Сломанное крыло

Борис Владимирович оторвался от компьютера, вышел в коридор и стал смотреть из окна на заброшенный пустырь, покрытый снегом. Он выходил сюда каждый час, чтобы дать отдых глазам: из-за напряжённой работы на компьютере его зрение с каждым годом становилось всё хуже, а вместе со зрением ухудшалось и его настроение. Каждый год он покупал новые, более «сильные» очки, и вот у него уже +2,75. Продавец салона оптики «успокоила» его, что это обычное явление для людей его возраста, и в следующий раз они с радостью подберут ему новые очки — в красивой оправе. Конечно, для продавцов очков его проблемы со зрением — радость, а ему даже красивая оправа не улучшит настроение. А ведь ему всего-то 56 лет, рано ещё лишаться зрения. У него было прекрасное зрение, и проблемы начались, когда у них на работе внедрили компьютеры. Уже через полгода зрение стало ухудшаться, усиливалась дальнозоркость, и вскоре он купил первые очки.

Грустно вздохнув, Борис Владимирович стал наблюдать со второго этажа за воронами, которые бродили по заснеженному пустырю, оставляя на снегу следы своих лап. Они не просто бродили по снегу, а искали под ним пищу, глубоко засовывая в снег клювы. Борис Владимирович давно заметил, что у ворон это было любимое занятие: одни прятали еду, а другие её отыскивали. Однажды он из этого же окна наблюдал, как ворона села на изолированную и обшитую оцинкованным железом трубу теплотрассы, внимательно огляделась, а потом стала засовывать что-то съедобное между листами железа. Она залезла так глубоко, что был виден только её хвост. Закончив дело, ворона снова огляделась и, убедившись в надёжности своего хранилища, улетела. А через несколько секунд прилетела другая ворона, которая, видимо, внимательно наблюдала за первой вороной с верхушки стоящего рядом дерева, залезла в тайник, забрала еду и улетела... Прятать в своё, более надёжное, место... За которым, возможно, наблюдала другая ворона. И так до бесконечности.
 
Борис Владимирович не любил ворон за их крикливость, наглость, за то, что они лезли, куда их не просят. Он сделал дома кормушку для синичек из пластиковой бутылки, и они с женой с умилением наблюдали за красивыми лесными гостьями... И тут к его кормушке повадилась огромна ворона. Она прилетала, распугивая синичек, цеплялась огромными лапами за край хлипкой кормушки и, изогнув шею, пыталась клевать семечки своим огромным черным клювом. Отверстие в кормушке было маленькое, специально сделано под синичек, и вряд ли ворона могла достать семечки, поэтому Борис Владимирович решил, что она это делает из зависти и из природной вредности. Ему пришлось развернуть кормушку, и только тогда нападки вороны прекратились.
 
Но разве только это давало повод не любить ворон? Каждое утро сотрудников Заводоуправления, проходящих под высокими клёнами и каштанами, встречал громкий противный крик ворон, сидящих на самых верхушках деревьев. Ворон в полной темноте не было видно, зато на асфальте белели пятна вороньего помёта, и было такое ощущение, что вороны специально целятся в людей, пользуясь тем, что их не видно.
 
Борис Владимирович уже собрался идти на рабочее место... И вдруг он заметил ворону, у которой правое крыло волочилось по снегу: оно явно было сломано. Ворона постоянно пыталась уложить его так же, как здоровое крыло, но было видно, что крыло её не слушается. Борис Владимирович невольно позлорадствовал: теперь ей конец, такая ворона не выживет... Что ж, одной вредной тварью будет меньше!

К Борису Владимировичу подошёл его коллега по работе:

- Чем ты так увлечён?

- Мне интересно наблюдать за воронами…

- Ты интересуешься биологией?

- Скорее психологией: вороны мне интересны как личности.

- И что же ты там видишь?

- Вороне кто-то крыло сломал...

- А может, это родовая травма?

- Нет, это явно производственная травма.

Перебросившись этими, довольно пошлыми, шутками, мужчины вернулись к работе. Но с тех пор каждый раз, выходя в коридор, Борис Владимирович наблюдал за вороной со сломанным крылом. По сравнению со здоровыми собратьями, у неё было очень ограниченное пространство для жизни (этой вороне оставалось только одно: бродить по заснеженному пустырю и отыскивать пищу, спрятанную другими воронами) и очень скудные возможности для выживания (на территории завода было довольно много собак, они были очень агрессивные, и некоторые даже с громким лаем кидались на проезжающие машины).

«Ворона со сломанным крылом — ворона-инвалид, - грустно подумал Борис Владимирович. - А человек с ухудшающимся зрением — тоже инвалид. Мы с ней чем-то похожи».

С этого момента он стал наблюдать за вороной уже не с презрением, а с интересом.
 
Прошла неделя, и Борис Владимирович с удивлением заметил, что ворона, нагулявшись по пустырю, вдруг стала взбираться на дерево, стоящее рядом с двухэтажным кирпичным зданием, в котором находилась насосная станция. Ветви дерева опускались к самой земле, и вороне не стоило большого труда взобраться на нижние ветки. Но дальше было труднее: расстояние между ветками было довольно большое, и вороне приходилось цепляться своим огромным мощным клювом за верхние ветки, чтобы взобраться на них. Видя, сколько усилий приходится затрачивать вороне, Борис Владимирович недоумевал: зачем ей это нужно? Неужели срабатывает излюбленная привычка ворон сидеть выше всех и с высоты своего положения каркать (и не только каркать) на тех, кто ниже их? Непонятно...

Но вот ворона, наконец, забралась на плоскую крышу... И Борис Владимирович понял: ведь там ей, не умеющей летать, гораздо безопаснее! То, что он, инженер, не смог понять умом, безмозглой твари подсказала её природная приспособленность к борьбе за выживание — любым способом и любой ценой!

Интерес Бориса Владимировича к вороне усиливался, он наблюдал за ней каждый день, и через несколько дней заметил, что ворона, карабкаясь на дерево, стала помогать себе больным крылом. Чтобы перепрыгнуть на верхнюю ветку, она уже не цеплялась за неё клювом, а делала короткий взмах обоими крыльями, и Борис Владимирович понимал, что ей очень больно. Оказавшись на верхней ветке, ворона надолго замирала, вертела головой, а больное крыло безвольно повисало. Понимая, что вороне очень больно махать сломанным крылом, Борис Владимирович стал жалеть её. Теперь они были не ворона и человек, а два живых существа, одинаково борющихся за жизнь в этом суровом, безжалостном мире. Когда боль утихала, ворона снова делала взмах крыльями и оказывалась на верхней ветке. Когда она преодолела ещё несколько веток, Борис Владимирович увидел картину, которую раньше считал немыслимой: ворона со сломанным крылом сидит на дереве рядом со здоровыми собратьями! И теперь, выглядывая в окно, он чаще видел ворону, сидящей на дереве с другими воронами, чем бродящей по снегу.

Воодушевлённый успехами вороны, Борис Владимирович решил поддержать мужественную птицу: взял в столовой несколько кусков хлеба, чтобы подкормить её. Он выглянул в окно... Но вороны не было. Другие, здоровые вороны, были, а этой не было. Он безошибочно отличал ёё среди других птиц, потому что её правое крыло всё ещё висело, хотя уже не волочилось по снегу. И тут Борис Владимирович увидел, что ворона со сломанным крылом летает! Конечно, она летала не высоко и не далеко, но это уже был настоящий полёт птицы. Борис Владимирович был потрясён.
 
«Ворона справилась со своей бедой, - грустно подумал он. - А что же я?»

Новые очки не решили проблему: резь в глазах усиливалась, словно в них попал песок. Борис Владимирович вдруг подумал, что он поступает со своим зрением очень безвольно, доверившись продавцам салона оптики, утверждающим, что неуклонное увеличение диоптрий очков в соответствии с возрастом — это нормальное явление. Может, глазам, наоборот, вредна такая идеальная резкость на мониторе компьютера, которой он постоянно добивается, меняя очки? И он решился на эксперимент: вернулся к предыдущим очкам. Поработав несколько дней, он обнаружил, что изображение, естественно, стало мутнее... Зато резь в глазах прекратилась! Ради этого стоило смириться с нечётким изображением на мониторе, и Борис Владимирович продолжил работать в этих очках. А через месяц он обнаружил, что изображение становится более чётким, и вместе с этим появляется резь в глазах. Он стал пользоваться очками с ещё меньшими диоптриями, и снова резь в глазах прекратилась. Так он дошёл до своих первых очков +1,0. Поработав в них, Борис Владимирович понял, что отказавшись от них, он мало что потеряет, поскольку между ними и нормальным зрением разница небольшая. И он решил вообще отказаться от очков.
 
Сначала у него была настоящая паника, словно он оказался в каком-то другом, незнакомом мире. Всё расплывалось перед его глазами, и если на мониторе он мог увеличить текст, чтобы помочь глазам, то читать текст на бумаге или разбирать чертежи было невыносимо трудно. Когда надо было срочно решить какой-то вопрос, паника усиливалась. Но Борис Владимирович мужественно переносил своё паническое состояние, ему приходилось сильно щуриться, чтобы глаза обрели достаточную резкость, и вскоре он приспособился к новому состоянию. Глаза привыкли работать без очков, он совершенно забыл о рези в глазах, и это его успокоило. Конечно, он не смог добиться идеально чёткого изображения, какое давали очки, но это уже не было проблемой: главное — он работал без очков, как все здоровые люди! Он перестал быть инвалидом по зрению, хотя его зрение так и не стало идеальным.