Гримасы рыночной любви. Субботников не будет!

«Субботников» не будет!
Дмитрескул за своё «рвение» получил повышение и майорское звание. Примерно с полгода я исправно платил этому «доблестному» майору назначенную дань. Но случилось так, что меня «дёрнула» другая служба и пришлось заплатить большой штраф. Когда я обратился за помощью к моему покровителю, тот заявил, что он ни при чём, выкручивайся, мол, сам. Я промолчал, но страшно обозлился и сделал вывод для себя: «Зачем мне такая дырявая «крыша»?
В тот день на рынке зацепили и ещё некоторых продавцов, в том числе и мою соседку Валю за торговлю без необходимых документов. Майор дал нам месяц передохнуть и, как ни в чём ни бывало, снова попробовал было нас «доить». Но мы были уже не те. Никто ему уже не хотел платить. Тогда Васильевич, как Ленин, решил пойти другим путём. Он начал обламывать нас по одному и устраивать незапланированные «субботники». Например, сегодня такой-то покупает ему белизну, завтра другой – палку колбасы, послезавтра третий – десяток яиц. Вскоре такие мероприятия стали учащаться. Посыльные прибегали уже чуть ли не каждый божий день.
И меня в очередной раз взорвало это барское отношение, как к крепостным крестьянам. Был четверг. Торговля была слабенькой. Я решил постоять пару часов и досрочно уйти с рынка. Но прибежал посыльный и сказал, что я должен купить для пана майора две палки колбасы, одна из них должна быть «Московской». Да я себе на палку колбасы не заработал! Стиснув зубы, купил необходимое и ушёл с рынка домой.
Я решил начать войну с этим беспределом. Терпения уже не хватало. Для начала я написал жалобу в прокуратуру. Прошло месяца два. Никакого движения по жалобе не было. А «дойки» не прекращались. Все обречённо молчали и безропотно выполняли ежедневные капризы. Майорский бизнес процветал. Я снова пошёл в прокуратуру. Меня внимательно выслушали и обещали разобраться, немного посмеявшись. Так, уходя я заявил: «Дело идёт к тому, что скоро пан майор будет трусы жены приносить, чтобы мы отдавали их в стирку».
Кто-то из лизоблюдов-«доброжелателей» настучал майору. Тот сразу же вызвал меня к себе в дежурку и начал смеяться:
– Что ты там написал? Дал бы хоть почитать? Думаешь, я кого-то боюсь?
Я молчал и думал: «Ничего. Скоро почитаешь. Надеюсь, что понравится. Оценишь мой талант по достоинству!»
Из прокуратуры мою жалобу направили во внутреннюю службу, о которой я даже не имел ни малейшего представления. Вскоре приехали два подполковника, и началось расследование. Старшие офицеры особой прытью не обладали и всё пытались «перевести стрелки» на сержантов, мол, они могли только прикрываться майором, а работать на себя. Также проверяющие расспрашивали на рынке у его работников, берёт ли взятки бравый майор(?), как будто он с ними должен был делиться своими секретами, а то просто консультировались у нас, как его поймать на взятке? А вы для чего, ребята? Где ваш профессионализм? Пришлось заступиться за сержантов, чтобы их не выгнали со службы, и они не остались без положенной пенсии.
Проверка продолжалась четыре дня. На моё счастье, меня поддержала моя соседка Валя, и дело кончилось тем, что мы написали ещё несколько жалоб на вездесущего «дояра». Скорее всего, он что-то заплатил, чтобы смягчить наказание, и его временно перевели участковым(!) в одно из отдалённых сёл района в пятнадцати километрах от города на два года.  Для майора это было не столько наказанием, сколько унижением. Лису выгнали из курятника в тёмный и дремучий лес! И теперь каждый день ему приходилось преодолевать это расстояние туда и обратно. В селе не сильно развернёшься. Большие «дойки» здесь не пройдут. А ощипывать кур майор не привык. Я стал чуть ли не главным врагом для него.
Майор прекрасно знал, кто спровоцировал приезд «гостей» из внутренней службы и горел желанием отомстить. Я же несколько дней, чувствуя это, не выходил на рынок торговать. Мне не нужны были лишние неприятности. Но пришлось с Оксаной выйти на рынок, чтобы купить продукты питания. Ко мне тут же подлетел Дмитрескул и предложил пройти в дежурку. Я, естественно, отказался. Тогда, взяв руку под козырёк, бравый правозащитник приказал мне туда пройти. Пришлось подчиниться. Я общался с ним больше часа. Но это был уже не тот резвый и гордый майор. Это был озлобленный и помятый противник, который всё же не хотел признавать своё поражение. На столе была какая-то коробочка, и я, подозревая элементарный подвох со стороны обиженного пана, заметно нервничал. Я предполагал, что в коробочке может быть диктофон. Майор, как раненый зверь, сейчас на всё способен. Думаю, что не ошибся. Внезапно майор мне предложил:
– Вот давай, как мужик с мужиком: зайдем за угол и там разберёмся. Начистим друг другу морды.
В искренность слов моего новоявленного «брата» (так вскоре стал Борис называть майора после моих постоянных стычек с ним) я не верил. Он майор милиции, а я никто. Сидеть несколько лет за избиение грозы рынка мне не хотелось. Вспомнился анекдот, когда поп после ДТП с мирянином предложил тому выпить мировую. После того, как простофиля выпил, батюшка заявил: «А теперь подождём гаишников».
В конце концов, было заключено перемирие: «брательник» просил меня больше никогда не брать ручку в руки и ничего не писать. Сам он обещал никогда больше меня не трогать. Я своё слово сдержал, а вот Дмитрескул оказался обыкновенным лицемером. При подходящем случае он старался меня пнуть как можно больнее. Впрочем, как известно, такие люди не тонут. Через несколько лет «брательник» снова всплыл: он получил повышение и в звании, и в чине и стал подполковником.  Опальный служака мечтал уже стать начальником райотдела, подсидев некоторых коллег, один из которых, с горя выпив, разбился на машине. Но его досрочно отправили на пенсию, дав, правда, десять окладов. И как тут не вспомнить Высоцкого: «…Я обидел его, я сказал: «Капитан, никогда ты не будешь майором».
P.S. Выйдя на пенсию, ретивый «друг» занялся доходным бизнесом и продолжал, как и прежде, «доить» доверчивых клиентов. Изредка встречая меня в городе, он неизменно шарахался и переходил на другую сторону улицы. Не знаю почему, но через несколько лет молодой пенсионер умер. Наверное, сказалось большое напряжение, перенесённое на службе. Сгорел, бедолага, на работе в борьбе за справедливость.