слиться со своим «Богом», и которым были даны некоторые, пусть и несовершенные, проблески великой истины?   И эти провидцы рассказывают нам странные истории о разнообразии форм, принимаемых бестелесными астральными душами – форм, каждая из которых является духовным, хотя и конкретным отражением абстрактного состояния ума и мыслей некогда жившего человека.
 Одним словом, просто абсурдно обвинять буддийскую философию в атеизме, в том, что она отвергает Высшее Существо – Бога и бессмертие души на том основании, что, согласно их учениям, нирвана означает полное уничтожение, а свабхават – это НЕ личность, а ничто.  Эйн еврейского термина Эйн Соф также означает nihil или ничто, то, что не есть (quoad nos );  но никто никогда не рискнул упрекать евреев в атеизме.  В обоих случаях подлинное значение термина «ничто» несёт в себе идею о том, что Бог не вещественен, и не является конкретным или видимым Существом, которому было бы уместно применить имя, выражающее какой-либо предмет или понятие, известное нам на земле.